Вселенские уравнения. Часть четвертая

XXIX

 В субботу Калинич проснулся необычно поздно - около восьми часов - и некоторое время лежал, с трудом припоминая события вчерашнего вечера. Голова была, как чугунная, шумело в ушах. «Это от медикаментов, которые мне вколол врач скорой помощи», - подумал Калинич и сел на кровати. Домашней обуви рядом не было, и он побрел в прихожую, шлепая босиком по холодному полу. Под вешалкой среди беспорядочно расставленной обуви стояли и его шлепанцы – правый слева, а левый справа. Калинич про себя крепко выругался – он терпеть этого не мог. Сколько раз он просил и Лиду, и тещу не ставить так хотя бы его обувь, но они ни разу не удостоили вниманием ни единой его просьбы, в том числе и этой.
 
 После утреннего туалета Калинич направился в кухню, где, пыхтя, возилась теща. На его приветствие она никак не прореагировала и продолжала возиться, что-то недовольно бурча себе под нос. Калинич открыл холодильник и взял полиэтиленовую бутылку с минеральной водой, чтобы промочить горло. Колпачок, как всегда, закручен не был и просто так прикрывал горлышко. Калинич снова про себя ругнулся, так как и об этом он неоднократно просил Лиду и тещу, но безрезультатно. Раздражали не столько их неряшливость и несоблюдение общечеловеческих норм, сколько упорное нежелание хоть сколько-нибудь считаться с его просьбами. За все тридцать три года их супружества Лида ни разу не уважила ни единой просьбы Леонида Палыча, даже самой пустячной. Калинич налил в стакан немного воды и сделал глоток. Газа в ней, естественно не было и признака. Он сделал еще глоток, вылил остаток в мойку, прополоснул стакан и поставил в посудницу.
 
 Калинич полез на антресоли и достал старую клетчатую дорожную сумку. Отерев ее влажной тряпкой, он поставил ее в прихожей и стал рыться в кухонном шкафу в поисках большого полиэтиленового мешка.
 
 - Что ты там роешься? – недовольно проворчала теща.
 
 Зная наперед, что любой его ответ теща непременно использует, как повод для всевозможных упреков, укоров, подковырок и унижений, граничащих с оскорблениями, он воспринял ее вопрос как риторический и оставил его без ответа. Злобная старуха тихо пробурчала какое-то проклятие, а Калинич сделал вид, что ничего не расслышал в процессе поиска.
 
 Найдя, наконец, то, что искал, Калинич отправился в спальню, закрыл за собой дверь и присел на прикроватную банкетку. Тещин вопрос, ее ненавидящий взгляд, бурчание и само ее присутствие оживили в нем воспоминания вчерашнего вечера. Они нахлынули, скорее, низверглись на него, словно разрушительная волна цунами и вызвали в нем бурю эмоций. Калинич ощутил головокружение и легкое поташнивание – предвестники приступа стенокардии, в которую никто из его семейного окружения упорно не желал верить. «Спокойно, Калинич, спокойно, - командовал он самому себе. – Ни в коем случае не допустить очередного приступа. Нитроглицерин…. Где мой нитроглицерин»? Рядом на кресле валялись его измятые брюки. Калинич пошарил в кармане, но там нитроглицерина не было. Как видно, вчера он так и остался на кухне. Что делать? Идти на кухню? У кого-то спрашивать? Ни в коем случае. Нельзя показывать свою слабость, нельзя подавать им повода для насмешек. Калинич вспомнил, что у него была еще пробирка в кармане рубашки. Она оказалась на месте. Калинич достал крошечную таблетку и сунул под язык. Жар ударил в голову, и Калинич начал успокаиваться. Кажется, приступ на этот раз удалось предупредить. Хорошо. Теперь можно собираться.
 
 Калинич подошел к шифоньеру и распахнул дверцы. На него пахнуло нафталином и чем-то еще – резким и неприятным. В это время кто-то бесцеремонно открыл дверь, и в спальню по-хозяйски вошла Лида. За ее спиной маячила скрюченная фигура тещи.
 
 - Чего ты здесь роешься? – процедила сквозь зубы Лида. – Что тебе там нужно?
 
 - Пожалуйста, на меня не шипи. Хочу, и роюсь. Я пока еще здесь хозяин, а не квартирант, - ответил он, стараясь сохранять спокойствие. - Лида, я хочу собрать свои вещи. Не мешай.
 
 - Какие твои вещи? Здесь ничего твоего нет! Здесь все принадлежит мне, маме и детям! А ты… - она запнулась, - а ты здесь не известно кто! Постоялец какой-то!
 
 - Тоже еще – хозяин нашелся, - проскрипела теща из-за лидиной спины. – Ты тут ничего не наживал, бесстыдник.
 
 - А кто же это все нажил? Уж не вы ли, Полина Дмитриевна? – не выдержал Калинич.
 
 - Ты-то? – по-змеиному прошипела старуха. – Да ты не только старый бесстыдник, а еще и нахал бессовестный. На что ты семью содержал, на голую зарплату? Здорово с нее наживешь что-нибудь? Это мы все с покойничком нашим дедушкой вам приобретали. Хмм… - он способен нажить. Да ты всю жизнь свою только того и делал, что свои книги читал да циферки выводил. Только бумагу-то изморал. Корзинами сам выкидывал опосля!
 
 - Ладно, мама, - прервала ее Лида. – Я сама с ним разберусь. Иди отдыхать.
 
 - Как – иди? Как - иди, дочечка? А чкнёть он тебя чем да и скажеть потом, что сама померла? – не отступала старуха.
 
 - Мама… прошу тебя… иди в свою комнату, - сказала Лида сквозь рыдания.
 
 Старуха повернулась и, кряхтя, заковыляла к двери своей комнаты, бормоча: «Окаянный…! Вишь, как Лидочку-то расстроил…. Опять до слез довел бедную, издеватель…. Коновал бесстыжий, чтоб тебе ни дна, ни покрышки»! Лида дерзко посмотрела на Калинича и выпалила:
 
 - Ты еще долго будешь из меня кровь пить?! Как я тебя ненавижу! Знал бы ты, как ты мне противен, изверг рода человеческого!
 
 Калиничу хотелось высказать все, что он думает и о ней, и о ее распрекрасной мамаше, и о ее покойном батюшке, и о том, какую жизнь он с ними прожил в течение тридцати трех лет, но он смолчал и, с трудом сдерживая порыв гнева, сказал:
 
 - Лида, хватит друг друга мучить. Позволь мне, пожалуйста, забрать свои вещи и документы. Я ухожу от тебя. Пусть квартира и все, что в квартире остается вам. Отдай мне мои носильные вещи и документы, и мы расстанемся до нашей бракоразводной процедуры. Пожалуйста. Это моя последняя просьба.
 
 - Да бери, бери свои паршивые ланцы! Подавись ты ими! Неси их этой грязной шлюхе! Катись колбасой отсюда! А твои драгоценные документы я тебе сама принесу сейчас! – рыдая, прокричала Лида в приступе ярости и выбежала из спальни.
 
 Калинич плохо соображал. Он весь сконцентрировался на вопросе: что взять? Так. Зимние вещи – раз. Костюм – два. Пару свитеров – три. Нет, хватит ему и одного. Нижнее белье – четыре. Летние брюки и куртки – пять. Носки – шесть. Документы – семь. Что еще? Кажется, все. Одной сумки, пожалуй, мало. Нужно попросить еще одну, хоть и не хочется.
 
 Вошла рыдающая Лида и протянула ему папку с документами.
 
 - Вот. Возьми. Здесь все. И паспорт, и дипломы, и аттестат твой, и свидетельство о рождении, и документы твоих родителей, - сказала она, сморкаясь.
 
 - Спасибо, Лида, - сказал он, кладя папку на дно приготовленной сумки.
 
 - Проверь… а то потом… скажешь, что я тебя… обманула - чего-то недодала, - говорила она, рыдая.
 
 - Я тебе всегда верил, - сказал он, складывая вещи в полиэтиленовый мешок.
 
 - Верил…. Хоть на прощанье не издевайся… - сказала Лида, стрельнув в него гневным взглядом. – Только имей в виду, назад я тебя ни под каким видом не приму! Сдыхать под порогом будешь – не открою!
 
 - Лида, дай мне еще какую-нибудь сумку для зимних вещей, пожалуйста, - попросил он.
 
 - Возьми, какую хочешь, - сказала она, падая на кровать лицом в подушку.
 
 Калинич нашел в кладовке большую сумку из искусственной кожи, с которой они когда-то ездили отдыхать всей семьей в Анапу. Уложив в нее зимние вещи, Калинич с минуту постоял, подумал, все ли забрал. Решив, что все, он взял, было, обе сумки, но потом остановился, достал из кармана свою связку ключей – от квартиры, дачи и автомобиля – и положил на кровать рядом с рыдающей Лидой. Он тихо тронул ее за плечо. Лида отмахнулась от него, как от назойливой мухи и залилась новым потоком рыданий.
 
 - Ну, что ж, не хочешь на меня смотреть – не нужно. Так оно, может быть, и лучше. Спасибо тебе за все хорошее, что все же когда-то было между нами. Прости за то, в чем ты считаешь меня виноватым. Я ни на кого из вас никакого зла не таю. Возьми ключи. Ни на дачу, ни на автомобиль, ни на квартиру я не претендую. Ухожу, фактически, в чем стою. Я надеюсь, ты не будешь возражать против того, что я оставлю за собой компьютер и ноутбук? – спросил он и замер в ожидании ответа. – Мне потом их Гена привезет – мы с ним договоримся.
 
 Лида продолжала рыдать, словно ничего не слыша. Калинич на мгновение замешкался. Он хотел присесть на дорожку, но передумал.
 
 - Прощай, Лида. Обещаю никогда тебя больше не беспокоить, за исключением процедуры расторжения брака. Будут трудности – звони по мобилке. Буду помогать по возможности. Надеюсь, скоро у меня будет возможность помочь и детям, и тебе, и даже твоей маме. Пожалуй, все.
 
 Калинич взял сумки и вышел в прихожую. Он снял с вешалки куртку, оделся, обулся в ботинки и поставил, было, шлепанцы на обувную полку под вешалку. Но потом постоял, подумал и втиснул их в большую сумку.
 
 Он постучал в дверь тещиной спальни.
 
 - Полина Дмитриевна! Заприте за мной, пожалуйста, дверь! – сказал Калинич на прощанье.
 
 Кряхтя и охая, теща вышла из спальни и, со стуком опираясь на клюку, поковыляла вслед за Калиничем к выходу.
 
 - Прощайте и будьте счастливы, Полина Дмитриевна, - сказал Калинич напоследок.
 
 - Да пропади ты пропадом, аспид окаянный! Бессрамник бесстыжий! К шлюхе на старость лет! Чтоб ее, распутницу мерзкую, день и ночь босяки по грязным ночлежкам таскали! Пусть, пусть теперь она с тобой помучается, - злобно прошипела напоследок старуха и заперла дверь за теперь уже бывшим зятем.
 
 Спустившись на один марш лестницы, Калинич остановился, вынул мобильник и позвонил Ане.
 
 - Анечка! Прости, что ставлю тебя перед фактом. Я еду к тебе. С вещами. Насовсем. Примешь? Так уж вышло, дорогая. Потом все расскажу, по порядку.
 
XXX

 После переезда к Ане Калинич существенно преобразился. Впервые в жизни он почувствовал, как прекрасно жить на свете, когда никто тебя не корит и не упрекает по любому мелочному поводу, когда искренне ждут твоего прихода и поддерживают твои начинания. Он упивался тем, что Аня имеет те же, что и он, представления о хорошем и плохом, о важном и второстепенном. Аня руководствовалась примерно той же шкалой ценностей, что и сам Калинич. Она неуклонно поддерживала все его планы и намерения и никогда не дулась, когда он о чем-то забывал, что-то не успевал сделать или что-то у него не выходило.
 
 - Леня, не надо драматизировать. Как-нибудь перекурим это дело. Это не главное. Капитан, улыбнитесь! - ласково говорила она в таких случаях, и Калинич при этом ощущал прилив неописуемо сладкого чувства гармонии и благодарил судьбу за то, что она хотя бы на последнем этапе жизни подарила ему такую великолепную спутницу.
 
