Андрей Можаев
СНЫ О ШОТЛАНДИИ
(сценарий полнометражного анимационного фильма на темы шотландских легенд, киноверсия повести)
"Будем по мере сил учить народ радости. И будем
помнить, что уроки должны звучать бодро и
воодушевлённо, должны укреплять в людях мужество...
Чистая совесть - залог мужества".
Роберт Льюис Стивенсон
На излете средних веков у самой границы Хайленда и Лоуленда, горной и равнинной Шотландии, стоял замок. Выше – одни голые молчаливые утёсы. Ниже – холмистые дебри да редкий крик зверей. В самом же замке дни напролет слышна лютневая музыка и женское пение.
В просторном светлом зале частые окна высоки и стрельчаты. Посередине – длинный стол. По двум его сторонам сидели за кройкой, шитьем и украшением нарядов несколько женщин в тёмных платьях: строгих, но богатых. Самая старшая – сухопарая и суровая на вид – пела низким голосом:
«Проснись поскорее, мой лорд, мой супруг,
Надень свой тяжелый доспех.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Обвенчана тайно от всех»…
- Да, на этих новых кроях мы получим добрый доход от всех знатных домов королевства, - оторвалась она от пения, залюбовалась своим рукоделием.
Из-за стола поднялась юная девушка, единственная среди всех – в светлом расшитом платье. На волосах цвета льна - сеточка из золотых нитей. Черты лица тонкие, стройные. Небесного свечения глаза мечтательны.
Она подошла к проёму и прижалась плечом к стене. Загляделась вниз на холмы, охваченные в это, ещё не прогретое утро, лёгкой дымкой.
«Проснитесь, проснитесь, мои сыновья,
Седлайте коней вороных.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Венчалась тайком от родных!»…
- Как тихо и пусто вокруг, - улучив мгновенье, вздохнула девушка.
- А ведь совсем недавно в этих замках было так многолюдно, - сочувственно отозвалась самая молоденькая из дам. – Они славно закрывали врагам пути в наши горы.
- Жаль, мы не жили тогда, - не сдержала грусти её собеседница.
- Это в вас юность говорит, ваша светлость, - подняла лицо от работы старшая камеристка, та, что пела. – Поживёте немного и воздадите хвалу Господу за наши мирные дни. Нет ужасной резни. Можно без страха заводить семьи, деток растить, радоваться в праздники.
- Да, - подхватила её скучный правильный тон девушка. – И воспевать не доблесть, а богатство и титулы, - и она вновь уселась, взялась за материю и иглу. – Мы теряем вольность и сердца дряхлеют. Одни предания ещё напомнят.
Вдруг за окнами послышался топот копыт. Девушка вскинула подбородок, прислушалась. Посмотрела ожидающе на дам.
Те, несколько из них, приникли к окнам…
Внизу к воротам замка трусцой, как-то валко держась в седле, подъезжал пышно наряженный молодой человек.
- Это юный лорд, ваша светлость, - весело, с приглушенными смехом, доложили женщины.
- Как всегда, - едва слышно выдохнула девушка и сосредоточенно принялась шить. А глаза будто потемнели.
В зал вошёл высокий, полноватый и добродушный молодой человек. Модной шляпой с круто загнутыми полями отвесил учтивый поклон. Поправил пояс с явно мешавшей ему шпажонкой.
- Позвольте мне, Дженет, присесть вот сюда на лавку. Я в эту жару совсем замучился трястись в седле, - и он сел напротив девушки, через стол.
- Но что заставляет вас, юный лорд, так себя не беречь? – хотя Дженет головы не подымала, в голосе всё же слышалась насмешка.
Но юный лорд считал себя солидным обстоятельным человеком и подобных интонаций не понимал:
- Вам хорошо известны, прекрасная графиня Марч, мои обстоятельства. Батюшка возложил на меня все заботы. Объезжаю наши обширные угодья. Год выдался благоприятный. Нам сулит славный урожай. Но трудно заставить коттеров спешить с уборкой. Тянут, хотят снять больше хлеба для себя. А нам надо скорей совершить сделку, пока цены не упали. И тогда я приготовлю будущей супруге достойные подарки, - и он попробовал заглянуть девушке в лицо.
Дженет вскинула голову. Брови насупились, а в глазах мелькнул гнев.
- Никак не выходит у меня этот шов! – она швырнула на стол ткань. Стремительно встала.
Поднялся следом и юноша.
- Послушайте, лорд! Вы чуть не ежедневно ведёте со мной речь об этом. Вам это не кажется навязчивым? Я объясняла: мне это совсем не интересно.
На этой отповеди юноша потупил доброе, глуповато-мягкое и закрасневшее лицо, которое и без того было румяно.
Камеристки вновь с пересмешкой зашептались. Дженет строго окинула их взглядом и, умеряя себя, добавила уже тише и возможно теплей:
- Я знаю вас. Мы росли на глазах друг у друга. Я вижу: вы становитесь рассудительны и будете заботливым хозяином и мужем. Но поймите же – другого ищет моё сердце. Я желаю сама отыскать своё счастье и добиться его. Я так чувствую.
В ответ юноша вздохнул, отдал унылый поклон и, так и не подняв головы, ушёл.
- Не слишком ли он обижен, ваша светлость? – вступилась за ушедшего старшая дама. – В нашей глухой стороне совсем нет выбора для подходящей партии.
Дженет свысока повела на неё глазом:
- Когда-то моему отцу тоже внушали подобное. Да, а почему вы больше не поете? – и вновь подошла к окну. Замерла, глядя вдаль.
Камеристка, поджавшая было губы, вынужденно повела опять:
«Беглянка несётся на белом коне,
А рыцарь – на сером за ней.
В руке его – меч, на поясе – рог,
И оба торопят коней.
Назад оглянулся и слушает он,
Что слышится в поле глухом.
Там слышится топот и ржанье коней –
Семь рыцарей скачут верхом».
- Глядите! Глядите! Всадники! – сбила вдруг Дженет пение вскриком – вдоль опушки мчалась кавалькада.
И тут молоденькая служанка, что сидела на скамеечке у самой двери и одна, не отвлекаясь, пряла, сучила нить, впервые посмотрела на свою госпожу. Посмотрела с тревогой.
А дамы вновь приникли к окнам.
- Да это батюшки вашего охота!
