1.
Что общего у философии и литературы? И то, и другое - и философия, и литература как вид искусства – необязательно и по сути своей бесполезно. Тем не менее это Олимп, ледяные вершины человеческой жизни. Бесполезно и прекрасно – как окрас крыльев бабочек, мимикрия, «…которая не объяснима борьбой за жизнь (грубой спешкой чернорабочих сил эволюции), излишне изысканна для обмана случайных врагов… и словно придумана забавником-живописцем как раз ради умных глаз человека…», как писал Владимир Набоков.
Философия и искусство – бесполезны, антиутилитарны – это человеческая жизнь в высшей своей ипостаси, выход за пределы представлений о целесообразности и полезности.
Творчество – необязательно и бесполезно (если не считать творением естественное размножение).
Бесполезность человеческой жизни являет себя в феномене смерти.
Искусство и философия являются некими ипостасями осмысления-осознания-переживания смерти как цели жизни. (Смерть есть главный аргумент в пользу тезиса о бесполезности человеческой жизни –бесполезности, но не бесцельности, ибо смерть и есть цель жизни.)
«Забавная штука жизнь, таинственная, с безжалостной логикой преследующая ничтожные цели. Самое большее, что может получить от неё человек, это познание себя самого, которое приходит слишком поздно и приносит вечные сожаления,» - писал Джозеф Конрад. Что только не придумывали для оправдания человеческой жизни –пользу, смысл. Эти два понятия по сути тождественны в сознании представителя западной цивилизации. Вся нищета этих двух понятий проявляется в том, что они совершенно неприменимы к высшим аспектам человеческой жизнедеятельности – к философии и искусству. Согласно парадигме западной цивилизации, всё нуждается в оправдании, и в контексте иудео-христианства для всего существует оправдание – в том числе и для человеческой жизни. Оправдания не существует лишь для красоты и преступления.
Переживание смерти – этим заняты философ, художник и преступник. (Есть, правда, ещё безумец – но его можно рассматривать как разновидность преступника. Безумие как преступление против конвенциональности современной цивилизации.)
Это их судьба. Различие между представителями этих трёх мироощущений очевидно. Несколько менее очевидно их сходство, то, что эти трое являются родными братьями, – ведь в сознании каждого из них присутствует нечто очень важное, что присуще и двум другим.
2.
«Нужно только уметь расслышать в любой музыке мотив, не выразимый никакими нотами, но созданный для всех нас, - мотив Смерти.»
Луи-Фердинан Селин, «Путешествие на край ночи»
Философствование, как известно, не является жизненно необходимой функцией организма человека (по крайней мере, современного человека). Задача философии – не в максимально возможной продолжительности пребывания человечества на Земле. (Как пишет один весьма занимательный и необычайно косноязычный автор – доктор технических наук профессор Борис Владимирович Прыкин в одной своей книге: он на полном серьёзе пишет, что цель человечества есть максимально возможная продолжительность пребывания человечества на Земле. Как говорится, живите долго и нудно.)
Философия как высший – наряду с искусством - аспект человеческой жизнедеятельности, очевидно, не является ни полезной, ни необходимой: развитие современной западной цивилизации может продолжаться и благополучно продолжается без постоянного принятия во внимание философии и искусства. Ибо то, на чём возводится Открытое Общество, имеет непосредственное отношение к моральным нормам иудео-христианской цивилизации, но никак не к философии и не к искусству. Общества, которые основывались на философии и искусстве, на постоянном принятии во внимание смерти и красоты, были отнюдь не открытыми.
Дело в том, что современная цивилизация – западная иудео-христианская цивилизация – базируется на этическом способе познания. Добро, безусловно, всегда побеждает зло – ибо кто победил, тот и добрый: победитель непременно объявляет себя гуманнейшей из двух конфликтовавших сторон. (И поспорить с этим очень непросто – кто же станет спорить с победителем?) Именно поэтому история человечества являет собой победоносную войну добра со злом. Победители диктуют способ познания. На данный момент победителем является западный мир, чей способ познания фундируется исключительно на этике – гуманизме и либерализме. Это не значит, что других способов познания не существует. Просто они принадлежат проигравшей – на данный момент – стороне.
