Солнечный социализм - призрак детства, призрак детства.
Мне бы хотелось стать небесным президентом Кубы,
Вот бы мама радовалась, а мама - это святое!
Куба, Куба, Кубана, Легалайз Марихуана!
(Из песни "Джа Дивижн")
В окно смотреть было неинтересно. Там падал снег, но падал он косо, никакой эстетики.
Серое влажное небо говорило: "Идите домой, спать, спать..."
- А денег мало, - сказал Генка, и вытряхнул из карманов все достояние.
Аня посмотрела грустно и добавила своё - в основном, мелочь. Получилось тоскливо - двадцать три рубля, сорок пять копеек. Требовалось рублей сорок.
- Домой, что ли, идти? - спросила Аня.
Домой идти - неохотааа! А на улице - мокро, холодно, снег, мерзко.
Стоять в чужих подъездах Генке и Ане надоело уже две недели назад. Они более месяца ходили за руку, причем, сплетя пальцы.
Что означают сплетенные пальцы, всем нам известно. Сами сплетаем иногда.
Ячейки в пространстве и времени распределяются нелепо. Генка неделю подлизывался к физичке, чтобы она разрешила ему починить приборы в лаборатории. И соответственно, дала от нее ключ.
Школа становится самым дивным местом на свете, когда заканчиваются уроки, и вся шушера исчезает. Так тихо. И поцелуи льются нескончаемо, и даже можно на Аньке кофточку расстегнуть.
Влюбленность у Ани и Генки была крайней степени. Гормоны били водопадом Виктория. Аня сидела на уроках с рыбьими глазами, Генка потонул в двойках.
Количество переходило в новое качество. Были бы они взрослыми, знали бы - это последний барьер для решительного прыжка в секс.
Но одиннадцатый класс (Генка) и десятый (Аня) не умеют говорить нагло: "Давай, типа, перепихнемся в лаборатории!"
На ментальном уровне у них была настоящая телепатия. А на практике... сами знаете, что.
Радостно, больно, восторженно, страшно. Все в смесь.
- Слушай, давай я к знакомой сбегаю? Тут рядом. Займу бабла, и куплю нам чего - нибудь.
Аня посмотрела слегка исподлобья.
Это был ее фирменный взгляд. Так ее глаза отливали сиреневым. У Генки гормоны вдвое сильнее фонтанировали от этого взгляда.
- Иди, только недолго.
Идти было недалеко. Маленькая сосновая рощица, за ней - фигурная решетка. И вывеска: "Городской родильный дом № 2".
Довольно странно видеть, как в ворота с такой вывеской входит пацан семнадцати лет, в шапочке с красно-желто-зеленым шнурком. Но Генка входил сюда уверенно с пяти лет. И охранники пропускали его, и бабки - санитарки не требовали халат и бахилы.
- Ген, привет, - воскликнула Танька, акушерочка лет на шесть постарше Генки, - ты к Ларисе Алексеевне? Она у себя. У тебя музыки какой-нибудь нету?
Генка отдал ей плеер, пусть Танька малость прибалдеет от Джа. И пошел в ординаторскую.
Мимо ковыляли женщины в разнообразных халатах, все - неуклюжей походкой.
На белой двери блестела табличка: "Зав.отделением. Кандидат наук Зайцева Л.А."
Лариса была когда - то лучшей подругой Генкиной матери. И даже родня какая - то, типа троюродной сестры. Ровесницы, учились в одном классе. Дружили - не разлей вода.
А потом мать потеряла ум и чувства от Рябова (и попутно - от водки). Ей некогда стало общаться с Лариской. А заодно и с Генкой.
Лариса и Генка остались друзьями.
- Привет! - сказал Генка. И быстро шапочку снял. Лариска, хоть и продвинутая баба, но не понимает, что растаманская шапка - это не головной убор. Это Символ.
- Привет! Садись, кофе попьем.
Лариса пила кофе в промежутках между родами.
Она принимала самые страшные и тяжелые роды. И, как говорила Генкина бабка, имела хорошие денежки с родственников пациенток. Не то, что Генкина мать, которая "последний ум пропила со своим алкашом".
- Как дела? - спросил Генка, взяв чашку из вежливости. Его там Аня ждала, одна в пустой школе...
- Да сейчас только из родзала. Армянка молодая, беременность восемь месяцев, просачивание околоплодных вод... все нормально прошло, но намучилась девка здорово.