- Разве? А мне показалось… Нет. Из-за этой дымки ничего ясно не разглядишь, - и Дженет вновь вздохнула. И крепче уперлась тонкими пальцами в стену: - Послушайте? Почему вы никогда не расскажете мне историю нашего Кортенхэмского леса?
- Что вы, графиня! – испугались женщины, а молодая дама отвела почему-то глаза. – Это запрещено. Можем только передать всем известное: там нечисто. И горе девушке повстречать в Кортенхэмском лесу рыцаря королевы эльфов. Вы же видите – мы сами избегаем ходить туда.
- Да. Они должны быть прекрасны, раз вы так их боитесь, - и лицо Дженет приняло упрямое выражение. Она медленно двинулась от окна к окну, пристукивая кулачком по стене. Будто на прочность её проверяла.
Издалека по темным деревянным маршам лестницы, по коридору замка грохотали шаги. Это шёл хозяин, граф Марч – мужчина сильный, решительный. И густая черная борода вполне подчёркивала его пылкий нрав.
Граф одевался просто – богатство не подчинило его. Всему на свете он предпочитал удобные охотничьи пледы и шотландский берет с пёрышком.
Он стремительно вошёл из полутьмы в зал. Женщины мигом поднялись. Граф пронзительно окинул всех взглядом и обратился к Дженет:
- Дочь моя, подойди.
Та подступила и привычно склонила голову. Отец поцеловал её в темечко.
- Здравствуй, моя красавица.
- День добрый, батюшка. Удачно охотились?
- Скоро для тебя выделают шкуру великолепного оленя! Не слыхала, как он трубил, когда мы его загоняли? – и чёрные глаза графа воинственно сверкнули.
- Батюшка, возьмите меня на охоту. Мне так тут с ними тоскливо, - понизила голос Дженет.
Граф довольно рассмеялся. Потрепал дочь ладонью по плечу.
- Терпи, юная леди. Терпение закаляет, - но, увидав горечь в её лице, обнадёжил. – Завтра еду к эрлам в горы на крестины. Готовят знатный пир! Вернусь дней через семь. Тогда с охотой решим. А пока - крепись. На дам остаёшься. И наш лорд будет проведывать. Эй?! Где вы, старый друг?! – зычно крикнул.
- Иду, иду. Спешу. Я здесь, - отозвался всё из того же притемнённого коридора старческий голос. И следом вошёл добродушный жидковолосый старик.
Дженет приветствовала его поклоном, а он поцеловал её в лоб и радостно улыбнулся:
- Граф, для меня малышка Дженет - точно солнышко летнее для старых костей.
- Ваш сын опять был. Совсем вы его заездили. Жалуется, - не удержалась Дженет и по-девчоночьи съязвила. – С утра до ночи по полям зайцем носится.
- Нам времени терять нельзя. Пока живу, должен опыта набраться, на ноги прочно встать. А ему бы всё ещё на одной ножке скакать.
- А я думала: вы его рыцарской выправке и выносливости обучаете.
- Были когда-то большие войны, было и обучение должное. А сейчас время спокойное. Надо в первую очередь экономии учиться, чтобы жить. Раньше тебя разоряли, а сегодня чаще сам разоряешься. Так-то.
- Ладно, старый друг. Пойдём-ка отдохнём, - оборвал этот разговор граф. – Всё равно не столкуетесь. Сами её на геройствах растили. Вот теперь смеётся над нами, лежебоками. И вы, дамы, не обижайтесь. Оберегайте её зорче.
И все вновь поклонились уходящему графу.
Марч двигался по коридору первым. Приостановился у крайнего в ряду фамильного портрета на стене.
С полотна глядела молодая женщина, очень похожая лицом на Дженет.
Граф всмотрелся в глаза красавицы, грустно шепнул:
- Здравствуй… «Недаром речью одарён ты, сокол быстрокрылый». Помнишь ли там это?
И тут же в ответ песню подхватил тихий, как бы ласкающий женский голос:
«Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой»…
Портрет превращается в живое лицо женщины с небесными глазами и тёплой улыбкой. Рама картинная раздвигается, даль углубляется...
Женщина чуть отступила, приподняв руку как призывая. От земли вспорхнула птаха, а за спиной открылся холм с небольшим домом, старыми деревьями и чугунной узорчатой оградой.
У калитки густо цвёл шиповник и ветер колыхал его белоснежные цветы.
- Да, милая Эннет помнила столько песен на нашем старинном речении. Где теперь сыщешь такую? – это догонял графа старый лорд.
Портрет при этих словах застыл, принял свой обычный вид.
Старик подхватил друга под руку и они свернули в тёмный проход. Лишь слабый голос лорда доносился:
- Смотрю на подрастающую Дженет, а всё ярче вспоминается она. Что делать? Старость приближает давнее.
А женщина с портрета будто провожала их пристальным взглядом.
Мужчины расположились в покоях графа. Марч, на ложе, покрытом медвежьей шкурой, глядел угрюмо в высокий пустой свод и меж тем довершал разговор. Но сейчас, вдали от всех, он не был уже резким решительным человеком, а выглядел, скорее, сомневающимся и глубоко грустным:
- Да, двадцати лет как не проходило. Я всё ещё словно молод. Ты всё так же стар. А её нет. Но растёт Дженет. И я опять тревожусь как тогда. Она взяла от нас всё, с чем так тяжело жить. Я обязан беречь её для полной жизни ради памяти Энни. Пусть доберёт всё, что недодала судьба нам. Тогда я оправдаюсь.
- Как узнать предопределенное? У всякого своя мера, свой путь. Для кого-то моя жизнь сера. Или я завидую тебе. А некто завидует моим долгим летам. Все хотят получить сверх меры. Редко думают: смогут ли вместить? А надо бы спрашивать: а каков мне ближе по сердцу путь? Вспомни себя, - и старик, устроившись бочком на деревянной кровати, что стояла у противоположной стены, с головой укрылся пледом.
Граф глубоко вздохнул и тоже закрыл глаза. Только закрыл – вновь тихо зазвучала знакомая песня, знакомый голос:
«Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни»...
Глухая ночь. Безлунье. Оттого высокие голубоглазые звезды ещё жарче, полней. И под ними – далекий голос Эннет:
«Придет с подругами она –
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам, а луна
Одна в полночном мире».
На вершине бугра – молодой Марч со своей любимой. Он стоял на коленях, охватив её ноги, прижавшись к бедру щекой. А за спиной, за деревьями, светился тремя окошками её дом.
