Длинной-длинной
Серой ниткой
Стоптанных дорог
Штопаем ранения души...
Ю. Визбор
КРЫМИУС – 2002
чокнуто-прискорбно-придурковато-радостнейшеее повествование о полной лишений и воздержаний жизни с 25 июля по 13 августа года 2-го 21-го столетия от р. х. старого (суперстарогго) гнома и двух юных хоббитов из града Харьков-Дура в необыкновеннейших и колючейших крымских горах, где эта троица балбесов долго существовала и искала себе приключений на нижнюю часть спины, шо за животом, и таки нашла их и даже больше того, шо та ото ж.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЧНОСТИ, ЛИЦА, ЛИЧИНКИ И ПРОЧИЕ МОРДЫ:
• СТАРЫЙ ГНОМ – он же папа (редко), он же Миша, он же главарь, он же штабс-капитан (возраст - где-то лет 39-100)
• ПОЛУСРЕДНИЙ ХОББИТ – он же Никита, он же Ники, он же Никитос, он же поручик, он же подпольный лысый татарин (возраст – где-то между 15-ю и 20-ю годами)
• МЛАДШИЙ ХОББИТ – он же Олег, он же Михалыч, он же юнкер, он же Чипс, Пирожок, дальше по вкусу... Утверждает, что на Голлума не похож. Часто, особенно во сне требует, чтобы его называли светловолосым эльфом, хотя похож на эльфов только ушами и волосенками (возраст – между 1,5 и10 годами)
• КРЫМСКИЕ ГОРЫ – очень правильное место когда-то кем-то зачем-то придуманное для жизни, путешествий и приключений (возраст – много-много лет)
/....а также участвуют орки, эльфы, наркоманы, гоблины, голлумы, люди, нелюди, гарри поттеры, звездное небо, тролли, лесники, шварцнегеры, штирлицы, гномы, лисы, джеки чаны, белочки, азиаты, гады и не очень, катигорошки, старый ковбой, глухонемые, козы, беззубые таксисты, чебурашки, подлые туманы, эстонцы, филины, парковщики, сильвестр состаловой (или с талоном), туристы, торты, троллейбусы и их водители, буржуи и буржуины, стивены сигалы, сильные ветра и дожди, тетя Валя, пастухи и пастушки, одинокий «Запорожец», вороны, добрые и не очень совы, реки, продавцы мороженого, и прочая нечисть и чисть великие, белыя и малыя и так далее и тому подобное, и прочая, прочая, прочая... всех и не упомнишь /
Особую признательность автор выражает терпеливому коллективу и руководству «Теленедели-Медиа», на лучшем(!!!) компьютере которого и был набран сей труд. А так же огромное спасибо харьковской фирме «AlanTur» и лично девушке Наде за вовремя проданные автору великолепные спальники и палатку «Hannah», но особенное спасибо от всей троицы за книжку господина Ю. Н. Шестопалова «Туристские маршруты Горного Крыма» (16 грн.!). Не будь этой книжки мы бы не испытали и десятой доли тех приключений, что описаны в предлагаемом уважаемому читателю произведении.
26.07 (День первый) Харьков-Дур – стоянки Мангуп
Очень хочется спать. Мне. Хотя, как любят говорить мои любимые и родные, это мое постоянное состояние, но сейчас, в два часа дня, когда я лежу на этой выгоревшей травке и, разморенный южным солнышком, лениво царапаю весь этот бред, отмахиваясь от всяческой летючей и кусучей гадости, начинает сказываться недосыпание и нервотрепка последних дней и ночей перед отъездом.
По закону подлости навалилась куча дел на работе (что хорошо) и времени на сборы совсем не оставалось (что плохо). Хорошо хоть Ники приехал, наотдыхавшись в Хотомле, и немного помог. Но теперь-то отдых поручика в Хотомле закончен и начинается «ОТДЫХ» настоящий, и о том, какой ужас его ожидает в знойных и туманных горах и степях Крымрарима, мой молодой мохноногий (да не поредеют его волосы на ногах и в других местах) друг и не догадывается.
И нехай.
Может дольше проживет... и не придется, как в прошлый раз…, ну когда кончились продукты и целый (!) целый день шли без еды, бросать жребий кому, вернее кого... (хорошо хоть тогда попался хороший человек, такой сочный и молоденький)... ай, да ладно, не будем о плохом, будем надеяться, что все закончится не так, а еще лучше, что пронесет (в хорошем смысле) и мы еще увидим сырые стены нашего родного и вонючего Харьков-Дура.
Да.
Ну, а пока я наслаждаюсь сквозь зевоту потрясающим видом, открывающимся со стоянки Мангуп. Вокруг красота – у-у-у! Справа и слева и сзади огромные, красно-бежевые скалы, выступающие из яркой зелени бесконечных, дремучих лесов, как голые коленки из байкового одеяла, уходящие отвесно вверх и вниз.
Целые ряды таких коленок, локтей, кулаков и прочего образуют громадные плато.
На склоне одного из них мы и бросили рюкзаки.
Ники и Олежка убежали купаться – внизу небольшое озеро.