 Он ежедневно по нескольку раз звонил ей с работы, с нетерпением ждал конца рабочего дня и летел домой, как на крыльях. Радостная Аня встречала его в прихожей веселой шуткой, прямо на пороге начинала рассказывать обо всех новостях, а потом они шли на кухню, где приступали к трапезе. В квартире у Ани всегда было безукоризненно чисто, аккуратно и гармонично, чему Калинич радовался, как ребенок, и неустанно благодарил ее за это. В их уютном гнездышке царили любовь, теплота, доброжелательность и взаимопонимание. Калинич не раз высказывал сожаление, что раньше не ушел к Ане. Она в таких случаях говорила, что как ни хорошо им вдвоем, но разводиться в таком возрасте неразумно, на что Калинич возражал:
 
 - Не скажи, Анечка, не скажи. Все же самые лучшие, самые важные в жизни решения принимаются не умом, а сердцем.
 
 Все, что они вдвоем ни делали, получалось удачно и слаженно. Они дополняли друг друга, уважали взаимную критику и никогда не оспаривали, если один из них предлагал более удачное решение, чем другой.
 
 - Леня, наш медовый месяц уже давно кончился, а мне по-прежнему так хорошо с тобой вдвоем…. Меня это начинает тревожить, - однажды сказала Аня.
 
 - Анюта, ты говоришь странные вещи, - искренне удивился Калинич. – Почему это должно тревожить?
 
 - Потому, что у нас с тобой все идеально. А так не бывает. Очень хорошо – это тоже плохо. Меня не покидает чувство, будто непременно должно случиться что-то пренеприятное, - сказала она с неподдельной тревогой в голосе.
 
 - Что за суеверия? Православная церковь утверждает, что суеверие – это большой грех. А мы с тобой православные. Тебе понятно? – сказал Калинич и привлек ее к себе.
 
 В условиях таких взаимоотношений работа над репликатором существенно ускорилась. Боксы были уже готовы. Осталось завершить отладку программ. Они вдвоем просиживали у компьютера до поздней ночи, пока не начинали путаться мысли. Тогда они выключали аппаратуру и шли спать. Калинич всегда с наслаждением и даже некоторой завистью наблюдал, как Аня засыпает. Она ложилась у его плеча, прижималась к нему своим нежным, таким женственным телом, поворачивалась на правый бок, умащивалась, издавая особые, больше никому не свойственные ласкающие слух звуки, подтягивала колени к животу, делала глубокий вдох, потом другой, а в конце третьего она уже глубоко спала.
 
XXXI

 Аню разбудили непривычные звуки в прихожей. Она прислушалась. Кто-то отворил скрипучую дверцу антресолей, где у нее хранилась редко используемая посуда, и начал греметь черепками. Калинича рядом не было. Цифровые часы показывали тридцать пять минут шестого. Ясно. Это Леня что-то там ищет, догадалась она. Интересно, что именно и зачем? Она еще немного полежала, потом решила, что он может не знать, где у них что лежит и, отогнав от себя остатки сна, вышла в прихожую. Аня услышала, что Калинич возится уже в ванной и приоткрыла дверь. Калинич стоял в одних трусах, держа в руках ее старую хрустальную вазу с роскошным букетом алых роз. Увидев на пороге Аню в одной ночнухе, он несколько смутился и едва не упустил тяжелую вазу, но тут же овладел собой и с улыбкой шагнул ей навстречу.
 
 - Дорогая Анюта! – торжественно сказал он. – Поздравляю тебя с днем рождения! Благодарю тебя за то, что ты такая красивая, умная, хорошая, трудолюбивая, искренняя, женственная, ласковая и нежная! Спасибо тебе за то, что я тебя так крепко люблю!
 
 Он протянул ей вазу. Аня, оторопев от неожиданности, стояла с широко раскрытыми от удивления глазами. Калинич сделал еще один шаг, и розы оказались у самого ее лица. Аня ощутила их пьянящий аромат, взяла, наконец, из его рук увесистую вазу и с улыбкой подставила губы для поцелуя. Калинич нежно поцеловал ее, а она, поставив вазу на тумбочку, смущенно сказала:
 
 - Спасибо, Ленечка. Спасибо, милый. Я просто ошарашена…. Приятно ошарашена. Я… ей-Богу, я забыла, что сегодня у меня день рождения…. А ты не забыл. Как приятно. Ну, пойдем на кухню. Жаль, что нужно идти на работу. Ничего, мы вечером отметим. А я думаю, кто это там на антресоли полез? А это ты - вазу доставал. Ну, Леня, ты даешь, - говорила она в растерянности. – Мне так давно никто не преподносил таких сюрпризов! Надо бы отметить это дело… но… нам на работу.
 
 - Ну, это от нас не уйдет, - весело сказал Калинич и ласково потрепал ее по роскошным волосам, тяжело ниспадающим на плечи.
 
 - Разумеется, не уйдет. Сегодня вечером мы обязательно посидим. Или, может, на другой день перенести? Как жаль, что я не вспомнила вовремя! Гостей на сегодня вроде бы поздно приглашать, - беспокоилась Аня.
 
 - Да на кой фиг нам сегодня гости? Сядем, так сказать, рядком – поговорим ладком. Как молодожены. Выпьем понемножку, скромно поужинаем, потолкуем о самом насущном, и хватит, – стал успокаивать ее Калинич. – Не знаю, как тебе, а мне не терпится поскорей закончить и испытать репликатор. Осталось-то всего - ничего. Впрочем, это твой день рождения. Тебе и решать. Так как, а?
 
 - Обязательно решу. Так вот, сегодня мы работать не будем. Посидим, побалдеем. Правда, без гостей. Но это мы потом наверстаем, - решила Аня и направилась в комнату, чтобы поставить вазу с цветами на самом видном месте.
 
 Калинич принял утренний туалет, потом наскоро позавтракал и отправился в свой институт. Анин завтрак, как обычно, был предельно простым и легким: чашка крепкого чая с кружалкой лимона и крошечный бутерброд с кусочком сыра. После завтрака она тщательно вымыла посуду и с любовью расставила ее в привычном порядке на посудосушилке. Одевшись, она проверила, закрыт ли входной газовый кран, выключены ли компьютеры и другие электроприборы, сунула в сумочку компакт-диск и внешний винчестер с фрагментами программ для репликатора, заперла дверь на оба замка и посмотрела на часы. Времени было в избытке, и она решила пройтись до работы пешком.
 
 Утро было теплым и солнечным – как обычно в день ее рождения. Легкий ветерок едва заметно шевелил ее волосы и овевал прохладой лицо, еще не утратившее нежности и привлекательности. Взад и вперед сновали люди, спешащие каждый по своим делам.
 
 Аня бодро шагала по тротуару, и ее не по возрасту высокие каблучки звонко цокали по керамической плитке. Она с интересом смотрела по сторонам, порой фиксируя внимание на великолепно оформленных витринах магазинов и выставленных в них товарах.
 
 Она думала о том, как они с Калиничем завершат, наконец, работу над репликатором, обзаведутся особняком с помещениями для жилья, лабораторий и всяких инженерно-технических работ, приобретут не очень дорогой, но надежный автомобиль, наймут необходимый персонал и начнут создавать свой мощный концерн, президентом которого будет ее Леня, а она – его правой рукой. Она и дальше будет помогать ему, чем только сможет. Какой он талантливый ученый и инженер! И муж великолепный, и собеседник интересный. И кавалер такой галантный! Надо же, как он ее сегодня поздравил! В благодарность за это она должна сегодня порадовать его классным ужином. Но времени у нее, пожалуй, маловато. Она придет с работы всего на каких-нибудь двадцать-тридцать минут раньше него. Что можно будет успеть сделать до его прихода? Пожалуй, ничего. А заставлять его ждать – это уже ни к чему. У него все настроение пропадет. Да, жаль. Но ничего не поделаешь. Так уж и ничего? Нет, можно под каким-нибудь предлогом попробовать улизнуть с работы минут на сорок раньше обычного. Но за такое время ничего существенного не приготовишь. А если отпроситься с обеда? Да что она, собственно, раздумывает? Ведь у нее есть пара отгулов! Она хотела насобирать их с таким расчетом, чтобы недельку побыть у дочери с зятем. Отгулом больше, отгулом меньше – какая разница! Все, решено. Сейчас она напишет заявление. И поедет домой, чтобы к приходу Лени приготовить праздничный стол!
 
XXXII

 Аня подходила к подъезду своего дома с полными сумками в обеих руках. Народа поблизости почти не было. Только две молодые мамаши сидели на лавочке возле детской площадки, мерно покачивая модные коляски с младенцами, да какой-то незнакомый парень в джинсовой куртке лет двадцати пяти примостился на скамье у ее подъезда и со скучающим видом смотрел по сторонам. Увидев ее, он тут же почему-то вскочил и, вынув из кармана мобильный телефон, поспешно куда-то позвонил. Аня, не придав этому значения, вошла в подъезд, подошла к двери лифта и нажала кнопку вызова.
 
 Обычно она поднималась пешком, но в этот раз, чтобы не тащить наверх тяжелые сумки с покупками, решила воспользоваться лифтом. Она прождала минут пять, но лифт никак не приезжал. Было слышно, как он гудит, останавливается на верхних этажах, гремит дверью и снова гудит. Наконец, лифт прибыл и со скрежетом распахнул перед нею двери. Аня подхватила сумки и, входя в лифт, увидела, как по лестнице торопливо сбегает молодой мужчина с красивым полиэтиленовым пакетом в руке. Приехав на шестой этаж, она остановилась у двери своей квартиры, чтобы достать ключи, и неожиданно увидела, что дверь приоткрыта. Неужели Леня тоже взял отгул и вернулся раньше нее? Жаль, что не удался сюрприз, но ничего не попишешь, решила она, входя в прихожую.
 
 - Привет! – поздоровалась Аня. – Что ж это ты, друг ситцевый, и входную дверь не закрыл, и свет в прихожей не выключил? Не похоже это на тебя, голубчик, не похоже.
 
 Никто не отозвался. Аня решила, что Калинич, отрешившись от мира сего, сидит у компьютера, погруженный в работу над репликатором. Она переобулась, отнесла на кухню сумки и вошла в комнату, где рассчитывала увидеть Калинича. Но его там не было. В комнате царил ужасающий бедлам: на компьютерном столе в беспорядке валялись бумаги, чистые диски си-ди и ди-ви-ди, пустые папки и полиэтиленовые файлы. Выдвижные ящики хаотично громоздились посреди комнаты, их содержимое было вывернуто на пол и разбросано по комнате. «Боже мой! Что здесь творится! Словно мамаева орда прошла»! – изумилась Аня и в изнеможении опустилась на мягкое кресло, стоявшее у двери.
 
 Невольно вспомнились и парень у подъезда, который, заметив ее, поспешно позвонил по мобильнику, и тот, который спускался по ступенькам лестницы с красочным пакетом в руке. «Да здесь, никак, побывали воры»! - догадалась Аня, и первым ее желанием было немедленно позвонить в милицию. Но там спросят, что у нее пропало. Она решила это выяснить и первым делом заглянула в тумбу серванта, где в старом ридикюле хранились все наличные деньги. Ридикюль не был защелкнут – в него заглядывали, но деньги были на месте, все до копеечки. «Золотые веши! Мои золотые вещи»! – панически забеспокоилась Аня, выдвигая ящик комода, в котором хранились ее серьги, два колечка, кулон, массивный крестик на витой цепочке и прабабушкина память – елизаветинский империал. В ящике также было все перерыто, но золото по-прежнему лежало в старой полированной шкатулке красного дерева. Ни одна из вещей не пропала. Странно, все свидетельствовало о том, что воры ее видели и открывали, но все золото оставили на месте. Документы тоже не тронули. Что за странные воры? Она точно знала, что у Калинича не было никаких драгоценностей, денег тоже, за исключением нескольких карманных десяток, которые он на всякий случай носил при себе в подаренном ею портмоне.
 
 Аня взяла мобильник и позвонила Калиничу.
 
 - Слушаю, Анюта! – ответил бодрый знакомый голос. – Bon anniversaire, ma ch;rie!
 
 - Леня… Ленечка, - сказала Аня, и ее голос сорвался на плач. – У нас… похозяйничали… воры….
 
 - Что-что? Какие воры? Где это? Аня, ты где сейчас? – забеспокоился Калинич.
 
 - Я дома…. Леня… ты можешь сейчас… приехать? – спросила она, запинаясь. – Вроде бы все на месте. Ничего, кажется, не пропало… но в квартире кто-то рылся. Кавардак… ужасный…. Хотела милицию вызвать, но без тебя… без тебя не решилась….
 