- Подымись, милый. Выслушай свою Энни, - ей удалось, наконец, поднять его. – Твоё сердце разрывает преданность семье и любовь к простой дворянке с гор. Дочь богатого судовладельца с побережья откроет вам блестящий путь к Эдинбургу, и даже Лондону. А всех стад моих братьев едва даже хватит, чтобы принарядить меня в день вашей свадьбы.
И она, охватив ладонями его щеки и жадно всматриваясь, прочла с горечью:
«Поуже стели себе
И спать приучайся одна:
Я еду – мне за морем, Энни,
Невеста с приданым нужна»…
- Что ж, пусть совершается как принято у людей. Но моей любви это не убьёт. Мы просто разлучимся навеки.
Марч, с надломленной осанкой, спускался к своему уже близкому черному замку. Вдруг посреди голого склона к нему выдвинулась фигура – могучий мужчина, закутанный в плащ. Капюшон скрывал лицо. Лишь глаза горели.
Марч встал как вкопанный, но мужества не потерял:
- Кто ты? Я никогда тебя в наших владениях не встречал.
- Странник я. Давно и долго обхожу землю.
- Ты знатный воин, - угадал Марч под плащом того воинский доспех и оттопыривающий полу меч.
- Да, я знатнее и славней вас.
- Я догадался. Ты – Страж границы, - голос графа дрогнул почтением.
- Возможно, - сурово ответил воин. – Но уже скоро вы поспешите забыть нас. Тогда наше место заступят Певцы границы. И им по праву воздадут равные нам почести. Пусть в мире всё преходяще, но доблесть не иссякает. Кто желает утвердить жизнь рода, должен укорениться в своей земле всеми сохранёнными силами. Только так прорастают в небесное, вечное.
И воин плотнее запахнулся в свой плащ, ступил вбок и растаял, будто его и не было.
Граф огляделся. Заметался в темноте, но так никого не отыскал. Только неподалёку наткнулся на одинокий куст орляка.
Солнечным утром в церкви горного городка звонили во все колокола, а дорожка, паперть и пол молитвенного дома были усыпаны цветами.
Богато одетый и глубоко задумчивый Марч сидел с двумя дружками по бокам и со старым лордом на ближней к алтарю скамье. А за ним целый ряд занимала его важная семья.
На противоположной от прохода стороне разместилась с подругами невеста-чернавка в зеленом атласном, с прорезями в рукавах, платье, украшенном радужно играющими бриллиантами. А шею, запястья и густейшие волосы охватывали изящные золотые поделки. Невеста раскраснелась от радости и то и дело нетерпеливо поглядывала на своего будто заснувшего жениха.
На весь храм шуршали шелка, посверкивали камни, трепетали, разгоняя духоту, батистовые платки, радостно перешёптывались члены семей. Но громче всех обсуждал событие простой работящий люд, сгрудившийся в притворе да на паперти. И всё это неблагочиние пытался перекрывать высоким чтением псалтири священник у престола.
Вдруг откуда-то издалека, из-за дверей и ограды понеслись удивлённые возгласы народа. Всё явственней нарастал звонкий цокот многих копыт по мостовой.
Сверху, во всю ширину улицы, стиснутой выстроенными впритык серокаменными домами под крутыми крышами и с выпирающими балками-брусьями, спускалась к храму процессия. Впереди, на удобном бархатном седле с высокой лукой, бочком ехала стройная Энни. Её светло-серая кобылка на все четыре копыта была украшена серебряными подковами, а в расчёсанной прядками гриве позванивали бубенцы. На самой же Эннет – белоснежная верхняя юбка из слепящего шёлка, полотняное, вытканное серебром и с тончайшими кружевами, платье, убранное по лифу жемчугами. А льняные волосы выложены нежно изогнутыми воздушными прядями. И поверху – сплетённый из горных маргариток венчик.
По одну сторону красавицы тянулась дюжина статных всадников. По другую – столько же хорошеньких девушек. И все – в бело-голубых небесных тонах, словно с самого неба нисходящие.
Они спешились у церкви.
Эннет вошла одна и скромно присела на самую заднюю скамью. И всё же внимание переходило с невесты на неё. А она сидела нежная, белолицая, потупившая свои небесные глаза.
Священник дочитал, поднял крест. Жестом пригласил Марча подняться. Граф с алой розой в руке встал, развернулся к невесте, что держала белую розу, и тут увидел свою скромную Энни с маргаритками в волосах. Белое свечение, свечение чистоты и свежести исходило от неё, окутывало и не сливалось с ломящимся в двери солнечным потоком.
Марч очарованно двинулся мимо стоящей уже Чернавки к своей любимой. Подняв её за ладонь, повел к алтарю. Так и шли они двое в белом сиянии при полной тишине к престолу. В лицах – покой совершенного счастья.
Они поравнялись с Чернавкой. Глаза той горели зелёной ненавистью. Только Эннет чуть минула соперницу, та мгновенно выдернула из складки платья иголку и ударила в спину против сердца. На платье выступило кровавое пятнышко.
Лицо Энни дрогнуло от боли, но она закусила губу и не выдала себя ничем. Лишь выше вскинула голову. И лицо её вновь просветлело. В глазах же явилась какая-то строгая мысль.
Чернавка впилась взглядом в окровавленное остриё, губы беззвучно шептали.
Под этим взглядом и шёпотом кровь вспузырилась и свернулась. Чернавка спрятала иголку в платочек. Вдруг сквозь её внешность на миг выступил полупризрачный холодный облик прекрасной дамы с изумрудным венцом-короной. И следом она исчезла вовсе, истаяла. Так же истаяла на глазах вся её свита.
Молодые встали у престола перед священником. Толпа от паперти взорвалась радостными кликами. Полетели вверх цветы, горсти пшеницы.
На это рассыпанное зерно разбойниками налетали воробьи. И гремела песня:
«Недаром речью одарён
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в её краю
Нет более прекрасной»…
Это пение разносилось уже далеко по холму из замка Марчей. Опускались сумерки, и окна ярко светились.
И тогда из лесу под густые тени деревьев выступил – сам как тень – бородатый Лесной страж в темно-зелёном кафтане. Поднял свой рог в сторону замка и затрубил с протяжной тоской. Что-то властно-призывное было в этом звуке.
Дальний шум веселья не умолк, но тревожная дрожь побежала по ветвям деревьев и кустов к тому светлому окну, у которого стояла Эннет.
За столом всё в том же зале среди камеристок Дженет отодвинула шитьё. Размяла уставшие пальцы. Развернула плечи, повыгнулась спиной. Встала и вышла.
