Артём Киракосов
* С СОБОЙ *
* РАССКАЗЫ НА ПАЛЬЦАХ *
#### их кажется было двадцать ####
* 4 / ХХ «СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ»
Артём всё набирал эти “ники” и “лики”. Всех этих “Элль” и “Нэлль”, всех этих “Деву-шек Предпоследнего Заката” и “Женщин Твоего Сердца ”, всех этих “Роз Немых Печалей” и “Коро-лев Здешних Сновидений”, всех этих “Печали Её Торжество” и “Ласки Моих Рук”, все эти “Лань, шедшая С Лучом” и “Стрела, Плывшая К Стволу”, всех этих “Нежностей Яркого Сока” и “Радо-стей Потерь Осторожности”, всех этих “Разбуженных Неосторожностей” и “Уснувших Бдений”, всех этих “Жертвоприношений Алых Прихотей” и “Дарений Синих Ублажений”, всех этих “Похотей Плоти” и “Желаний Души”, всех этих “Несносностей Оргазма” и “Вежливостей Прививки”.
Старый писатель – Артём, Артём Киракосов – открывал сайт. Как страницу жизни. Все эти Оли и Поли, Яны и Наны, Леры и Веры, Вероники и Андроники, Жени и Ани, Октябрины и Ноябрины, Анжелины и Даргелины, Марго и Арго, Розы и Позы, Алчи и Галчеи, Пампелины и Фе-лании, Баси и Мили, все эти Энгеллионы и Офросценнии, все эти – Лены и Тани – в конце концов, все эти Оли и Наташи – в конце концов, все эти Веры и Светы – в конце концов.
И он нажимал… С придыханием… Погружался… И ему от – туда снились сны, что он не видел и в молодости. Дина, Лиля, Алиса, Ревека, Алевтина были настоящие – что с того? – Аромат!.. шёл! Шёл… С этих страничек их стихов и прозы. Не было даже… А в самих именах уже звучали ему эти сладости/страсти… Что-то горькое и сладкое (сладко-горькое, если есть такое?). И эти вкушаемые им сочники были радостью дней его срединных лет. И, как объяснить тем, кто учится у него – основам стихосложения (и потом получает зачёт), что любовь – это не просто перекрёстная рифма. Или ещё что там, как его называют?.. И, когда, он снимал очки, и поднимал глаза (от стола), чтобы увидеть её, ту, которая держала и тянула зачётку… Он видел пупок… Пупок открытый, с кольцом, почти в нём. Стразы… Булавы мелкие, миниатюрные. Протыкающие – это, не знавшее ещё губ, губ поэта тела, тела, которое должно быть исцеловано и исследовано всё! всё! от кончиков пря-дей волнистых до кончиков окончаний всех продолжений его в во всех его островах/полуостровах. О! Эти пупки. И – что из них поднималось… Май… время не прохлад. Девчонки не замечали много-го. А, может быть, и – “ The Times, They Are Changin` ” (Дилан)? Он не понимал, может быть? Пот? Просто пот? Да?..
А с монитора глядели… Нет, не лики – слова – буквы, составляющие образы. Как объяснить им – образ – это эротика, завораживающе. Что – в словах – жизнь! Жизнь настоящая. Как объяснить им, что прийти всем блондинками, ослепительными блондинками, с высвеченными, вы-беленными, расплетёнными, раскудрёнными, распущенными (во все стороны Земли) волосами, пло-хо! плохо! Нельзя заголять всё! И не так красивы коленки… у всех. Как объяснить им – курс не мо-жет состоять из будущих поэтесс-мулаток, получивших загар в соседствующих с учреждени-ем/институтом СПАсалоне. Пепельные блондинки на дипломе – дурновкусие. Особенно, когда вы-пуск – под двадцать, и из них мальчиков – один-два-три. Кто будет учиться “на поэта” из них? Су-масшедшие? Уродцы, не знавшие женщин? Неудачники, не пригодные к заработку, к зарабатыва-нию… Девчонки?.. – идут после в PRдиректора, пресс-службы, замуж, “по культуре”, в агентства `КРАСОТЫ`. Стихи? – нет, не “кровь и любовь”, а “свекровь и морковь”. Рифма? – лучше идёт к рекламе, в акции… по…
И он быстрее бежал к монитору, ждал, когда подойдёт его очередь: сын занимал всё: от и до. Наконец, обращался к жене, чтобы она как-то сгоняла Женю. Она сгоняла… Он садился… Тот ещё оставался включённым… Погружался… Встречался… И за каждым именем видел… Образ! Её. Особенно: …Ревека, …Алиса, …Дина, …Ната, … Старый, старый писатель! Что он нашёл в них! В этих обманах, что были по всем концом Земли – рассеяны!..
И он отвечал им… И они отвечали ему… И это было увлекающее, неистребимое зре-лище в нём. Он ощущал их, на разных углах планеты: Дину, Ревеку, Алису, Нату. Ощущал, как ря-дом, близко… Оказывается, можно – и так… И – так.
Всё меньше загорался он от этих, в пупках. Даже, когда расставляя зачёты, медленно переводя взгляды с зачётки на столе раскрытой на глаза их. Он научился делать это медленно. Дово-дя – до глаз. И – не задерживаясь ни на… ни на… Это – опытный преподаватель может себе позво-лить. Не загораться от всего этого, того, что видишь, выше – или ниже – зачётки, поднимая, через пол, глаза, о! И он научился делать это безропотно, бессловесно, ставя только лишь роспись, дату, номер, название предмета.
