Лешка Трошев шёл через дворы к дядьке Каллистрату. Сытые собаки побрехивали лениво, то-то у них три дня к ряду пир был. Восемь семей в Шошке резали скотину, три семьи – в Петкоя, три в Нижней Отле. Ноябрь уже был лютый, студило так, что лопались коньки над крышами. Лешка шёл к дядьке. Там уже сидели за прощальным киселем отец с матерью, бабушка и старшая сестра. Но Лешка в избу зайдет позже, Леша идет прощаться с конем. Тот, будто слышал его и уже похрапывал, тихо ржал в длинном хлеву, что на склоне к сельскому кладбищу.
… Во второй половине ноября 1568 года четырнадцать семей с Выми потянулись на зимовки Тобыся. Там ждали четыре дня запоздавшую семью из Княжпогоста, а с той семьёй пришёл и бобыль-половник из Серегово. Работник хороший – Егор Паш. Жена его с детьми утонула три года назад, когда сено сплавляли. Егор Паш один мыкался, зимогорил, в какую-то зиму на Яренск ходил, у попа работал, а теперь вот решил идти на дикие земли вместе с дальними родственниками из Ёроса.
Егор Паша понять можно. Он нищий и голодный. Куда пошли обычные крестьяне? Им-то что не сидится дома? Налоги и повинности – вот что душит. Второй сезон многим опять не заплатить «соболя с лука». Значит, сыновей заберут во солдаты. Но и рекрутство было б не страшно, если б, как раньше, брали хотя бы по одному от семьи. Но нет –сейчас могут забрать всех. А возвращаются немногие. Из Турьи солдат вернулся, так понарассказывал сколь под Казанью коми парней полегло. На стены – первыми. Под конницу бусурманскую – опять первыми. Пе-хо-та!.. Казаки потом отыграются, конечно, но сеченых-то с полей не поднять… (Только пятнадцать лет прошло со взятия Грозным града Казани. Столько же, сколько сейчас после Афганистана. По докладам уездных чиновников того времени известно, что люди прятались от царевых слуг, не хотели отдавать сыновей во солдаты, на Яренске «покупателей» того времени даже побили. Также пытались откупаться шкурками куницы, соболя и рыси).
Потянулся вымский народ на Север – подальше от сборщиков подати и от вербовщиков Грозного Царя. На Ижме-реке, на Печоре и соболя больше, и олень гуляет, и рыбы, сказывают, хоть епанчей вычерпывай.
Семьи Трошевых да Каневых, Пудовых да Журавлевых, Ешкилевых да Сокериных на лямках тащили сани, шли гуськом, детей грели в санях у распаленных вхолостую казанов. Бабы намесили пресного теста, обложили горячие стенки, да блестящие бока , больше-то и не было ( по тем временам хороший казан, как нынче джакузи или машина с кондиционером и микроклиматом). Поверх теста обложили казаны камнем. За час и тесто спечется и грейся сколь хочешь. А тесто получалось гнутое - «рожками». Эти «рожки» и сегодня в Усть-Цильме и на Ижме «вымскими рожками» зовут.
Ещё летом, до сенокоса, по большой воде ходили шошецкие мужики на Ижму, ставили первые общие избы. Чтобы сейчас, осенью, прийти не в дикое поле, а к стенам, которые могут укрыть от непогоды и помогут пережить первую зиму. А дальше строилась Ижма – каждую осень приходили семьи то с Мезени, то с Выми, бывали люди даже с Лузы и Устюга. Русские, то есть Роч… Рочевы то есть…
На Ижме сейчас, в начале 21 века, живут дальние родственники многих вымичей, которых никто уже не помнит (12-17юродные братья и сестры). А тогда, пережив зиму , весной 1569 молодой парень Леха Трошев и сереговский половник Егор Паш собирали бригады - мужик от семьи – и до середины июня валили лес. Бревна должны сохнуть. А в августе-сентябре «всем обчеством» за три-пять дней ставили избу за избой. Были бригады и обратно – на Вымь. Нет, не потому, что кто-то захотел вернуться, а потому что теперь по сытому полю можно было вести на Печору оставленную у родни скотину. ( За ухтинскими болотами, чуть выше сегодняшнего санатория «Крохаль» есть местечко, которое так и называли – Сытое поле. Может быть, с тех времен?).