Лариса никогда не стеснялась Генке рассказывать подробности своей жуткой и неприличной работы. Примерно лет с восьми Генка рассматривал картинки в Ларискиных медицинских книгах.
Он привык, и, как Лариска, говорил - что естественно, то не безобразно.
- А ты как? Рисуешь?
Генка кивнул.
- Я тебе на днях занесу, покажу. В стиле Диспаратес делаю рисунок.
- Диспаратес - что такое?
- Это у Гойи есть такая серия графики.
- А я у него только Каприччос знаю.
- Каприччос - это "капризы". А Диспаратес - "безумства". Знаешь, еще улётнее, чем Каприччос.
Генка показал Лариске в телефоне пару картинок из Диспаратес.
Она зажмурилась и сказала:
- Если сегодня еще одни такие роды будут, я вместе с твоим Гойей долбанусь.
Они засмеялись. Взаимопонимание полное.
В дверь заглянула дама с великолепной прической и ослепительным макияжем.
- Лариса Алексеевна, вы заняты?
- Сейчас, - Лариска поморщилась, и дама дверь прикрыла, - жена мэра, дочечка их тут лежит, так они мне всю плешь проели... Тебе может денег надо, Ген?
- Полтинник, - смущенно сказал Генка, - девчонке пива купить.
- Пива, девчонке, ты сдурел? Девчонке надо вина.
И дала двести.
Генка посмотрел в коридоре вслед Лариске и жене мэра. Лариска ходила в отделении просто с хвостиком, просто в тапочках, ненакрашенная даже. А красивее жены мэра в триста раз.
В конце коридора слышались разной высоты и тональности вопли. Генка привык слышать тут вопли. А все равно - как по зубам напильником.
После бутылки красного Генка и Аня целовались еще около часа, и было им совсем уже дурно. От гормонов. От тишины, наполненной стуком крови.
- Ну, пойдем...пойдем уже, - простонала Аня. И вывернулась из Генкиных рук.
Они были горячие, потные. И до дома шли, держа друг друга за талии, и с одним плеером на двоих. Генке - левый наушник, Ане - правый.
"Солнечный день, снова в дыму,
Пяток моих не знает печаль.
Мне все равно, я знаю одно..."
Генка расстался с Аней около дверей ее коммуналки. Соседи шли и смотрели, все любят ломать глаза об чужие поцелуи. И потом говорить: "Смотреть тошно!"
- Где ты лазиешь? - спросила Генку бабка. - Мы с дедом думали, тебя машина сбила. Иди, ешь!
Во время картошки с котлетами бабка заискивающе сказала:
- Гена, надо к мамке заглянуть.
- Зачем? - очень недовольно спросил Генка.
- Начальник ейный звонил, просил, чтоб на ночь в смену вышла.
Котлеты утратили вкус после этого сообщения.
Генка мать давно разлюбил. С тех пор, как пришел к ней (к Рябову, значит), а Рябов выдал ему из - за двери клуб перегара и фразу:
- Нету ее, хули шатаетесь сюда!
А в зеркале отражалась мамка, которая спокойно смотрела телек в зале...
Но сегодня все прошло вполне прилично. Надька (мать) была трезвая и какая - то грустная. Генка сухо сообщил про смену. Надька немедленно стала собираться - камуфляжный бушлат, ватные штаны. В женской тюрьме она работала охранницей.
Генку окружали женщины с нестандартными профессиями.
- Сынуль, ты бабке скажи, я завтра к вам приду. Зарплата была, деньжат вам подкину.
И сунула Генке пятихатку:
- А это тебе.
Генка не отказался. Можно отдать долг Ларисе, и прикупить новый напульсник или диск.
Вместо уроков всех пацанов отвели в близлежащий военкомат. Слушать лекцию.
Генкины растаманы сели покучнее и под военкомский треп неплохо пообщались о своем.
- Вот, - показал Серега, - батя с Москвы привез.
Батя привез нашивки. Серега уже нацепил их на штаны. Солнечные восходы и зеленые листики.
- Супер! - сказал Генка. И пацаны согласились, что супер.
- Вы же все уроды! - надрывался военком, на беду себе придумавший эту лекцию.- Вы посмотрите, на кого вы похожи, чмо нестриженое! Ну, армия вас исправит!