…бежал домой… включал… жаловался жене… на сына, на компьютер, на…
Но однажды – на свои любовные, восторженные письма он получил угрозы. От мужа одной… из… Да и жена его, бежав, оглянув монитор, приглядевшись, прочитала… Старый! Старый писатель… Артём! Артём Киракосов… Писали, чтоб он больше `не писал, а иначе…` Советовали – …….. (приличное, но, я не буду писать это слово: значение его… – не очень, в общем… – А.К.) Полу-чил он и от… письмо. Она писала ему: `сбрасывай лишнюю жидкость`. Желчь? Что? Это? (…… я не буду писать это слово – А.К.) `Заканчивай это`, жёстко добавляла жена. “Восемнадцатый год в квартире – ремонта нет”, – вот её слова. “Тебя отсюда (с сайта, с странички – А.К.) палками гнать будем”, – вот его слова, мужа Наты… “……. (опять это слово – А.К.) – в стихи: …… (слово другое, но, значит – то же – А.К.) – в стихи”, – это муж Наткин дописал – сам, на его сайт, на его адрес, ко-гда Натка ушла в магазин и не выключила “его”, Артёма, старого писателя. И он дорвался… – этот Василь Фёдорович – Наткин-муж. Всё ревнивее становилась жена, пронося мимо что-то… Мимо не-го, мимо работающего компьютера, включённой “аськи”. Ремонт – то, что убивает любовь. Ремонт – то, что скрепляет сердца… По началу… Ремонт – то, с чего начинается НОВАЯ ЖИЗНЬ. «Лучше бы – ремонт начал, бесстыдный, Артём, смотри – отваливается штукатурка, трещины, подтёки (когда ещё затопили!..), который год ковролин лежит купленный, когда застелешь-то? совсем уже!.. Обна-глел!.. Ты – всё больше и больше – сидишь за ним, за компьютером, не заметил, – а ты приглядись… “Старый писатель”… Что – уже?..» – жена… в сердцах!
Теснее становилось на “сайте”, на “страничках”, в “переписке”, в “блогах”, на “поч-те”… Жене-сыну много задавали: он сидел, не слезая…
В одном из писем прислали… Если бы Лена, жена, увидела… Да, что только не сла-ли… “Открывать” было нельзя, переписываться тоже, давать адрес тоже – ничего! ничего! ничего! стало нельзя. Как на улице: вы же не раздаёте им, прохожим – свои адреса и телефоны? Опасно!.. Опасно!
Вся эта гадость надолго оседала в компьютере его. (Её и не так просто вытравить от-туда.) Женя ругался. Ругалась жена. Всё стало не так привлекательно и в Ревеке, Нате, Дине, Алисе, Поле, Алевтине…
Зато – в Наташе, Оле, Алёне, Ире, Кате, Лизе – своих студентках по спецкурсу стихо-сложения он открывал всё больше симпатичного, а не только, что у них не очень хороший вкус в выборе дезодоранта для тела. Когда поднимал глаза – медленно! медленно! медленно! – от… “цен-тра”, скажем так, через пол, “низ”, скажем так, – к “верху”, скажем так, к шее, губам! глазам! лику! “всему”! – скажем так!
“Старый, старый писатель – старый, старый писатель”, – думал Артём, Артём Кира-косов, я, глядя на себя в зеркале: лысеющий, с животиком, обрюзгший, немолодой, как прежде, не брюнет – седой совсем – седой совсем – от этих диких переживаний, от всех этих Лик, Вероник, и Анджелик, от всех этих Свет, Грет, Нат, Лад, от всех этих Елен, Милен, Сонь, Тонь, Жанн и Анн. От всех… них… этих…
Глядя в глаза свои – в зеркале, не глупые глаза.
И он удалил свою страничку. С сайта.
Лики, Ники и Вероники – ему зря писали! Читал (и насмехался [и отвечал, между прочим им – сын, он! – Женька! – сын! он! Женька! – А.К.]) их уже Женька, он – сын! Сын!
Артём шёл на работу. Небыстро, нет: быстро он уже не умеет… Уже на эскалаторе – обгоняли его они – Лики, Ники, и Вероники… Что ж – кровь молодая! Что ж: аудитория не большая. Они хотели сесть поближе. Они не отпускали его и после… Звонков… Начала следующих уроков.
Он шёл домой, ложился. Отдыхал, закрыв глаза. Засыпал – так – слегка. Ему мерещи-лись те – они: Лики, Ники, Вероники, Анджелики, Таты, Веры, Геры… И он вдыхал виртуально! в полудрёме эти их ароматы – с пупков заголённых! – даже в самый лютый мороз! – таких заголённых под дикой красоты роскошными ковбойничьими пулушубками! Он любил их! Он любил их! Полю-бил. Полюбил.
“Дорогие!.. ” – начинал про себя обращение к ним…
(Лекция начиналась!.. Лекция шла!.. Лекция продолжалась!.. Лекция не кончалась!..)
“Дорогие!.. ” – всё не завершал разговор с ними, засыпая, и опять просыпаясь, разбу-женный женой к тому, “что пора уже спать – ложиться, наконец!..”
“Дорогие!.. – не мог успокоиться, – мои… Мои!.. мои… Мои!..”
Не мог успокоиться! Не мог! Старый! Старый писатель! педагог – я. Артём. Артём Киракосов. Я.
12.10.2007 – 18.10.2007