Жарко.
Стоянка обжитая, много мест для палаток, кострища.
Прямо перед нами вздымаются так называемые «мысы» плато Мангуп-Кале, усердно поросшие лесом, виден даже самый дольний «мыс» Дырявый, с огромной сквозной пещерой.
Ее вид отсюда возбуждает нездоровое желание просунуть туда палец и поковыряться там. Ничего, завтра поднимемся и поковыряем.
Удовлетворим, так сказать, естественную потребность организьма.
Хорошо виден наш завтрашний маршрут – между двумя крайними «мысами» вверх.
Высота стоянок небольшая, не чувствуется, но с устатку не выспавшаяся башка немного гудит.
Ребятки мои пока немного скованны, Никита отмалчивается, Олег наоборот, но еще на шею не сел и лишь кружит вокруг, но скоро, даже быстрее чем они думают, они сойдутся (лед и пламень) и подружатся.
А куда им деваться с подводной лодки?
Снизу слышны крики моих хоббитов, они плещутся, им хорошо, понимаешь ли, а ты тут лежи сонный потный и весь в мухах и сторожи барахло.
Но на самом деле я безумно счастлив, что мы смогли вырваться из вонючей и серой родины городов в дикость и волю, на свободу и природу - мать нашу.
И вашу.
Мы все еще какие-то кислые и, в то же время немного ошарашенные, оглушенные, еще не верится, что мы вырвались.
Мы еще не идем, мы едем, едем, мы в поезде, нас еще швыряет в электричке, мы еще дышим бензином машины, которая нас сюда подбросила, мы еще в цивилизации, будь она неладна; и, я знаю по опыту, еще день-два будет она, кормилица, медленно выпускать нас из своих железобетонных когтей.
А вообще доехали хорошо и быстро.
Даже слишком.
И даже на поезде.
У нас все билеты были верхние, а Михалыча надо было уложить где-нибудь внизу, чтоб ночью не свалился.
Но из симпатичных пассажиров никто не хотел меняться, все остервенело и дружно вцепились в свои места, как редкая невеста в свои трусы в первую брачную ночь.
В итоге, я долго и вдохновенно рассказывал пассажирам о том, как бывает, страшен маленький хоббит, если он свалится со второй полки кому-нибудь на голову.
Мерзкие незаинтересованные пассажиры сразу же становились очень заинтересованными.
Но не беседы о разорванных артериях, отгрызенных ушах и сломанных позвоночниках убедили этих сволочей поменяться с Михалычем местами.
Я напугал их страшными рассказками о том, как маленький, но сонный хоббит вполне может ночью полить эти свиней и боровов со своей второй полки теплой жидкостью, похожей цветом, но не вкусом на лимонад.
Подействовало.
В итоге юнкер Чипс спал на нижней боковой полке.
Перед сном немного поболела у него голова. Подходил какой-то дядечка (он-то и уступил Чипсу место), давил мальчику на пальчике какую-то точечку спичечкой, чтоб головка прошла.
Она и прошла.
Посидел с ним пока он не уснул (не дядечка, естественно).
Спал Чипс как убитый, в отличие от меня.
Пару раз поднял в туалет.
Он, правда, начал во весь голос, не просыпаясь, рассказывать всему вагону о своих проблемах и горестях типа: «..бедный! Я о-очень бедный! Мы все о-о-очень бедные... о-о-о, какие же мы все-е-е бедненькие, Боже мой, какие о-о-о... несчастненькие!!!!!», но я быстренько прервал это разглашение семейных и государственных тайн.
Ники спал весь не шевелясь, только энергично дергал правой ногой, видимо снились последние наставления родителей или какая-нибудь горячо и сильно помнящая его хоббитчиха...
В Симфи мы приехали в 7.00 утра. Что не может не радовать.
А чего грустить?
А и фиг с ним...
Перекусили, чем Бог послал (...уж пошлал, так пошлал...), я купил огромных, как мозг гориллы помидоров такого же цвета, мороженного.
Это уже Крымиус начался.
Пока ждали электричку, вволюшку полюбовались половой жизнью вокзала, - на всех нищих, беспризорников, цыган, калек, мангустов, голубей, сумасшедших, курортников, таксистов, каких-то невероятных баб, мешочников, буржуев и прочей пены, выброшенных транспортным прибоем на этот клочок суши и не очень-то отличающихся друг от друга.
Вокзалы тем и отличаются от других мест человечьего обитания тем, что здесь все переменчиво и одновременно все постоянно.
Бешенная суета человечьего муравейника ничего не изменяет в сонной и, одновременно, страшной карме этих стен.
Сюда все стремятся попасть как можно скорее, а попав, мечутся, чтобы быстрее вырваться отсюда, или устав, сидят, тупо глядя вокруг и постоянно что-то жуя.
Что меня всегда поражает на вокзалах, это общее чувство бешеной спешки, адреналинового торопления куда-то в никуда.
Все спешат.
Спешат не успеть.
И так лихорадочно, суетливо нездорово как-то.
И работать, и отдыхать, и любить. Бегом, бегом...
Все на бегу.