Довольно скоро он притомился, и пацаны были отпущены на все четыре стороны.
У Ани еще уроки не кончились. А солнце такое было прикольное, радостное. В Генкиных наушниках танцевало славное реггей: солнце, любовь и зеленая - зеленая трава...
- Генка!
Это Лариса позвала. Шла, видимо, со смены.
- Ты поздно! - заметил Генка. И забрал у нее сумку.
- Она не тяжелая, - усмехнулась Лариса. - Конфеты, зефир, торт. Девки приносят.
Девками она звала пациенток. А сладости не ела. Впрочем, сейчас поставила дома чай и нарезала торт.
Классно было сидеть у окна и есть торт.
- Дай, хоть послушаю твой музон, - Лариса сняла у Генки с уха один наушник.
- Нравится? - спросил Генка. - Догоняешь? Музыка гармонии и мира!
- Расслабляет, - согласилась Лариса, - сегодня за ночь трое родов было. Экстренное кесарево... ребенок нормально, а она в плохом состоянии...сердечница...
Лариса долг не взяла. Сказала - пошел на фиг! куда мне их девать, деньги эти?
Мужа у нее никогда не было, детей не было. По возрасту Генка не походил Лариске в дети. Мать Генку родила в шестнадцать лет.
У обеих не было мужей. Но Лариска - с диссертацией и с отделением. А Надька - со взрослым сыном и с алкоголизмом.
Лариска не видела в Генке ребенка. Он - друг. Других друзей у нее было мало, уставала сильно, времени нет.
Родичи Ани умотали среди недели в Москву!!!
Генка и Аня, естественно, не пошли в эту дебильную школу. Лежали у Ани на софе, грызли арахис в сахаре и пили вино.
Мягкий тембр Геры Моралеса медленно плыл из музыкального центра и наполнял комнату, уши, души.
- Ген, нет..., - безвольно проговорила Аня, - не лезь, блин... не буду...
Генка оставил в покое ремень на ее джинсах. И руками Анька отпихивалась, и ремень был какой-то замороченный.
Пришлось идти домой с гудящей головой и тянущей болью в животе. Около часа рисовал, мучился, растушевывал черные и коричневые штрихи. Даже Гера Моралес не помогал. Муторно во всем теле.
Интересно, Гойя похвалил бы Генкину работу?
Телефон зазвонил:
- Геныч! - крикнул, задыхаясь, Михасик. - Такое дело! Скины Вовку окучили прямо на остановке. Собраться надо бы!
Генка бросил карандаш и стал обзванивать пацанов. У него их было порядка двадцати, в этом районе. И скинов столько же, но они, твари, подло действуют.
Бить среди бела дня на остановке парня только за то, что у него красно-зелено-желтый шнурок на шапке - ублюдство полнейшее.
Генка взял было велосипедную цепь. Потом передумал и открутил ножку от старой табуретки.
- Матерь божья! - закричала Лариса, открыв дверь. - Что с тобой?! Кошмар! Да вас двое!
У Генки просто фингал был под глазом устрашающий. Ну, еще шишка на голове, там, где мент шарахнул дубинкой. Зато у Михасика кровь лила из губ, из носа, из рассеченного угла глаза...
Лариска забегала по квартире, откупоривая всякие остро пахнущие флакончики. Была она совсем непохожа на зав.отделением. В коротеньком красном халатике, светлые волосы вроспуск. А кричала на пацанов строго:
- Терпим! Дышим! Не ори мне тут!
Она и в родзале так кричала - на весь коридор слыхать:
- Терпим! Дышим! Не ори мне тут!
- Укол- то зачем, Лариска? - простонал Генка.
- Ему от столбняка. А тебе - от дури, - объяснила Лариска. - Неужели нельзя мирно жить, не понимаю!
- Это же не мы. Это скины-суки, первые начинают. Типа мы слушаем музыку черножопых.
- Что черножопые, что скины, - усмехнулась Лариса, - все одинаковы. Их тех ворот, откуда весь народ.
- Дебилам не докажешь, - сказал Михасик.
- Зато мы их сегодня раздолбали! - подвел итог довольный Генка.
Рисунок в стиле Диспаратес был закончен. Гойя, бесспорно, похвалил бы Генку. Генка подарил рисунок Ане, тем более, повод был.
Анины родители в коммуналке жили. Две комнаты, одна у них, другая у Ани. И когда Генка в субботу привел Аню с дискотеки, родаки спокойно спали.