Либерально-гуманистическое мировоззрение, целью которого является построение Открытого Общества, является одной из самых искусственных и – вопреки своему названию – закрытых систем за всю историю человечества. Это мировоззрение имеет своей основой индивид. Основной идеей либерально-гуманистического мировоззрения является обеспечение индивиду максимально возможной свободы. Еrgo, следует построить общество, в котором права и свободы индивида будут максимальными. Но последовательное выполнение этого требования означало бы, что мир людей будет являть собой войну всех против всех –ибо каждый индивид будет осуществлять свою максимально возможную свободу, естественно, за счёт других индивидов. Каждый являл бы собой штирнеровского Единственного (для самого себя). Каждый походил бы на необыкновенно ярких героев-насильников из произведений маркиза де Сада. «Настоящий учёный тратит в среднем лет двадцать на крупное открытие, которое доказывает, что безумие одних не составляет ещё счастья других и что каждому в этом мире обязательно мешает присутствие ближнего.» Но потому как гуманисты были неспособны оценить по достоинству красоту состояния Bellum omnia contra omnes (Войны всеx против всеx), агрессия была объявлена злом. Так как гуманисты не могли допустить проявления агрессии, была создана одна из самых неестественных систем – либерализм (совершенно не заслуживший этого названия, ибо к подлинной свободе он не имеет никакого отношения), базирующийся на иудео-христианской этической системе. «…Он (буржуа)… видит свою свободу не в своеобразии собственного характера, а во всеобщей морали,» -писал замечательный немецкий мыслитель и воин Эрнст Юнгер.
* * * * *
«…У смерти вкус горький, ибо она это рождение, это трепет и страх перед ужасающей новизной.»
Герман Гессе, «Демиан»
Открытое Общество является открытым только для одной стороны бытия – той, которая контролируется либерально-гуманистической моралью. «…Это всё доброе, благородное, отеческое, прекрасное, также высокое, сентиментальное.» Так как гуманистическая мораль не в состоянии контролировать смерть, то перед смертью Открытое Общество свои двери закрывает. (Ужас, который прогрессивное человечество испытывает перед разрывом замкнутой системы, которая так долго создавалось на основе Общественного Договора. Horror from outer space. Ужас извне. Отсюда и маниакальный лейтмотив вторжения космических пришельцев в сознании многих наших современников. Человечество почему-то убеждено в том, что в случае если оно не одиноко в космосе, наши потенциальные соседи непременно ещё более агрессивны и злобны, чем само человечество. (Возможно, потому, что уже слишком многие земляне приобрели паи в ООО «Жертва».) Культивируется страх перед отсутствием границ, перед безграничностью, страх перед пространством. Поэтому прогрессивное человечество так держится за свою замкнутую систему, так сопротивляется открытию границ – перед смертью, перед космосом, перед бытием, принимая лишь одну сторону бытия и отвергая другую. «…Мы обнаружим чудовищные сферы действительности и поймём, сколь ничтожно в них наше место,» - писал Говард Лавкрафт. И мы этого страшимся – потому что привыкли придавать себе гипертрофированное значение. Пора осознать, что ни разумное, ни доброе не имеет к реальности никакого отношения. Разве что вечное.)
Почему же смерть не является желанной гостьей на празднике жизни Открытого Общества? – Да потому, что смерть – агрессор, совершенно негуманный агрессор, абсолютный агрессор, для которого ничего не значат вердикты Нюрнбергского трибунала, главный террорист, против которого не проведёшь контр-террористической операции. «Это всё просто отводится дьяволу, и вся эта половина утаивается и замалчивается.»