Не всегда на север уходили так, как ушли эти семьи. Бывало уходили и по весне, сразу без коней и коров с небольшим скарбом, рассчитывая только на добычу в лесу и в реке. Те, кто шёл поосновательнее, везли с собой семена лука и репы, редьки и овса с ячменем. Хлеб тогда в том виде, в каком мы его едим сегодня, видели разве что в монастырях да в очень богатых семьях. Овсяный да ячменные кисели – жидкие хлеба – вот что было. Отсюда и выражения в народных сказках – «киселя хлебать» или «понес царю кисель в гостинцы». Уже упомянутые «вымские рожки» - это скорее исключение из правил.
Кстати, если вы представляете себе избы такими, какие сейчас стоят на Выми, то вы тоже ошибаетесь. Избы были маленькими и топились по-черному. Большинство изб было не больше тех, что сегодня называют «охотничьими баньками». Ведь «русская печь» появится только через 200 лет. Причем печь эта будет сначала такой, какой сегодня называют «голландку» (на самом деле – это ирония судьбы, «голландка» к Голландии не имеет никакого отношения. Она - самое что ни на есть русское изобретение, но просто появившееся в то время, когда Петр 1 тащил в Россию все иноземные прибамбасы). А печь с широкой горловиной-окном придет ещё позже – к концу восемнадцатого века. Избы и вид деревень на Выми, какими мы их видим сегодня, стали формироваться только в первой половине XIX века. А массовое строительство, настоящий «строительный бум» Вымь пережила в 1880 –1920 годах.
…А пока идет шестнадцатый век. Время быстрого расширения Империи. В 1532 году около пятидесяти вымичей «со жены и детьми» ушли с ростовским князем Ивашкой Ласткой на Цильму искать серебро и медь. Эти рудники дали то самое первое серебро, из которого были напечатаны первые русские монеты (рубленные – «рубль» от «рубить» были и раньше, но печатные монеты рождены из цилемского серебра).
Уже «смазывают лыжи» в походах с Ермаком ещё с три десятка мужиков с Выми. Это те, кто выживут и осядут в Западной Сибири, в Северном Казахстане и чьи потомки… дойдут до потом с Семеном Дежневым до Чукотки.
На Ижму же шли и шли. Вплоть до начала ХХ века. В четырнадцати верстах от села Мутный Материк, что в Усинском районе, есть село Васькино. Основали его шошецкие мужики уже незадолго до революции. Почему Васькино? Да потому, что отец был Василий Васильевич, а сыновья, понятно, тоже Васильевичи. Не мудрствуя село и стало называться Васькиным. (Об этом селе подробнее можно найти в очерках нашего земляка, турьинца – бывшего директора средней школы в селе Мутный Материк Габова А. А.).
Дети и внуки Леши Трошева, паренька из вымской Шошки женятся и выйдут замуж – расселятся по всей Печоре, от Пустозерска до предгорий Урала. Егор Паш срубит ещё не одну избу, пока не пристанет к вдовице с ребенком и не останется на берегах Пижмы. Это его внуки будут встречать первых беглых староверов из России и помогать им обживаться на северных берегах, помня трудности переселений ещё по рассказам деда и бабушки.
А на Выми ещё несколько поколений будут получать вести от родных с далеких Ижмы и Печоры, но новые войны, исходы в голодные годы и просто житейские перепетии сотрут в памяти родство. Как стирает нынешнее время даже родство тех, кто ходит по одним улицам одного нашего маленького городка Емва. И уже не здороваются даже всего лишь троюродные братья, или приезжают в деревню бабушки молодые девчонки из Усинска и не понимают вопрос: «Коди тэ?» (Ты чья?). Если даже и понимают, то не могут ответить. Как же она ответит, если предков не помнит…
Коди тэ? Ме Демид Епим Вань Савватей Зин пиис. А можно ещё круче. Девчонка из Усинска, например, могла бы ответить: «Я дочь Ивана, который сын Петра, внук Никиты, который пришел с Большой войны и сам был внуком Анфима-матроса, родившегося пятым в семье Серафимы и Федота, что пришли с Яренска в Онежье и принесли память о своих предках – Каллистрате, Авдотье, Фроле и Павле…». Но просадили мы родовую память ни за понюх табаку. Просадили за некую «общую историю», а восстанавливать придется трудно. Но восстановим. Восстановим, если захотим.