28.07. (День третий) без воды – с. Богатое Ущелье
В 6.00, в соответствии с выработанной вчера икс... эксп... диспозицией (не знаю, чо ета такое, но слово больно звонкое), молодой, но честный хоббит покинул дом, покинул хату и отправился по нашему дальнейшему маршруту в поисках воды и жизни.
«Ну что, - подумал старый гном, заворачиваясь в спальник и сквозь сон глядя из палатки на удаляющийся высохший, но стройный скелетик, - похоже из яго будуть люды».
Вот так.
Закалялась сталь.
Уже скоро восемь, сижу, жду, начинаю себя грызть, что отпустил ребенка одного в дремучие леса с волками и Бабами Ягами и вообще переживаю.
Ночью, кроме журчащего, снилось нечто мерзкое и непотребное, оно грязно ругалось и норовило что-нибудь стащить.
Проснулся Михалыч, начинаем потихоньку собираться, переговариваясь, что если поручик не вернется, то помять о нем всегда будет в наших сердцах!
Но тут он вдруг быстренько так все-таки возвращается и, поэтому, память о нем не всегда была в наших сердцах и впоследствии мы с Чипсом даже частенько забывали – а чо это там за задохлик плетется сзади?
Обычно мы шли – я впереди, за мной Олег и сзади Никита.
Итак все по-прежнему.
Вернулся поручик.
Естественно без воды.
Да мы уже и забыли... про нее... чего там, нафиг она вообще нужна эта вода...... сволочь......ск.....бл..... буль....., ВОДА проклятая!!!
Но главная неприятность – это непонятный дальнейший маршрут, разведанный Ники.
И как там идти и куда, и все очень круто, вокруг черные кости, черви и разрубленные черепа и вообще там людей нет, только вороны и смерть, смерть лишь одна...
А может и не одна?!
Может и вторая... или...
Короче, решили мы немного срезать наш путь и идти к селу с шикарным названием «Богатое Ущелье».
Вчера под крымиусским солнышком с нас семь потов сошло и теперь от сильной жажды во рту какой-то омерзительный привкус, как будто долго сосал медную дверную ручку, завернутую в грязный носок одинокой старухи, - вкус жажды ни с чем не спутаешь.
Мы «допиваем» остатки супа и быстро собираемся.
И тут стало мне хреново, прям ложись и помирай.
Что я и сделал.
Но отлежался.
И продолжил бодренько собираться…
По дороге медленно едет трактор.
А мы быстро собираемся... а трактор медленно этак едет.
Он едет, а мы собираемся, а он, зараза, едет....!
И он своим медленным движением все-таки убедил меня, и я пересилил минутную слабость, поднял себя за шиворот, пошел и поговорил с улыбчивым трактористом типа, где же здесь этот треклятый родник?
И отгадайте с трехсот пятидесяти пяти раз с половиною, где же он был!!!!!!?
Нет, не под палаткой, а был он как раз за той милой вывеской «Посторонним В...», кажется, у Пятачка был дедушка с такой фамилией.
И был родник всего в 1,5 км от нас.
Абыдно, панымаешь!
Собрались мы быстренько, да пробежали мы шустренько эти полтора км и видим чудненькую галлюцинацию: плита, вертикальная, каменная, - вся покрыта восточной резьбой и разными татарскими архитектурностями, надписями на арабском, и вообще красота, но главное из этой красоты течет ВОДА!!!
Родник!
Вода!
А-а-а!!!
Все раненные и убитые, сирые и хилые, спотыкаясь и размазывая слезы по мордасам поползли, побежали на водопой, чуть не затоптав насмерть мужичка, который мирно чистил родничок палочкой.
Попробуйте не пить хотя бы сутки и вы нас поймете…
Вкуснейшая в мире вода, стекая по каменным желобам, образует махонькое озерко. Пообщались с мужичком.
Добрый такой гном.
Он рассказал, как нам идти дальше.
Сам из Севастополя, ходит один, на вид лет 50, счастливая, загорелая и небритая морда с небольшим рюкзачком, это он так выходные проводит.
Класс!
Мы потом его встретили возле Богатого Ущелья на озере.
Хороший ходок.
Рассказывал, что родник называется Адамов (типа тут еще Адам наш водичку хлебал), но сейчас сильно, из-за жары, ослабел (в смысле родник) и вода течет еле-еле. Но нам и этого хватило.
Мы пили и пили и пили и стонали от неповторимого, божественного вкуса.
Когда уже стало хлюпать под волосами на голове и потекло из носа, ушей и прочего, мы залили воду, куда только можно и пошли дальше.
После лугов с многочисленными хорошими местами для стоянок, вошли в удивительный буковый лес, мы были впервые в таком фантастическом лесу.
Из багрового ковра прошлогодних листьев, из пахнущей водой и солнцем земли, извиваясь словно тысячи седых толстых шлангов, уносятся на огромную высоту буковые деревья, исчезая в густом зеленом потолке, как бы подпираемым этими пепельными колоннами. Птиц не слышно, тихо, сумрачно.
Зрелище величественное, молчаливое, как бы лишний раз напоминающее, – ты мал, ты гость, будь скромен и тих, когда приходишь в эти храмы....
Видели следы и помет оленей, косуль, кормушки с сеном для них.
Шли тихонько.
Точно, как в храме.
Еще утром к нам подъехал, видимо, егерь на мотоцикле, внешности звероподобной.
Спрашивал угрюмо, не слыхали ли мы ночью выстрелы.
Говорил, что приезжие уроды охотятся на оленей.
Был с огромной финкой.
Чуть позже, Чипсу, на его наивный вопрос для чего злому дяденьке ножик, ласковые дяди сразу же побросали все свои дела и, перебивая друг друга, объяснили, что нужна финка ему для зарезания браконьеров, бандитов и махоньких щеночков с котёнками, а так же отставших и заблудившихся туристов и деток. У него дома все ихними шкурами устлано. И жена мочеными ушами на рынке торгует. И детки черепами играют в уличный баскетбол. Сами видели. Чипсу понравилась картинка. Он дальше так развил эту тему, что, в конце концов, и сам испугался.
Шли долго по глубокому ущелью еле видной тропой, по этому величественному лесу. Пробирались через бурелом и завалы часа два.
Целые гроздья деревьев были переломаны, вырваны с корнем недавней бурей.
Тропа постепенно поднималась.
Карта у нас была приблизительная, так что было топать интересно.
Пионэры блинн, первопроходцы.
Вышли, через полтора часа, на лесную дорогу, ведущую через лесоповал, и через полчаса, задыхаясь и упираясь, заползли на перевал и, минут 15 приходили в себя.
Чипс все же смог пробормотать, что лес это не буковый теперь, а пуковый.
Дальше пошла дорога уже под гору.
Попадалось очень много мертвых и умирающих жуков-оленей.
Жалко было, тем более, что мы знали как их мало осталось.
А тут целая эпидемия какая-то.
Немного спустившись в 14.00, мы перекусили у громадных камней.
Я даже поспал немного.
Уже слышались снизу кукареканье, лай и прочие человеческие звуки большого села и, минут через 20 по разбитой вдребезги тяжелыми машинами крутой дороге, мы вышли на окраину Богатого Ущелья, к загаженным лужайкам, на берегу красивого озера, возле которого я сейчас и пишу и сижу.
Вот так.
Уже половина пятого.
Выбрали место у ручья, где он вливается в озеро.
Там чище.
Вода чистая и холодная.
Ники и Чипс пошли купаться и стираться.
Ники вчера умудрился простудить горло.
Лечил его леденцами.
Хорошо хоть Чипс не видел, а то тоже б сразу заболел.
Протопали мы сегодня около 9 км и подустали.
На озере много купающихся, на том берегу какая-то сопливая компания уже третий час пытает наш изысканный слух гениальными шедеврами «Руки Вверх».
Много комаров.
Наконец и моя очередь - искупался, постирался, отобрал и перестирал у Чипса уже им «постиранное», но от этого ставшее еще грязнее его барахло.
Кажеться подлый юнкер на это и рассчитывал.
Подпортили мы тут слегка экологию.
Вода холодная и мутноватая из-за известняков, но рыбы настоящие пираньи – кусаются за ноги и прочее.