Смерть олицетворяет собой естественную агрессию бытия; демонстрирует, что бытие невозможно свести к пребыванию в герметично закрытой теплице под названием Открытое Общество; демонстрирует, что бытие не подчиняется либерально-гуманистическому моральному кодексу. Собственно, смерть олицетворяет зло в рамках либерально-гуманистической парадигмы, ориентирующейся на выполнение завета «плодитесь и размножайтесь», ибо смерть – высшее проявление агрессии, её логичное завершение. (Эрих Фромм – классический пример либерал-гуманистического – со скидкой на фрейдизм -восприятия феномена смерти. Его работы так и пестрят словом «некрофилия»; последняя, по его мнению, является концентрацией всего самого опасного для человечества на земле. В чём мы с ним полностью согласны. Смерть, как и любовь к смерти, действительно совершенно бесчеловечна и негуманна. Дело в том, что Фромм уверен в том, что бесчеловечность будет причиной чего-то вроде конца света – на фрейдистский манер. На самом же деле, очевидно, некрофилия (в смысле, который вкладывает в это слово Фромм) может послужить лишь причиной конца мира людей. Гуманисты почему-то забывают, что мир людей, к счастью, не является единственным и наилучшим из миров – во всяком случае, на этой планете. Не думаю, что братья наши меньшие и прочие соседи человечества по лестничной клетке – растения и насекомые – будут сильно огорчены торжеством танатофилии в мире людей и – как непреложным следствием – исчезновением человечества с лица Земли. Наоборот, многие из них наверняка вздохнут с облегчением.) «…Прекращение… существования… не есть зло, так же как жизнь не есть благо,» - писал маркиз де Сад.
Существует так называемая терминальная, или паллиативная, медицина. Очень странная сфера, где мы ускользаем от одержимости других врачебных зон - починить человеко-механизм во что бы то ни стало. Терминальная медицина не лечит. В ней есть что-то философское. Ибо философия это не лекарство от бессмысленности человеческого существования. Это её переживание. Новые исследования Библии убедительно доказывают, что первоначальный текст Книги Иова обрывался на пике трагедии, а наивно морализаторский конец левиты дописали намного позже, ужаснувшись жестокой природе этого самого архаического фрагмента "Ветхого Завета".
«Сейчас повсюду устраивают спортивные состязания. […] Людям надо показывать вовсе не это. А знаешь что? Смертную казнь, вот что. И почему только у нас не устраивают публичные экзекуции… […] Публичную казнь человечество отменило якобы для того, чтобы не ожесточать людские сердца. Чушь собачья! Знаешь, какие благостные, оживлённые лица были у тех, кто убирал трупы после бомбёжек?»
* * * * *
«…Все стихийные силы изгоняются в царство заблуждений, снов или намеренно злой воли… Решающим является здесь упрёк в глупости и аморальности, а поскольку общество определяется двумя высшими понятиями разума и морали, этот упрёк становится средством, благодаря которому противник изгоняется из общественного, а, значит, и из общечеловеческого пространства и, тем самым, из пространства закона.»
Эрнст Юнгер, «Рабочий»
Общество с ограниченной ответственностью «Жертва» - полное название Открытого Общества. (Очень показательны в этом отношении два события двуxлетней давности - проведение в России Дня солидарности с жертвами терактов и открытие в Киеве памятника жертвам терактов. Если мы с такой готовностью солидаризируемся с жертвами, вплоть до полного отождествления – значит, верной дорогой идём, товарищи, – прямиком в ООО «Жертва» - то бишь в Открытое Общество.)
Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – концлагерь Треблинка. Как, впрочем, и ваш – знаете вы об этом или нет. «Мы с вами, матушка, живём в мире, созданном маркизом де Садом!» - произносит героиня одной пьесы Юкио Мисима.
А посему наш девиз – Лучше быть жертвой! «…Он [буржуа] отклоняет и высшее обоснование войны – нападение, поскольку вполне сознаёт, что оно ему не по силам; и когда он, пусть даже из очевиднейшего самокорыстия, призывает на помощь солдата или наряжается солдатом сам, он никогда не отказывается присягнуть в том, что делается это ради защиты, а по возможности даже ради защиты всего человечества.»
«Общество защиты от героев – возникает впервые как концепция Общественного Договора в Новое время, находит своё воплощение в странах победившей демократии, в Лиге наций и ООН; наиболее адекватно воплощено в Открытом Обществе.» К сожалению этого, очевидно, никогда не будет написано ни в одном энциклопедическом словаре.