Аня и Генка зашли в Анину комнату и целовались в темноте. Недолго. Аня темноту восприняла лучше. И все произошло, быстро и ошеломляюще-приятно. Генка и не думал, что это ТАК приятно...
"Корабль помчался на всех парусах, сверхъестественным образом на небеса
Куба, Куба, Кубана, Легалайз Марихуана!"
Жизнь всегда смешивает сладкое и кислое. Чтоб не приторно было, что ли?
С Аней почти каждый день улетали в неземной кайф у нее дома.
Зато химичка сказала:
- Я тебе, Бортко, за четверть выведу пару. Ты сам напрашиваешься. Выпускной класс, а у тебя в голове одна твоя музыка дурацкая.
А Валерьич в студии сообщил:
- Гена, твоя "Девушка с Кубы" первое место заняла на городской выставке. Готовься на областную. Сочиняй сюжет.
В голове у Генки все перемешалось: Аня, химия, Гойя. Какой там сюжет! Первым делом надо было с химией разделаться. И Генка пошел к Ларисе, конечно.
А Лариска сидела в своем кабинете и плакала, отвернувшись к окну.
- Ты чего? - испугался Генка. - Что случилось?
Он никогда не видел Лариску плачущей.
- Умер ребенок у Ольги, - шмыгнув носом по-детски, ответила Лариса. - Я с ней три недели возилась... все хотела сохранить его... все-таки умер...
Генка молчал, растерянный и пришибленный. Лариска смотрела в окно на серый снег.
- Ладно, - сказала она, - врачи не должны по таким случаям плакать. Что у тебя?
- Да ничего, - сказал Генка (нелепо было говорить сейчас про тупую химию), - у тебя же смена кончилась? Пойдем, в кафе сходим?
Лариска засмеялась.
- Нет, тогда лучше в гости! Ирка девичник придумала, а живет она аж в Азарове. Поехали со мной? Боюсь домой одна по темноте.
- Окей, - Генка даже про Аню не вспомнил.
Лариска заскочила домой и переоделась. И макияж навела. Сразу стала гламурная, взрослая и чужая.
Они всю дорогу болтали в автобусе. Лариска решала Генкины задачи по химии и слушала про "Каникулы Бонифация" и Гойю.
- Не сочетается у тебя, - сказала она.
- Что - не сочетается?
- Музыка твоя и Гойя. Музыка расслабляющая, а Гойя - тяжелый.
- Вот такой я оригинальный и неповторимый!
Поржали вволю.
Ларискины бабы Генке были очень рады, хотя и девичник. Он же не мужик. И притом, им очень понравился его прикид. Штаны с нашивками, косички с красно-зелено-желтыми резиночками, которые Аня ему вчера заплела. А шапочку даже померили, все по очереди.
Генка тем более был рад. Наелся от пуза всяких салатов и мяса по-французски, бахнул с тетками водочки. И стал им на гитаре играть.
В разорванном море - сумасшедший ветер, вот лихой летатель - ничего не скажешь!
Всех обманул бородатый Фидель, он повесил солнце, но оно не катит.
О, Джа Растафарай! Кого хочешь, выбирай!
Куба, Куба, Кубана, Легалайз Марихуана!"
Тетки пробовали танцевать реггей. Прикольно! А Ирка стала Генку тискать и целовать. Поддатая баба себе не хозяйка... Она довольно симпотная была, хотя рядом с Лариской - все равно "тетка".
Лариска почти не пила и реггей не танцевала. А когда увидела, что Генка стал Ирку в ответ целовать, взяла его за запястье и потащила к выходу.
- Пока, девчонки. Нам ехать далеко, я со смены, устала...
- Ты почему меня увела? Думала, я эту Ирку трахну?
- Угомонись, весь автобус смотрит.
- Они все - фигня по сравнению с тобой, Лариска!
И влепился губами ей в шею. Лариса вздохнула, но не заругалась. Генка пошел провожать ее до квартиры. И непроизвольно сцепил с нею пальцы. Как с Аней. Настроение было классное, ёлки-палки...
Не столько уж Генка и водки выпил. Эмоции, гормоны, они сильнее башню сносят.
Стал осознавать реал только в темноте. Лунища огромная светила в окна, от нее Ларискино лицо казалось голубоватым и абсолютно неземным.