 - Анечка, ничего не предпринимай! Я сейчас приеду – жди! – обеспокоено прокричал в трубку Калинич и прервал связь.
 
 Минут через двадцать он уже был в квартире. Он застал Аню с заплаканными глазами, сидящую в кресле. А вокруг валялись варварски, безжалостно разбросанные вещи.
 
 - Ну и борде-е-ель! Етит-твою ма-а-ать! – протянул Калинич. – Как тебе об этом стало известно? Кто тебе сообщил?
 
 Калинич присел на подлокотник кресла, обнял и нежно поцеловал Аню в иемя. Плача, она рассказала ему все по порядку.
 
 - … Вот так, Ленечка, я все и узнала. Ну, что? Позвоним в милицию? – предложила она.
 
 - Нет-нет! Ни в коем случае! – запротестовал Калинич. – Я, кажется, догадываюсь, чьих рук это дело. Давай-ка разложим все по местам. Тогда станет окончательно ясно, что именно у нас с тобой пропало. Ты занимайся своими вещами, а я – своими. Там будет видно.
 
 К трем часам дня порядок в квартире был полностью восстановлен. Аня пошла на кухню и занялась обедом. Калинич включил компьютер и принялся исследовать его содержимое. Через полчаса Калинич пришел на кухню, положил на край стола листок бумаги, сел на шаткую табуретку и принялся ждать, когда Аня обратит на него внимание. В конце концов, ему удалось поймать ее взгляд.
 
 - Ну и как? Что показала экспертиза? - спросил он.
 
 - Моя – только то, что мои вещи перерыты, но ничего не пропало, - спокойно ответила Аня, держа, словно хирург перед операцией, поднятые вверх руки, измазанные котлетном фаршем. – А твоя?
 
 - А у меня – пропало, - криво улыбнувшись, ответил Калинич.
 
 - Что именно? – забеспокоилась она.
 
 - Диски с программными пакетами, - ответил он с сожалением.
 
 - С какими именно? – побледнев, спросила Аня.
 
 - Не беспокойся. Не с теми, что ты думаешь, - успокоил ее Калинич.
 
 - А с какими? – нетерпеливо переспросила она.
 
 - С копиями офисных и математических программ, - мрачно ответил Калинич.
 
 Он поправил на носу очки и посмотрел в свои записи.
 
 - И еще с большим семиязычным словарем и дизайнерский пакет. Все только копии. Ну, и всякая дребедень, которую я намеревался выбросить, - сказал он, складывая листок и кладя его в карман тренировочных брюк.
 
 - Фу-у-у, - облегченно вздохнула она. – Ну, слава Богу. А я-то уж, было, подумала….
 
 - Погоди, не радуйся, - спокойно осадил ее Калинич. – Для оптимизма особых поводов нет.
 
 - Это были люди Бубрынева и Чаплии? – спросила Аня, продолжая лепить котлеты и складывать на разделочную доску.
 
 - Возможно. Это первая версия, - многозначительно сказал Калинич.
 
 - А что, есть и вторая? – удивилась Аня.
 
 - Есть. Я забыл тебе сказать. С неделю назад мне на мобилку звонил какой-то человек. Назвался Артемом, отрекомендовался, как представитель какой-то компании международных перевозок. Предлагал купить мое изобретение. Я сказал, что пока ничего продавать не собираюсь. Он проявил нетерпение и попросил о встрече. Я ответил, что не раньше, чем через полгода-год. Он согласился и, вроде бы, отстал, - пояснил Калинич.
 
 - А почему ты мне ничего не сказал?! – с возмущением спросила Аня.
 
 - Да… все о репликаторе думал. В общем, к слову как-то не пришлось, - оправдывался Леонид Палыч. – Так вот, это могли быть и его люди. И Бог знает, чьи еще. Теперь, когда сам факт телепортации сделался достоянием гласности, и всем известно, что этим секретом владею только я, это могли быть еще те-е-е люди. И в первую очередь из криминальных структур. Это оборотная сторона медали, дорогая Анюта.
 
 - Кем бы они ни были, они, несомненно, искали программное обеспечение установки телепортации. Поэтому денег и ценных вещей они не тронули. Хорошо, что я все, что касается репликатора и телепортации, храню на дивидишке и на внешнем винчестере, которые всегда беру с собой. Взяла и сегодня, - заключила Аня.
 
 - А я - в своем ноутбуке, - прибавил Калинич. – В моем стационарном компьютере тоже хранились все копии программ. Но компьютер они не включали. Я все проверил. Последнее включение – вчера вечером, когда мы закончили тестирование твоего последнего блока. Как видно, не успели - ты их спугнула. А то слили бы все, до последнего бита, сволочи. Да… нужна страховка. Кстати, с моего рабочего компьютера кто-то еще тогда скачал все твои старые рабочие программы, которые мы им подсунули под интересующими их названиями! Как видно, они уже успели разобраться, что их надули. Вот они, возможно, и решились на нынешний визит! И ни в коем случае нельзя вызывать милицию. Все наши материалы тотчас непременно будут изъяты. А в чьих руках они потом окажутся – это один Господь Бог ведает.
 
 - Да. Скорее всего, так оно и есть, - согласилась Аня.
 
 Она умолкла и принялась что-то мешать на плите. Потом снова заговорила:
 
 - Все время таскать носители при себе – тоже нельзя. Могут украсть и на работе, и в магазине, и в транспорте, и на улице. Или просто отнять. Нужно подумать, как нам уберечь имеющиеся программы.
 
 - Да, задачка не из легких, - Калинич призадумался. - Нужно срочно куда-то слить все программные наработки. Мне известно несколько почтовых серверов, где бесплатно предоставляются аккаунты с колоссальными объемами памяти. Можно, в конце концов, зарегистрировать несколько таких ящиков и многократно зарезервировать информацию. Правда, тот, кому нужно, в принципе может проследить наш путь в Интернете и взломать пароли, хотя администрация серверов гарантирует от несанкционированного доступа. Но, как известно, нет таких крепостей, которые нельзя было бы взять. Квалифицированных людей много – найдут лазейку, если зададутся целью. Одно утешение, что не сразу. Тем временем, мы что-нибудь придумаем. Кстати, на сервер можно и какой-нибудь мерзкий вирус заслать и все уничтожить. Риск есть. Но где его нет, в конце-то концов?
 
 - Что ж, заканчивай скорее репликатор, а параллельно займись сохранением наших файлов в Интернете, - предложила Аня. – А пока нужно постараться как следует закодировать все наши наработки и покамест носить их при себе и не расставаться с ними ни при каких обстоятельствах. Даже идя в туалет. Кстати, а если стащат боксы или блоки управления?
 
 - Анюта, ты умница. Это решает нашу задачу, но лишь на некоторое время. Кстати, боксы и блоки управления сами по себе, без программного обеспечения и знания принципа осуществления телепортации и репликации – это металлолом, не более. Но квалифицированные люди существуют и помимо нас с тобой. Кстати, я удивляюсь, почему мои коллеги не видят того, что вижу я? Надо на всякий случай сделать копии и подумать, где их спрятать, - заключил Калинич.
 
 - Риск – благородное дело. Надо форсировать с репликатором. Тогда будет легче. Деньги – неплохой помощник, хоть и тоже не дают стопроцентной гарантии. Если бы мы с тобой могли предвидеть эти проблемы заранее, мы бы сначала изготовили репликатор в обстановке строжайшей секретности, а потом бы уже организовывали все твои выступления в институте и в доме ученых. В этом, Леня, наш стратегический просчет. Как говорит народная мудрость, если б знал, где упал, то соломки б подослал. Теперь же нужно сохранить в тайне тот факт, что мы работаем над созданием репликатора. Пусть все строят свои действия в расчете на то, что ты занимаешься исключительно телепортацией. К тому же, я постараюсь распустить слух о том, что у тебя дело с телепортацией застопорилось, и ты никак не можешь сдвинуться с мертвой точки. Ты же, по возможности, постарайся со своей стороны поддержать эту версию. Так что действуем, Леня! – подбодрила его Аня, подставляя руки под кран.
 
 Через полтора часа они обедали. Интимный день рождения не удался. Калинич хотел произнести торжественный тост, но слова застревали у него в горле и никак не сплетались в предложения, которые утром он так хорошо отработал, сидя в своей лаборатории. Выпивка не пошла. Они лишь символически пригубили бокалы и поставили. Аппетита не было. Пришлось ограничиться скромной трапезой. А потом они, как одержимые, до глубокой ночи работали над репликатором. Дневное происшествие побудило их к мощному спурту.
 
XXXIII

 Минуло две недели. Калинич и Аня приняли необходимые меры предосторожности – поставили бронированные двери с надежными замками и зарешеченные окна. Опасаясь нежелательного контакта с милицией, устанавливать сигнализацию не стали.
 
 Работа над репликатором шла ускоренными темпами. Вскоре все программы были отлажены и многократно протестированы. Функционально-исполнительные блоки и объектные боксы Калинич не только переоборудовал, но еще и усовершенствовал. Сейчас, когда оставалось только собрать всю конструкцию воедино, у него возникли новые идеи, позволяющие упростить и ускорить процессы материальных трансформаций. Калиничу хотелось воплотить их в жизнь тут же, немедленно, внеся необходимые коррективы. Но Аня охладила его пыл и посоветовала запустить репликатор на нынешнем уровне. А совершенствование отложить на потом, ограничившись лишь фиксацией новых идей в зашифрованных текстовых файлах.
 
 - Леня, ты читал мемуары американского бригадного генерала Лесли Гровса, руководителя Манхеттенского проекта? – спросила Аня.
 
 - Это «Теперь об этом можно рассказать», что ли? Читал. А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Калинич.
 
 - Объясняю. Он знал, что если не удалить производство от центра разработки, возникает опасность постоянного усовершенствования и внедрения все новых и еще не проверенных идей. Ты же воплощаешь в себе и то, и другое. Поэтому я вынуждена искусственно отделить разработку от внедрения, иначе ты ничего не сделаешь, - пояснила она тоном, не терпящим возражений. И Калинич не мог не согласиться.
 
XXXIV

 Калиничу не терпелось собрать и запустить вожделенный репликатор. В тот день он не мог ничего делать на работе, думал только о репликаторе. Не выдержав, он попросил у Чаплии три дня отгулов и, вызвав такси к порогу института, прикатил домой, даже не известив об этом Аню.
 
 Едва переступив порог, он, как одержимый, кинулся к рабочему столу и тут же занялся сборкой репликатора, с которой, вопреки собственным ожиданиям, справился всего за два часа.
 
 Закончив последние приготовления к испытанию, Калинич никак не мог решиться сделать первый щелчок тумблера питания. Отчаянно колотилось сердце, и в ушах пульсировал шум. Несколько раз он поднимал руку, но она цепенела и бессильно опускалась. Калинич так разволновался, что вынужден был принять нитроглицерин. С таблеткой под языком он погрузился в кресло, закрыл глаза и не заметил, как задремал.
 
 Сквозь сон Калинич услышал, что ему что-то ужасно мешает спать. Он старался не обращать на это внимания, чтобы не разогнать сон, убеждал себя в том, что это ему только кажется, но что-то назойливо продолжало тревожить его сон. В конце концов, он уразумел, что это сигналит его мобильный телефон. Калиничу не хотелось выходить из дремоты, и он ждал, когда же, наконец, этот проклятый мобильник выдохнется и замолчит. Но вызовы повторялись один за другим, и Калинич в конце концов очнулся. Схватив телефон и, даже не поинтересовавшись, кто звонит, он недовольно пробурчал спросонок:
 
 - Да. Слушаю.
 
 - Леня, что случилось? Почему ты так долго не отвечаешь? – послышался взволнованный голос Ани.
 
 - Это ты, Анечка? Извини. Придремнул чуток – никак не мог включиться, чтобы понять, что мне мешает спать, - смущенно оправдывался Калинич.
 
 - Ты где сейчас, Леня? – поинтересовалась Аня.
 
 - Дома. Сижу в твоем кресле. Не мог работать – взял отгулы, чтобы закончить, наконец, сборку и провести испытания.
 
 - Ну и как? – продолжала она интересоваться.
 
 - Да так… собрал. Но никак не могу преодолеть психологический барьер – включить. Ты когда будешь дома? – поинтересовался Калинич.
 
 - Я сегодня задержусь на часок. У нас собрание, на котором нельзя не быть. Я и звоню поэтому. Ты найдешь, что покушать?
 