Неспешно двинулась полутёмным коридором. Сверху с портретов глядели на наследницу гордые воины и их полные достоинства жёны. Девушка на ходу поглаживала пустотелые, в черноватой патине, доспехи вдоль стен, засматривалась в мёртвые прорези шлемов. И грустно читала строки баллады:
«Он ростом был, как могучий дуб,
Что на голой вершине рос,
Когда он плечом поводил, вокруг
Разлеталась копна волос.
Он в кровавых схватках лупил англичан,
За шотландские бился права.
Трижды он побеждал их, пока ему
Не исполнилось двадцать два.
- А нам одни пиры и охоты остались! – приостановилась у портрета матери и как пожаловалась ей.
Она вошла в свою светёлку. Села у окна за столом и подпёрла голову кулачками. Засмотрелась на голубовато-зелёный, в дымке, лес. А над ним далеко кружила, кружила одинокая вольная птица. Девушка тихонько напела:
«Недаром речью одарён
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой»…
Вдруг Дженет решительно поднялась. Приоткрыв дверь, громко позвала:
- Кэт! Кэт! – а сама нервно заходила по комнате.
В светёлку ступила молоденькая служанка, та, что сосредоточенно сидела в зале за пряжей.
- Кэт, ответь? Я уже не ребенок! Сколько мне ждать? Терпеть, терпеть, однажды выехать на охоту и вновь бесконечно просить поблажки?! Нет, я сама вольна повелевать собой! Кэт, чем занят батюшка?
- Почивают.
- Раньше заката, значит, не подымется… Кэт, любишь ли ты меня?
- Зачем вы спрашиваете, госпожа? Вы сами знаете, - в ответе девушки прозвучала обида.
- Тогда неси ключ от калитки и свой плащ.
- Госпожа, милая! Граф снесёт мою головушку!
- Кто тебе сказал, что я не сумею защитить тебя? Или не твоя мать кормила нас одним молоком? Или детство не прошло в наших играх? Не думай обо мне плохо, Кэт. Подойди, - и Дженет обняла робеющую девушку. – Ну, ступай теперь. И ничего не бойся.
Они пробирались тенистым садом к маленькой, едва приметной калитке в замковой стене.
- Так отец когда-то бегал на свидания с моей матушкой, - куталась Дженет в плащ служанки. – Помнишь ты её, Кэт?
- Как во сне.
- И я – так же…
Пятилетняя Дженет под присмотром пожилой няньки окапывала острым совком куст орляка, что на склоне. Устав, распрямилась и засмотрелась на недалекую опушку Кортенхэмского леса. Деревья стояли могучие, в сочной зелени, и золотились под солнцем.
- Там хорошо. Я хочу туда, - и девочка направилась с холма.
- Нельзя, графинюшка, - поймала её за руку нянька. – Нас накажут.
- Почему всегда нельзя! – топнула та ногой. В глазах – слезы.
- Поздно уже. Солнышко вот-вот приклонится, - попыталась смягчить её лаской женщина. – Матушке не успеете покойной ночи пожелать. Идём скорей, ваша светлость. Матушка заждались, - она медленно уводила её к замку.
Мать, обложенная подушками, сидела на своём ложе под светящимся голубым пологом. Она исхудала и побледнела. Одни глаза были прежними, но и в них – застарелая боль. Против неё висело на стене большое Распятие.
Муж и дочь, притихшие, рядом.
- Скоро доставят знающего лекаря. Он из-за моря и знает средства от многих недугов, - исстрадавшийся граф целовал, гладил руку жены.
- Не стоит, милый. Никто не в силах помочь. Я одна должна искупить цену отвоёванного счастья… Да, всё в жизни имеет свою отмеренную цену, - Эннет притянула к себе дочь. Поцеловала в головку.
- Никто не должен унывать, - и она благословила-перекрестила ребенка. – Дженет, я жду тебя утром. Не теряй времени. Ты должна учить мои золотошвейные секреты и помнить наши песни. Ну-ка, напой из любимой.
Девочка тонко затянула под грустный перегляд родителей. Те смотрели друг на друга как смотрят, прощаясь навсегда.
«Для друга прядь моих кудрей
Возьми, о сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждёт в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной»!
На этом пении в сгустившихся сумерках выступил под тени деревьев Лесной страж. Вскинул свой рог…
Дженет допела. Родители улыбнулись. И тут властно, призывно загудел рог. Но ни дочь, ни отец не слышали его, всё так же ровно стояли около Эннет. И только мать, вслушиваясь, вскинула голову, выпрямилась в постели. Лицо стало строгим. И боль сосредоточилась в нём. Она впилась взглядом в Распятие, широко перекрестилась:
- Пора молиться… Придите утром, раньше.
Утром Дженет робко вошла в покой матери. Солнце било сквозь светящийся голубой полог. За окном заливались птицы. Врывался ветерок, легко колыхал ткани.
- Как прекрасен день, - улыбнулась мать дочери. Помогла сесть у себя на высоком ложе. И, поглаживая Дженет по волосам, завела разговор: - Улыбнись, моя радость. Моя болезнь не должна угнетать. Пусть она останется только со мной. А тебе я должна оставить несколько слов. Жаль, ты мала. Но времени нет. Постарайся запомнить хоть что-то, хоть по-своему. Да, жизнь бывает тяжела. Но вопреки всему, каждый день, каждый миг может стать счастливым, если сохранишь неосквернённый взгляд. Вся радость, все краски мира будут твоими слугами. Ты научишься видеть и сама выражать собой подаренную красоту. Она разлита всюду, в любой мелочи: в свободном порыве этого ветра, в беседе родниковых струй... Но без доброго самоотверженного сердечка ею не напиться. Пей, пока чиста. Спеши. С годами открывается обратная сторона мира. Добру противостоит зло, красоте – безобразие. Их бывает не просто различить…
На окно села птаха. С любопытством уставилась на женщину, словно прислушиваясь.
А мать, устав, опустилась на подушки. Загляделась на Распятие. Но беседы не оставляла:
- Ты столкнешься с обманом. Только бесконечная верность любви помогает открыть его…
Птаха принялась чистить пёрышки. Стала смотреть вниз во двор, откуда заслышался, приближаясь, медленный перестук колёс: глухой, тяжёлый.