«…Подлинного деятеля и зачинателя, который только и распахнул для него врата господства, он [буржуа] уничтожает сразу же после того, как тот исполнил свою задачу.» Фернандо и Исабель Испанские могли отправить своих героев-идальго завоёвывать Америку. А куда прикажете услать современных героев? «В нас, -писал Л.Ф. Селин в своём романе "Путешествие на край ночи", -смолкает музыка, под которую плясала жизнь… Молодость ушла умирать на край света, в безмолвие правды. Куда, спрашивается, идти, когда в тебе уже нет достаточного заряда безумия? Правда это нескончаемая агония. Правда в этом мире – смерть. Выбирай: умереть или врать.» Герой по природе – агрессор, пассионарий, и заповедь «Не убий, а посему –потребляй» он чтит не более, чем надпись No Smoking в вагоне для некурящих. А Майкл Мур удивляется, почему в США – крупнейшей стране-экспортёре концепции Открытого Общества за год происходит более одиннадцати тысяч убийств, а в Канаде – всего две сотни. (Вполне возможно, что если бы Джордж Сорос со своим Институтом Открытого Общества перебрался в Канаду, количество убийств в этой стране резко возросло бы.) Да потому что чужими чувствуют себя пассионарии на празднике жизни Открытого Общества, празднике, который по сути никогда подлинным праздником не был. И выражают это, как умеют. В салуне в городке сереброискателей на самом что ни на есть Диком Западе на стене как раз над стулом тапёра висела табличка, гласящая: «Пожалуйста, не стреляйте в тапёра! Он играет, как умеет!» Оскар Уайльд, посетивший этот городок в ходе своего турне по США, заметил, что он полностью одобряет тех, к кому была обращена эта надпись. Потому что просто играть, как умеешь, недостаточно для того, чтобы в тебя не стреляли.
Что касается праздника, то это ещё одно преступление. Ведь праздник – манифестация безумия. Праздник изначально являл собой неразумную необоснованную растрату, жертвоприношение излишков. В современных праздниках всё, что осталось от былых жертвоприношений, это обильные возлияния и поедание большого количества съестных припасов за праздничным столом (того гляди – и это запретят). В огонь их уже не бросают. Это признано неразумным. Военнопленные находятся под защитой Женевской конвенции, о братьях наших меньших заботятся общества защиты животных. Все защищены от подлинного праздника в Открытом Обществе. Праздник в странах западной цивилизации всё больше вырождается в зрелище – непосредственно участвуют (или делают вид, что участвуют) в таком «празднике» очень немногие, а все остальные наблюдают – причём даже не из зрительного зала, а зачастую по телевизору. Так безопаснее. (Немногие уцелевшие подлинные праздники в Европе имеют место в Испании – один –настоящий опасный и кровавый праздник пассионариев, с бегом быков по улицам и корридой в качестве гвоздя программы, весьма реалистично описан Хемингуэем. В ходе другого праздника, праздника неразумной траты, уничтожается огромное количество помидоров в ходе томатного сражения, в ходе которого участники забрасывают друг друга помидорами, как снежками.)
На самом деле, власть Системы строится на совершенной фикции, на вульгарном обмане. Она берет за основу маленькую человеческую слабость - неготовность умереть "здесь и сейчас" - и раздувает ее до гигантских пропорций. "Для того чтобы... целое не распалось и дух не улетучился, правительство должно время от времени потрясать [гражданское общество] с помощью войн, нарушать этим и расстраивать наладившийся порядок и право независимости, индивидам же, которые отрываются от целого и неуклонно стремятся к неприкосновенности гарантированного бытия и личной безопасности, надо дать почувствовать в указанной работе, возложенной на них, их господина – смерть," - писал Гегель.
* * * * *
Таким образом, в преподавании философии важно акцентировать смерть и красоту. Дабы сделать идею о необходимости постоянного размышления над важностью красоты более понятной для учащихся, можно задействовать и другой – наряду с философией – высший аспект человеческой жизнедеятельности – искусство и, в частности, -художественную литературу. «Повесть о настоящем сверхчеловеке» -нужное, своевременное, но, к сожалению, пока что никем не написанное художественное литературное произведение воспитательного характера.
"Я был на волосок от последней возможности произнести над собой приговор, и со стыдом обнаружил, что, быть может, мне нечего будет сказать," -писал в своей повести "Серце тьмы" Джозеф Конрад. Вот чем, в сущности, является литература –попыткой произнести над собой приговор, написать эпитафию для самого себя. Порой обнаруживается, что сказать нечего. Для этого и придумана литература: некоторые вовремя осознают, что рано или поздно это сделать придётся, и пишут себе приговор или эпитафию заблаговременно. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» То, что делают эти люди, называют литературой, а этих людей – литераторами.