Жалко их.
Да и мы точно такие же.
И нас всех жалко.
Особенно сильно меня... ой жалко-о-о!
Только бомжи уже никуда не спешат, они уже везде и навсегда успели.
Эти диогены, лежа в грязи, философски взирают на суету вокруг, большинство спит, или, не спеша, жует какие-то объедки.
Но на вокзале долго сидеть нельзя.
А то так и останешься там до самого конца… многие так и сгинули… примеров тому множество…
***
В Симфи вокзал очень красивый.
Пошли мы с Чипсом погулять, людей посмотреть, себя показать.
Олежку поразили четыре еще живые рыбки в старинном фонтане, монетки в нем же, бросаемые разным народом, чтоб вернутся.
Со свойственным его поколению прагматизмом Чипс стал лихорадочно их подсчитывать и мечтать, что можно было бы купить на эти деньги, если достать их.
Когда я ему все объяснил, будущий капиталист с внимательно и с уважением посмотрел на валяющихся вдоль стен, загорелых бомжей и вздохнул от зависти – все познается в сравнении.
В электричке ехали чуть больше часа.
Осмотрев внимательно моих хоббитов, добрые люди начали их лихорадочно угощать, чем попало, а Чипс особо и не отказывался.
Ники, правда, застеснялся и есть не стал.
Он тогда еще был скромным и не знал, что если дают, то надо есть, а бьют – надо тикать и опять таки есть.
В поезде до Симфи, правда, им тоже неплохо подавали, но там Чипс успел спеть перед всем вагоном только одну песню и добрые люди быстренько прониклись (одна старушка, которая еще на Куликовом поле все, что только можно потеряла, даже заплакала, услыхав проникновенное земфирное: «...хёчешь слядких эпельсинов.? », а может эпельсинов хотела) и, видимо, для того чтобы прекратить это издевательство, заткнули Михалычу рот парой печенья и стаканом лимонада.
Доехали до станции с прекрасным названием Сирень, выпали на раскаленный перрон, немного отдышались, погадили, посмотрели по карте, куда же нам идти и пошли резко на юг к видневшимся на горизонте горам.
По дороге.
По асфальту.
Под огромными рюкзаками.
Жарко, пыльно, тяжело и почти молча.
Вначале всегда так….
Мимо нас проносились машины, обдавая бензиновыми ветрами, а мы все шли и шли.
Чипс еще умудрялся шишки по дороге собирать.
Нам нужно было сегодня протопать около 15 км и дойти до стоянки Мангуп.
Через час нас, еще не уставших, но уже начинающих задумываться о смысле и необходимости всего происходящего, подбирает добрый, но беззубый татарин на «единичке» и, хотя у него уже сидело трое жирных пижамников, он умудряется втиснуть туда же и нас троих с рюкзаками и лихо довозит прямо под Мангуп-кале за 8 гривен и 20 минут.
По дороге нас поразило множество причудливых громадных скал, выточенных ветром, водой, и временем. Вправо уходило плато, по которому можно было добраться до другого не менее знаменитого пещерного города Эски-кермен.
Но это в другой раз, а нам влево.
Только высадились, расплатились и сели на рюкзаки перекурить, подъехал микроавтобус.
И из него, как из прорваного пакета выкатилась прямо на нас куча маленьких пухленьких или японцев или корейцев, неясно, но номера киевские.
Мишки Гамми на природе.
Все с полным набором видеоаппаратуры, с переводчиком и с сопровождающим (судя по жирному лицу в темных очках – явно стукач из каких-нибудь внутренних органов, а-ля прямая кишка).
Вели эти лакированные шарики себя, как бледнолицые среди индейцев.
Все у них лоснится, щечки сверкают, во все тычут жирными и короткими пальчиками, прыгают вокруг нас, кричат, как на пожаре, беспрерывно смеются, хлопают себя по толстеньким ляжкам маленькими ручками, вид у всех очень восточный и, не смотря на постоянные улыбки, очень высокомерный, брезгливый, какой-то очень самурайский.
Оскорбительный, короче, для нас вид.
Недохаракиренный.
Подвалила эта толпа улыбающегося желтого мясца и ярких тряпок к озеру.
Орут, что-то верещат по-своему, щелкают своими аппаратами и клювами.
Переводчик у них высокий, с печальным желтым лицом язвенника-аскета возвышается среди этих маленьких, как швабра среди пузырей.
Сопровождающий же стукач, ворочая своей щекастой тыквой и тыча везде всеми пальцами-сосисками, говорит им, что вот эта вокруг, эта типа горы, поымаишь.
Переводчик, грустно скучая, переводит – горы, поымаишь.
Энергичное кивание арбузоподобных голов, разломанных белозубыми улыбками – горы, лопочут, понятно стукач-сан, горы, да....
Тот опять – а это вот, значицца, типа озеро, о!
Переводчик, совсем уныло – о-озеро...
Опять головы от восторга чуть ли не отваливаются.
От улыбок рябит в глазах, наверное Цусиму вспомнили.