Может уже мутировали после наших стирок.
Сушим постиранное, ставим палатку, готовим сою с мивиной и чай с печеньем.
Сегодня, видимо будем спать плохо – третьи сутки обычно акклиматизационные, переломные. Третьи сутки!
А кажется что, как минимум третья неделя.
Время и пространство растягивается как резиновое.
Дальше будет легче, хе-хе-хе-хе-хе.... это хихикают мелкие темные твари в ветвях и под корнями... и в душе...
29.07. (День четвертый) с. Богатое ущелье – стоянка у с. Соколиного
Сейчас почти час дня.
Только что прошли через огромное поле скошенных роз.
Самих роз нет, осталось только поле.
Очень жарко и душно.
Сижу возле огромной, но ароматной навозной кучи в тенечке на окраине села с многообещающим названием Поляна.
Курю.
И пишу.
Куча действительно большая и неожиданно вкусно пахнет медом.
Хоть на хлеб намазывай.
Вот я и послал Михалыча и Ники в поселковый магазин за хлебом, табаком для гнома и мороженным для хоббитов.
Через полтора км у нас на пути целебные сероводородные источники Черные Воды.
Тоже веселенькое названьице для лечащихся....
«Ах, вы едете лечиться на Черные Воды? А... Ну-ну.
А противогазы взяли? Нет? Ну, ехайте-ехайте, хе-хе...»
Представляю себе запашок там - целе-е-бный такой.
Там и перекусим.
Как в морге-ге (шутка).
Прямо по курсу видна, в синей дымке глыбища горы Курушлюк, нам к ней, вернее под нее на стоянку Коккозка.
Речка там такая течет, переводится, как Голубой глаз, а справа высится массив "Орлиный залет".
Орлы там, видимо, не раз подзалетали.
Бывает.
Местные шутят: «Женский залет».
Туда мы не пошли.
Чтоб тоже не залететь.
Слишком медленно мы идем, а там три перевала, да и сместились мы гораздо севернее, да и вообще.
Места тут глухие…
Залетные.
***
Возле Богатого Ущелья, конечно, было классно, - купались, загорали, я вымылся, а то запах от нас еще тот – коровы шарахаются и на передние ноги припадают.
И явилось вчера вечером у костра видение нам: из зловещей тьмы колючек проступил неподвижный силуэт женщины с собакой, освещенные Луной.
Молча.
Стоят неподвижно.
Как памятник пограничнику.
Мы тоже.
Через минуту напряженной тишины она (женщина) все-таки спросила мертвым голосом: «У вас девочек нет?».
Я все же успел выпалить: «Нет!», прежде чем гадкие и пошлые хоббиты, уже успевшие набрать воздуха в грудь, смогли плотоядно проорать: «Нету, а у Вас!!!».
Несчастная удалилась, с могильными стонами ломая руки (а может и ноги) во мрак.
А собаку я еще потом долго отгонял ночью палками от наших, аппетитно пахнущих котлов.
А может, это та тетка лазила голодная, в темноте не видно было кто... тоже, девочек ей...
Ночью, как и ожидал, спали все плохо.
Олег брыкался, кидался, и носило его по всей палатке, было очень душно, жарко.
Я даже ходил ночью купаться, а то заснуть было невозможно.
Светила громадная Лунища из мрачных облачищей, было как-то тревожно и неспокойно.
Как на фронте.
Прямо над палаткой высилось старое сухое дерево, все в дуплах, из которых на нас беспрерывно сыпался рыжий трухлявый порошок.
Под утро разбудили дятлы.
Стучали, гады.
А девочек все не было...
С утра прошли мы от нашего озера км 4.
Шли по берегу, через само село Богатое Ущелье.
Живут действительно богато, много татар.
Какие-то они были все насупленные и не обрадованные нам.
Дорогу показывали нехотя и сквозь зубы.
Джихад у них, что ли по календарю?
Село большое.
Но несчастливое.
Очень колоритны старые, чуть ли не камышом и соломой крытые дома, но с параболическими антеннами!
От дороги, жаркой, вонючей и неприятной своей прямолинейностью и асфальтом, по которой моталась туда-сюда какая-то восточная дива без паранджи, но на японском мотороллере, мы свернули вправо на Восток и через небольшой пруд, сквозь коровье стадо, пастушек и огромный яблоневый сад без яблок, потопали по громадному полю к этой навозной куче, возле которой я и пишу весь этот бред.
Пришли мои маленькие, уплетают мороженное, довольны.
Чипс от восторга чуть не сел в навоз.
Все как обычно…
Идем дальше к Черным Водам.
***
Четыре часа дня.
Чипс режет лук.
О-о-о Боги!!!
Это надо видеть, слышать и вообще!
Какие-то средневековые пытки в духе Ивана Грозного и святой инквизиции по сравнению с этим жутким зрелищем просто щекотка.
Бедный хоббит, видимо, проклинает тот день и час, когда ему пришло в голову помочь нам в приготовлении жаркого из соевого мяса.
Мы расположились на уютной поляне возле ручья и дороге в село Соколиное, до которого уже недалеко.
От села Поляны долго и, как-то нудно и жарко добирались до Черных Вод.
Опять перепутали дороги и до самого санатория не дошли, а остановились возле красивейшего озера в лесу, с громадным затопленным сухим деревом посредине.
Перекусили, искупались – это уже наше третье купание.
Тихо, хорошо.
Потом понаехали местные молодые туземцы и аборигены с лицами людей, только что убивших кого-то, завоняли все вокруг своими газами и средствами передвижения и мы, быстренько собравшись, ушли дальше на Восток.
Выйдя из леса, опять пошли через поле по едва заметной дороге.
Жарко и тяжко и вверх.
Наконец опять лес и спасительная тень и прохлада.
Шли км 2-3.
Лес полон злющих комаров и гигантских, разорванных молниями и временем дубов.
Таких я и под Славяногорском не видел.
Кстати, рассказанный мною вчера ночью у костра жуткий случай, случившийся со мной там, под Славяногорском, 10 лет назад, когда меня ночью по лесной дороге почти полчаса преследовало нечто НЕИЗВЕСТНОЕ, вылезшее явно из воды и, не нападая, но и не отставая, здесь вызвал бурные дискуссии хоббитов о том, что же «это» было.
Версии были от ядовитого гигантского утконоса-мутанта, сбежавшего из радиоактивной ближайшей лаборатории, до милой шуточки со стороны моей любимой тогда еще не жены Элички.
Спорили- чуть не подрались.
Я слушал их разговоры и сразу так и представил себе ее, мою возлюбленную, нежную и ласковую, сидящую по шею в вонючей воде в полночь в ластах и ряске, а потом громко шлепающую по дороге и продирающуюся с хрустом через кусты вслед за мной, своим, почти обписянным и обкаканным от страха любимым и суженым, который время от времени повизгивал на весь ночной лес дурным голосом: «Кто там! Выходи! Убью!!!», пятясь по дороге к реке. Наверно даже хихикала и потирала ласты: «...удалась шуточка...».
Увидев эту полянку, ручей, мы посовещались, и я решил, что находились сегодня по жаре достаточно – почти 7км, что еще не втянулись, что место хорошее.
В запасе у нас 3 дня, можно и не спешить и завтра потихоньку дойти до ущелья Коккозки.
Решили не спешить.
Правда, сильно жарко и вааще... отдыхаем мы, поял!
Ники только все ворчал, что ручей не кошерный, грязный, со срачками (в смысле головоногими моллюсками) и «шо мы усе тут потравимся» или прикинется нашим попам Армагеддон поносносный, не доходя села Соколиного.
Ему просто очень хотелось сегодня дойти до стоянок на Коккозке.
Мне тоже, но был еще Михалыч, у которого был только четвертый день его первого серьезного похода.
И мне очень хотелось, чтоб он прошел его с нами до конца.
Кроме трагедии с луком Олежка еще решил поставить сам палатку.
Зрелище было, закачаешься – две здоровенные морды лежат на травке и лениво так, протяжно: «... эй, мальчонка! Быстренько метнулся, рубашонка пузырем! Подтяни там! ...Эй, пацан! Шустренько!!! Отпусти здесь...!».