- Блин, в жизни бы не подумал, что такое возможно!
Движения, жар, апельсиновый запах - все было у Ларисы в стиле реггей. Как весь этот день. Как вся Генкина жизнь.
- Иди домой. Бабка с дедом тебя потеряют, - сказала Лариса. На часах в прихожей было три.
Она на Генку не смотрела.
И он на нее не смотрел.
Ужасом произошедшее не назовешь. Но, наверное, это неправильно?
Химия сдана. Сюжет для рисунка придуман. Аня связала себе шапочку с красно-желто-зелеными полосками.
Три недели жизнь текла мятная и сладкая. Только к Ларисе Генка не ходил. Очень неудобно было.
А потом Аня прислала СМС-ку после первого урока: "Выйди в коридор к физике". И в коридоре сказала Генке, ёжась, как от холода:
- Гена... у меня дела никак не начинаются... я тест с утра сделала. Он положительный.
Минуты две он молчал - не мог понять про дела и про тест. А когда догнал, все слова и мысли пропали от ужаса.
- Что делать? - спросила Аня.
- Я не знаю... а что делают?
Аня дрожала, дрожала, дрожала. Посмотрела на Генку сиреневым взглядом исподлобья.
- У тебя же подруга - гинеколог. Спроси у ней... я читала, делают химический аборт. Таблетки какие - то, и все...
Генка соврал классной, что надо мать с вокзала встретить. А Аня просто так ушла. Они ждали Ларису часа два в коридоре. Аня слушала адские вопли из родзала и водила измученными глазами по стенам. На стенах были плакаты с ангелоподобными младенцами и рекламами смесей.
Диспаратес, думал Генка.
Безумие.
Лариса вышла из родзала, мокрая от пота, но счастливая. Крикнула издалека:
- Гена, ты? Привет! Пойдем, кофе попьем!
И рассказывала, возясь со своим кофе:
- Поперечное предлежание... избегли кесарева... я ей повернула ребенка массажем... родила за час...
- Лариса, - сказал Генка не своим голосом, - у меня вот Аня... у нее тест положительный...бывает такой химический аборт?
Лариса как крикнула сразу - Аня аж зажмурилась и спряталась к Генке за спину:
- Что?! Я - аборт? Да я в жизни ни одного аборта не сделала! Ублюдки вы мелкие!
А потом вдруг резко пришла в себя и деловито спросила у Ани:
- Сколько дней задержка?
- Я не знаю... недели две...
- Недели две, - презрительно повторила Лариса, - в койку падать умеете, а числа свои не знаете! Иди за мной!
Аня и Генка пошли за Ларисой по коридору. Аня ревела и все заплыло у нее слезами: женщины в разных халатах, ангельские младенцы, баки с надписями "Р/о № 1".
- Не лезь сюда! - сказала Лариса Генке. И захлопнула у него перед носом дверь с табличкой: "Смотровая".
Генка ждал вечность, наполненную Диспаратес.
Живи, как живется - великая честь,
Всем нам придется в могилку залезть,
Мне все равно, я точно знаю одно...
Вышли Аня и Лариса. И молча пошли назад, в Ларисин кабинет. Аня не ревела громко, слезы просто сами текли.
- Знач, так, - Лариса спокойно посмотрела Генке в глаза, - у Ани - беременность шесть - семь недель. И врожденный рубец на матке. То есть, если сделает аборт - детей у нее больше не будет. Понятно тебе?
- Понятно, - сказал Генка.
- Что тебе понятно?
Генка посмотрел на Аню. Взял ее за запястье и сказал быстро, чтобы самому не зареветь:
- Жениться будем, что ж еще.
- Молодец, - проговорила Лариска и улыбнулась во весь рот, - ну и хватит кваситься! Родителям ее я сама позвоню. Если что, санитаркой к себе устрою, чтоб декрет получила. Хватит ныть, Аня! Детёныш у нас будет! Разве что-нибудь бывает лучше?
Генка и Аня пошли домой. Аня еще всхлипывала чуток. А Генка надел ей правый наушник, себе - левый. Хватит нам Гойи, пусть будет солнечное реггей.
Лариска посмотрела на них в окно и посмеялась - как ловко она их обманула, про врожденный рубец.
Потом, может, расскажет. Когда будет недель тридцать.
У самой Лариски тогда будет...сейчас посчитаем... двадцать семь!