Стукач, совсем распоясавшись, дальше гундосит – а это у нас видите ле-е-ес (ну задача у него такая, все объяснить этим калмыкам, заодно и сам вспомнит...).
Переводчик, чуть не плача переводит - ...е-е-ес.
Те в восторге.
Тетки в ладошки хлопают, подпрыгивают.
И так далее.
Что вижу – о том пою.
«Тату, дэ морэ...?»
Кошмар...
Только на нас не показывал, в упор не видит, хотя мы сидели прямо у них под ногами и, не сговариваясь, молча и угрюмо наблюдали этот цирк.
А я так и ждал, что вот сейчас этот поросенок ткнет своей сосиской мне в глаз и прогундосит: «А це – людыыы..» и тогда их всех схватит окончательный кондратий радости и счастья.
Может и я, оказавшись где-нибудь у них на природе, начал бы орать не своим голосом? Может быть.
Человек талантливое животное…
И непредсказуемое.
Ну, видимо, нет, нет у этих пингвинов корейских в ихних Антарктидах ни гор, ни озер, ни лесов!
Ничего у бедненьких нет!
То-то они от всего кипятком и писают.
Жалко их.
Один переводчик был явно чужим на этом празднике жизни.
Он страдал и тосковал.
Ему явно хотелось на волю, в пампасы, в пустыню, ко львам и акридам, к веригам и рубищу, к покаянию и молитвам.
А может просто в туалет....
Как Святой Франциск или какой-нибудь ортодоксальный Ян Гус он очень смотрелся на фоне этой блеющей толпы, брызжущейся розовыми слюнями.
Как все дикие экскурсанты эта публика тоже была очень непосредственна и простодушна. Например, вид мирно пасущихся коров их привел в совершено истерический восторг.
Одна косоглазенькая даже начала с воплями гоняться за изможденными, перепуганными животными, наверно пытаясь запечатлеться на их фоне, а может, она была из Green Peace и хотела провести какую-нибудь акцию какого-нибудь протеста вместе с коровами (супротив ящура, например), но те не прониклись, и коррида не получилась.
Пришли разозленные татарские пастухи и быстренько разогнали эту и свою скотину в разные стороны.
Пузыри же, дружно повизгивая от избытка чувств, под подобострастное хихиканье стукача снимали все это родео на видео.
У них там все время что-то щелкало, трещало, жужжало и перематывалось.
А может, это просто бурчало и бродило съеденное у стукача в животе.
На остальные красоты (ну на нас, например) эти дикари реагировали вяло.
Были с ними и дети, такие же круглые.
Еще такие маленькие, а уже японцы.
Или киргизы... тунгусы там.
Или эскимосы...
Неудобно за них.
Все-таки люди, а вели себя как-то дико.
Безцеремонно.
Да простят меня все вышеперечисленные национальности...
***
Вот так.
Сыдю и пысю и очень хочется спать, а они купаются.
Под вечер надо тоже сходить.
Снизу доносится рев машин – рядом трасса на юг.
За ней, справа, особенно красивые скалы, с пещерами и соблазнительными для скалолазов «зеркалами».
Сюда нужно приезжать со снаряжением, веревками и лазить, хотя один подход к стене, как сказал Ники, уже «единичка».
Не смею спорить с таким авторитетом (альпинером в законе), но выглядят эти стены грозно и притягательно.
Уже 17.00.
Болит, трещит череп.
Хватанул солнышка.
Хорошо, что хоть есть чему болеть.
Кость-то не болит!
Это успокаивает и обнадеживает, что внутри еще что-то есть.
Палатку пока не ставили, ждем, когда уйдут соседи и оставят нам уже собранные дрова и оборудованное кострище.
У них большая часть группы ходила на Мангуп, и только что пришла, какая-то расстроенная и усталая и отнюдь не горящая желанием собирать палатки и рюкзаки. Все орут, что отмахали 15, нет – 20 км и, что водка недопита и вообще – «мы пахали».
Но постепенно, после долгих споров и криков и тыканья немытыми пальцами в карту они начинают потихоньку собираться, паковаться и, наконец, уходят, прихватив с собой огромное количество пустых бутылок, и мы облегченно вздыхаем, и быстренько ставим свою палаточку.
Вокруг на склоне стоят несколько палаток, некоторые с машинами.
Видно люди надолго, многие семьями, приехали сюда купаться, лазить, загорать.
Внизу, возле озера лоток – мороженное, напитки, сласти всяческие.
Естественно у младшего хоббита все признаки «мороженой горячки»: бессвязная быстрая речь и резкие крики, размахивание всеми частями организма, безумно вытаращенные, глядящие в разные стороны глаза, вываленный красный и мокрый язык и красные же уши.
У нас с Ники, видимо, те же признаки страшной болезни, поэтому мы все трое дружно лопаем мороженное.
Три дня назад тут прошли мощные ливни, посмывало весь мусор.
В озере много купающихся, рядом база, где много детей – визг, шум и прочее безобразие. Вода немного мутная – здесь много известняка и мела. Сверху видно, как много иномарок сворачивает с трассы к озеру. Короче – сплошной курорт.