И так далее.
А бедный, но настойчивый Чипс под градом насмешек и язвительных замечаний всего за какой-то час поставил палатку.
Сам.
Ну и молодец.
Ну и да ладно.
Ну и Бог с ним...
Компасом приходится пользоваться постоянно, дорог не становится меньше, меньше их только на карте.
В лесу ориентироваться сложно, нет открытых мест, а передвигаемся мы практически все время в лесу.
Хоббиты мои бодры, веселы, наглы и молодцы.
Только любовь этих сладкоежек к замороженной, сладко подкрашенной воде с молоком в шоколаде и прочими начинками до добра не доведет.
Ники шмыгает своим грэческим хоботом, гоняя по нему некую субстанцию, мажет этот хобот вьетнамской «Звездочкой» и еще, кажется, какими-то подозрительными природными какашками, подобранными по дороге, наивно думая, что это мумие и надеясь, что носовая субстанция все же куда-нибудь когда-нибудь да вылетит...
Запахи от него еще те.
Лечится он, понимаешь.
Проделывает он это перед сном.
При этом я ассистирую, подавая то скальпель, то сверло, то тампон, то противогаз, свечу фонариком с благоговением следя за скупыми, уверенными движениями грязненьких указательных пальцев, погружающихся в поручиковую голову через естественные отверстия с каждым днем все глубже и глубже.
И пока во время марша на тропе в диких здешних лесах, мы с Михалычем за свои тылы не беспокоимся – идущий сзади поручик своими жуткими хрюканьями, бульканьями и всхлипываниями распугивает не только крупных, но и мелких хищников, грызунов, птиц, насекомых, червей и других друзей, знакомых и родственников Кролика на земле, под землей и в небе.
Горло у поручика почти что прошло и сейчас он может не только думать, но и говорить.
Вообще же естественные оправления организьма тема волнующая и достойна отдельной мудрой книги.
Но «во многой мудрости есть многия печали».
Что эсессееенно, то не безобразно.
Мы здесь слились, понимаете, с природой вот и звучим так же, и пахнем…
А ночью так вообще…
Мы же спим крепко и себя не контролируем...
Вот и оттяжки штормовые не зря на палатке пристрочены и швы тройные, - что б не сорвало и не разорвало...
Но это обычные для пролетариата и неприятные для рафинированных дворян особенности любого приключения.
Это только у Жуль Вернов с Майн Ридами герои почти не едят, не потеют, не пахнут и совсем не гадят.
В себе, понимаишь... носят и хранят, как биотуалеты.
Ангелы, мать их, безголовые…
Вечера уже прохладные, поэтому заставляю мальчишек одеться.
Да, и зима же уже скоро... хотя, скоко той зимы..?
Шесть часов вечера, скоро трапеза…
Разлеглись на травке у палатки, отдыхаем.
В лесу куча дятлов.
Опять стучат, гады..!
Видели белочку.
Видели мышку.
Видели козочку....
Бе-е-е...
Видели рожи друг друга (душераздирающее зрелище).
Видели целые стада белых, черных и вонючих козлов, которые оказались при ближайшем рассмотрении козами, гонимых мимо нас по дороге пастухами в Соколиное.
Вот и сейчас опять появилась мекающая и рогатая толпа бородатых дам и с ними прекрасная пастушка, правда без бороды, но с собачкой.
Ну, на самом деле... мягко говоря, не особо собою прекрасная.... а даже где-то и наоборот...
А, по-моему, так и просто кошмарное нечесаное чучело, немытая страхолюдина с висячей губой, взглядом олигофрена, кривыми ногами и походкой «не добежавшего в сортир», и с таким же жутким гавкающим лишайно-блохастым кабыздохом.
Но мои бандиты, кажется, окончательно одичавшие в этих бесконечных лесах, начинают предлагать ей какие-то запретные и неведомые (даже мне!) удовольствия, и вообще – прозрачно намекать типа: «..эй ты там, гой еси пейзанка штоб тебя об колено через плечо ...молочка бы нам капельку…!»
Однако гордая и неправильная пейзанка, тряхнув сильно замусоренной головой и еще чем-то там таким же не особо чистым, так же гордо и неправильно удаляется почему-то прямо в кусты, перпендикулярно дороге.
Собачка ее и козы, слава Богу, ломятся за ней тоже.
Мы ей ни к чему.
Хотя позже пастухи охотно общались с нами, некоторые даже слишком охотно.
Уже вечер, около девяти.
Мы поели, пьем чай с сушками, все уже приготовлено в палатке, уложены вещи и рюкзаки спрятаны под тент и выковыриваются первые звезды, небо чистое, сверчат, кричат и рычат вовсю местные насекомые и другая мелкая сволочь вокруг.
И на душе, в душе и под душою так все умиротворенно и благостно, так непередаваемо звуком, жестом запахом и цветом, что, наверное, когда-нибудь потом, в старости... много недель спустя, в грязном и сыром Харовдуре где-нибудь в конце ноября, как вспомнится это состояние, это ощущение и это настроение, как вспомнишь этот кайф неповторимый и полет, и парение духовное и душевное, как вспомнишь, как представишь, так... так и затрепещешь, задрожишь, так и растечешься, расползешься, разбрызгнешься слезами, соплями и слюнями по всей периферии телесной и центру, где памятник себе любимому стоит нерукотворный и вечностный.
И станет так завидно, так завидно самому себе, что, утершись, высморкавшись и засохнув, подумаешь: «Да, ты знал, знал, что такое счастье. Ты пережил его!!! Оно у каждого свое, оно мимолетно, но оно прекрасно и каждый раз единственно и неповторимо и именно для тебя!!!» Да...
И каждый раз хочется еще и еще раз испытать это сложное чувства изысканной гармонии и телячьего восторга.
Особенно в конце сырого и холодного ноября, когда летят уже первые белые мухи и когда какаду, слоны и прочие мелкие жирафы мигрируют на юг...
Уже поздно и пора спать.
Ветра нет, довольно тепло, небо все в безумных звездах и галактиках.
Чипс уже дрыхнет вовсю, а мы с Ники сидим у костра и тихо, не торопясь, степенно и солидно рассказываем, друг другу неприличные анекдоты про проституток и прочие моветонские истории из жизни мужчин, женщин и животных... и гремит, грохочет где-то в горах непонятно что – то.... ли гром, то ли самолет, то ли в животе соевое мясо укладывается спать на мивине.
Пора и нам бай-бай...
30.07. (День пятый) Стоянка у Соколиного – стоянка Коккозка
Середина дня.
Сейчас отдыхаем на обочине шоссе, уходящего вверх вдоль склона, заросшего буковым лесом. Дорога чем-то напоминает Кавказ – так же отвесно внизу и также круто вверху.
Внизу слышен рев реки, Коккозка хоть и обмелела, но шумит, как взрослая.
Идти нам осталось где-то час.
Пора идти и поэтому пишу о том, что было с утра кратко, скупо, чтоб не забыть: Соколиное, панк, нумизмат, магазин, базар, почта, глухонемые, орехи, наркоманы, дорога, татары, парковщик, лагерь, река, пока все.
Спустя минут сорок…
Пишу уже на «высоком берегу, на крутом» речки Коккозки, на стоянке.
Площадки для палаток в буковом лесу террасами спускаются круто к реке.
На часах почти час.
Хоббиты только рюкзаки сбросили и сразу же к реке: «Миша, первая горная речка!!!».
Аж завидно, сколько всего у них нового, первого было и еще будет.
Пока есть время, опишу, чо было и что означает весь тот бред, который перечислен выше.
***
Встали утром поздновато, вышли в 10.00.
Через час уже увидели крыши Соколиного.
Все в яркой зелени и над всем нависает огромная туша горы Курушлюк, сверкающая своими скалами.
Долго шли по селу вниз маленькими кривыми улочками, вышли на шоссе.
Тут же по нему пронесся, бибикая нам, тот самый добрый (за 8 грн.), но беззубый татарин на «единичке», который нас подвозил еще от Сирени до Мангупа.
Тесен мир бомжей...
Пришли мы почти сразу в центр поселка.
Там люди.