 Калинич слышал, как Аня дышит в трубку, и по ее дыханию понял, что она тоже волнуется.
 
 - Все в порядке, Анюта. Найду. Задерживайся, на сколько нужно. А я все же попробую включить. Жаль, что тебя нет сейчас рядом. Ты бы меня поддержала. Целую. Пока, - попрощался он и отключился.
 
 Положив мобильник на стол, Калинич подошел к установке и решительно щелкнул тумблером. Потом другим, третьим и всеми остальными. Зашумели вентиляторы. По экранам мониторов побежали заставки. Зазвучали сигналы оповещения о готовности программ. На обоих мониторах появились сообщения об ожидании функциональных команд.
 
 Калинич снова разволновался. Он никак не мог решить, какой предмет подвергнуть попытке репликации. Наконец, он снял с руки часы, сунул в бокс для образца, задвинул заслонку и кликнул на кнопке с надписью «пуск». Монитор мигнул и выдал сообщение: «Объект не может быть реплицирован. Ошибка по адресу 018007». У Калинича екнуло сердце. Как же так? Неужели он чего-то не учел? Он тут же обратился к каталогу и отыскал ошибку по указанному адресу. Все ясно. С функционально-исполнительного блока копирующего модуля не поступает сигнал о приеме к исполнению команды формирования репликационной матрицы.
 
 Подскочив к этому блоку, Калинич принялся искать дефект. Повозившись несколько минут, он обнаружил, что забыл загрузить одну из мелких подпрограмм. Ошибка была тут же устранена, и Калинич снова дал команду на репликацию. И снова отказ. Калинич в сердцах чертыхнулся и снова стал колдовать над тем же блоком. Все было в порядке: программы загружены, тесты каждой из подпрограмм отрабатывались безукоризненно, бокс исправно реагировал на все воздействия, но система не работала. Мысль о принципиальной ошибке все настойчивее одолевала Калинича. В конце концов, он принял решение разобрать систему и подвергнуть каждый ее элемент тщательному анализу. Все. Точка. Он поднес руку к кнопке выключения и в это время заметил, что конец одного из информационных кабелей беспомощно болтается в воздухе. Калинич подхватил его и, пользуясь тем, что он в квартире один, разразился вслух потоком самых непристойных ругательств, какие только были ему известны. Да как же он сразу-то не догадался, старый пень! Это же информационный кабель звена обращения финальной матрицы! Какая же тут пойдет, к чертовой матери, репликация!
 
 Калинич на всякий случай выключил питание второго блока и подсоединил кабель к звену обращения. «Ну, была – не была»! – сказал Калинич и снова включил систему. На этот раз система сработала безукоризненно. В репликационном блоке лежали вторые часы. Вернее, это была точная копия часов Калинича, которые неизменно оставались в боксе задающего блока. Калинич извлек и оригинал, положил оба экземпляра перед собой на стол и включил настольную лампу, чтобы получше разглядеть их. Часы были абсолютно одинаковы. Даже секундные стрелки двигались неукоснительно синхронно, одновременно пробегая одни и те же деления. Калинич проделал то же самое с аниным маникюрным набором и тоже остался доволен. Охваченный азартом, он реплицировал все, что попадалось под руку: веб-камеру, компьютерную мышку, авторучку, свои очки, ножницы, чайные ложки. Он вспомнил, что Аня недавно разбила хрустальную стопку из старинного набора и очень сожалела об этом, так как их у нее теперь осталось всего две из двенадцати в прошлом. Калинич начал тиражировать эти стопки одну за другой. За этим занятием его и застала Аня, которая, вернувшись с работы, тихо остановилась у двери и наблюдала, как увлеченно работает ее Леня.
 
 - Ну что, работает?! Поздравляю, Ленечка! Поздравляю! – радостно вскричала она и кинулась на шею Калиничу, осатаневшему от успеха.
 
 - Анюта, дорогая! Все работает! Поверить не могу, что мы сделали это! Вот, посмотри – отличишь, где здесь оригинал, а где копия? – возбужденно говорил Калинич, тряся Аню за плечи.
 
 - Да как тут их различишь? Все, как близнецы – тютелька в тютельку. Ну и талантище же ты, Леня! Такие, как ты, раз в сто лет рождаются! Нет, пожалуй, раз в тысячу! – с восхищением восклицала она, высвобождаясь из цепких объятий Калинича. – Боже мой, что мы будем делать с таким количеством хрустальных стопок?
 
 - Что угодно. Не нужны, так выбросим! – Калинич сгреб все стопки в кучу, собираясь выбросить в мусорное ведро.
 
 - Ты что, зачем добро выбрасывать? Уж лучше я их выставлю в подъезде на подоконник. Кто-то из неимущих подберет. Зачем ты их только тиражировал? – искренне удивлялась Аня.
 
 - Да так, упражнялся, руку набивал. Привыкнуть хотелось. Как говорят пилоты, нужно почувствовать машину! Что бы еще такое реплицировать? – спросил Калинич, осматриваясь по сторонам.
 
 - Погоди, Ленечка. Давай скоренько пообедаем и сразу же перейдем к делу. Будем чеканить империалы. Я недавно интересовалась в банке «G;n;reux». Там сказали, что могут под залог царских монет хороший заем выделить. Сейчас закупочная цена на золото около шестисот семидесяти пяти долларов за тройскую унцию. Это более двадцати трех за грамм. Откроем у них текущий счет – я договорилась. Кроме того, когда получим первые деньги, для разнообразия купим еще парочку каких-нибудь золотых монет и тоже размножим.
 
XXXV

 Калинич с Аней были на подъеме. Им беспрепятственно удалось открыть банковский счет. Деятельная Аня наняла адвоката, который за относительно умеренную плату помог им оформить все дела так, чтобы не было проблем с налоговой инспекцией. По совету того же адвоката они для легализации финансовой деятельности приобрели небольшой специализированный магазин и развернули торговлю электронной техникой. Аня быстро осваивала премудрости современной торговли, не жалея денег на консультантов. Для повседневных нужд Аня приобрела автомобиль. Чтобы не привлекать ничьего излишнего внимания, они пока что решили ограничиться «маздой» со вторых рук. Около своего дома Аня присмотрела пустующий гараж, который принадлежал престарелому инвалиду войны, жившему этажом ниже. Хозяин гаража хорошо знал Аню и легко согласился сдать его в аренду за сравнительно низкую плату.
 
 Аня регулярно следила за рынком недвижимости, присматривая подходящий особняк. В отличие от нее, Калинич в хозяйственные дела не вмешивался и занимался исключительно проектированием нового репликатора с боксами большого объема. Он также обдумывал в самом общем плане конструкцию линии телепортации с боксами, размещенными в автофургонах. Понимая, что со столь грандиозными конструкциями в одиночку ему не справиться, он с небывалым энтузиазмом занимался вопросами структуры будущего производства, штатного расписания, бюджета и тому подобного. Одним словом, Калинич буквально купался в своей стихии.
 
 Денег на счету, как полагали Калинич с Аней, было у них на ближайшее время вполне достаточно. Поэтому, чтобы не привлекать внимания окружающих, тиражирование ценностей на всякий случай было решено приостановить до особой нужды. Опасаясь нового вторжения со стороны, Калинич разместил все программные наработки на нескольких американских почтовых серверах под различными именами. Дома не осталось ни единой программы, за исключением ложных, умышленно замаскированных под продукт для телепортации. Документацию для изготовления объектных боксов и функционально-исполнительных блоков Калинич также разметил на почтовых серверах. Вся информация была предусмотрительно надежно зарезервирована и закодирована. Помимо этого Леонид Палыч снабдил все пакеты хранимой информации сторожевыми программами, которые каждые полгода требовали введения соответствующего кода. При его отсутствии предусматривалась активация программ надежного уничтожения этих пакетов.
 
 Оставалась угроза похищения материальной части. Теперь Калинич ломал голову над тем, где и как ее укрыть до первой необходимости.
 
 После открытия относительно приличного банковского счета Калинич с Аней почувствовали себя намного увереннее, и он вознамерился, было, оставить работу в институте. Но Аня посоветовала пока что воздержаться от этого шага, мотивируя тем, что таковой может активизировать Чаплию и Бубрынева, а также еще Бог весть каких субъектов, у которых достижения Калинича вызвали особый интерес.
 
 Калинич пугался одной только мысли о том, что злоумышленники рано или поздно все же завладеют секретом его открытия, и воображал, к каким ужасающим последствиям приведет его попадание в недобрые руки. Груз ответственности за будущее все сильнее давил Калинича, и он продумывал всевозможные способы надежно спрятать все материалы, касающиеся открытия, и тут же видел, каким образом можно до них добраться. Он мучился оттого, что не мог придумать никакого хотя бы мало-мальски надежного способа их уберечь. Эти страхи неотступно преследовали Калинича повсюду днем и ночью, мешая как следует сосредоточиться на творчестве.
 
 - Да не мучайся ты, Леня, - успокаивала его Аня. – Пойми, любое государство, даже самое мощное, как ни старается, все равно через определенное время теряет контроль над любым секретом. Лучше давай сконцентрируемся на скорейшем завершении нашей программы-минимум, чтобы потом обстоятельно заняться программой-максимум.
 
 - От того, что даже при несравненно больших возможностях люди не в силах долго хранить секреты, мне, Анюта, никак не легче. Кроме того, я не люблю и не умею спешить. Все же как хорошо мне жилось, когда у меня за душой не было ни открытий, ни денег, ни проблем с секретами! Лишь теперь я понимаю, что значит «Qui terre a guerre a», - с горечью отвечал Калинич.
 
 - Леня, не ной! Qui ne risque rien ne gagne rien! Надо было раньше думать, во что ввязываешься. Теперь уж поздно. A chose faite pas de rem;de! – возражала оптимистичная Аня.
 
XXXVI

 Когда Калинич проснулся, цифровые часы, стоящие на полочке рядом с букетом полевых цветов, показывали десять минут шестого. У его плеча, разметав по подушке тяжелые волосы, сладко посапывала Аня. Тихо, чтобы ненароком не потревожить ее сон, Калинич взял в одну руку шлепанцы, в другую свежевыстиранный спортивный костюм и, крадучись, босиком вышел из спальни. Неслышно затворив за собой дверь, он прошел в большую комнату и приступил к зарядке. Как было здорово раньше, когда в это время и по радио, и по телевидению передавали уроки утренней гимнастики! Сейчас он бы спокойно выполнял команды преподавателя, не ломая голову над тем, что делать дальше и когда закончить. И почему их перестали передавать? Неужели кому-то лучше оттого, что вместо гимнастики стали крутить выступления каких-то вокальных групп с такими идиотскими названиями, как «Чердак поехал», «Стой – стрелять буду!», «Мракобесы» и им подобные? От их ритмичных подергиваний и выкручиваний, от световых эффектов и грюкания ударных инструментов у Калинича обычно начинало рябить в глазах и перехватывало дыхание. «Старею, видимо», - думал Калинич и выключал ненавистную ему музыку, которую он и к музыке-то причислял весьма условно.
 
 После гимнастики и утреннего душа Калинич решил до завтрака немного поработать в гараже. Он знал, что по воскресным дням Аня любит поспать лишний часок, и старался, как мог, создать ей все условия для этого.
 
 Во дворе не было ни души. Только чей-то кот сидел у подъезда на залитой ярким утренним солнцем лавочке и энергично умывался.
 
 В гараже было прохладно, пахло бензином и автолом. Калинич распахнул во всю ширь ворота и, включив яркую лампу, заколдовал у верстака. Он обожал гаражную обстановку, напоминавшую ему детство. Во дворе, где рос Калинич, когда-то располагалось гаражное хозяйство районного комитета ДОСААФ, и он мог часами наблюдать за работой автослесарей и шоферов, которые никогда не прогоняли любознательного мальчишку, а обстоятельно отвечали на все его вопросы и впоследствии даже давали ему отдельные поручения по ремонтным работам. Калинич гордился этим и старался добросовестно выполнять их, как только мог. Навыки, приобретенные в те далекие детские годы, много раз сослужили ему верную службу впоследствии.
 
 Будучи в приподнятом настроении, Калинич, уверенный, что его никто не слышит, весело напевал пришедшую на ум песенку Визбора:
 
Чад, перегар бензинный.
В воздухе вой висит
Девяноста пяти лошадиных
И пяти человеческих сил.