Из криков соседей мы поняли, что внизу есть и бар, и сауна с массажем, и бильярд, и доступный разврат по недоступным ценам и т. д. и т. п..
Мы сюда не за этим ехали.
Да и денег не хватит.
Вода рядом, источник оборудован, вода вкусная.
Вообще хорошо.
Если б башка не болела.
Час назад мы с Олегом пробежались вверх на Мангуп почти до родника, оставив поручика Ники стеречь рюкзаки и кормить мух и слепней.
Перед этим прыткий юнкер наплескавшись и нанырявшись, натрескавшись мороженого и набесившись и окончательно заскучав, предложил «осмотреться»: «Я же не могу долго сидеть спокойно!».
Поэтому пошли «осматриваться».
Прошли через татарское село, которого и на карте пока нет, при Сталине выселили всех, сейчас возвращаются выжившие на родину.
Строятся в восточном стиле, с внутренними двориками, изящными окнами, верандами, надстройками и затейливой резьбой.
Обилие джипов и прочих крутых иномарок возле домов говорит о достатке.
На окраине наткнулись на удивительную скульптуру, вырубленную из одного громадного камня – на нем же лежит почти в человеческий рост маленький карикатурный татарчонок в шортиках, нога за ногу и сквозь сон лукаво улыбается.
Сделано с таким мастерством и изяществом, что сначала мы не поверили своим глазам, так это было неожиданно и здорово.
Камень под тонну весом и сама скульптура сделаны, видимо, очень давно, все покрыто лишайниками и мхами.
Потом мы прошлись немного вверх по тропе к Мангупу – очень круто, завтра будем умирать. Но и красиво очень.
Навстречу плелись табуны пижонов, пляжниц и мальчишей-плохишей, спускающихся из крепости. Возле озера их ждали автобусы и кондиционеры, коньяк и икра во льду.
Нас же с Михалычем ждал, в лучшем случае, окончательно охриневший от безделья и мух поручик и необходимость ставить палатку и готовить «мивину» с соевым мясом.
Пишу в 21.00.
Поели, попили чайку, полюбовались на заход солнца.
Скоро спать.
Видел белочку.
А может, то был кабан?
Пошел в кустики окрестности посмотреть, только приноровился – как зашуршит!
Так я сразу все и сделал.
Вообще...
А может то просто крупный муравей был.
Сверчат сверчки и цикадят цикады.
Сзади на скалах над нами лазят какие-то животные неизвестной породы, принятые нами сгоряча за оленей белого цвета, но, посовещавшись, мы все же решаем, что это обыкновенные пошлые козы.
Там же видны многочисленные люди, блымают фотоаппаратами, пускают воздушные шарики, орут чего-то дурными голосами.
Рядом в лагере вопят детки.
Рядом же соседи с машиной пытаются уже полчаса разжечь ревущей газовой горелкой костер и ругаются.
В общем, тихо.
Налетели комары.
Темнеет, и писать уже невозможно.
Вылупились первые звезды.
Спать.
27.07. (День второй) Мангуп – без воды
Время 11.30.
Высота 658м.
Мы на Мангуп-кале!
Первая серьезная вершина Олежки.
Да и Ники тоже.
***
Утром встали в 7.00, а вышли в начале 10-го.
Долго сушили палатку – сильная роса и конденсат.
Снаружи ночью было довольно светло, светила огромная Луна, как прожектор, когда выводил Олега – чувствовался сильный холод.
А в палатке было даже жарко.
Только поели, собрались и вышли – подъезжает ГАЗик, весь покрытый маскировочной сеткой, оттуда выпрыгивает весь из себя молодой татарин с какой-то счетной машинкой в руках и к нам: «На Мангуп?». «Yes!». – «Плати!». «За чито?». И пошло-поехало.
Спорили долго и безнадежно, наконец, сошлись на двух детских (!) билетах – там, мол, заповедник и прочее.
Уже полезши за деньгами, я вспомнил, что я «пресса», ПРЭССА!!! и обрадовано сообщил об этом нашему грозному стражу.
Грозный страж сразу почему-то стал совсем не грозным и быстренько так засобирался тикать, бормоча что-то типа: «...предупреждать надо...» и даже отказался от 2 грн., которые я ему совал уже из жалости.
И убёг.
Даже удостоверение не потребовал!
Подъем был достаточно крут, в лесу, но очень интересен и не так тяжел, как ожидалось.
На лесном караимском кладбище задержались надолго, отдыхали.
Делая умные лица, переписывали высеченные на надгробиях тексты наверно на идише (шоб потом Баба Галя расшифровала).
Поднимавшиеся мимо нас в огромном количестве потные и запыхавшиеся экскурсанты, глядя, как юнкер Чипс ковыряет нечистым, но указательным пальцем какую-то птичью какашку, присохшую к каменному надгробию, восторженно шептали: «..ученые, ученые работают!».
Кладбище поражает своими размерами и старостью.
В лесу, в колючих зарослях лежат, стоят сотни разбитых и абсолютно целых надгробий, покрытых лишайниками, плющем, засыпанных землей и листьями, почти все с еврейскими письменами.
