ТЕТРАДЬ
- Здравствуйте, милая барышня! - крикнул Сонечке румяный гимназист, проходивший под окнами дома, заложив руки за спину. Сверкнули медные пуговицы на потертой шинельке, и пропал, пропал милый образ из вида.
Этого было достаточно, чтобы на следующий день достала Сонечка пухлую тетрадь, подаренную тетенькой Лизонькой, и начала писать, поспешно обмакивая ручку в чернила.
- Дорогой, дорогой мой Николенька! Я совсем не уверена, что звать Вас надо именно так, но сердце подсказывает мне, что окликала Вас так матушка в детстве. Какое мягкое, и вместе с тем сильное имя «Николенька»… Вы не рассердитесь на меня, милый друг, что, еще не имея чести быть представленной Вам, уже пишу, сгорая от нетерпенья? Хочу сообщить Вам радостную новость: родители мои отбывают по срочным делам
в * скую губернию, и оставляют меня на попечении няни моей Кузьминичны, которая подслеповата и глуховата уже лет десять как. Поэтому завтра, будучи на гулянии в Ботаническом саду, вскоре после завтрака, жду Вас на алее, что справа. Ваша Софья
Сонечка дописала, приоткрыла дверь своей комнаты, и прислушалась. Внизу няня пила горячий чай с медом и тяжело дышала, заглушая тиканье ходиков. Бесшумно шныряла по коридору прислуга, приученная годами быть невидимой; за окном шел дождь. Сонечка вернулась к тетради, перевернула страницу, вздохнула и вновь начала писать.
- Милая, милая Сонечка! Друг мой! Думаю, что зовут Вас так, да, да, именно так! Получив от Вас сегодня драгоценную для меня записку – я тысячу раз прочитал ее, покрыв множеством горячих поцелуев, и оросив слезами счастия, спрятал на своей груди. Эта ночь длинною в год приблизит меня к Вам. До скорой встречи, любовь моя. Ваш Николенька
- Милый Николенька…, - написала Сонечка, наморщила лобик, сбегала в кухню, стащила четыре бутерброда из буфета: два с сыром, два с селедкой, съела их на лестнице, и, тщательно облизав пальчики, вернулась к письменному столу, - до сих пор на моей руке горит то место, к которому Вы прикоснулись в парке на скамейке. Я не ем и не пью, дрожа от нестерпимой радости встречи с Вами. Я согласна бежать этой ночью, любезный друг. Ваша навеки. Соня
- Свет мой, радость моя, Сонечка. Записка Ваша у меня. Вы сделали свой выбор и осчастливили меня. Кони стоят уже под домом, горячие и вороные. Я Вам пишу и слышу фырканье и топот их копыт за окном. Нас ожидает жизнь на чужбине, полная неведомых опасностей, но ничто, я верю, не сможет разлучить нас, друг мой. Преданный Николенька
Сонечка присела на подоконник, положила кудрявую головку на колени и горько заплакала. Затем потерла глаза чернильными кулачками, размазала лазурные полосы по щекам, и притихла, еще тоскливая, но готовая в любую минуту загореться от нежданной радости.
- Софьюшка, маменька приехала! - крикнула снизу няня, и полетела Сонечка в родительские объятия, получая в промежутках между нежными лобзаньями новые платья к Рождеству, атласные туфельки, розовые ленты, и бусы, граненные стеклянные, множащие кареглазое девичье буйство в своих отраженьях.
- Ах, Николенька, - дописывала Сонечка, зевая, перед сном, - (Николай, ах право, что за имя странное…) От Вашего прикосновенья все еще горит рука, но уже не так как прежде.…Пожалуй, все придется отменить, и на чужбине старость коротать одним Вам. Я силюсь вспомнить облик Ваш, но не могу, простите, спать уже хочу, хочу, хочу безмерно…
Сонечка заснула со светлой улыбкой на губах. Снился ей гимназист в потертой шинельке, быстро удаляющийся не оглядываясь по узкой улочке. Она пыталась вспомнить, как его зовут, но не могла – потому, что не знала. За четверть часа до полуночи маменька подобрала с пола выскользнувшую из рук пухлую тетрадь, и, не заглядывая в нее, положила на стол, перекрестила Соню и на цыпочках вышла, затворив двери.