Словно мы стали сами
Валами, цепями, поршнями,
Ревущими на рассвете
В этом проклятом кювете…

 Пристроив на носу новые бифокальные очки – недавний подарок Ани – Леонид Палыч, сидя на видавшем виды рояльном стульчике, с увлечением точил на маленьком токарном станке деталь для новой модели репликатора. Время от времени он останавливал станок, производил контрольный замер, а потом снова включал его и продолжал операцию. Остановив станок в очередной раз, Калинич услышал из-за спины низкий зычный баритон:
 
 - Бог на помощь, Леонид Палыч!
 
 Калинич вздрогнул от неожиданности и резко обернулся на вращающемся сидении. Позади него стояли три рослых коренастых молодых парня с мускулатурой культуристов. Двое, одетые в джинсовые шорты, были обстрижены наголо, а третий имел густые длинные до плеч волосы, собранные сзади в тугой пучок в виде собачьего хвоста. Он один был одет в обычные джинсы и легкую, тоже джинсовую безрукавку на голое тело. По всему было видно, что он у них главный. На лицах молодых людей играли нагловато-пренебрежительные улыбки. Тот, что с собачьим хвостом, вертел в руках сигарету, словно никак не мог решиться закурить, и пристально смотрел Калиничу в глаза. Бритоголовые лениво оглядывали помещение гаража.
 
 Калинич поднялся с рояльного стула и облокотился на край верстака.
 
 - Да вы сидите, Леонид Палыч, сидите. Вы же много старше меня, в конце концов. А эти желторотые, - он указал на бритоголовых, - вообще зеленые, как трава в мае месяце.
 
 Наконец, он закурил. Но потом, словно спохватившись, спросил:
 
 - Вы не возражаете, если я закурю?
 
 - Вообще-то, возражаю. Во-первых, я уже, почитай, лет тридцать, как не курю. Табачного дыма терпеть не могу. А во-вторых, здесь стоят емкости с горюче-смазочными материалами, с красками, лаками и тому подобным, - ответил Калинич, не скрывая неудовольствия. – И еще. Чем могу быть полезен столь ранним гостям?
 
 - Извините, не подумал, - сказал молодой человек и протянул дымящуюся сигарету своему напарнику, одетому в бирюзовую майку.
 
 Калинич видел, как тот вышел из гаража, бросил сигарету на землю, старательно затоптал и тут же снова вернулся. Скрестив по-наполеоновски руки на груди, он остановился около того, что с собачьим хвостом, и стал меланхолично оглядывать окружающую обстановку.
 
 - Да мы тут собрались, было, на природу по случаю воскресного дня. Видим, у вас гараж открыт, а из гаража шоферская песенка слышится. Дай, думаю, зайдем – с хорошим человеком познакомимся, - сказал главный. – Вдруг, думаю, Леонид Палыч нас к себе на работу пригласит. Так как насчет работы, может пригласите, а?
 
 Леонид Палыч выдавил из себя улыбку и вежливо ответил:
 
 - Спасибо, молодые люди. Увы, я сам работаю по найму. А что касается работы для вас, то поищите ее где-нибудь в другом месте. Я не работодатель, никого не нанимаю и нанимать не собираюсь.
 
 - Ну, зря вы, Леонид Палыч, так сразу нас отшиваете. Ей-Богу, зря. Вам же рано или поздно все равно защита потребуется, вот увидите. Вы же образованный человек, сами прекрасно понимаете. И ваш магазин, и будущий особняк нуждаются в надежной защите и охране от нежелательных личностей, - сказал предводитель компании, изображая разочарование.
 
 - Вы, молодой, человек, что-то путаете, - поспешил возразить Калинич. – Нет у меня никакого магазина. Особняка тоже нет.
 
 - Ну, не у вас, так у вашей дамочки! – тут же возразил здоровяк. - И компьютерный магазинчик, и банковский счетик, и особнячок подыскивается. Вы же не на необитаемом острове живете, Леонид Палыч, а среди живых людей. Человек – существо, простите, стадное. А законы стада, они везде одинаковые и давно известные, в общем. Хочешь лучше кормиться – имей покрепче зубки, копытца, рожки – у кого что, короче говоря. Потому что иначе доведется кормиться там, где все уже съедено да вытоптано.
 
 - В ваших услугах, молодые люди, я пока не нуждаюсь, - вежливо отказался Калинич. – Да если бы и нуждался, платить у меня все равно нечем.
 
 - Да все, батя, платят! Есть чем торговать – есть чем и платить, - развязно вставил парень в бирюзовой майке.
 
 - Серега, не возникай! Дай поговорить с культурным человеком! Это тебе не на базаре, понял? – одернул его предводитель. – Извините, Леонид Палыч, пожалуйста. Не обращайте на него внимания, он новенький – не воспитан еще, как надо. Вы – вот что. Пока подумайте как следует. Мы вам все равно понадобимся, вот увидите. А не мы, так другие – на ту же работу. Сами тогда к нам обратитесь, но в тот момент… хо-хо-хо!… все уже может дороже стоить. Вы поняли идею? Хо-хо-хо… Мы же не гуляем – работаем. Можем тогда заняты быть – помочь не успеть и все такое. А дважды мы, Леонид Палыч, своих услуг не предлагаем. Так что стоит подумать. Ей-Богу, стоит.
 
 Он положил на верстак цветастую визитку и добавил:
 
 - Подумайте, Леонид Палыч. Мы вам дело предлагаем. С нами не пропадете. Если надумаете, позвоните. Я приду – договоримся, как цивилизованные люди. Меня зовут Валера. Юридическую академию в позапрошлом году окончил, диплом могу показать. Того здоровяка в белой футболке, что ваш микрометр вертит – Толик. Толик, не лапай тут ничего без спросу, слышишь? Ты на работе, понял? Положи микрометр на место – точный прибор, испортить можно. Извините – он тоже новенький, не обучен еще, недисциплинированный. А того шалопая, что вас поучать пытался – Серега. У меня своя фирма. С лицензией все о-кэй, покажу с удовольствием, если сотрудничать пожелаете. Ну, все. Плодотворного вам трудового дня и новых научных озарений. До свиданьица, Леонид Палыч.
 
 Все трое в развалку вышли из гаража. Калинич видел, как они сели в джип «чероки» с затемненными стеклами и почти беззвучно укатили. Калинич взял оставленную визитку и, надев очки, поднес к свету лапы. «Валерий Юрьевич Грекопопов. Охрана и частный сыск», - прочитал он. Дальше следовали адрес и контактные телефоны. Интересно, кто это придумал «контактные телефоны»? – размышлял Калинич. Для того и телефоны, чтобы контактировать. Других не бывает.
 
 Калинич попытался снова включиться в работу, но настроение было испорчено. Он выключил лампу, запер гараж и направился в квартиру, где, как он рассчитывал, Аня уже хлопотала над завтраком. И не ошибся. Едва открыв дверь, он ощутил дурманящий аромат своего любимого бразильского кофе.
 
 - Привет, Анюта, - поздоровался Калинич. – Завтрак уже готов, или как?
 
 - Привет, дорогой! – ответила Аня в унисон. – Есть квас, да не про вас!
 
 - Это еще почему? – игриво спросил он.
 
 - Гулякам не положено!
 
 - А я не гулял – я в гараже трудился, - оправдывался Калинич.
 
 - Ну, если трудился, то так уж и быть – мой руки. Мы это, конечно, еще проверим! – сказала она, ставя на стол тарелки с творогом, аппетитно сдобренным горсткой черного изюма и политым ложкой сметаны.
 
 Калинич положил на стол визитку, оставленную Валерой, и пошел в ванную отмывать руки от гаражной грязи. Вернувшись, он застал Аню, внимательно рассматривающей визитку сквозь новенькие очки в изящной тонкой оправе из белого металла.
 
 - И как это понимать? – с неподдельным удивлением спросила она, потрясая визиткой.
 
 - Только что ко мне в гараж наведались трое парней уголовно-спортивного вида. Бритоголовые такие, в обтрепанных шортах, как сейчас модно. Накачанные, прямо квадратные. Огромными бицепсами поигрывают. Предлагают защищать нас от всяких бед, - ответил Калинич, садясь за стол и придвигая к себе тарелку с творогом.
 
 - Что, рэкетиры? – спросила Аня, удивленно подняв брови.
 
 - Нет, благодетели, - саркастическим тоном ответил Калинич, пробуя творог. – Все о нас знают. И про магазин, и про счет в банке, и что особняк подыскиваем.
 
 - Ну и как? – спросила Аня, садясь за стол.
 
 - Что, творог? Высокий класс. Свежий….
 
 - Как ты прореагировал? – нетерпеливо спросила она.
 
 - Отказался. Нечем, говорю, платить – денег нет. А они – подумайте, мол, мы не торопим с ответом. Но смотрите, чтобы потом дороже не обошлось. И так далее. Как в плохом телесериале.
 
 Калинич замолчал и занялся творогом.
 
 - Да… история с географией, - сказала Аня, наливая кофе в чашки. – И фамилия у него какая-то странная – Грекопопов.
 
 - Да что в ней странного? – сказал Калинич, отхлебнув небольшой глоток кофе. – Обыкновенная фамилия. Правда, двухкоренная. Ужасно горячий кофе. Никакого вкуса не чувствуется – только ожоги делает.
 
 - Пей осторожно – ложечкой. Тогда почувствуешь, - посоветовала Аня. - А фамилия несуразная – не Греков-Попов или, скажем, Гречко-Попов, а какой-то Грекопопов. Черт знает что.
 
 - Да ну ее к дьяволу, фамилию эту. Что делать будем? – спросил Калинич, обжигаясь во второй раз.
 
 - Посоветуюсь с нашим адвокатом, - сказала Аня.
 
 - Надо, пожалуй, - согласился Калинич.
 
XXXVII

 - Алло! Лида, здравствуй. Это Леонид говорит.
 
 - Слышу. Не забыла пока что, - грустно ответила Лида. – Чего ты еще хочешь?
 
 - Хочу заехать к тебе на дачу. Во-первых, намереваюсь тебе немного денег дать. А во-вторых, там, в гараже кое-какие железяки забрать. Если ты возражать не будешь. Они тебе все равно ни к чему, а мне могут и пригодиться, - сказал Калинич.
 
 - Мне от тебя ничего не нужно. Наелась за тридцать с лишним лет. Правда, если детям… - она замялась. – Если о деньгах, то зачем их на дачу таскать? Сюда заезжай. Здесь и договоримся.
 
 - Это еще лучше. Когда ты сможешь меня принять? – поинтересовался Калинич.
 
 - Позвони через полчаса. Я с детьми согласую, - мрачно ответила Лида и положила трубку.
 
 Через полчаса Калинич снова позвонил.
 
 - Ну что, Лида? Когда можно приехать? – спросил он.
 
 - Сегодня в семь вечера сможешь? Петя и Геночка обещали приехать к этому времени. Говорят, что соскучились по тебе – с удовольствием увидятся, - ответила Лида примиренческим тоном.
 
 - Решено. Буду в семь. Я ненадолго. До встречи.
 
 - До встречи, - ответила Лида.
 
 Калинич уловил в ее голосе едва заметное дрожание и понял, что она вот-вот расплачется. Чтобы избежать преждевременных эмоциональных излияний, Калинич тут же прервал связь.
 
XXXVIII

 К семи часам Калинич подогнал к лидиному подъезду анину «мазду». Соседки, сидевшие неподалеку на лавочке, увидев его, открыто зашушукались. Калинича возмутила такая бесцеремонность, но он решил спокойно пройти мимо них – когда там он еще их увидит! Проходя, он, как и прежде, кивнул им, и они хором поздоровались в ответ:
 
 - Здравствуйте, Леонид Палыч!
 
 - Как поживаете?
 
 - Спасибо, отлично, - ответил он, поспешно заскакивая в подъезд.
 
 Калинич со щемящим сердцем подошел к двери квартиры, бывшей в течение многих лет его обиталищем. Здесь он пережил все тяготы своего бытия, здесь выросли его дети, отсюда они ушли в самостоятельную жизнь. И отсюда его, можно сказать, взашей вытолкали. Дверь нисколько не изменилась. Даже запах ее остался прежним. Калинич, впервые как посторонний, робко надавил на кнопку звонка.
 
 Ему открыл улыбающийся Гена.
 
 - Папа! Папочка! Как я по тебе скучаю! – говорил он, прижимая отца к груди.
 
 - Так звони почаще, приходи – я всегда рад видеть своих деток, - тепло ответил Калинич.
 