А голос матери всё звучал. Правда, уже отдаляясь:
- Но с чем бы ты не встретилась – не пугайся, не страшись. Лишь серые приниженные души спешат укрыться от испытаний злом…
Птаха вспорхнула к небу. А из ворот замка выехали погребальные дроги. Слуги вели лошадей под уздцы. Дамы и братья Энни, те, кто был с нею в день свадьбы – чуть впереди по бокам. Позади у самых дрог – отец и дочь. Все – пешком, с горящими свечами. А день - всё такой же прекрасный, напоённый солнцем.
- …Они знают о себе, что не выдержат их и придумывают хитроумные, приятные убежища, - всё звучит отдаленно напутствие матери.
Дроги медленно поднимаются по дороге в горы, пока утёсы не скрывают процессию от глаз.
- …Но каждый всё равно, помимо своей воли, проходит эти испытания. И выстаивает не сильнейший, не премудрый или осторожный. Выстаивает верный.
Гроб опускают в могилу в ограде той церкви, где венчались Марч и Эннет. Всё тот же священник, отец, дочь бросают вниз комья земли. Рабочие начинают заступами зарывать яму. А у изголовья могилы – чуть склоненный к ней богатый куст шиповника с пышными белыми цветами.
Пока Кэт отпирала калитку, Дженет ждала, откинувшись головой к стене и задумчиво глядя в землю.
Наконец, неподатливая дверца распахнулась. Девушки постояли немного.
- Не страшись за меня, Кэт. Время испытать себя. Мне даже задорно, - и графиня глянула на солнце. А то уже перевалило к вечеру: - На закате выходи встречать. Я стукну трижды. Если граф подымется раньше, ответишь: у меня от зноя закружилась голова.
- Храни вас Бог и мои молитвы. А мне всё же так боязно, - простилась с госпожой служанка.
Дженет сбегала привольным холмом. На половине дороги к лесу высился одинокий старый куст орляка с привязанной к ветке густо-красной, цвета запекшейся крови, лентой.
Девушка задержалась у него. Дотягиваясь, расправила спутавшуюся ленту. А сама от души читала:
«Я знаю, тьма подступает ко мне,
Ибо рана моя глубока;
Возьми своих воинов и схорони
Меня под кустом орляка.
Зарой меня под кустом орляка,
Но без почестей, без похорон,
Чтоб никто из людей, никогда не узнал,
Где шотландский вождь погребён»...
И она заспешила дальше. А строки всё звучали, а склон оставался просторен и пуст.
«А бой не стихал, и крошились щиты,
И рассвет занимался вдали.
И много лихих англичан-храбрецов
До рассвета во тьму ушли».
Наконец, она добралась до запретной опушки. И, уже радостная, осмотрелась. Вошла, как нырнула, под раскидистые деревья.
Вокруг щебетали и перепархивали птицы. На полянах встречали прекрасные цветы. И вся долго стесняемая живость, непосредственность нахлынули, пролились счастливым пением. И свободно зазвенел её нежный голос:
«Над быстрой речкой верный Том
Прилёг с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зелёный шёлк – её наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня»...
Медленно переходила девушка от дерева к дереву, любовалась высоким бело-голубым небом сквозь узорчатые кроны могучих дубов. Плащ она сняла и держала на согнутой руке, а сама оставалась в богато расшитом светлом платье. Сама – словно оживший чудесный цветок.
«Её чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплён.
Хвала Марии Пресвятой! –
Склоняясь ниц, воскликнул он.
Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я – королева той страны,
Где эльфы вольные живут».
И тут она заметила невдалеке пьющего белого жеребца под седлом, на луке которого сидел сокол. Конь выгнул ухо, поднял голову и долго, совсем по-человечески, глядел на неё. Слышно было, как с губ его звонко падали в родниковый ручей капли.
Дженет осмотрелась вновь: вокруг явно никого больше не было. Даже конь ушел за кусты – только ветки качались.
И она, притихшая, с возвращённой настороженностью, двинулась дальше.
И набрела на поляну с белыми лилиями. Цветы были крупны и необычайно чисты, и Дженет сорвала один. Вдыхая пряный аромат, прикрыла глаза.
Вдруг из-за толстого ствола бука на поляну выступил красавец-юноша в старинном, тесно облегающем бархатном камзоле и с мечом на боку – словно с тех портретов из замка сошёл. Был он высок и гибок как лоза. Густые локоны плавно огибали стройное лицо. Он появился за спиной Дженет, и потому голос его оказался для неё неожидан:
- Кто позволил тебе сорвать лилию в этих владениях?
Она вздрогнула, но справилась с невольным испугом и, выгнув плечи, развернулась отвечая:
- Где хочу, там и рву цветы. Кто ты такой, чтобы запрещать мне?
Юноша, увидав её тонкое горделивое лицо, замер. Не сводя глаз, ответил тихим изменившимся голосом:
- Я пошутил, о, прекрасная леди. Рви, сколько захочешь… Нет. Я сам соберу для тебя букет.
Он заступил за ствол. Вскоре вновь появился с охапкой пышных алых роз. Протянул изумлённой Дженет. Спросил нежно:
- Как прикажешь мне тебя называть?
- Дженет.
- Прекрасная Дженет! – выдохнул он. И словно порыв ветра пробежал. Закачались головки цветов. А в глазах юноши зажёгся восторг.
- Кто ты, юноша? – засмотрелась на него девушка. И в её небесных глазах появилось то же самое выражение: - Неужели, рыцарь зелёной страны королевы эльфов? Ты – наваждение?
Юноша приложил палец к губам:
- Говори тише. Ей могут донести о нашей встрече. А имя мое – Тэмлэйн. И я такой же человек.
- Но чего ты боишься? – удивилась Дженет. – Здесь никого нет. Да, я слышала много остережений. Меня из-за этого страха долго держали взаперти. Но я никогда не доверяю молве. Я хочу во всем убедиться сама. И теперь я вижу свою правоту: её Величество должны быть великолепны и великодушны, если их окружают такие рыцари!
- Увы, тебе всего лишь мнится. Не будь горда, - погрустнел юноша. – А её страна здесь всюду, но недоступна простому глазу. Ты не видишь. Вижу я. Одни мы можем проникать туда и выходить к вам. А королева.., - и он вновь заозирался. – Да, я один из её рыцарей. Из той страны, где всегда тепло, где не заходит солнце. Там правят вечная молодость и красота. Но мне от этого не легче. Обещай, прекрасная Дженет: ты скоро придешь ещё. Я должен успеть открыть свою историю, и, может быть, спасти тебя, - в голосе его засквозила тревога. – А сейчас мне нельзя оставаться дольше. Я вынужден спешить к королеве. Она привязана ко мне, ревнива и надолго не отпускает.