Литература также имеет непосредственное отношение к смерти и красоте. Особенные, более интимные отношения со смертью у авторов, не получивших признания публики при жизни и – более того – умерших под несмолкаемые проклятия современников. Когда кого-то проклинают с такой страстью, невольно осознаёшь, что этот человек что-то такое узнал о человеческой природе, нечто, что людям знать о себе очень неприятно, чего предпочитают не знать, а если узнали, то не обращать на это внимания. А он, мерзавец, имеет наглость постоянно нас в это тыкать носом. Нет, Нобелевской премии ему не видать. Как и благодарности потомков. Нобелевские премии раздают гуманистам, то есть тем, кто сидят у смертного одра человечества, держат его (человечество) за руку, мужественно глядят своими гуманными глазами в его глаза и совсем не мужественно лгут, что всё будет хорошо. А пульс на руке уже едва прощупывается. Так что невольно делаешь вывод, что проклятия современников ныне лучший памятник нерукотворный. Если проклинают, значит, мешаю; мешаю – следовательно, существую. Лауреаты же Нобелевской премии существуют в гораздо меньшей степени – не столь интенсивно. (Удивительно, как это Герману Гессе удалось отхватить Нобелевскую премию, Гессе, одному из самых бесчеловечных (или сверхчеловечных) писателей за всю историю европейской литературы. Видно, по недосмотру дали – решили, что у степного волка уже все зубы повыпадали – можно и премировать. А у Селина зубы так и не выпали – вот и остался без премии. Очень многозначительным представляется в этом смысле отказ Сартра от премии: неважно, как он сам аргументировал свой поступок; суть его поступка, вероятно, заключалась в том, что он, на протяжении всего своего пути философа считавший, что посильно ставит палки в колёса Системы и портит кровь её агентам, осознал, что Система его всерьёз не воспринимает. Какая насмешка! -Признан неопасным и беззубым. Эта премия, наверное, была для него, как некая чёрная метка навыворот: Система не приговорила его к смертной казни – напротив, она дала ему, так сказать, путёвку в жизнь, патент на бессмертие - в смысле бессмертия как пресловутой памяти и благодарности потомков (гуманисты иначе бессмертие и помыслить не могут). А именно от такой «жизни» и такого «бессмертия» Сартр отбивался из последних сил. – Хотя на самом деле для противника Системы это самое настоящее свидетельство о смерти (есть медицинский формуляр «Мёртв По Прибытию», а тут – «Мёртв По Премированию»): «С радостью извещаем Вас, что Вы благополучно скончались. Похороны состоятся такого-то числа. Просьба быть в смокинге и улыбаться». Сартр признать себя мёртвым и здоровым отказался.)
* * * * *
«…Истина превыше всего, не следует страшиться говорить правду, как бы ни была она неприглядна, даже если человечество содрогнётся от ужаса, когда его взору предстанет сокровенный, непостижимый промысел Природы. Мы же с вами философы, друзья мои, поэтому молчать не имеем права.»
Маркиз де Сад
Для адекватного преподавания философии совершенно необходимым представляется уделять большее внимание различным эстетическим доктринам – в противовес этическим, ибо этике, на наш взгляд, уделяется преувеличенное внимание. Audiatur et altera pars. Слово предоставляется побеждённым – и осуждённым, осуждённым судом Истории, как любят выражаться некоторые историки. (Что касается суда Вечности, то по некоторым признакам можно предположить, что его приговор будет прямо противоположным.)
«Морали нет, есть только красота» - эти слова Бориса Савинкова, чей литературный талант был по достоинству оценён Мережковским, могут служить девизом направления, имеющего своей целью создание альтернативы современному вектору развития истории. Морали как критерию истины современного иудео-христианского либерально-гуманистического мировоззрения можно противопоставить красоту. Истина этическая против истины эстетической. «Эстетическое мерило самое верное, ибо оно единственно общее и ко всем обществам, ко всем религиям, ко всем эпохам приложимое. Что полезно всем – мы не знаем и никогда не узнаем. Что у всех прекрасно… - пора бы обучиться. […] …Высшая эстетика есть в то же самое время и самая высшая социальная и политическая практика,» - писал Константин Леонтьев. Или, скорее, этический путь познания против эстетического пути познания. Путь познания буржуа против пути познания героя.