 Он отвернулся и тут же стал разуваться, чтобы не расплакаться, как сентиментальная барышня. Гена предложил ему знакомые тапочки, но Калинич предпочел остаться в носках.
 
 В комнате его ожидал накрытый стол, увенчанный бутылками коньяка и шампанского.
 
 - Добрый вечер честной компании, - поздоровался Калинич, как в былые времена, когда сыновья были еще малолетними.
 
 - Добрый, - мрачно ответил Петя.
 
 - Добрый вечер. Садись, Леня, - тихо со вздохом сказала Лида. – Сядем, поужинаем, как в старые добрые времена.
 
 - Спасибо, я только что очень плотно поужинал. Кроме того, я за рулем – сами понимаете, - вежливо отказался Калинич. – А вы ужинайте – я ненадолго.
 
 Он сел в свое бывшее кресло, расстегнул барсетку, достал толстый конверт и протянул Лиде. Та механически взяла его и положила на стол.
 
 - Здесь пятьдесят тысяч долларов, - сказал Калинич. – Распорядишься, как пожелаешь. Дал бы больше, но пока не могу. Детям я подкину еще кое-что. Позже, когда заработаю.
 
 Все сидели в неловком молчании. Лида всхлипнула и закрыла лицо носовым платком. Чтобы поскорее закончить неловкую процедуру, Калинич обратился к сыновьям:
 
 - Так вы, я надеюсь, не возражаете, чтобы я забрал из гаража свои железяки?
 
 - Да зачем они тебе? – удивленно спросил Гена. – Там хлам один остался, ничего стоящего.
 
 - Ну, кому хлам, а кому и что-то полезное, - уклончиво ответил Калинич.
 
 - Ты, я вижу, с говном не расстанешься, - пренебрежительно бросил Петя.
 
 Калинич метнул на него гневный взгляд, но выручил Гена:
 
 - Петька, имей совесть. Папа нам деньги принес, а ты такое говоришь. Извинись сейчас же!
 
 - Нет! Он маме обязан за столько лет издевательств! – дерзко ответил Петя.
 
 - Нет-нет, не нужно мне никаких извинений. Пете виднее. Но я все же хотел бы забрать эти самые железки, - настаивал Калинич.
 
 - Я тебе все отдам, - мягко сказал Гена. – В субботу в два часа дня сможешь?
 
 - Идет, - согласился Калинич. – Я тебе на мобильный позвоню перед выездом. Ну, вот, собственно, и все. Позвольте откланяться.
 
 Калинич поднялся и, попрощавшись кивком головы, направился в прихожую, где стояли его туфли. В это время из спальни, шаркая ногами и громыхая клюкой, вышла его бывшая теща. Увидев Калинича, она скривилась во злобе и с дикой ненавистью прошипела:
 
 - Опять ты, змей пролетимый, сюда притащился! Когда ты уже нас в покое оставишь, гад ползучий? Всю жизнь перегадил бедной Лидочке и мне тем самым! Чтоб тебя, идола поганого, зымзало-крымзало день и ночь на том свете! Чтоб ты, нечистая сила, сгинул без следа, как ветер в поле!
 
 - Бабушка, перестань! – осадил ее Гена. – Папа к вам с добром, а ты проклятиями сыплешь!
 
 Злобная старуха зыркнула на Калинича своими выцветшими люто ненавидящими оловянными глазами и, содрогнувшись от ненависти, побрела, бурча себе под нос проклятия, пока не скрылась за дверью туалета.
 
 - Прости ее, папа, - с искренним сожалением сказал Гена. – Она старая – не в себе уже.
 
 - Бог простит, - криво улыбнувшись, ответил Калинич и, поцеловав на прощанье сына, вышел в подъезд.
 
XXXIX

 На следующий день, когда по окончании рабочего дня Калинич подошел к своей «мазде», припаркованной на стоянке у институтской проходной, кто-то сзади тронул его за плечо. Он обернулся, думая, что это кто-нибудь из коллег хочет, как обычно, попросить его подвезти по пути домой. Но он ошибся. На него сквозь темные очки смотрел незнакомый мужчина лет пятидесяти.
 
 - Добрый день, Леонид Палыч. Вы не очень спешите, я надеюсь? – вежливо спросил незнакомец с исключительно серьезным видом.
 
 На нем были дорогие джинсы и не менее дорогая рубашка навыпуск тоже из джинсовой ткани. Обут он был в роскошные кроссовки, о которых любой из современных модников мог бы только помечтать. Вся одежда незнакомца была тщательно подогнана по фигуре, густая черная бородка с проседью и спортивного вида шевелюра - подстрижены столь аккуратно, словно он только что вышел из самой «крутой» парикмахерской города. Окинув его изучающим взглядом, Калинич столь же серьезно и вежливо ответил:
 
 - Добрый день. Простите, не имею чести знать вашего имени и отчества….
 
 - Мелентьев. Мирослав Антоныч Мелентьев, - отрекомендовался незнакомец. – Не уделите ли вы мне, Леонид Палыч, несколько минут вашего времени?
 
 - Несколько минут – пожалуйста, - корректно ответил Калинич. – Слушаю вас, уважаемый Мирослав Антоныч.
 
 - Быть может, нам лучше поговорить в автомобиле, чтобы понапрасну не привлекать внимания ваших коллег? – по-деловому спросил Мирослав Антоныч.
 
 Калинич открыл дверцу «мазды», пропуская Мирослава Антоныча, а сам зашел с противоположной стороны и сел на место водителя. Калинич опустил со своей стороны стекло, так как машина была раскалена лучами еще не зашедшего июльского солнца, и в салоне было жарко и душно. Кондиционера в машине не было, но был вентилятор, и Калинич тут же его включил. В салоне стало немного легче дышать.
 
 - Вот что, Леонид Палыч. Мне известно о вашей работе по части телепортации, и речь пойдет именно о ней. У меня к вам деловое предложение. Какую сумму вы хотели бы за него получить? – напрямую спросил Мирослав Антоныч.
 
 - Уважаемый Мирослав Антоныч, - сказал Калинич, стремясь быть исключительно вежливым, - я еще не оформил надлежащим образом своего приоритета в этом деле, поэтому о каких-либо сделках говорить пока рановато.
 
 - В том-то и дело, что нас устраивает именно такое положение вещей. Назовите, пожалуйста, сумму, которую вы согласны получить за то, чтобы впредь не оформлять никаких приоритетов, не печатать никаких сообщений, не выступать ни с какими докладами и не давать никаких интервью на эту тему. Мы в состоянии выделить вам достаточно, чтобы вы смогли прожить в свое удовольствие весь остаток жизни, да потом еще и оставить после себя хорошее наследство. Мы не требуем от вас немедленного ответа. Можете подумать как следует. Ну, что скажете? – спросил Мелентьев и откинулся на спинку кресла в ожидании ответа.
 
 - Скажите, пожалуйста, Мирослав Антоныч, кто это «мы» и что вы собираетесь делать с моим открытием? – спросил Калинич без обиняков.
 
 - А вот это, Леонид Палыч, вас никак не должно интересовать, - отрезал незнакомец.
 
 - Как это – не должно интересовать? То, что я сделал, может привести к глобальной катастрофе, если попадет не в те руки, понимаете? – возмутился Калинич.
 
 - Ну, это пусть вас нисколько не волнует. Можете быть спокойны. Мы как раз именно того и опасаемся. Притом несравненно больше вашего и согласны заплатить вам только за то, чтобы вы, даже не вводя нас в курс дела, просто уничтожили все материалы, связанные с вашим открытием и больше никогда ни под каким видом к этому делу не возвращались, - попытался успокоить его Мелентьев. – Хочу предупредить вас, Леонид Палыч, что и в ваших, и в наших интересах следует оставить этот разговор между нами. Так что? Подумаете над суммой? По рукам?
 
 - Позвольте, Мирослав Антоныч, позвольте! Я работаю на благо человечества, а не на свалку. Представляете, что было бы с человечеством, если бы в свое время изобретатель колеса уничтожил свое детище? – откровенно возмутился Калинич.
 
 - Леонид Палыч, мы же вам предлагаем очень крупную и выгодную сделку. Подумайте как следует – у вас есть еще немного времени, чтобы не упустить своего шанса, - сказал Мелентьев и посмотрел на Калинича колючим пронизывающим взглядом, от которого Леониду Палычу стало не по себе.
 
 Мелентьев достал дорогой мобильник, и его палец с молниеносной быстротой забегал по клавишам. Калинич вынул ключ зажигания и вставил в скважину, давая понять, что разговор окончен. В это время в его кармане зазвучал вызывной сигнал мобильника, и он рефлекторно сунул руку в карман.
 
 - Не стоит беспокоиться, Леонид Палыч. Это я звоню, - сказал Мирослав Антоныч. - Уже дал отбой. Хочу, чтоб у вас остался номер моего мобильника на случай, если вы все же надумаете пойти на сделку с нами. Все. Не смею больше вас задерживать. Будьте здоровы.
 
 Мелентьев открыл дверцу, вышел из машины и, захлопнув ее за собой, тут же смешался с толпой. «Ну и дела, - подумал Калинич, запуская мотор. – То никто не признает моего открытия, все смеются над ним и начисто отвергают, а то вдруг сплошные предложения»!
 
 Он выехал на проезжую часть и остановился у бордюра. Достав мобильник, он удалил из памяти телефон Мелентьева и позвонил Ане.
 
 - Анюта, ты где сейчас? Уже дома? А я немного задержался после работы. В машине сижу – домой еду. Купить по пути ничего не нужно? Нет? Ну, хорошо. Тогда я скоро буду. Без меня не обедай. Пока.
 
 Через полчаса Калинич уже загонял машину в гараж.
 
XL

 Суббота выдалась пасмурной и потому прохладной. Ночью была гроза, прошел теплый ливень, но к обеду уже подсохло. И Калинич решил ехать на дачу за своим хламом, как они накануне договорились с Геной. В половине первого он вывел из гаража машину и позвонил на генин номер. После третьего гудка Калинич услышал мягкий голос сына:
 
 - Привет, папа! Ты как, не передумал?
 
 - Привет, сынок. Я уже сижу в автомобиле. Если ты готов, то выезжаю, - с теплотой в голосе сказал Калинич.
 
 - Все готово, папа. Я в гараже. Все, какие остались, железки сложил в твой старый сундучок. Может, не стоит возиться? Ей-Богу, здесь один металлолом, который впору выбросить хоть сейчас, хоть немножко позже, - весело сказал сын.
 
 - Нет, Генчик, я иногда нахожу старью неплохое применение. И это барахло тоже должно сослужить мне достойную службу, - весело сказал Калинич. Итак, я выезжаю. Жди.
 
 - Добро, папа. До встречи.
 
 Калинич сунул в карман мобильник и повернул ключ стартера. Мотор завелся с полуоборота, и Калинич помчал по знакомой дороге, накатанной в продолжение трех десятилетий.
 
 Загородная трасса была относительно свободна, милиции было мало, и Калинич выжимал из машины все, что было можно. Внимательно следя за дорогой, Калинич не переставал думать о том, как уберечь свое открытие от посягательства посторонних. Он еще и еще тщательно проигрывал в воображении все возможные ситуации, выискивая слабые стороны своего плана и обдумывая, как их устранить.
 
 Никто не должен догадаться, где хранится разобранный репликатор. Нужно сбить с толку тех, кто пытается следить за ним. Калинич не сомневался в том, что его телефоны прослушиваются и что в квартире повсюду установлены «жучки». Уж не паранойя ли у него? – подумал он. Но здесь лучше перебрать, чем недобрать. Береженого Бог бережет. Нужно действовать точно по намеченному плану и ни под каким видом не отступать ни на шаг. По телефону – только та информация, которая может или должна попасть к невидимому противнику, а все детали плана действий не должны быть известны никому, даже Ане.
 
 Калинич не заметил, как оказался на территории институтского садоводческого товарищества, куда его, как хорошо всем знакомого, пропустили без малейших проблем. Машина, мягко покачиваясь на выбоинах, как корабль на волнах, тихо поехала по грунтовой дороге, на которой Калинич знал каждую ухабину, каждую колдобину. Вот и его бывший домик – такой аккуратный и милый сердцу. Здесь все сделано его руками. Каждое деревце, каждый кустик посажен и взращен им самим.
 
 Грядки были не засеяны и сплошь заросли сорняками. Роскошные цветы, в прошлом предмет его гордости, полностью захирели и лишь кое-где сиротливо выглядывали из бурьяна, как пленники из темницы.
 