Дженет глубоко и строго задумалась.
- Да, я обещаю. Я приду, Тэмлэйн, чего бы это мне ни стоило, - в глазах, голосе девушки - твёрдая решимость.
В ответ он улыбнулся благодарно, заступил за ствол старого бука и исчез.
Дженет, окунув лицо в букет, постояла немного. Обошла, присматриваясь, вокруг дерева и побрела, очарованная, к опушке.
Верная Кэт стерегла у калитки и на стук тут же отворила.
- Что-нибудь видали? – вгляделась жадно.
Дженет вынула из-под плаща букет.
- Вы встретили их! – в испуге поднесла пальцы к вискам служанка.
А та обняла её, успокаивая. Прижалась.
- Ах, разве можно вынести столько?! Это счастье? – и слезы сами покатились из глаз.
Низкие скользящие тучи заволокли небо. Лил мелкий частый дождь. Порывами налетал ветер, гнул кусты.
Дженет сидела в своей светлице против окна перед алым букетом. Издалека слышалась игра на лютне – грустная томительная музыка, сплетавшаяся с шорохами непогоды.
В дверь без стука, бочком, вошла служанка:
- Госпожа, вы бы показались дамам. Они в рыцарском зале в мяч играют. Не то догадываться начнут.
- Нашли, где играть. Никуда я, Кэт, не пойду. Мне всё равно. Без того кто-то подглядел, донёс. Ключ от калитки исчез… Посиди со мной, Кэт. Смотри – пять дней прошло. Скоро батюшка вернётся. А они и не вянут, - кивнула на цветы, которые и впрямь были будто только сорванные. – Ах, Тэмлэйн, Тэмлэйн.., - шепнула, с тревогой вглядываясь в мутящуюся за окном даль. – Сил моих больше нет, - и опустилась головой на руки. – Кэт? – простонала. – Найди мне ключ. Я везде искала. Он может быть только в отцовских покоях. Я чувствую. Но мне туда нельзя самой. А ты сходи, сходи с уборкой. Всё обшарь, а ключ достань.
- Помилуйте, госпожа. Пожалейте себя, - Кэт вся как-то сжалась в углу.
- Это ты меня пожалей. Иначе мне хоть в окно броситься!
И тут в дверь стукнули. Вошёл старый лорд. Понурая служанка выскользнула вон. А добрый старик так и остался стоять у порога.
- Бедняжка Дженет, - вздохнул он. – Похудела, побледнела. Что с тобой, девочка? Ты точно не замечаешь этих стен. И огонь очага тебя не согревает. Не повстречала ль невзначай рыцаря королевы эльфов? Это для девушек сущая беда, обман сердец.
Лицо Дженет дрогнуло от боли. Она встала, нервно ответила:
- Не вы ли перед отъездом доложили моему батюшке о ваших догадках? Придумали меня взаперти держать!
- Помилуй, деточка. Я в том неповинен, - лорд потерянно развёл руками. – Это скорей старшая камеристка надоумила. У неё глаз острый и язык таковой же. А ты мне как дочь. Я могу с тобой говорить начистоту и твоих секретов никогда не открою. Я так ценю, когда человек живёт своим умом, своим сердцем. Теперь это редко встречаешь.
- Тогда, признайтесь. Разве вы с вашей заимствованной на чужих равнинах экономией верите в эльфов, рыцарей?
- Как не верить? Это сказания моего детства. А не верить детству грешно.
Дженет немного воодушевилась. Приблизилась.
- У меня к вам щепетильная просьба, - голос её напряженно подрагивал. – Попробуйте понять не оскорбившись… Вновь приезжал ваш сын. Я толковать устала – надеяться не на что. А он продолжает и меня, и себя изводить. И не из безутешной влюбленности. Это, скорее, житейское, однажды намеченное и упрямое. И особенно сейчас неуместное. Прошу! Подыщите ему добрую покладистую овечку, чтобы и личиком, и состоянием приглянулась. Он скоро утешится. И все мы будем рады.
В ответ старик грустно посмотрел и свесил седую голову:
- В том я виноват. Я тебя нахваливал, прочил. Я так надеялся, дочка, что именно ты закроешь мои слабеющие глаза. С твоей ладошкой на челе мне так спокойно было б уходить. А из моего увальня ты бы сумела сделать достойного мужчину. Исполнила то, на что не хватило настойчивости у меня.
- О, Боже! Значит, не из-за денег? – простонала Дженет. И состраданье толкнуло её к старику.
- Простите, старый друг, мою жестокость. Это всё от гордости. Это вправду так! – и она обняла его, прижалась головой к груди. – А я пропала. Что делать, раз полюбилось?
И старый лорд гладил её по спине, успокаивал как ребенка.
Кэт, робея, кралась проходом к покоям графа. Несколько раз останавливалась, прижималась к стене, зажмуривалась. Едва не поворачивала вспять. Неожиданные шорохи, случайные звуки толкали к этому. Иногда на стенах мерещились ускользающие тени. Но каждый раз она преодолевала себя, всё ближе подвигалась к цели.
У самого входа постояла, стиснув плечи руками. Потом размашисто перекрестилась, вошла.
Основным украшением покоев были шкуры да прибитые к стенам морды вепрей, волков, оленей. Покои эти хоть и были просторны, но всё из того же равнодушия хозяина к роскоши, не слишком обставлены. Скудная мебель – грубая, крепкая. Граф жил тут как в охотничьем доме. И потому работы для немного успокоившейся Кэт было мало. Она взялась мягкой метёлкой обмахивать пыль и попутно, озираясь, обшаривала все уголки, где мог находиться ключ. Лишь постели коснулась, робея – врождённая почтительность сковывала её. Но там-то, под изголовьем, он ей и попался. И она, забыв об осторожности, поспешила прочь…
И в сумеречном коридоре неожиданно встретилась с молоденькой дамой. Та шла навстречу в своём скорбном платье и, опустив голову, о чём-то размышляла. Весь её вид говорил об одиночестве. Она выглядела сейчас совсем иной, нежели на людях.
Дама услышала мягкие шаги и посмотрела на служанку. А той в глазах её почудились слезы.