Два-три магазина, базарчик, традиционные таксисты, остановка, к которой довольно часто подкатывали маршрутки из Симфи.
Жара.
Почта.
Так, пардон, допишу попозже, а то закусали комары – Ники-то рядом нет - со своим ароматным носом поручик купается внизу, лечится, понимаешь (вода – парное молоко, около 6-9(!) градусов тепла) и поэтому они (комары) распоясались совсем.
Так, комары докусались, запоясались обратно - дописываю.
Итак, село Соколиное, почта.
Связь.
Окно.... мне-е-е... в мир.
Очаг цивилизации.
Мы ж, естественно, так и кинулись в этот очаг, дабы услышать голоса родных и близких и свой подать - мол, живы еще.
А фиг нам!
Работает это окно в мир только 2 часа в день, о чем нам поведала противным и неудовлетворительным голосом, неряшливо сидящая дама в клетке с надписью «касса».
Мы ушли, обидно смеясь и обзывая сидящую в «кассе» разными названиями и звуками.
Так пошло и банально оборвалась связь с миром.
Но не с продуктами.
Зашли в магазин – бывает же так много разной еды в одном, отдельно взятом месте!
И пошло все как всегда – мороженное, хлеб, табак, вафли, живчик, оружие, наркотики и т. д. и т. п..
Скупили мы треть магазина, пока Чипс зорко сидел на рюкзаках, даже вина купили, дабы достойно отметить у обоих хоббитов все их первое (см. выше).
Приставали несколько раз таксисты, чтобы отвезти.
Но мы мужественно отказывались, идти нам, правда, вверх, но недалеко – км 3.
Когда закусывали живчик мороженным к нам подошел с ободряющей плотоядной и полузубой улыбкой пожилой дед и подняв обе руки к бирюзовому небу радостно возопил на всю улицу: «Ну, как?!! Куда идем?!! Откуда?!!» и тут же почти не слушая умных ответов Чипса, вытащил, явно снедаемый тайной порочной страстью, из кармана несколько 2-х гривневых юбилейных монет.
У него были немытые глаза и волосатые уши, и штаны у него были заштопаны не там где надо и были мокрые там где надо, но он был настоящий чокнутый нумизмат(!) и показал нам в этот день много интересных монет и бумажных денег.
Много рассказывал, какие у него монеты дома, как он их менял, у кого, когда.
Одержимый, фанатик, с безумным взглядом, он развернул довольно грязный носовой платок, в уголках которого было завязано целое состояние: доллары, фунты, марки, иены, африканские какие-то деньги, азиатские, какие-то многоугольные, из бездонных карманов он доставал целые пригоршни юбилейных монет России, Украины, пачки новеньких 200-гривневых купюр с несчастной чахоточной Лэсей Юкрэйинкой и прочая, прочая, прочая...
Нам было очень интересно, и старик чувтвуя, что зал им покорен, разошелся вовсю – зрители были благодарны.
Утирая старческие слюни со своих физиономий, мы поняли по его рассказам и крикам, что дома у него вообще все забито деньгами всех времен и народов.
И тяжело задумались…
Суровый Михалыч позже хрипло произнес фразу, которая крутилась тогда в голове у остальных негодяев: «Эх, жалко времени нету и адресок его не узнали... а то пристроили бы мы ети яго денюжки».
Возле магазина ошивался на громадном мотоцикле времен императора Николая Палыча другой невероятно понтовитый и колоритный дед: в теплом маскировочном костюме цвета хаки, такой же бейсболке и с огромной, как у сикхов аксакальской седой бородищей лет 60-ти.
Чипс прозвал его почему-то панком, хотя он был похож больше на летнего Санта Клауса, а был всего-навсего только мирным байкером-гномом.
По шоссе туда-сюда сновали велосипедисты, половина из них были почему-то глухие.
Мы доели мороженное с живчиком и, не заходя на базар, пошли вверх по жаре и дороге, которая серпантином уходила от нас туда же.
Шоссе довольно узкое, что неприятно из-за проносившихся мимо машин.
При выходе из села купили за 5 грн. стакан молодых орехов.
Там же к нам привязался то ли пьяный, а скорей всего обколотый или обкуренный гражданин, видимо мангуст, который настойчиво предлагал впредь покупать орехи только у него, а так же домашнее вино, яблоки, патроны, порох, золотой песок, пушнину, необработанные алмазы, женщин и все остальное.
Он настоятельно требовал, чтобы мы зашли к нему «тут блиссско-блиссско...» и закупили все вышеперечисленное.
Мы шли круто вверх, под рюкзаками, а наш благодетель, нудно ноя, налегке болтался сзади .
Поэтому оторвались от него только тогда, когда я оглянулся и терпеливо сказал ему что-то вежливое... типа "Пшелты..."
Тут он удивился и задумался.
А так как снизу стали подходить еще какие-то качающиеся мангусты, тоже явно под кайфом, мы, не дожидаясь их ответа, резко ушли на фиг с глаз долой дальше вверх по дороге, обгоняемые высокомерными машинами и низко летящими то ли воронами, то ли ангелами-хранителями неизвестно кого или чего.
В жару еще не то померещится...
По мере приближения к стоянкам все сильнее слышалась восточная музыка.
Мы свернули с асфальта к площадкам с кострищами, прошли мимо нескольких джипов и микроавтобусов с огромным количеством татар.
Тут орала та же музыка, игрались нарды, жевалось и жарилось жирное мясо, пилось вино и фрукты.
Мужчины были важны и ленивы, женщины толсты и некрасивы (с нашей точки зрения), девушки наоборот (оттуда же), молодые люди агрессивны и интифадны, дети ярко одеты и крикливы.
В общем, обычные простые восточные люди.
По опыту зная, что это надо сделать, я подошел сразу к человеку в оранжевой железнодорожной жилетке с надписью «ПАРКОВЩИК», который сидел за столом из громадных мясницких колод, пил вино и ел грязными руками такие же красные помидоры и хлеб.
Поговорили о погоде, о ценах на нефть, об урожае зерновых груш и яблок, о прополке озимых бураков.
На вопрос об оплате парковщик важно так прожевал: «Да-а-а!».
Я говорю: «А ПРЭССА?».
Тут с оранжевым стражем нечто происходит.
Он как девушка перед третьей брачной ночью стесняется, краснеет, начинает ковырять траурным ногтем укушенный помидор, и робко подняв на меня свои прекрасные глаза цвета своих же гнилых зубов, и дохнув оттуда же запахом чего-то пропавшего, тревожно шепчет: «А Вы пишете, да? ... а про... меня, про меня... напишите...? Только хорошее... пожалуйста..».
Вот я сейчас и написал про него. Хорошее...
М-да.
Ну, как мог, но очень старался.
В общем-то, и пожилые «мальчиши-плохиши» в сущности, тоже, наверное, люди и ничто им не чуждо, ни ящик печенья, ни ласковая брехня.
Хотя почему брехня? Он наверное и впрямь был для кого-то хорошим…а, а правду писать легко и приятно…
Успокаивал я размякшего парковщика еще минут пять.
После этого он и рассказал и показал и дал попробовать.
И где туалет, и где удобнее стать, и как идти нам дальше, и вызвался, чуть ли не проводить нас в Большой Каньон и даже дальше и т. п.
Еле отвязались.
А надо было бы потребовать плату с него.
А чего ему там сидеть просто так?
***
Справа и слева от нас стоит много палаток, большими группами по 5-6 шт. и стоят в основном глухонемые.
Так что даже при большом количестве народа вокруг тихо.
Место очень красивое, самое красивое место из всех, на которых мы стояли.
Величественный и торжественный буковый лес террасами спускается к заваленной огромными каменными глыбами ревущей реке с хрустальной и ледяной водой.
Скоро надо пойти окунутся.
Когда разрешил мальчишкам купаться, то Чипсу сказал, зная, что вода холодная, чтобы в воде был не более 2-х минут.
Вроде ушли.
Сижу, пишу спиной к реке.
Долго сижу.
Вдруг чувствую, что сзади кто-то есть, близко так.
Резко оборачиваюсь: на голой земле... сидит скорбящая мать-героиня-одиночка... у могил сразу всех своих сыновей - это залитый слезами Чипс стрядает по первому разряду изо всех сил.