Чувствовалось невероятная древность всего этого.
Возле 1-го родника лежала огромная, расколовшаяся пополам, каменная ванна с отверстием для стока воды, целиком, выбитая из одного громадного камня.
Нас она особенно поразила и Ники вдохновенно начал фантазировать о том, как тут принимал ванны могущественный христианский повелитель этих земель, как в далекую-далекую и благостную старину волокли в эту, целую тогда еще, каменную купель ржущие и гогочущие придворные своего визжащего и отбивающегося князя Алексея, как макали, надрываясь от хохота, орущего не своим голосом владыку в эту ледяную воду и, как потом тикали и прятались за деревьями по всему лесу от голого, задубевшего и зареванного князя, который гонялся за негодяями со своим верным, торчащим мечом.
«Да, дела давно минувших дней!» – думал я с благоговением.
«Перданья сардины губокой!» - невнятно отвечало мне лесное мангупское эхо.
Но, не смотря на это, вода в роднике была вкуснейшая.
Дальше наткнулись на огромную рукотворную пещеру с полкой для лежания, рядом остатки сторожевой башни.
Турки почти полтора года не могли взять эту крепость, столицу древнехристианского княжества Феодоро.
Только пушки, снятые с кораблей помогли им одолеть эту твердыню, да и то оставшиеся в живых долго еще отбивались, запершись в цитадели и, видимо, при этом сильно и от души материли захватчиков.
Тогда турки, полтора года терпевшие христианские издевательства и матюки и назвали ее Мангуп-кале, то бишь Материнская гора.
Короче, много энергии тут потрачено, много тут кровушки пролито, кто только сюда не лез.
А теперь и мы сюда залезли!
Вид отсюда – закачаешься: из-под ног бежевые скалы резко обрываются вниз, в бездну и, глядя за горизонт, ты просто летишь над зеленым миром, паришь в восходящих потоках, плавно кружа над горами, и крепкий ветер теребит твои мокрые волосы и перья на голове и спине, и гудит в могучих крыльях и ты летишь, летишь, все выше и выше по спирали в упругих и горячих струях, и восторг рвется какой-то, и тайна, тайна чужая, невыносимая и необъяснимая, и благость, и так тебя все остро скручивает, что хочется плакать навзрыд и никуда больше в жизни не идти, а лежать здесь и умереть от счастья гордым, голым и одиноким.
Вот.
Горы в дымке, виден далеко Юг, Восток и Запад.
Говорят, что в холодную погоду, когда воздух особенно прозрачен, видны бухты Севастополя, море.
Как нам топать дальше сверху, в общем-то, видно, а вот как завтра идти – непонятно. Посмотрим.
Слепой сказал, посмотрим.
Пока бегали туда и сюда по краю, тыча в карту пальчики и теребя компас, она как-то мило пропала.
Карта.
Наверное, Шайтан унес!
Она была не то что бы совсем очень, но то описание, что у нас осталось ( за которое было отдано аж 16 грн.) было еще хуже.
Ну, к гимнам картографам и составителям придется привыкать.
Не было дня, когда бы мы ни поминали этих застенчивых мирных очкариков, которые за свою жизнь вряд ли путешествовали дальше своей прихожей.
Так что нехай Шайтан етой картой подавится, я ему не завидую...
Мальчики пошли поискать родник, а я пока валяюсь в тенечке возле триангуляционного
знака, означающего вершину, и пишу.
Знак весь увязан ленточками «желания».
Сверху хорошо видна старая дорога, построенная еще римлянами – нам по ней нужно на перевал Мангуп.
На Юге виден в голубой дымке главный хребет, уходящий к Востоку.
К нему-то мы и стремимся.
Где-то там нас ждут чудеса и подвиги и незаконная добыча, и законная награда.
На плато сильный ветер и не жарко, но мы все в шортах – под рюкзаком холодно не бывает. Слежу постоянно за хоббичьими черепами, дабы прикрывали кость шапками.
По плато бродят стадами многочисленные экскурсанты с жирными детьми и толстыми женщинами с видеокамерами, задами в «бикини» и прочие тролли обоих полов.
Как всегда – кунсткамера.
Хоббиты есть, но мало.
Гномов совсем не видно.
Ребята принесли воду, мы перекусили.
Колбаса, сыр, печенье, конфеты, чай.
Что еще надо для счастья?
Делили по морскому: Михалыч отвернулся, а я его спрашивал, указывая пальцем на очередную порцию: «Кому?».
Вообще отношение к еде уже(!) трепетное и уважительное.
По крайней мере, на кусок хлеба они уже совсем другими глазами смотрят, чем два дня назад.
А о конфетах и печенье с бубликами и вафлями и говорить не надо.
Чипс явно согласен терпеть и не такие трудности и невзгоды, лишь бы конфеты выдавали регулярно.
А видели бы его лицо и особенно глаза, когда мы последний день похода уже ехали в маршрутке на Орджо, и на перекус не хватило конфет!
О, эта боль, и эта мука, о, эти неповторимые глаза репинского Ивана Грозного, таки догнавшего и доставшего доставшего его сына!!!