- Постой, Кэт. Послушай, - попыталась заговорить камеристка. Но девушка была так напугана, что та вгляделась нахмуренно и отступилась: - Впрочем, иди. В следующий раз. Сейчас уже поздно, - в голосе прозвучала явная тоска, обречённость.
И эта загадочность, недосказанность, подхлестнула страхи Кэт – будто бледный призрак, сошедший с портрета, повстречала. Они и сошлись-то у изображения Эннет, которая, казалось, грустно и тревожно следит за девушкой. И Кэт поспешила уйти, частенько при том оглядываясь.
Вновь двое пробирались, на этот раз под дождём, в глухой угол сада к неприметной калитке. Дженет плотно куталась в плащ с капюшоном и взахлеб шептала. Любовный жар съедал её. Лицо пылало:
- Верная моя, золотая моя Кэт! Ты возвращаешь мне жизнь! Ты отмыкаешь мне путь к счастью!
А Кэт отпирала калитку ни жива, ни мертва:
- Как боязно за вас! И совесть неспокойна! Такие встречи не к добру. Я знаю – я делаю худо. Возвращайтесь скорей. Без вас мне не жить. Меня Бог покарает!
- Да, да, моя Кэт. Не страшись. Я вернусь. Обязательно вернусь. Чтобы идти опять, - девушка чуть задыхалась от волненья. – И никогда не винись. Любовь, разве это может быть худо?
И Дженет безоглядно и бесстрашно бросилась бежать в дождливую туманную серость. Скоро исчезла под бугром.
Она, вся вымокшая, бродила по лесу среди полёгших трав и звала:
- Тэмлэйн?! Тэмлэйн?!
Но лишь слабое эхо откликалось. И вокруг не попадалось ни одного даже цветка.
Наконец, она вышла на их поляну, бессильно опустилась под старый бук. Защищаясь от измороси, плотней охватилась иззябшими руками.
- Где ты, бедный рыцарь? Это твоя королева делает всё, чтобы мы больше не встретились, - и она сломила спускавшуюся к лицу веточку. – Пусть хоть эти листы останутся в память о тебе. Я так мечтала сама добиться своего счастья.
И тут из-за ствола выступил Тэмлэйн. И над ней раздался его любящий голос:
- Ещё рано плакать. Здравствуй, прекрасная Дженет. Позволь посидеть с тобой, счастье моё суженое. Наконец, ты пришла. Ты скоро согреешься. А я расскажу свою историю, - он опустился рядом. И она уже не сводила с него оживших глаз.
- Не спеши удивляться. Я родился очень-очень давно, незадолго до большой войны с англичанами, - повёл рассказ рыцарь.
И странно: при первых его словах дождь и ветер утихли. Но вместо них близко заиграли сполохи. Девушка невольно прикрыла лицо рукавом. И тут же обратила к юноше удивлённые глаза.
- Не бойся, Дженет, этих вспышек. Они не причинят вреда.
- Я догадалась, Тэмлэйн. Но мне показалось, будто я в этом свете ясно увидала такую любезную моему сердцу старину. И в ней – тебя. Возможно ли такое? Или мерещится?
- Это я, о Дженет, пытаюсь изо всех своих слабых сил приотворить для тебя оконце в ту страну чудес, где открыто прошлое, а будущее скрыто.
Беседуя, он пристально, напористо вглядывался в высокие серые облака.
- Ты даришь мне редкостное чудо. Но рядом с тобой я ничему уже не удивлюсь. Сидеть с тобой и слушать тебя – самое простое, но самое для меня великое из чудес.
- И для меня, Дженет. Мне тоже по-особому радостно с тобой. Я так долго был одинок. Они такие драгоценные, эти мгновенья! – и он с восторгом взглянул на неё. – Так слушай и наблюдай…
Яркий сполох. И вот – серая, из крупных каменных блоков, стена, которую лижет пламя. Огонь взбирается выше и выше, к самому окну. А в его проёме стоит пятилетний мальчик в длинной белой рубахе.
Чуть сбоку к окну поднимаются по лестнице воины. Под замком – длинноусый, закованный в седую броню рыцарь на мощном широкогрудом жеребце. И звучит как бы из глубины голос Тэмлэйна:
- Наш замок остался навечно в руинах. Для дяди, графа Роксбурга, я был как сын. Он прочил меня в наследники…
Мальчик уже на коне у графа. Маленький отряд двигается медленно. Дорога ведёт в край, разорённый войной.
Лицо Дженет, её мечтательные глаза… И новая вспышка.
Во дворе замка подросший Тэмлэйн учится приёмам боя, инерционного движения меча.
- Дядя выучил меня всему, что знал и умел.
Запылённый, пропотевший подросток весело вскакивает в седло молодого конька. Ему подают лёгкое копье. Он мчится к насаженной на шест тыкве. Удар копья – и плод разлетается вдребезги.
Тэмлэйн в книгохранилище замка. Стоя за аналоем у окна, читает свиток жёлтой кожи. По стенам на полках – манускрипты, книги на староанглийском, латыни. Тяжёлые свитки пергаментов. Против аналоя – большое Распятие на уровне глаз. Голос Тэмлэйна:
- А в его редкостных манускриптах я вычитал многое об удивительных силах и свойствах, скрытых в нашей жизни, в нас самих. Как быстро шли тогда годы.
На листе пергамента – мирозданческая схема пророка Иезекииля: три больших сферы одна над другой, отделённые чертами, и в каждой такой сфере – по три маленьких. Под ними начертана Х-функция.
Сферы начинают медленно вращаться, наполняясь сапфировым переливчатым объемом, издавая лёгкий хрустальный перезвон. А Х-функция превращается в чашу-потир, до краёв заполненную тёмно-красным вином…
Взгляд мальчика за аналоем мечтателен - смотрит будто сквозь стену…
Тэмлэйн с улыбкой памяти откинулся затылком к стволу бука:
- Однажды, в один из святых вечеров я вздумал гадать, - и он прикрыл веки.
В темноте загорается свеча, другая. Огоньки растут. И вот уже явен бесконечный зеркальный коридор в матовых отсветах. Юный Тэмлэйн напряженно, стараясь не моргать, всматривается в зазеркалье.
Вдруг, в глубине этого коридора растекается молочное пятно и следом обретает черты фигуры. Та всё крупней, крупней…
В округлившихся глазах юноши – восторг. Он вскакивает, выбегает из тёмной палаты.
Вбегает в рыцарский зал. Под факелами за грубым столом – несколько воинов с Роксбургом во главе. Согреваются из больших кружек тёмным элем под резкие звуки джиги, что наигрывает пристроившийся на полу у жаркого очага волынщик.