Выясняется, что 2-х минут этому крутому моржу, этому старому полярному медведю мало.
Я проявляю милосердие и разрешаю купаться не менее 2-х минут(!).
Радостный дурачок хоббит прыгает вниз по склону к реке, а хитрый гном потирает потные рученки: «...иди, купайся, мой маленький.. хе-хе-хе... удалась шуточка!».
Чуть позже я слышу жуткие вопли окунаемого Чипса.
Шуточка действительно удалась.
О, а вот орет поручик.
Да, видно вода действительно холодная.
Но две минуты есть две минуты, тем более вокруг одни глухие и никто не прибежит спасать несчастных хоббитов, которые окунают друг друга.
Глухонемых и в самом деле много, только что вернулась большая группа – человек 30, видимо из Большого Каньона.
Проходят мимо – бешеная жестикуляция, это к нашим соседям, к которым мы стоим ближе, чем к остальному большому лагерю, поднятые большие пальцы вверх, улыбки – много слов и криков, и песен, и молодежи.
Сквозь ветви светит Солнышко, лаково так и нежарко, шумит речка, палатка уже стоит и готово кострище и дрова, хотя здесь с ними туго.
Вокруг палатки на деревьях мы развесили, как флаги три наших «бандана» (потрясное слово) с логотипами "Точки Сборки", получился этакий лагерь «точных сборщиков».
А у соседей вдруг началось нечто.
Сначала я писал и не обращал особого внимания, но потом...
Один, видимо их вожак, в красных семейных трусах и седой бороде начал бегать вокруг своей группы человек в 10, и яростно «кричать», получались какие-то разборки - капитан отчитывает команду.
Он их выстроил в шеренгу и стал ходить вокруг, заложив руки за спину, широкими шагами, шире тех, что позволяли делать ему его трусы. Подчиненные, почти все одного возраста (от30 до50), мешают ему, дурачатся, ломают строй, прячутся друг за друга и хохочут - звуки жутковатые (если вы слыхали, как смеются глухонемые, да не один, а несколько, вы меня поймете).
Вожак мечется, размахивает руками или на цыпочках ходит вдоль хихикающего строя и "говорит", "говорит".
Сначала я подумал по его движениям, что он выговаривал своим, что заниматься онанизмом и педофилией в одиночку вредно и не по-товарищески.
Потом понял, что это, кажется, тренировки перед прыжками с парашютом в коньках на пожаре.
Или без парашюта.
Дальше пошло что-то про страховку и работу с веревкой.
Я давно уже не писал и сидел с открытым ртом.
Жаль, хоббиты не видели.
Каждый из команды краснотрусого выполнял определенную роль.
Одного он назначил фотографом или оператором, тот начал носится по поляне, падая на брюхо, снимая воображаемой камерой, остальные, перебирая руками и ногами в воздухе и умирая со смеху, чего-то изображали.
Целый спектакль, когда десяток немолодых мужчин и женщин прыгают, приседают и размахивают руками, одновременно издавая какие-то гукающие звуки, обрывки слов, возгласы и при этом жутко радуясь.
Потом у них началось то ли посвящение, то ли другой какой-то ритуал.
Женщины сорвали зеленые ветки, остальные опять выстроились.
Красные Трусы начал рассказывать им о вреде курения.
Это даже я понял.
Тут же двое прячутся за спины женщин и изображают курение: затягиваются, пускают колечки.
Их ловят и хлещут ветвями.
Мычание, гуканье, гиканье.
Все это безобразие заканчивается групповым портретом, оператор для подлинности опять шлепается на живот и землю и «снимает» оттуда.
Ко всему этому сверху по склону, видимо к реке, спускается огромная толпа чего-то орущих огромных и черных татарских женщин со здоровенными мисками, набитыми яркими овощами, детьми и видеокамерами.
Короче, не скучно.
Пришла еще одна большая группа глухонемых и опять все то же. Все, видимо, знакомы друг с другом, опять жестикуляция, поднятые пальцы (большие, естественно..).
Пришли и мои моржи, морды счастливые, куча восторга криков и жестов (почти как у соседей 5 минут назад).
В такой воде они летом еще не купались.
Зимой наверно тоже...
Сейчас бесятся и мешают мне писать.
Шустрый поручик уже успел познакомиться с какой-то феминой, как он сообразил - не глухой и не немой.
Не убоявшись лысой никиной физиономии в комарах и прочем, фемина с ним немного пообщалась на камнях.
Когда они уже договаривались дружить столами, домами, городами, из воды, отсидев положенные 2 минуты, вынырнул с воплями Михалыч.
Фемина, справедливо решив, что он сын Ники от пятого брака, с постельными визгами убежала в себя.
Ники пришел с купания и тоже в себя немного расстроенный, но довольный.
Эта встреча оказала благоприятное воздействие на психику юного хоббита, - Никитушка совсем перестал хрюкать, вытащил из плечей голову, начал иногда здороваться с людьми и изредка приводил в порядок шерсть на ногах и выше.
Но в то же время эта встреча настолько возмутила его дремлющее сознание и отсутствующее подсознание, что его наконец-то заинтересовали отношения между полами и сейчас оба хоббита сидят у палатки и Чипсу приходится объяснять Ники, что такое сперматозоид и для чего он нам всем так нужен.
Что успел - записал дословно: «...да ты не думай чего и вообще. Это ж нормально (покровительственное увесиситое похлопывание по спине и затылку). Проще простого... я сколько раз... эта... в книжке видел. Короче, там кружок, а они, эти жучки все кружат вокруг, кружат, как будто не за этим сюда пришли и один, самый крутой находит вход и шасть туда! Тогда и мы – бац!... и в животе у наших мам. А потом раз! - и появляемся мы уже вырожденные наружу». «А остальные жучки?» - видно, что Ники заинтересовался... «А остальные в очереди стоят и ждут другого случая... ну чтобы влезть. Ждут терпеливо». Чипс вздыхает: "Годами..."
Ники сражен наповал.
Ученье - свет!
Вот так с шутками, криками, песнями, плясками и дружескими попукиваниями в уши и разговорами о науке и ее секретах проводим мы свой досуг.
Или досук.
Не знаю.
Но что-то проводим.
Куда-то.
Зачем-то...
Уже 7 часов вечера.
Искупался, вода действительно – у-ух!
Возле огромной глыбы большое понижение дна реки – большая ванна, купаться классно, в воду прыгаешь, как в кипяток – такая холодная!
Чипс, устав читать лекцию по сексологии и акушерству, ушел в главный лагерь глухих, и уже нашел себе там «друга» Женю.
Там собрались все, у соседей осталась одна женщина.
Кажется, у них там идет концерт.
Концерт у глухонемых!
А? Звучит...
Ники пошел еще дровей поискать, заодно и поразмыслить над услышанным на чипсовой лекции. Надо мне начинать готовить кушать.
Почитал Ники вслух о своем походе в одиночку на Кавказ в сентябре прошлого года.
И сам повеселился и его развлек.
Со стороны нас явно принимали за сектантов или баптистов – сидят, что-то читают вслух по какой-то книжечке.
А один все пишет и пишет.
Баптисты и есть.
А у глухонемых явно какой-то капустник, что ли (видимо это соседи готовились к нему, а я думал, на солнце перегрелись или обкурились, или еще чего...).
Прибежал в очередной раз Чипс, рассказывал: на огромной поляне, под тентом человек сто смотрят, слушают своих выступающих.
Михалыч поначалу стеснялся, сидел недалеко на громадном камне над поляной, как орк какой-нибудь.
Сидел, смотрел.
Потом приручили. И хорошо. И спокойно. И тихо и даже комары не так обидно кусаются. С поляны слышен хохот, крики, аплодисменты.
Глухонемых....
Конечно же, мы с ними все-таки познакомились и, как это часто бывает при помощи сигарет. Подошли, попросили закурить, «разговорились».
В итоге подарил им пачку Bondа.
Соседи оказались из Белоруссии, из Гомеля, здесь у них проводятся международные соревнования(!) глухонемых по ориентированию, туризму, скалолазанью и прочем. Познакомили меня и с Красными Трусами.
Разговаривали через переводчика.
