"...Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, красивы, романтичны". Был май. Благоухала черемуха и уже отцветала сирень, жужжали в ночной темноте в своем одиноком полете жуки, с трудом просыхали лужи, налитые на асфальт прохладными первыми ливнями.
В сумерках теплой майской ночи мы, восторженные и громогласные от хмеля, возвращались домой из гостей. Он зачем-то подпрыгнул, - по плечи, как в тучу, юркнув в листву над собой. А когда опустился снова на землю, протянул мне из своих рук отломанную ветку. Я поднесла ее к лицу, вдохнула аромат молодых, едва распустившихся листьев. «Спасибо. Но зачем?» - спросила я его.- «Вот... Захотелось тебе что-нибудь преподнести».
Дома сперва я поставила эту ветку в стакан. Но потом засушила ее, разместив аккуратно между широкими нестандартного формата страницами книги. Кто мог подумать, что через много лет именно этот его подарок, так неожиданно сделанный мне, станет спасением нашей семьи…
Подросла наша дочь уже стала ходить в средние классы школы. Все чаще по телефону ее начали спрашивать мальчики, а сама она сделалась страшной воображалой и врединой. Взяла моду поучать родителей, категорично высказываться обо всем, и отвергать, хотя очень любила раньше, неожиданные, безо всякой причины, ласки. Наверно, любой ребенок, взрослея, все более отдаляется от родителей. И если в семье в это время не подрастает другой, которого можно сколько угодно гладить по голове, жалеть, защищать от собак, водить в театры и цирк, - увы вам, товарищи взрослые. Ибо переживание одиночества – (словно вас вдруг посредине пути оставили сторожить чемодан ненужных вещей), - очень тяжелое и депрессивное. А если, вдобавок к этому, все меньше времени дома проводит муж…
Нет, он всегда был очень предупредительным и корректным. Позвонит, объявит, что едет домой – и в урочное время откроет своим ключом дверь. Нужно зайти в магазин, значит, его дорога домой займет на 15-20 минут больше времени. В этом смысле, конечно же, не изменилось совсем ничего. Только к покупке банальных хлеба и молока по дороге домой с работы прибавились, например, посещения автосервиса, вечера встреч выпускников-одноклассников, а то и вообще членство в жюри на вечеринке хот-догов в каком-нибудь клубе любителей фаст-фуда.
Сомнений в том, что он бывает именно там, куда, как он мне говорит, он пошел, - у меня не было никаких: ведь с вечеринки хот-догов домой непременно бывал принесен какой-нибудь этакий бутерброд с сосиской, а по возвращении из автосервиса от него неминуемо пахло бензином или тосолом. Но подозрения тяжелым комом все же ложились на душу, и чем дальше, тем от этого становилось больнее. Что делать с моими тяжелыми мыслями, я не знала. На лжи мой супруг никогда пойман не был, а напрасно обидеть беспочвенными подозрениями я боялась. Поэтому я молчала, бесконечно откладывая неминуемый разговор.
Однажды субботним днем, когда я стирала с книг пыль, взгромоздившись на самую высь стремянки, он позвонил. Дочь глянула на меня исподлобья, затем – на свои уже обутые в сапоги ноги, - и, вздохнув, прошагала в комнату за моим мобильным телефоном. На последнем звонке, когда за дочкой уже успела захлопнуться дверь, я нажала на кнопку приема. «Привет, это я». – «Где ты? Снова задержишься?» – «Нет, я сегодня… Я не приду. Совсем».
Я не знала, что ему говорить, потому промолчала опять. Он не отключался. Он ждал. Будто хотел убедиться, что я все правильно поняла. Но я молчала, а он бесконечно «алёкал» в трубку, выкликая мою реакцию, вытягивая из меня мой натянутый нерв. Как будто и так за все время этой вялотекущей неясности не довольно измучил меня.
Я повернулась, чтобы спуститься и сесть – сил больше не было так стоять. Но ноги предательски подкосились. В попытке хоть как-нибудь удержать равновесие, я ухватилась за книгу. Та, кувырнувшись на полке, спасти меня не смогла, и через мгновение уже падала вместе со мной, со стремянкой, с мобильником, на пол.
…Разлепив глаза, я обнаружила себя на кровати. На голове был большой холодный пузырь, наполненный ледяной водой. Рядом – он. С перепуганным выражением лица он время от времени прикладывал к моему лбу салфетку и вытирал стылую влагу.
Когда врачи «Скорой» ушли, я, помолчав, все же спросила его, нужно ли ему что-нибудь из вещей на первое время. Он не ответил. Закурил было, но потом, посмотрев на меня, выкинул только что подожженную сигарету и опустился рядом со мной на кровать.
«Знаешь, когда я влетел в квартиру, первое что я увидел, это - ее». - Он показал мне когда-то засушенную мною ветку. Когда я летела вниз со стремянки, она выпала из той самой книги, что не сумела стать для меня спасительной соломинкой. – И понял, что я никуда не могу уйти от тебя: ненадолго, до завтрашнего утра, или – он не мог даже выговорить это слово – …насовсем».
Больше на эту тему мы никогда с ним не говорили. Я ушиблась несложно, через некоторое время уже смогла встать с постели. Он по-прежнему где только не пропадал после работы перед приходом домой. Однако всегда, когда бы не позвонил и не сказал, что выходит – приезжал в урочное время. Он пунктуальный.
Эту ветку я, чтобы мне только видно было одной, поставила в спальне рядом с иконой Божией матери. С тех пор я смотрю на нее, и думаю: это ведь я. Не жена, ни вдова; не живая, ни мертвая; не счастливая, ни несчастная. Не замужняя, ни безмужняя. Но неизменно являющая всем свой образ, пусть и в засушенном виде.
Что ж, такова была его воля. Его подарок, случайно сделанный мне в этом круге нашей земной жизни.