Два часа дня.
Ребятки пришли целые и довольные.
Сейчас допиваем наколоченный, витаминный напиток и будем спускаться вниз по разведанной Никитосом тропе.
Ники утверждает, что видел змею.
Может и она его.
Перед уходом залезли, как три обезьяны на триангуляционный (выговорить еще сложнее, чем написать) знак.
С него видно еще дальше и наш зоркий, но лысый сокол Ники уверял нас, что он видит и море, и белый пароход, и девушку обнаженную всю из себя на его палубе.
Юнкер тут же увидел все то же самое, хотя и смотрел совсем в другую сторону.
А там действительно шлялась какая-то ужасная женщина, голая по пояс, пугая своими целлюлитными грушами и жировыми складками всю флору и фауну на Мангупе.
Но нас не заметила.
Пронесло...
Привязали мы по шнурку «желания» на память, слезли, оделись в рюкзаки и, продираясь через толпы потных и голых экскурсантов, добрались до нашей расщелины.
Спуск был крут, пришлось заняться скалолазаньем, но все обошлось, и вот мы уже стоим под стеной.
Отсюда видна в 2 км внизу вправо мутная лужица желтой воды и тянущаяся к ней канава – это то, что осталось от большого озера, перегороженного плотиной и высохшей реки.
Солнце выпило все.
Все родники и источники только на северных склонах.
Начинаем искать путь вниз, через колючий кустарник.
Потыкались в разные стороны, я набрел на ряд громадных пещер под массивом плато.
В одну залез довольно глубоко, но, опасаясь какой-нибудь ядовитой Шелоб, осатаневшей от туристов, в глубь не пошел.
Потом наткнулись на какую-то тропку и начали через колючки пробираться по ней вниз. Вкусные конфеты «Барбарис», но растение омерзительное!
Выбрались из леса, и попали в какую-то лунную, ослепительно белую пустыню, с разбросанными там и сям причудливыми, похожими на чудных животных, кустами ярко-зеленого можжевельника.
Все было покрыто белоснежным известняком, который в руках рассыпался удивительно правильными фигурками, как детский конструктор.
Кубики, коробки, многоугольники, пирамидки, шарики и пр..
Или вдруг попадается глаз, как настоящий - с веками, зрачком.
И все это ослепительной белизны!
Невероятно красиво.
На одном из привалов, мальчишки занялись раскопками, раскопали несколько древних ракушек.
Спускались мы по этому марсианскому пейзажу около часа.
Наткнулись на непонятный песчаный город – кем-то зачем-то выкопанный.
Интересно.
Спустились к пруду.
«Графиня изменившимся лицом бежит пруду».
Побежали и мы, пошли на разведку с Чипсом. Остатки воды в озерке забиты жабами и змеями и прочей дрянью, умирающей от жажды.
Пить из него явно нельзя.
Воды нет.
Вообще.
Для нас, пропахавших весь день под ласковым южным солнышком, это было, мягко выражаясь, неприятностью.
У нас было, правда, 4 л воды, но они были, как аварийный запас для ужина и завтрака и чая.
Но пить хочется особенно сильно, когда ты понимаешь, что воды нет, и сегодня уже не будет.
Пить хочется – кошмар, скулы сводит.
Мы бросаем рюкзаки под большущими орешниками.
Орехов много, но они только начинают созревать.
Ими не напьешься....
Юнкер расстроен, воды нет, а пить хочется и он призывает нас к кощунству – выпить пару кружек на всех из этих 4-х л.
Но злобный гном давно уже решил сделать тоже самое, хе-хе, но попозже, когда соберем дрова, разобьем лагерь и т.д., то есть решил гад поиздеваться над несчастными волосатоногими малышами.
Солнце еще лупит вовсю, все раздражены и расстроены из-за воды и, в итоге Чипс в наказание за нытье идет собирать дрова в пересохшем русле реки, что он в ярости, и начинает делать.
В конце концов, из конца в конец на конец мы нацеживаем дрожащими руками 2 кружки воды и я бросаю туда по таблетке напитка – и тут же у юнкера начинается истерика и он орет, что мы «испортили воду».
В смысле отравили.
Ну, это с устатку, от жары и у юнкеров бывает.
Мы с Ники и с наслаждением пьем, и с трудом уговариваем нашу гордую пичужку тоже попить.
Но этой воды мало, пить хочется по-прежнему, уж слишком много сегодня из нас вышло.
Уже около шести.
Шо пил, шо радио слушал.
Сижу, уныло рассматривая карту, в уже упоминавшемся описании, и вижу, что в 2 км по дороге, рядом с которой мы погибаем, должен быть родник.
Ура!
Надо идти за водой – по карте отмечено, все ясно, по дороге, за час можно обернуться. Тогда я еще не был знаком с крымскими дорогами и крымскими картами и описаниями к ним и наивно верил, что если написано на заборе определенное слово, то это там и есть, что написано, за забором.
Ники сначала вскинулся – я пойду, но потом мысли об оставленной семье, пылко скучающей по ём хоббитихе, о будущих детях, внуках, правнуках, внучатых племянницах и т. д., возвращают его в суровую реальность и он не идет.