Пытался даже что-то сам мне сказать.
Тяжелое это зрелище.
Кажется, что человека сейчас разорвет.
Может поэтому они неохотно общаются с нормальными?
Приглашал нас на концерт, который шел вовсю на большой поляне.
И «фемина» никина оказалась дочкой руководителей гомельчан (или гомелиничан или гомелей или...) Славы и Ларисы, а зовут ее Татьяна.
Слава не глухой, и жена Лариса, тоже не глухая, и даже очень язвительная дама.
Это она нас баптистами обозвала.
И дочка Таня у них достаточно не от мира сего.
Необычно серьезная, с задумчивыми карими глазами, со странно построенными фразами.
Тут у них вообще все странное.
Как на другой планете или в другой стране.
Почти все молчат.
Только пантомима.
Только руки...
Только смотрят...
Поздно вечером пришел усталый Михалыч, набесившись со своими новыми друзьями.
Заболела голова.
Лечил руками, давал таблетку, долго сидел с ним в палатке, держа руку на его голове, пока он не уснул.
К счастью голова болела не сильно.
Потом мы с Ники еще долго сидели у костра, слушая ночь, реку, беседуя обо всем на свете. Сначала рассказывали анекдоты друг другу, потом перешли на книги.
Поручик оказался большим любителем фантастики, но многих авторов по возрасту не читал еще.
Он мне о Булычеве, я ему о Стругацких и Бредбери.
По памяти пересказывали друг другу прочитанное.
Ники неплохой рассказчик.
Я только более эмоционален.
Было о чем поговорить.
Потихоньку, потихоньку раскрывается поручик, потихоньку ракушка расслабляется, приоткрывается.
Видимо трудновато ему.
Много совершенно нового и неожиданного (даже кроме соевого мяса с мивиной) оказалось у него на этом пути.
Но ничего, пока не ноет (а это уже много), да и, похоже, что нравится ему наше приключение.
Да и глаза у поручика хорошие, нормальные такие, человеческие (злобный Чипс, правда, сказал бы, что, как у больной собаки).
Большая редкость по нынешнему времени.
Среди разных орков и гоблинов...
Старый гном с годами стал более требователен, придирчив к людям, которые приближались к нему на расстояние поцелуя или пощечины.
Второго было потом, после первого, гораздо больше и чаще, чем хотелось бы.
Может, тут, с поручиком, который однажды в детстве захотел залезть на сосну, господин штабс-капитан все-таки не ошибся?
Дай-то Бог...
А то утомился я ошибаться-то...
Легли часов в 12.
Михалыч брыкался, видимо общался со своими новыми знакомыми...
Надо будет давать валерьянку.
31. 07. (День седьмой) Дневка на Коккозке
Утром встал поздно.
У нас сегодня «дневка».
Мы посовещались, и я решил.
Мне не понравилась вчерашняя головная боль Михалыча.
Да и пора уже.
Да и место чудесное.
И вообще... захотелось.
Пошел, окунулся в заводи – кровь закипает, такая холодная вода, лет 30 –40 слетает сразу.
Когда вернулся – картина маслом «Явление дамы народу»: у готовящегося на костре завтрака стояла Таня (фемина) и скромно умничала с моими воспитанными русскими джентльменами (народом) – девушка робко переминалась с ноги на ногу. А парочка хамовитых и еще неумытых русских джентльменов, разлегшись на карематах у костра и цыкая зубом, лениво чегой-то цедили ей в ответ, типа: «...ну в натуре чо ты нам сестренка тут вдупляешь, дык не на тех кренделей вступила и вааще...».
Культурный и воспитанный гном быстренько навел порядок на поляне, накостылял по шеям, обнаглевшим хоббитам, вежливо напомнив им, что они не у себя в норах и, что вести себя с дамой нужно не как пьяный гоблин, «..усадить ее нужно, болваны!» (даже если вышеупомянутая дама отбивается и норовит удрать) и дуль ей не крутить и прочее, прочее, прочее...
Короче, тоже заумничал страшно, аж самому тошно стало.
Проникшись, Чипс и Ники, надо отдать им должное (и когда-нибудь я все-таки отдам), вскочили и сразу все, что смогли, предложили даме, и шаркали ножкой, и делали ручкой, и трясли ушками, и скалили нечищеные зубки и вообще, всячески показывали, шо и «мы, Хымко, люды...».
Таня поняла и прониклась.
Она вообще оказалась на редкость понятливой и интересной собеседницей.
Но это было попозже (что она оказалась и прочее), а пока она пришла, в общем-то, ко мне. Она просила помочь дорисовать газету (болтливый Чипс натрепал, что папа художнИк!), оказывается у них это тоже входит в общие соревнования, как и вчерашний концерт, каждый этап - это определенное количество очков, есть и штрафные.
Все это учитывает специальное жюри, естественно, несправедливое и предвзятое, как все жюри в мире.
Все это мне потом рассказывала Лариса, пока мы еще с двумя женщинами, глухими, рисовали у них в лагере газету.
Остальные больше мешали, чем помогали.
Нарисовал я им пару карикатур, кое-что подправил, как они просили.
Понравилось.
Гукали одобрительно, похлопывали по плечу.
Конкурс у них вечером, а завтра они, как и мы, отсюда уходят.
Мы наверх в Большой Каньон, они вниз к морю, у них еще неделю под Севастополем будет продолжаться этот слет.
Ребята неплохие, компанейские, наверное, как все туристы в мире, единственно почти все не слышат и не говорят.
Распрашивали, с помощью Ларисы, как и куда мы идем дальше, сколько нам предстоит еще пройти.
Ахали, поглядывая на Олежку, качали головами.
Очень советовали в пещеры сходить на Чатыр-Даге, в Мраморную и другие.
Ну, до них нам еще идти и идти.
А пока валяемся, купаемся, фотографируемся, балдеем и вааще.
Я вот все пишу.
Чипс сидит у соседей на бревнах, подлизываясь к Ларисе и Татьяне и, как он рассказывает, (периодически бегая к нам хвастаться) поражает их интеллектом и давит эрудицией – «..я их там знаниями добиваю..».
Танечку он видимо уже добил – бедная девочка смотрит на разошедшегося Чипса открыв рот во все глаза, периодически пичкая нахала чем-то вкусненьким.
А нескромный юнкер, найдя благодарную аудиторию, заливается соловьем.
В Гомеле явно таких детей нет.
Да и тайно тоже.
Потому Лариса, уже агукающая его на коленках, собирается забрать с собой.
Умеет, негодяй угодить дамам, за что ими и любим.
Совершенно размякшие тетки уже сюсюкают изо всех сил, называют его «пирожочком», «чипсами» (свою кличку Михалыч тогда и получил).
Ники, правда, тут же философски замечает, что пирожки бывают с разной начинкой и, что повезти может по всякому и не всякому, и мы лениво развиваем тему начинки «этого» пирожка, постепенно поднимаясь на невероятную моральную, материальную и интеллектуальную высоту и парение мысли.
«Итак, она звалась Татьяна...».
У Никитушки мудрые и поэтому грустные восточные глаза, он давно все понял и не пытается себя обмануть – девушку увели, увели «среди бела дня» при всем честном народе.
Увело более молодое, и более шустрое и напористое поколение хоббитов.
Поручик в унынии сидит на матрачке у нашего костерка и печально смотрит сквозь сегодняшнее меню на вечер.
Но даже предчувствие тушенки с рисом не радует это благородное и гордое сердце.
Я его пытаюсь утешать типа: «если невеста ушла к другому - неизвестно кому повезло».
Но он грустен, как принц Зигфрид, который так и не сделал контрольного выстрела в черепушку своей прекрасной царевны-лебедь по кличке или Одетта или Раздетта, не помню, и жертва слиняла к его сопернику.
Дядька Черномор потом, кажется, отбил ее вместе с тридцатью тремя братками на бронированных коврах-самолетах.
А гнусный Чипс поволок несчастную, задуренную его байками Татьяну со свисающей обильной лапшей на ушах, купаться и «осматривать окрестности».
Как же он повторяет все мои ошибки.
И не ошибки...
Потом мы обедали, лениво и вкусно.