 Преодолев тягостное впечатление от увиденного, Калинич остановил машину у ворот, со скрипом отворил давно не смазываемую калитку и направился к открытой двери домика. Навстречу вышел улыбающийся Гена.
 
 - Привет, папа! Я так рад тебя видеть! Как давно мы с тобой здесь не отдыхали! – сказал он с грустью.
 
 - Всему, Геночка, когда-то приходит конец. Ничто не вечно под Луной, - философски ответил Калинич старший.
 
 - Пойдем, папа, пообедаем, - предложил Гена. – Давно мы с тобой не общались за столом.
 
 - Спасибо, Генчик. Обязательно, но как-нибудь в другой раз, когда я буду посвободнее и не за рулем, - с искренним сожалением сказал Леонид Палыч. – Давай мои железяки, и я поеду. Мне еще сегодня нужно попутно одно важное дело поскорее уладить. Я обещал не задерживаться.
 
 - Вот твои железяки – в небезызвестном тебе сундучке, - грустно сказал Гена. – Вот и ключ к нему.
 
 - Даже так? Вот спасибо. Это мне как нельзя более кстати, - обрадовался Леонид Палыч и, взяв из рук сына сундучок, направился к калитке.
 
 - Папа, - остановил его Гена.
 
 - Что, сын? – спросил Леонид Палыч дрогнувшим голосом.
 
 - Как было хорошо, когда все мы жили вместе, единой семьей! – грустно сказал Гена.
 
 - Все течет, сынок, все изменяется. К сожалению, прошлое невозвратимо, а будущее сокрыто от нас, - сказал Калинич, покачав головой.
 
 - Папа, а мама говорит, что ей без тебя гораздо хуже, чем было с тобой. Она бы не прочь забыть все прошлые неурядицы и снова воссоединить семью.
 
 - Нет, сынок. Разбитую вазу не склеишь, как говорят китайцы. Видит Бог, я всеми силами стремился сберечь семью, но безрезультатно. А теперь в наших отношениях произошли необратимые изменения. Я никого ни в чем не виню, ни на кого не держу зла, никого не осуждаю. Прости за все, в чем виноват. Так уж, видимо, было Богу угодно, - сказал Калинич, с трудом удерживаясь от слез. – Ну, пока, сын. Связь по телефону.
 
 - До встречи, папа, - ответил Гена и кинулся к отцу на шею, как когда-то в детстве, когда провожал его в длительные командировки.
 
 Они поцеловались, и Калинич, еще раз взглянув на сына, вышел за калитку.
 
 - Генчик, ты бы петли калитки смазал. Скрипит, как злая старуха, - сказал он на прощанье.
 
 - Обязательно смажу, папа. Прямо сейчас – вот только тебя провожу, - широко улыбаясь, пообещал Гена.
 
 Леонид Палыч положил сундучок в багажник, завел машину и, кивнув на прощанье сыну, рванул с места.
 
 Он ехал, плача, как ребенок, даже не утирая слез. Выехав за ворота садового товарищества и проехав пару километров, он, наконец, овладел собой, утер слезы и остановился на обочине.
 
 Выйдя из машины, Калинич открыл багажник, достал сундучок и занес его в салон. С трудом открыв заржавленный замок, он поднял крышку и выбросил в кювет половину совершенно ненужного хлама. Достав из-под сиденья разобранный репликатор, Калинич уложил его детали вперемешку со старым хламом, закрыл крышку сундучка, продел в петлю дужку ржавого замка, защелкнул его и повернул ключ. Водворив сундук на прежнее место - в багажник, Калинич снова «с ветерком» помчал по трассе. Через сорок минут он свернул на проселочную дорогу и не спеша поехал в направлении, указанном стрелкой с надписью «Село Осокоры».
 
 Калинич заглушил мотор у окон добротного каменного дома, обнесенного высоким глухим забором, и дал протяжный сигнал. Во дворе залаяла собака, но никто не вышел. Через пять минут он еще посигналил. За воротами послышалась возня и брюзжащий стариковский голос:
 
 - Слышу. Слышу. Терпение. В будку, Султан! В будку, я сказал!
 
 Загромыхали крючки и засовы. Открылась добротная, как и вся усадьба, калитка, из-за которой все тот же голос пробурчал:
 
 - Я же в саду на стремянке работаю. Чуть не свалился с нее – спешил так!
 
 В открывшемся проеме появился пожилой мужчина в широкополой соломенной шляпе, грубой полотняной рубахе и с пышными, как у Буденного, седыми усами. Несколько секунд он внимательно приглядывался к Калиничу, а потом его лицо обрадовано засияло.
 
 - Леша! Леша, неужели ты?! Вот здорово, что заехал, наконец! – радостно вскричал он, бодро шагнув к машине Калинича.
 
 Калинич вылез из автомобиля, и они обнялись, как родные братья.
 
 - Ну, здравствуй, Леша! Здравствуй, дорогой! Постарел, ей-Богу, постарел! – говорил старик, тряся Калинича за плечи.
 
 - Здорово, Родион! Привет, старина! О, да у тебя вид настоящего, матерого крестьянина! – сказал Калинич, утирая неожиданно навернувшуюся слезу. – Ну, как тебе, дружище, отдыхается на пенсии?
 
 - Ничего, живем помаленьку. Здоровье в пределах возрастных допусков. Ты бы хоть позвонил, что ли, чтобы мы тебя должным образом встретили. Да что мы тут стоим? Загоняй машину – сейчас ворота открою, - засуетился старик.
 
 - Нет, дорогой Родиоша, я на минуту – спешу очень. У меня дела, - остановил его Калинич.
 
 - Как это, на минуту? – возмутился старик. – Целых три года не виделись, даже больше! Да и куда тебе торопиться? Сегодня суббота, завтра воскресенье – на работу не идти. Заночуешь у нас. Мы как раз еще не обедали – сядем сейчас, выпьем по рюмочке-другой моего коньячку самопального. Поболтаем, вспомним наш НИИ, друзей старых. Помянем тех, кого нет уже. Я тебе наше хозяйство покажу, классным медом угощу, фрукточками, ягодками! У меня тут аж три свинюки! На научной основе все!
 
 Родион направился, было, отворять ворота, но Калинич удержал его за руку:
 
 - Не обижайся, Родион Климыч, но я связан обещанием. Меня ждут. Подвести не могу, понимаешь?
 
 - Да позвони, скажи, что встретишься в другой день. Сейчас мобильные телефоны у каждого школьника. Найти человека за пять минут можно. Когда там ты ко мне еще надумаешь! – настаивал Родион.
 
 - Нет, не могу, дорогой Климыч. Сегодня никак не могу, пойми. Это с бизнесом связано, деньги могут ухнуться. Я же теперь бизнесменом стал, свой магазин имею, - оправдывался Калинич, не зная, куда глаза девать.
 
 - Да что ты! Леша Калинич – бизнесмен! Ну и ну! Не представляю, какой из тебя бизнесмен? Думаю, это ненадолго. Наука – это твое, а бизнес – это никак не для тебя, ха-ха-ха! – искренне удивлялся Родион Климыч. – Ты там, говорят, большое открытие сделал, верно?
 
 - Да, Родиоша, сделал. Сделал на свою голову! Теперь вот хлопот полон рот, как говорится. Никак не разгребу всего, - пожаловался Калинич.
 
 - Ну вот, ха-ха-ха…! А ты говоришь – бизнесмен. Да из тебя бизнесмен, как из определенного вещества пуля! Давай, говорю, ко мне. У меня такая рыбка – сам ловлю, сам и завяливаю, пальчики оближешь. Невестку сейчас за пивком пошлю, и посидим на славу, - уговаривал Калинича старый Родион.
 
 - Какой-никакой, а бизнес есть бизнес. Никак не могу – денежная сделка сорвется. Я на следующей неделе к тебе прикачу. Слово даю, - пообещал Калинич.
 
 - Ну, если слово, тогда другое дело. С пятницы по воскресенье включительно – сможешь? – наступал Родион.
 
 - Ну, ты был бы не ты, если бы не выбил из меня вексель. Смогу! Доволен? – сказал Калинич и крепко, как в молодости, хлопнул старого друга по плечу.
 
 - Доволен, доволен, Леша. Здесь хоть и хлопотно, скучать некогда, но все же скучаю по старым друзьям, по тебе, в частности, да по нашему НИИ, насквозь прогнившему. Редко кто позвонит. Если бы я сам не звонил, давно забыли бы. Здесь, вдали от моего прежнего окружения, чувствуешь себя мертвецом при жизни. Будто с того света за всем наблюдаешь, - с грустью сказал Родион Климыч.
 
 - Слушай, Климыч, у меня просьба к тебе имеется. Пустяковая, как говорится, просьба. Понимаешь, я вот с женой разошелся… - тихо сказал Калинич.
 
 - Слышал, Леша, что ты разошелся, но не поверил. Что это ты вздумал бузить на старости лет? Лида – она неплохая ведь… - Родион замолчал и уставился в землю.
 
 - Неплохая, конечно. Но… долго объяснять, Родиоша. Потом расскажу – за пивом. Так вот, Климыч, я оставил ей и квартиру, и дачу, и старушку «ладу». Но кое-какие железяки только что из гаража забрал. Я не хотел бы, чтобы моя новая жена заподозрила меня в восстановлении контактов с первой. Пусть пока у тебя побудут. Можно? – спросил Калинич и с улыбкой посмотрел в глаза старому другу.
 
 - Отчего ж нельзя? Конечно можно, - охотно согласился Родион Климыч.
 
 - Тогда я сейчас достану, - сказал Калинич и полез в багажник.
 
 Вынув старый сундучок, он отпер замок, поднял крышку, и ржавые петли жалобно скрипнули.
 
 - Вот, смотри, Родион. А то подумаешь, что я тут какую-нибудь контрабанду прячу или другую крамолу тебе на подставу. Тут сущее барахло, а все же выбросить жалко. Иногда бывает, что все бы отдал за такую вот медяшку или задвижку.
 
 Калинич повернул сундук к Родиону Климычу и погремел металлическими деталями. Родион Климыч добродушно улыбнулся и по-дружески съязвил:
 
 - Ты, Леша, как был барахольщиком, так им и остался. Ну, Плюшкин, и все тут! Закрывай свой сундук – поставим в гараж. Пусть стоит, пока ты забрать не надумаешь. Подожди минутку, я пса подержу.
 
 - Да ты уж сам поставь. Меня уже время подпирает – опоздаю, не дай Бог, - сказал Калинич, протягивая Родиону сундук.
 
 Родион взял сундук и усмехнулся в свои пышные усы:
 
 - Сундук мертвеца, етит твою налево! Как у Стивенсона. Бутылки рома только не хватает.
 
 - Будет и бутылка рома. Только в ближайшую пятницу, - весело сказал Калинич, усаживаясь в машину.
 
 - Что ж, до пятницы, - сказал на прощанье Родион Климыч.
 
 - До пятницы, - ответил Калинич, заводя мотор.
 
 Видавшая виды, но отлично ухоженная «мазда» тронулась с места, круто развернулась и, поблескивая стеклами в предзакатных лучах июльского солнца, покатила по сельской улице в сторону автострады. А Родион Климыч стоял, махая вслед Калиничу рукой, пока машина не скрылась из виду.
 
XLI

 Анна Никитична еще раз подошла к зеркалу и осмотрелась. Поправив блузку, она взглянула на часы. Без десяти пять. Через десять минут должен прийти Геннадий Калинич – так они условились по телефону. Анна Никитична была вся в напряжении. Чего он хочет? Зачем она ему понадобилась именно сейчас, через три года после той субботы? Что он ей скажет? Начнет упрекать? Обвинять? Чего-то от нее потребует? Как бы там ни было, она должна вести себя с ним сугубо доброжелательно и исключительно корректно. Только такое ее отношение к Геннадию устроило бы Леонида Палыча.
 
 Чтобы сконцентрироваться, она приготовила чашку крепчайшего кофе и, обжигаясь, выпила его, стоя у окна, и поставила посуду в мойку. Окно было открыто во всю ширь, и со двора доносились резвые голоса играющих детей. Она выглянула во двор и увидела у подъезда знакомую старенькую «ладу», которую уже успела основательно забыть. Отскочив от окна, Анна Никитична снова подбежала к зеркалу и еще раз придирчиво осмотрелась. В этот момент в прихожей раздался звонок.
 