Бравый юнкер Чипс, умирающий, или уже умерший от жажды, скрипнув пересохшими губами и шпорами, хрипит, что за господином штабс-капитаном готов в огонь и, особенно в воду.
И мы, набрав пустых баклаг и, оставив Ники указаний, чтобы он поставил, собрал, разжег, приготовил, убрал и т.д., уходим по дороге по направлению к селу с обнадеживающим названием Новоульяновка.
Мол, не так все и плохо.
М-да...
Ну, что вам сказать?
Через 3 часа, в кромешной тьме, шатающиеся от усталости, мы с Михалычем, отмахав по горам порядка 8 км прихромали назад.
Воды не было.
Это же Крымиус!
Дороги здесь размножаются, видимо, почкованием, их слишком много, и по какой идти совершенно непонятно.
Идем, вроде бы в нужном направлении, а оказываемся в ненужном месте.
Кругом сушь, глад, и мор, воды нет нигде.
Сунулись по одной развилке – оказались, чуть ли не под самым Мангупом.
Спасибо назад к развилке нас подвезли на джипе, правда, в багажнике (!), но водички дали попить добрые, но мордатые москвичи.
Чипсу и петь не пришлось.
Хотя, кто его знает – если б Чипс тогда запел, писал бы я сейчас эти строки, - братки сидели в джипе конкретные и нервные, так как тоже заблудились.
Но пронесло...
В другом месте уткнулись в грозную табличку: «Посторонним В... Частная собственность!». Туда мы, уважая собственность и помня печальный опыт Джерома Кл. Джерома, не пошли.
А зря!
Обычно за такими вывесками и скрывается то, что долго-долго ищешь, что и подтвердилось на следующий день.
Шли и шли, и шли, и шли.... напрягая зрение и слух – не блеснет ли, не зажурчит ли?
Но был сплошной «фиг вам» – индейское жилище.
И спасали мы свою психику, топая по дороге, только самовнушением: «Если воду не найдем, то и черт с ней, найдем ее завтра. Не найдем завтра ...его мать – найдем через неделю! Ничо, прорвемся!..». Поэтому уныния в иссохших умах не наблюдалось, а наблюдалась бодрость и даже порывы все же спеть и даже сплясать чего-нибудь.
Жара знаете ли....
Идя уже назад, вдруг обнаружили, что идем опять на Восток, а не на Запад, куда нам нужно.
Оппа!
Заблудились!
Мне тут же представилась во всех красках наша ночевка с Михалычем в холодных горах, и чем все это может для нас закончиться (два заиндевевших призрака годами пугающие прохожих).
Пришлось в панике чуть ли не бегом возвращаться и искать уже впотьмах развилку, с которой мы свернули не туда.
Во время поисков старый гном сильно подвернул и видимо растянул левую ногу, и она долго давала о себе знать, до самого Харьковдура.
Для Чипса самым ярким, во всех смыслах, моментом нашего похода за водой, была встреча со светлячком.
Сидело это чудо на старом пне у дороги и сияло, сияло, сияло вовсю (светлячок, естественно).
Чипс просто оторопел, он таких больших никогда еще не видел.
Мне стоило больших усилий убедить Чипса, что животному хорошо именно здесь, на пеньке, а не в чипсовой грязной ладошке.
И мы, помахав светлячку на прощанье, потопали дальше.
И в итоге, когда мы дохромываем до нашей палаточки, предвкушая, что нас там ожидает и стол, и дом, горячая пища и залитая слезами любви мать Тереза, готовая утешить и полечить, нас ожидает жестокая Большая Дуля.
Облом-с, господа, как пробормотал мудрый Чипс!
Никаких благ нет и в помине, все вещи, спальники и продукты валяются по всей стоянке, а уже выпала роса и все уже отсыревшее и продолжающее отсыревать; стоит только палатка, горит костер и возле него сидит, и зачем-то уже 2-й час кипятит воду наш поручик с безумием в мохнатых бездонных очах!
Можно представить, что там, в котлах осталось после этого кипячения...
Я был настолько утомлен и изумлен этим безобразием, что ничего не сказал (да простит меня Никитос) грубого сразу, только несколько вопросительных бульканий вырвалось, типа – а чо такое вааще?
Скрипнув зубами, и поминая про себя невинную Никитину родню, стал быстро оборудовать палатку, прятать и паковать вещи, Олег помогал, Ники молча, виновато и быстро готовил.
Когда поели и разделили последний чай (по полкружки), Ники робко предложил завтра рано утром, в качестве пробежки, пройтись до другого родника, который, согласно карте(!) должен (о-о!) быть у нас по дороге.
Это типа наказание он себе придумал.
Искупление кровью, так сказать…
Ну что ж, вещь хорошая.
Наказание.
И идея неплохая.
В смысле воды.
А то у нас, ее совсем не осталось, по ложке супа на завтрак и все.
Спали, как убитые, но всем снилось что-то журчащее.
Посему Чипса выволакивал побрызгать раза два, чтоб не уплыл.
(дали будэ)