Отметили наши успехи и победы, не спеша, как настоящие, суровые мужчины, распив литр прекрасного полусухого Совиньона, купленного в Соколином специально для этого маленького праздника.
Потом ходили опять купаться.
Ники долго лазил вокруг громадного камня, пока не сорвался в ледяную ванну, а Чипс прыгал в нее же с этого камня, перед этим полчаса уговаривая себя, что это необходимо и объясняя себе же и камням вокруг, почему.
Мы с Ники просто умирали со смеху.
Потом все же прыгнул и вылетел пулей на берег, но снять я это успел.
Смотрелось это неплохо.
Цыплят тоже перед ощипыванием кипятком обдают...
Вечером пойдем на большую поляну, нас приглашают наши новые глухонемые друзья.
Будут награждать победителей, потом прощальный концерт.
Посмотрим.
01.08. (День восьмой) Стоянка Коккозка – стоянка Бойко
7.00. Утро. Горит костерок, греется вчерашний плов.
У Чипса ночью шла носом кровь.
Извазюкал спальник и палатку.
Наверное, перебесился вчера.
Слишком много впечатлений – вот моча и бьет по башке вместе с горшком.
Хотя меня это и обеспокоило, но делать нечего, надо идти дальше.
Под рюкзаком все пройдет, все вылечится.
Так оно и вышло.
Прошла акклимашка, и больше у Михалыча за все время похода не было никаких недомоганий. Да и у Ники тоже.
Никита с Олегом пакуют спальники и прочее, я готовлю, грею чай и рис с мясом.
Сегодня идем в Большой Каньон.
Соседи наши уже позавтракали и тоже собираются.
Всегда немного грустно уходить самому, но гораздо печальнее смотреть, как уходят другие. Как постепенно пустеют поляны над рекой и люди, с которыми ты только-только сошелся, подружился, приручился, тоже уходят, жмут тебе на прощанье руки, машут, показывают «прощайте» и уходят, уходят, может навсегда из твоей жизни.
Чуть больше суток мы здесь, а так жалко расставаться.
В горах всегда быстро сходишься с людьми....
***
Вчера был тоже прощальный вечер – у них было награждение, раздача слонов, призов и прочего.
Белорусы наши отличились - завоевали 3-е место, но были недовольны, так как у них сняли очки за то, что для своего выступления они нарвали тех самых зеленых веток.
Попортили флору.
Дали им красивый мраморный кубок, все его щупали, дали и нам подержаться – мы его тоже заслужили.
Все это происходило на основной поляне, прямо над основным палаточным лагерем.
Палаток здесь очень много, 30-40 штук всех видов и расцветок от простых брезентух до супернавороченных новинок типа моей.
Над основной поляной висит большой баннер с рекламой какой-то партии, там еще роза изображена.
А над самим лагерем висят многочисленные плакаты « Общество глухих. Одесса», «Киевская Русь. Киев» и т. д., Симферополь, Чернигов, Сумы.
Короче, весь мир.
Мы стояли вместе со всеми в огромной толпе рядом со Славой (в Гомеле он оказывается начальник спорткомплекса), слушая его невольную лекцию о глухонемых (нормальные, их тут очень мало, называют своих подопечных «глухие») и о жизни в Белоруссии при батьке Лукашенко.
Хреновой, надо сказать, жизни.
Хотя и сытой.
Но все познается в сравнении...
Потом был прощальный концерт.
А глухие...
О них трудно писать.
Глухие – это целая каста, живущая по своим законам и правилам поведения, как между собой, так и с нами.
Чуть опять не написал «нормальными», забыв о своих второпластовых протезиках в обоих ушах.
Если бы не они, не мой Вильен Владимирович Амосов, хирург-ювелир, который их поставил, еще не известно, что бы со мною было, и где бы я сейчас стоял.
В какой толпе...
Знаю не понаслышке, что это такое быть глухим.
Знаю, что это такое, когда гаснут постепенно все звуки мира, когда исчезает музыка, речь любимых, лепет твоих детей.
Что это такое, когда над тобой ржут твои знакомые, когда ты отвечаешь на какой-нибудь их вопрос не впопад, когда ты не разбираешь то, что тебе почти кричат.
Что это такое, когда весь мир, вся твоя Вселенная с детства знакомая и привычная вдруг меняется, оплавляется, оплывает капля за каплей, корчась уродливо и страшно, и постепенно надвигается это оглушительно кричащие чудовище – ТИШИНА-А-А-А!!!!!!!
И даже уже никакой слуховой аппаратик не помогает, и какой ужас, и какое отчаяние накатывает и накатывает, круша твою жизнь, тебя...
Пропустив через себя в свое время эти незабываемые ощущения, я особенно остро чувствовал этих людей, их отторжение и их недоступность.
Эти люди имеют с детства, автоматически, инвалидность 2-й степени, многие брошены родителями и родными, а если не брошены, они все равно воспитываются в спецдетдомах и интернатах со всеми тамошними прелестями жизни.
Многие сходят с ума еще в детстве, кончают с собой.
Эти люди, которые стояли рядом, особенно старшее поколение, многое пережили и через многое прошли.
Хуже их, наверно только слепым.
Немногие могут с трудом разговаривать, у многих слуховые аппаратики в ушах...
Большинство же не слышит и не говорит.
Женятся они и выходят замуж, как правило, только в своем кругу.
Лариса показала мне пожилую пару, отметившую вчера серебряную свадьбу.
Лица, правда, у «молодоженов» были почему-то злые и утомленные.
У глухих, как это ни странно страшная кастовость, буквально – кто кого глухее.
Высшими считаются абсолютно глухие с детства.
Те же, кто потерял слух позже, - это уже низшие.
Гена Красные Трусы не зря главарь – этот из «высших», никто со слуховым аппаратиком не смог бы занять его место – не пустили бы...
В жюри тоже самое.
Человечество и здесь верно своему врожденному идиотизму – делить людей, уже обойденных или природой или людьми, хоть по каким-нибудь признакам, на высших и низших.
Интересны отношения между глухими и нормальными, которые сопровождают глухих.
Когда я еще рисовал им газету, я заметил, как Лариса и ее муж Слава обращаются со своими подопечными.
Что-то среднее между отношением к больному, но чужому ребенку за которым, тем не менее, необходимо ухаживать и отношением к дикарю, папуасу, от которого так и ждешь какой либо грубой и непристойной выходки.
Это неприятное наблюдение, но честное.
То есть даже они, проработавшие с глухими очень долго, не могут избавиться от своеобразного «расизма».
А может благодаря этому - уже не могут.
Грустно.
Потом был прощальный концерт.
Мы видели этот концерт.
Это было нечто.
Это шок.
У нас было подсознательное ощущение, что мы присутствуем на каком-то шабаше существ, только напоминающих людей.
Как у Жюль Верна на острове доктора Моро.
Это очень грубо и неприятно писать, но это так.
Песни, танцы, сценки, потом опять песни, рассказы анекдотов и опять танцы.
Рассказать, как «поют» и как танцуют глухие невозможно, это надо видеть.
Представьте себе, глубокоуважаемые гномы, эльфы и прочие урук-хаи, эту картину: на огромной поляне, окруженной лесом, оборудованной всякими наглядными стендами, огороженной цветными флажками по периметру стоит человек 100, а может и больше. Посредине, под жесткую ритмичную музыку красиво и грациозно танцуют 8 красивых девчонок и ребят лет 16-17.
Представьте, и вам в голову не придет, что они не такие как вы...
А мне на ухо, с трудом подбирая и выговаривая слова, мычит гомельчанин Володя, о том, что это выступает очень известный в «глухих» кругах ансамбль «Ритм», лауреат многих конкурсов, слетов и фестивалей.
И что музыку они "слышат" в основном ногами, по вибрации земли, на которой стоит магнитофон.
Танцевали они классно, слажено, четко, все со слуховыми аппаратиками в ушах.
Но их «песни» - это какой-то кошмар!
Они поют естественно под фонограмму.
Вот вышли шесть нарядных девчонок, и исполнили каждая по куплету, и как-то странно, но красиво танцуя.
Потом уже до нас дошло что это не танец.