 Она открыла незапертую дверь и увидела перед собой добродушно улыбающегося Геннадия с букетом алых роз. Боже, как похож на отца! – подумала она и, улыбнувшись в ответ, жестом пригласила гостя в квартиру. Переступив порог, он протянул ей розы.
 
 - Это вам, Анна Никитична, - сказал он, приветливо улыбаясь. – Поставьте в водичку. Я не спешу.
 
 - Спасибо, Геннадий Леонидыч, - растерянно сказала она. – Проходите, пожалуйста, садитесь за стол. А я сейчас – только ваши цветочки определю.
 
 Он сел за стол, а она через минуту внесла старинную китайскую вазу с благоухающими розами и поставила на середину стола.
 
 - Чудные розы. Это мои любимые цветы. Я вам очень за них благодарна, - сказала она, садясь напротив Геннадия.
 
 - Анна Никитична, я к вам ненадолго. Сегодня исполняется ровно три года с тех пор, как я видел папу в последний раз. Я не мог к вам не прийти, - сказал Геннадий и тяжело вздохнул.
 
 - Спасибо, Геннадий Леонидыч. Я очень тронута….
 
 Ее голос задрожал, и она отвернулась, утирая глаза носовым платочком.
 
 - Не нужно величать меня Леонидычем. Просто Гена – и все. Анна Никитична, как по-вашему, что могло с папой случиться? – угрюмо спросил он.
 
 - Не знаю, Гена. Ума не приложу. Я понятия не имела, куда он намеревался направиться в ту злополучную субботу. Им накануне многие интересовались. Мне он рассказывал о каком-то бизнесмене, потом о Валере Грекопопове из охранного агентства и о неком загадочном Мирославе Антоныче. Я не люблю лезть к человеку в душу, расспрашивать, выпытывать и тому подобного. Я считала, что если ему нужно со мной поделиться, он мне сам обо всем расскажет. Все ли он рассказал мне тогда, я не знаю до сих пор. Думаю, что не все. О том, что он собирался встретиться с вами на даче, я узнала уже от следователя.
 
 Она замолчала и посмотрела на Гену. В его глазах была неподдельная печаль. Чтобы не расплакаться, она опустила взгляд и принялась рассматривать рисунок на скатерти.
 
 - Как по-вашему, зачем ему могли понадобиться старые железки? Они слова доброго не стоили – металлолом, да и только, - спросил Гена тихим голосом, почти шепотом.
 
 - Не знаю. И очень этому удивляюсь, - ответила она. – Я твердо убеждена в том, что он ни в чем таком не нуждался. А может быть, он помимо металлолома прихватил с вашей дачи что-то еще?
 
 - Нет, Анна Никитична, ничего он не прихватил. Я сам уложил все оставшиеся железки в старый сундучок и вручил его папе, когда он приехал. Он в него даже не заглянул, а тут же положил в багажник и укатил. Он явно куда-то спешил. Сказал, что обещал не задерживаться. Быть может, у вас с ним была назначена встреча? – поинтересовался Гена.
 
 - Нет, никакой встречи он мне не назначал. В тот день он с утра возился в гараже. Потом я видела, как он около половины первого куда-то уехал – я еще на часы посмотрела. Он не сказал мне куда. Ну, думаю, значит к обеду приедет. И даже не позвонила ему на мобильник. Но он не приехал ни к обеду, ни к ужину, ни на следующий день… - ее голос задрожал, и она снова заплакала. – Простите, Гена, - сказала она, вытирая покрасневшие глаза.
 
 - Да, загадка…. Анна Никитична, как по-вашему, папа перед этим чего-то боялся? – спросил Гена.
 
 - Он был, мне кажется, чем-то обеспокоен. Но чтобы боялся?… Пожалуй, нет. Он был слишком наивен, чтобы всерьез бояться… - она осеклась. – Простите, Гена…. Ой, что это я говорю – «был»? Вполне возможно, что он где-то жив и здоров, а я о нем в прошедшем времени….
 
 - Вряд ли, Анна Никитична. Скорее всего – нет. Не представляю, как там следствие работает. Где можно спрятать человека и автомобиль, чтобы за три года никакого следа не найти? - сказал Гена с необыкновенной болью и скорбью.
 
 - Мне кажется, что в этом деле все друг друга прикрывают. Он сделал такое открытие! Совершил грандиозный переворот в науке. Многим его открытие было, как кость в горле. А другие смотрели на него, как шакалы на чужую добычу. Он был горд и не хотел ни с кем делиться. Поверьте, у него были на это все основания, - заключила Анна Никитична.
 
 - Пожалуй, вы правы, - согласился Гена.
 
 - Ваш папа был… - она снова осеклась. – Ваш папа, Гена – необыкновенный человек: обладатель нескольких талантов единовременно. Прежде всего – это талант ученого-теоретика, мощнейший интеллект. К тому же замечательный экспериментатор. Руки у него - золотые. Программист от Бога, хоть никогда этому делу не учился - умел добывать знания самостоятельно. Знал и любил несколько иностранных языков, читал на них книги, смотрел фильмы и слушал радио. А как он умел излагать мысли на бумаге! Пожалуй, каждый составленный им текстовый фрагмент – это своего рода литературное-художественно произведение. Не спорю, музыкальным слухом он не обладал и очень комплексовал от этого. Но как он чувствовал музыку! Любил оперу, симфонические произведения… - она вздрогнула и поднесла к глазам платок. – Боже, опять я о нем в прошедшем времени….
 
 - Ну ладно, успокойтесь, Анна Никитична. Что поделаешь…. А я, пожалуй, пойду, - сказал Гена и встал из-за стола.
 
 - Да куда ж это вы, Гена? Сейчас я кофе сварю. Или чай – что вы предпочитаете? – заволновалась Анна Никитична. – Давайте посидим, поговорим еще, папу вспомним. Заметьте, я сказала «вспомним», а не «помянем»….
 
 - Спасибо, спасибо, Анна Никитична. Меня в машине жена заждалась уже, - сказал он, очаровывая ее своей доброй широкой улыбкой.
 
 - Так зовите ее сюда, я с удовольствием с нею познакомлюсь. У такого чудесного молодого человека и жена должна быть великолепная, - заключила она.
 
 - Да, она у меня – умница и красавица, всем на зависть. Как-нибудь навещу вас вместе с нею. Я был чрезвычайно рад с вами познакомиться. Вы очень приятная, умная и преданная женщина. Папа не зря в вас влюбился, - сказал Гена, выходя на лестничную площадку.
 
 - Спасибо, Гена. Вы меня, наверное, осуждаете? – спросила она, глядя в его большие и черные, как угли глаза.
 
 - Ни в коем случае, дорогая Анна Никитична. Пути Господни неисповедимы. До свидания.
 
 - До свидания, Гена. Мне тоже было очень приятно познакомиться. Удачи вам.
 
 Она закрыла за Геной дверь, вернулась в комнату и бессильно опустилась в старое кожаное кресло.
 
 На даче у Агатовых собрались соседи, ближайшие родственники, друзья и знакомые на печальное застолье. Девять дней тому назад они похоронили Родиона Климыча. Разговаривали вполголоса. Выпили по рюмке, не чокаясь, за упокой души новопреставленного, потом еще по одной. После третьей обстановка немного разрядилась - голоса зазвучали бодрее. Заплаканная вдова, вся в черном, сидела отрешенная, ни на кого не глядя. На стол подавали невестки и соседка. Сыновья сидели молча. Подвыпивший сосед попросил слова.
 
 - Хочу сказать, что покойный Родион Климыч был славный мужик. И на все руки мастер: он и в саду, он и в гараже, он и со свиньями, он и с пчелами. А какой самогон гнал! – сосед поднял рюмку. – Адамова слеза, да и только! Как специально себе на поминки, бедняга, выгнал. Только вот – никто из института его на похорон; не приехал! А он столько лет там отпахал! Черствые они люди все же, эти ученые! Помянем Климыча – царствие ему небесное и земля пухом! Аминь!
 
 Он опрокинул рюмку и сел. Пожилая соседка положила в его тарелку по ломтю ветчины, сала и колбасы.
 
 - Закусывай, Саша, а то опьянеешь, - заботливо сказала она.
 
 - Дядя Саша прав, - сказал старший сын покойного. – Никто с его работы не приехал – у всех уважительные причины нашлись. Даже ближайший друг его – Калинич – и тот почему-то не смог. А ведь как они дружили с дядей Лешей!
 
 - Гриша, - сказала младшая невестка, - так он же три года как пропал!
 
 - Кто пропал? Калинич? Да что ты! Откуда тебе известно? – удивился Гриша.
 
 - Отец сам рассказывал, - ответила невестка. - Приехал, говорит, к нему Калинич, оставил сундук с какими-то железяками и укатил тут же на своей новенькой «мазде». Пообещал через неделю приехать на целых три дня. Ну, отец готовился, ждал. Я им большущую баклажку пива купила и в холодильник поставила, отец специально вяленого леща подготовил. Огромного такого, как этот стол почти! Ждать-пождать, а Калинича все нет, как нет. Ну, отец обиделся, значит. Что за друг, говорит! Разбогател, теперь и знаться не хочет. Не буду, говорит, больше ему звонить. И не звонил. Целый год, почитай, не звонил. А когда в свой институт поехал – насчет пенсии справку какую-то заполучить – ему там и сказали, что друг-то его год уже, как пропал. И пропал-то он в тот самый день, когда к отцу заезжал, чтоб этот самый сундук по секрету оставить! От нас, выходит, уехал, а до дому вот не доехал. И до сей поры ни Калинича, ни машины. Милиция, говорят, все окрестности обыскала, просто с ног сбилась. Пропал где-то по дороге средь бела дня. Ну, теперь они, может, с отцом на том свете встретятся – тогда уж, я думаю, наговорятся всласть!
 
 - Интересно, а что в том сундуке было? Может, из-за него-то как раз и ущучили деда? – спросил уже основательно захмелевший дядя Саша.
 
 - Да ничего там полезного не было, - сказал младший сын покойного Родиона Климыча. – Старые автозапчасти, совершенно непригодные, да электроника какая-то – тоже, по-моему, старая, как век. Платы, микросхемы, провода, жгуты, разъемы разные. И все в пыли, в грязи, вперемешку с каким-то мусором. То ли от допотопного телевизора, то ли от компьютера какого-то. Бог его ведает. Все в полиэтиленовых кульках замызганных. Пластины там какие-то были – из нержавейки да латуни, по-моему. Катушки, что ли, проволочные да еще мотлох разный - абсолютно бесполезный. Не пойму только, зачем он это хранил? Маразматик, что ли?
 
 - И куда ты дел это богатство? – поинтересовался его старший брат.
 
 - Да выбросил на помойку к едрене-бабушке. Куда ж еще? А сундук остался. В гараже стоит. Хочешь – пойди, забери, - ответил младший, пережевывая ломтик сырокопченого окорока.
 
 - Да на кой хрен он мне? Что я с ним буду делать? Давайте заодно и Калинича помянем. Царство небесное им обоим, - сказал старший, поднимая рюмку.
 
 - Так никто ж, поди, точно не знает, помер этот Калинич или, может, жив где-то по сей день, - сказала младшая невестка. – Как же его поминать можно?
 
 - Да какая разница? – сказал дядя Саша, которому не терпелось хильнуть еще раз и было все равно, за что именно. – За упокой усопших друзей!
 
 Они выпили. Минуту все молчали. Слышны были только чавкания дяди Саши да стук посуды. Младшая невестка принесла блюдо с жареной рыбой и водрузила на середину стола.
 
 - Поминайте рыбкой Родиона Климыча, - сказала она, - покойный отец любил рыбку.
 
 - Тамара, - обратилась к ней пожилая соседка, - скажи, а что милиция насчет пропажи этого… как его… Калинича говорит? Куда он мог деваться?
 
 - Не знаю, - ответила Тамара. – Мне известно только то, что покойный отец рассказывал.
 
 - А что тут это… говорить, собственно? – заплетающимся языком сказал дядя Саша. – Машина кому-то приглянулась, стало быть. Вот его… это… подловили на трассе, да и кокнули, значит. Машину забрали… а его… - он громко икнул, - ночью закопали в лесочке где-нибудь…. Или в огороде у кого-то. Да что мы все об этом… Калиниче? Мы же по Родиону Климычу девятидневье справляем. Хороший, говорю, мужик он был. Вечная ему память!
 
 6 марта 2007 года, вторник,
 Харьков, Украина.

 Отзывы прошу присылать по адресу: jules@iname.com