Флористика (не правленое)
Решил просто выложить по мере написания. Просто так. И в надежде на качественную критику естественно. ))
1
Меня долго убеждали, что если уж людей и сравнивать с чем-то, то только с цветами.
– Я столько цветов и не знаю, – отнекивался я.
– Да точно тебе говорим! – возмущались моему упорству родственники, соседи, друзья.
И каждый при этом норовил сущностью своей цветочной блеснуть: то глазками своими васильковыми, то бутонами губ, то пестротой хризантем. То еще какой-то хренью, которую я из-за свой ботанической безграмотности не распознавал, но сами «цветочки» упорно выпячивали. И ясно же: мимикрия все это. Ну откуда в наших условиях весь этот цветник? Экономический климат у нас почти арктический, в политике северные ветра преобладают, и вообще. Мода виновата? У ведь нас как все? Кто-то ляпнет «я – роза», кто-то подхватит, начнутся споры, решения, консенсусы и, глянь, – уже на головах граждан лепестки выросли, а в мозгах пчелы гудят. Особенно это заметно после выборов стало. Или сезон у цветов какой начался, или просто время пришло, но ко мне даже мой друг Артем пришел как-то в гости с исключительно ботанических вопросом.
– Во мне умер мальчик-ромашка, – заявил он.
Если вы Артема не видели, то представьте этот двухметровый, волосатый, колючий в общении кактус в потертой кожанке, последний год плавно дрейфующий из черно-белого гота к черно-розовому эмо.
– Чего это? – поинтересовался, разливая пиво.
– Мальчик-ромашка, – начал объяснять Артем, – это…
– Да понятно, понятно, – прервал его я, в ужасе представив, что может скрываться под этим определением, – что значит умер? Откуда такие выводы?
Артем шумно вздыхал, брал в обе руки литровую кружку пива, делал глоток и заявлял проникновенно:
– Я почувствовал…
После этого следовало многозначительное молчание и еще один глоток.
– И? – намекнул на продолжение я и делаю свой первый глоток пива.
– Тут такое дело, – начал Артем. Как и у каждого кактуса, потерявшего в своей душе ромашку, голос у него дрожал от обиды на весь мир, – Меня бросила Алена. Вот так просто взяла и бросила.
У меня привычно лепестки дыбом встали. Не оттого что его бросили. Поражало то, что сам Артем все еще удивлялся тому факту: «Алена его бросает». Регулярно удивлялся, никакой рефлекс не вырабатывался.
– Подожди, а что она сделала, дай бог памяти, месяца три назад? – спрашиваю я ошарашено.
– Ну, тогда она еще не совсем бросила. Это было предупреждение. А сейчас уже точно, сейчас уже – все.
Мне оставалось только запить эту новость пивом. На моей памяти Алена, которая предпочитала представляться Лилией, постоянно и перманентно прибывала в состоянии расставания и занята окончательным решением вопроса «быть или не быть» вместе. Мужчины менялись, антураж ветшал, а процесс этот не останавливался ни на минуту, иногда только раздваивался, петлял, пока, наконец, милый парень Артем и Алена-Лилия не повстречали друг друга. Как показал опыт дальнейшей жизни, соединением их стебельков руководила сама судьба и единственное, что желал Артем – чтобы его бросили. Часто, красиво, с соплями, громкими фразами и вескими основаниями. Слив два эти устремления в единый порыв, им удалось создать неповторимый и нерушимый почти брачный союз.
– Все уже решено окончательно. Возврата не будет, – продолжил жаловаться Артем, – мы даже стерли телефоны друг друга из памяти мобильных телефонов.
– Вот же надо так! – восклицаю притворно я. – А у меня как раз случайно Аленкин телефон удалился из контактов, хотел у тебя спросить. Ну ничего, – махнул рукой, – попрошу у кого-то.
–– Да чего просить? Записывай. Восемь ноль шестьдесят семь триста двадцать пятнадцать десять, – продиктовал он.
– Ой, спасибо! Ой, выручил, – прикалывался я.
А Артем продолжает ныть.
– И теперь я чувствую, что гигантская часть моей души откололась, умер мой мальчик-ромашка, то светлое что еще оставалось во мне, - следовал громкий вздох.
Вообще-то, я никогда не вмешивался в перипетии метаний и духовных порывах той самой осиротевшей артеменной души, но тут не выдержал и ляпнул.