Этика, очевидно, не имеет никакого отношения к познанию и поиску истины. Ибо что есть этика? Это ограничения. Ограничения, которые способствуют функционированию человеческого общежития, но никак не познанию. Ибо целью существования человеческого общежития отнюдь не является познание. Цель его – максимально возможная продолжительность пребывания человечества на Земле. Поэтому в современной цивилизации акцентируются мораль и разум, разумность, здравый смысл – причём это делается так, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это синонимы. (Спорной представляется как разумность западной цивилизации, так и тождественность разума и морали. Либерализм, как было сказано выше, в идеале стремится к де-садовскому либертэнству, то бишь к диктату хаоса, «войне всех против всех», в результате которой, очевидно, побеждают и диктуют законы сильнейшие и безжалостнейшие - суверенные человеки, герои. Но в результате Общественного Договора, принятого в результате объединения буржуа против героев, из социальной сферы агрессия поелику возможно устраняется. Единственная сфера, в которую агрессия и хаос допускается при либерализме, это экономика. Концепция Свободного рынка, принцип laissez faire не имеют никакого отношения к здравому смыслу и его порождению – Общественному Договору, зато она обладает всеми признаками «войны всех против всех». Что же до мнимой тождественности разума и морали, то, очевидно, подлинная функция разума есть познание, но никак не морализаторство.)
Не все умрём, но все изменимся. Но в большинстве случаев – всё-таки умрём. Потому что слишком боимся меняться. Мораль не позволяет.
Познание совершенно негуманно и более того – познание антигуманно. Человечество более всего желает, чтобы его оставили в покое и позволили делать то, что ему приятнее всего – размножаться и потреблять, а искатели истины постоянно беспокоят его, высказывая ему свои догадки – порой весьма неприятные для человечества. «Мысли в мозгу у дурачка не зашевелятся, пока с ним многого – и, главное, жестокого – не сделают.»
Эстетика имеет гораздо более непосредственное отношение к познанию, нежели этика.
Мы отнюдь не берёмся утверждать вслед за замечательным русским писателем, что красота, дескать, спасёт мир. Спасение вообще не входит в число непосредственных задач философии. Непосредственная задача философии – поиск. Можно было бы сказать «поиск истины», если бы слово «истина» не было так избито. Не говоря уж о том, что, судя по поведению окружающих, люди нынче желают спастись прежде всего от истины. От истины, которая гласит, что человек смертен.
Что же касается сотериологической функции красоты, то, очевидно, таковая у неё напрочь отсутствует. Ибо, судя по многим прецедентам из мифологии и истории, красота зачастую служила причиной разнообразных катастроф. Эти катастрофы и были явлениями истины человеку – правда, люди это почти никогда не понимали и называли их бедствиями. Именно смерть является событием, которое случится с каждым, - это одна из очень немногих вещей, а, возможно, единственная вещь, внушающая чувство уверенности в будущем – уверенности в том, что рано или поздно человеческая жизнь достигнет своей цели. То есть смерти. Единственное, в чем ни один человек не способен до конца разочароваться, очевидно, является смерть, как пишет Маруся Климова. Далеко не все дороги ведут в Рим, но абсолютно все дороги ведут на кладбище – в том или ином виде.
Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам. А как насчёт дивно близкого чувства любви к своему собственному гробу? "Ах, гробы мои, гробы, Мои светлые домы..." - поют староверы, пообедав. Для того чтобы сердце обрело пищу в чувстве любви к своему собственному гробу, нужно быть подлинным поэтом. Об этом романтических стихов не напишешь. Пушкин, во всяком случае, не смог. Другое дело – Лермонтов. Подлинная русская поэзия начинается с Лермонтова, поэзия как квинтэссенция литературы. «На самом деле, Пушкина опошляет не только эта его бессмысленная любовная лирика… но еще и какое-то невероятное количество всевозможных друзей и приятелей. Вот это, думаю, тоже очень вредит поэзии Пушкина... Лермонтов был куда более одинок, одинок и приближен к смерти, и поэтому достиг в некоторых своих стихах редкой стилистической чистоты,» - пишет Маруся Климова в своей книге «Моя история русской литературы».