Высокая, крепкая, специально загримированная и наряженная девушка, изумительно изящно двигаясь, «поет» «Мадам Брошкину», руками «говоря» слова песни, создавая свой образ, выдавая целый моноспектакль!
Она его делает всем телом, губами, лицом, руками, превращая обычные судорожные движения «глухого» языка, в плавный и красивый танец.
Потом другая, тоненькая, легкая, очаровательная, в чудесном вечернем платье, тоже прекрасно танцуя, «поет» дивную песню о любви с примитивными, простыми словами, но от этого исполнения мороз по коже продирает.
Это целое искусство вынужденной пантомимы, никогда не виданное нами.
Но от него вначале пахнет зоопарком.
Оно оставляет шоковое, какое-то жуткое осознание запретности, неестественности, извращенности происходящего, какого-то фарса, кривляния, и в то же время постепенно ты чувствуешь, что это красиво, тебя это восхищает, завораживает.
Ты как бы начинаешь что-то прозревать.
Рождается постепенно изумление и восхищение этими людьми, лишенными столь многого и, тем не менее, дарящие друг другу и себе так много.
Они радуются, они мычат, гукают, вместо аплодисментов они поднимают вверх ладони, они радуются и радуют других – они люди!
И они такое же «турье», как и ты.
И с ними одновременно и классно и весело и все же немного жутко.
Наверно, поживи мы среди них подольше, мы привыкли бы ко всему этому.
Может быть...
А концерт продолжался.
Только уж очень тихи и сосредоточены зрители и участники.
Наверно выступать перед ними одно удовольствие – это самые тактичные и внимательные «слушатели».
Единственно, какую-то жуть нагоняет эта тишина, и лишь какие-то животные звуки, резкие и громкие как из фильмов ужасов.
Потом были рассказы анекдотов, переводимых нам Славой, смешные сценки и прочее.
Мы вернулись к себе на стоянку, оглушенные и молчаливые, пытаясь разобраться в увиденном, в себе.
Олег остался еще там.
Мы с Ники были полны очень сложным чувством.
Я почему-то был очень расстроен и раздражен.
Внезапно даже для себя самого начал зло рассказывать Ники историю о встрече известного писателя и журналиста Гиляровского в поезде с одним из таких вот глухих.
Было это еще до задрипанного «Великого» Октября, при проклятом царизме.
О том, что его собеседник полностью глух, Гиляй узнал случайно на следующий день, проехав с ним почти сутки в одном купе, разговаривая, постоянно общаясь.
Собеседник Гиляровского был прекрасно образован, кажется, преподавал в каком-то учебном заведении.
Умели учить до революции этих несчастных так, что они и университеты заканчивали, и лекции читали и женились и замуж выходили, и жили полноценной жизнью без всяких совковских аппаратиков.
Конечно, и тогда не все так гладко было, как хотелось, но был выбор.
А у нас, при самом счастливом и справедливом в мире строе уцелевшие и не сошедшие с ума глухие могли рассчитывать из образования разве что на бурсу, на ремесленничество.
А из работы - рабочими в цехах или надомниками, «клеить картонки, играть на баяне».
А больше – алкоголизм, дурдом, одиночество, прыжок из окна...
Вечером пришла Танюшка, мы долго сидели у костра, беседовали обо всем.
Чипс, как всегда прикалывался и выпендривался, Ники умничал, рассказывая анекдоты про немцев, а я изрекал банальные пошлости и пошлые банальности, изображал мудрого маразматика, этакого старого пердуна-патриарха смеси Мерлина, Гендельфа, Папы Карло и Ганны Ыванивны с третьего этажа.
С видом: «Все еще у тебя будет, деточка» сей напыщенный дурак проповедовал свои изжеванные истины.
А деточка взяла и притащила мне свои стихи, написанные лет в 12-ть.
Я и обалдел.
Обкакался Папа Карло.
До сих пор жалею, что не переписал их, да и адреса не взял у юной поэтессы.
Человеку, который так писал, не нужен был весь тот бред, что я нес почти час.
Эта небожительница давно прожила все эти жизни, одной из которых я так пытался ее зачем-то поучить.
Хоббиты были вообще в шоке, когда я им прочел их вслух.
Стихи были чисты, мощны, как прекрасный сильный голос утром в горах при восходящем солнце среди хрустальных вершин и вечных снегов.
Я не Бог весть, какой критик, но это было нечто восхитительное!
Говоря более приземленно, - ничего лишнего, никакого мусора, технически стихи были безукоризненны, профессиональны, с глубоким подтекстом, со своеобразным отношением к жизни, миру, Богу и смыслу.
Я хотел бы так писать.
Я ужасно хотел бы так писать.
Мне стали понятны ее необычные слова, движения и этот взгляд долго жившего человека.
Я действительно встретил настоящего поэта.
Ну и вообще было приятно найти просто умного и интересного собеседника, это сейчас большая редкость.
Особенно в лесу.
Ей было всего лет 14-ть, а общался я с ней в итоге, как с равной, у которой есть чему поучиться.
Да, видно поэты все понимают и взрослеют раньше, чем остальные.
Таня попросила написать ей в ее дневник что-нибудь от себя.
Я написал то, что чувствовал в тот момент.
Тут переплелись и эти горы, и реки, и лес, и этот "глухой" концерт и взгляд ее карих столетних глаз, и многое-многое другое.
Надеюсь, и ей была интересна моя болтовня, расстались мы поздно, когда пришли уже все глухие и собрались у костра допивать водку и доедать сало.
А уже поздно вечером, под звездами, изрядно «подогретые» участники снова собрались на большой поляне и опять начались танцы и прочее веселье.
Девчонки и ребята из «Ритма» танцевали, держа по 2 зажженных фонарика в руках.
Было очень красиво.
Поляна освещалась электричеством, недалеко пыхтел маленький дизель.
Потом поставили посредине поляны небольшую коробочку, подожгли что-то и отошли на безопасное расстояние.
Начался необыкновенный фейерверк, коробочка выстреливала высоко вверх заряды, и они взрывались уже выше деревьев огненным дождем.
На поляне - жуткие крики, вопли, мычание, руки все вверх, народ обнимается, многие, особенно девчонки, плачут.
Потом опять танцы, песни.
А позже началось нечто, для нас непонятное и поначалу страшненькое.
Почти все разбились на пары, перед этим долго о чем-то договариваясь и совещаясь, и стали танцевать медленный танец, изгибаясь и раскачиваясь.
Но без музыки!
Около 60-70 человек, радостно улыбаясь, друг другу и окружающим, танцевали в абсолютной тишине!
Кошмарнее зрелища я еще не видел...
В сторонке стояла маленькая группка «нормальных».
Они сосредоточенно смотрели на происходящее.
Я ничего не понимал.
К счастью это оказалась игра – все танцевали по кругу, а в центре ходил один из парней, держа в руках зеленую веточку.
Вдруг он бросил веточку через плечо, и все пары распались и бросились менять партнеров – шум, гогот, геканье, беготня – партнерш хватают в охапку, те визжат.
Тот, кому не досталась женщина, поднимает с земли затоптанную веточку и все начинается снова.
Подходили все новые и новые пары, и вскоре вся поляна превратилась в огромную толпу раскачивающихся и дурачащихся людей.
Потом они зажгли ярко-алые сигнальные факелы и бегали с ними по лесу.
Короче, когда мы уже засыпали у себя в палаточке, праздник продолжался вовсю, вопли и крики глухих и немых долго не давал нам уснуть.
И опять гремело где-то далеко на юге, то ли гроза...
То ли эхо прошедшей войны...
***
Сейчас подходили Лариса с Таней прощаться, зацеловали Михалыча (Ники почему-то нет). Попрощались с другими гомельчистами (гомельюнами, гомельчиками) со Славой.
Да, вот и все.
Уже почти девять.
Ушли наши соседи, только двое не спеша, собираются, они тоже идут в Большой Каньон, но потом не на север, как мы, а на юг, через Ай-Петринскую яйлу к морю.
Остались ровные темные пятна там, где стояли палатки и погасшие кострища.
Олежка моет посуду, как доевший последним, мы с Ники собираем палатку.
Солнышко уже выглядывает из-за хребта.
Пора идти дальше.
Пора...
(Прод след)