– И что ты так и оставишь эту смерть без последствий? – спросил я, осушил кружку и встал.
– А? Что? – отозвался Артем.
– А помянуть? – продолжаю я.
– Так, собственно, – говорит он, глядя на полупустую кружку перед ним.
– И все? – поражаюсь я. – Единственно светлое, навсегда покинувшее тебя удостаивается только литром пива? И не стыдно?
– Точно, – согласился со мной он, мужественно тремя глотками допивает почти пол-литра пива и встает. – Куда?
– Куда, куда? К цыганам! – восклицаю я.
К цыганам мы конечно не поехали. С одной стороны у цыган скучно, цветов нет, сплошные шишки, с другой наркотиков мы боялись. Особенно, после того как одна наша знакомая роза буквально за несколько лет превратилась в овощ. Отправились мы в гербарий. Кладбища в нашем городе очень удобны для посетителей: общественный транспорт, арочные ворота, длинные скамейки, белые домики туалетов, раскидистые деревья, атмосфера тихая, спокойная, я бы даже сказал умиротворенная, драк почти не бывает, место культурное, и яркие цветы на могилах. Да и что более располагает к поминкам мальчика-ромашки как ни это замечательное место? Пить вермут, поминая ромашку, мы отправились на второе католическое. Где присесть искали долго, пока наконец не увидели чудовищный розовый куст, с белыми розами, прикрывающий строгий памятник с красной звездой.
– Здесь, – говорю я, показывая на скамейку под кустом.
Из бумажного пакета достаем две литровые бутылки вермута, четыре жестяных банки оливок и аромолампу, в которую предусмотрительно налили масло шиповника. Зажигаем и его запах моментально смешивается с тонким запахом идущим от куста. Садимся, пьем.
– Как ты думаешь, – спрашивает меня Артем. – Почему цветы на могилах вырастают именно такие, какие вырастают? Вон этот, ну пирамидальный такой, памятник, почему там все в васильках?
– Отметаем самый простой вывод: родственники посадили, и экстраполируем, - говорю я.
– Ага, – согласился Артем.
– Значит, остается не самый банальный и потому правильный вывод. Люди как цветы.
– Я ромашкой раньше был, – кивнул мой друг, вздыхая.
– Вот и лезет из могил наружу сущность покойников. Кто василек, кто конопля… – заявляю.
Вермут на кладбище пьется хорошо. Видимо есть что-то располагающее. Да еще аромат о
– Кстати, – говорю, – вермут это же по сути тоже вино, только с цветами. Как готовят вермут? Между прочим, в переводе полынное вино означает. Типа горечь поэтому. А не от спирта как мы думаем. Хотя кто сейчас знает. Смысл в том, что в вино добавляют эфирные масла. Кровь цветов, как сказал бы поэт.
– Да… Не знал… – удивился Артем.
Некоторое время мы мудро молчали, наблюдая за другими посетителями. Эти цветы, которые не навсегда в гербарий, а только полюбоваться на других, вянуть и не думали. И почтение перед уже экспонатами какая-то лицемерная: если думают не видит никто с шествуют с бесстыдством, в вразвалочку, разглядывая памятники, а как только понимают что на них кто-то смотрит, сразу шаг ломают, благочинно шествуют, голову преклоняют в скорби. Мы с Артемом проще ко всему этому относимся. Не мусорим особо. Разве косточки от оливок аккуратно бросаем.
– А почему же тогда на могиле не одни какие-то цветы, а разные, – спрашивает мой друг.
Я сначала хотел было отшутиться. Уже и рот раскрыл, но меня осенило.
– Неужели ты думаешь, что столь сложное существо как человек разумный может быть внутри только один цветок?
Он пожимает плечами.
– Да конечно не может. Вот внутри каждого из нас целый букет цветов. Какой-то из них может преобладать, но то что их как минимум несколько – не обсуждается. Вот ты тут рыдаешь, что в тебе умер мальчик-ромашка. Так это все глупости, это все мелочи. В тебе еще море других цветов.
– Слушай! – у Артема глаза загорелись, – а как узнать какие еще. Про ромашку это мне Лилия рассказала. Но раз есть и другие, как их понять-то.
– А тут, – говорю я важно, ткнув пальцем в небо, – тут нам может помочь только наука.
– Какая?
– Флористика.