* * * * *
Философия есть скорее постановка вопросов, нежели поиск ответов на них. Это поиск смысла – с ударением на слове «поиск»: ибо ищущему следует учитывать возможность отсутствия смысла. Некоторые не в меру ретивые искатели смысла исходят из того, что смысл есть, что это –изначально заданное условие: смысл есть – просто его надо найти. Но на деле философия подобна поиску решения уравнения со многими неизвестными – уравнения, в условии которого указано, что решения может и не быть вовсе. «Наша жизнь – в ночи без света путешествие зимой.» Песня героев, песня воинов. Эпиграф к роману «Путешествие на край ночи» Луи-Фердинана Селина.
Следует поэтому отказаться от конвенциональности, используя категории, являющиеся «точками разрыва», разрыва конвенции, договора, условностей - такие, как красота и смерть. Философия существует лишь постольку, поскольку существует как вопрошание, вопрошание о разрывах, о невозможном. Невольно приходит в голову мысль о родстве философии и преступления. Ибо что есть преступление? – нарушение договора, расторжение, переступание пределов – отказ от принятия на веру, что нечто может быть известно изначально, до опыта.
Поэтому «Преступление и наказание» - безусловно, одно из самых философских произведений мировой литературы. Если принялся философствовать, то осознай, что право имеешь – преступить грань, разорвать конвенцию, исходить из точек разрыва – из смерти и красоты. Философия как преступление против человечества. «Во всей русской литературе нашёлся только один писатель, Н.К. Михайловский, почувствовавший в Достоевском «жестокого» человека, cторонника тёмной силы, искони считавшейся всеми враждебной,» - писал Лев Шестов. Этой силой, очевидно, является нечто, толкающее некоторых представителей рода человеческого на поиск, на познание. И эта сила, безусловно, враждебна человечеству как сообществу жертв –потенциальных или состоявшихся.
Перед каждым человеком должен рано или поздно встать этот вопрос - тварь ли я дрожащая или право имею. И то, что в наше время этот вопрос возникает далеко не у каждого представителя вида Homo Sapiens – пожалуй, одна из величайших трагедий нашего времени.
«…Каждый из нас должен определить для себя самого, что дозволено и что запретно – запретно для него. Можно никогда не делать ничего запрещённого и быть при этом большим негодяем. И точно так же наоборот… в сущности, это только вопрос любви к покою! Кто слишком любит покой, чтобы самому думать и самому быть себе судьёй, тот подчиняется без разбора любым запретам,» - пишет Гессе. Поэтому – апология преступления. Преступления – без наказания. Ибо так ли уж важно для похитителя огня истины (а истину всегда похищают) наказание - орёл, рвущий на части его печень? Узревший истину и прикоснувшийся к ней опалён её огнём – и закалён. В первую очередь закаляется разум. (Правда, порой разум начисто выжигает. И узревший истину становится безумцем (и ходячим укором своим добропорядочным современникам). – Всё лучше, чем освещать тьму с помощью банального электричества.) Так что -в первую очередь закаляется разум. А потом и все остальные органы. Что ему печень? «Может быть, мы ищем в жизни именно это, только это – нестерпимую боль, чтобы стать самими собой, перед тем как умереть,» - писал Селин. Это подобно инициации, к сожалению, практически не сохранившейся в исконном виде в странах победившего либерал-гуманизма. Представителю западной цивилизации приходится проходить «инициацию» самому – на свой страх и риск.
Преступление есть смерть – ибо преступая, на какую-то часть умираешь, становишься уже не таким, как прежде. «Не все умрёте, но все изменитесь.» Преступить придётся всем, преступником хоть раз в жизни становится каждый – когда умирает – только некоторые сделают это с готовностью, а некоторые будут упираться до самого конца. Впрочем, первое вовсе не обязательно должно противоречить второму.
3.
Целью нашей является показать, что современный путь познания, основывающийся на этике, – отнюдь не единственно возможный. Путь современной цивилизации не есть путь познания. Следует по крайней мере принимать во внимание существование альтернативы ему, даже если эта альтернатива неполиткорректна. Смерть и красота как преступления – точки соприкосновения философии и литературы, точки разрыва конвенции.
Цепляться за жизнь – единственная по-настоящему дурная привычка наших современников. Следует цепляться за смерть, как иные цепляются за жизнь. Ибо смерть это единственный шанс для человека в современном мире. Прогресс ему больше ничего не оставил.