Над графом на стене – большой герб с соколом в его поле. Развешено оружие, доспехи. Сами стены убраны резными панелями из красного бука, который от живого огня кажется ещё краснее, будто янтарь расплавленный.
- Дядя! Дядя! Я видел в зеркале свою невесту!
Волынщик перестает дуть в свой мех. Воины весело переглядываются.
- Точно, видел? Ни с кем не спутал?
- Это она, она! Я о такой красавице всю жизнь мечтал!
- Долго ты мучился, - веско и очень серьёзно отвечает граф. – Теперь пустяк остался – найти и жениться.
Все добродушно смеются.
- Вы мне не верите?! – юноша обижен, нахохлен, что бойцовый петушок.
- Отчего не верить? – перестает смеяться Роксбург. – Я охотно погуляю на твоей свадьбе. Но при условии: пока не посвящён в рыцари, выбрось из головы все эти мысли о женских прелестях. Иначе проку не будет. Сгинешь в первой же схватке. А теперь сядь с нами.
Приунывший юноша под испытующими взглядами мужчин послушно садится, берёт кружку с питьём. А волынщик громче прежнего раздувает свой инструмент.
Тэмлэйн посмотрел в небо. Серая пелена истончилась. За нею всё ярче просвечивалось голубое.
- И минуло ещё два долгих, долгих года. Наш король быстро терял силу, с трудом удерживал границу. Лондон сманивал привилегиями наших лордов, рыцарей. Оставались немногие верные. На них пока держалась граница. И на таких напускали ватаги, пришлые и свои. Из Лондона дядю обвинили в отступлении от церковных канонов. Король отказался выдать Роксбурга. Тогда ополчили лордов-изменников. А нас поддержали ближние кланы. Это были последние схватки за независимость.
Череда небесных вспышек-сполохов. И снова – глаза Дженет. Смешались во взгляде любовь и гордость.
У вершины бугра трепещут по ветру значки на копьях. Ряды воинов изготовлены броситься вниз на далёкого неприятеля. А за их спинами – круг рыцарей с обнажённым оружием. В центре перед дядей – Тэмлэйн.
- Пришло твое время, мой верный Тэмлэйн, - повелевает граф. Над его головой оруженосцы держат расшитые крестами хоругви.
Сюзерен подаёт знак, и два рыцаря нацепляют Тэмлэйну шпоры. Следом облачают в нагрудный доспех, в поножи и налокотники.
- Преклони колено, - вновь приказывает граф.
Юноша опускается. Его окутывают по плечам плащом-мантией. Лишь голова непокрыта.
Дядя поднимает к хоругвям руку с двумя выпрямленными и соединёнными и тремя поджатыми пальцами. Обнажает меч и трижды касается его концом плеча Тэмлэйна.
- Во Имя Божие, во имя Пресвятой Девы Марии, во имя святого апостола Андрея Первозванного.
- Обещаю быть послушным Богу, благой Деве Марии и Всем святым, - отвечает юноша.
- Встаньте, сэр Тэмлэйн. В бой.
Он поднимается. Его опоясывают мечом, надевают шлем и подают копье.
Поют боевые рога. Тэмлэйн впереди всех рядом с дядей. Кони пляшут, ярятся.
Взмах руки – и всадники летят с холма, широкой вогнутой подковой двумя клиньями врубаются во фланги неприятельского строя. Их поддерживают подоспевшие пешие.
Бой идет лицом к лицу. Мелькают в замахе мечи, ломаются лёгкие копья, трещат щиты. Оскаленные морды коней, храп, треск разрываемой кожи, лязг и все прочие звуки битвы, жестокой резни.
Пришлое воинство не выдерживает и люди, сначала по одиночке, а затем толпами, поворачивают, разбегаются, бросая оружие.
- С той победы я мог уже без препятствий отыскивать свою суженую, - Тэмлэйн повернулся к Дженет. Смотрел не отрываясь и ласково, и горько: - Я никогда не забывал о ней. Она стояла перед моим взором. Я ложился с думой о ней и поднимался с мечтами о ней. Я призвал художника. С моих слов он изобразил похожий портрет, несколько списков. Я разослал гонцов… Видишь, Дженет – небо очищается. Мне следует торопиться.
- И кто оказалась та счастливая? – девушка явно истомилась, смотрела просяще.
А он отвернулся. И она уныло потупилась.
- Её тогда не нашли. Обыскали всё королевство. И я уже не расставался с портретом. И однажды подумал: трудно не отыскать следа такой редкой и явно знатной красавицы, живи она даже за морем. Может, мне привиделась сама восхитительная королева эльфов? Я столько знаю о ней преданий. И стал всё чаще мечтать о королеве, - Тэмлэйн глубоко вздохнул. – Временами казалось: я слышу за окном в ночи перелив колокольчиков и серебристый смех… И вот на охоте мы проезжали этим лесом, - он, а вслед за ним и Дженет, поглядели в небо сквозь густо переплетённые ветви.
Бесшумно и низко пролетела тенью крупная птица. Макушки деревьев как бы сдвинулись. Потемнело.
Мягкий, почти неслышный топот коней по траве, мхам. Треск сучьев. Сквозь чащу шагом продирается кавалькада. Ветки лезут в лицо, их приходится отводить.
Одна из ветвей крепко цепляет Тэмлэйна за ворот. На одной руке его, на перчатке, сидит сокол. Другой же, свободной, он с досадой заламывает ветвь. Вдруг, перед глазами – белая вспышка.
Веки его закрываются, и он медленно съезжает с седла, падает в траву навзничь. Конь останавливается, послушно ожидает. Склонив голову, похрапывает над лицом хозяина. Сокол устраивается на луке.
А всадники и собаки, будто не замечая, тянутся мимо.
Когда звуки движения стихают, Тэмлэйн тяжело открывает глаза.
Над ним – изысканной холодной красоты лицо дамы с изумрудным венцом на пышных волосах. Она подаёт ладонь:
- Встань, мой рыцарь, мой Тэмлэйн, - голос певуч и бесстрастен.
Он поднимается, осматривается. Лес исчез, а в зелёной дали сияет на холме под рассеянным светом хрустальный замок.
- Съешь, - протягивает королева яблоко. – И ты никогда не солжёшь.
- Я не обучен лгать. Я рыцарь, - отводит он её руку.
- Мой лучший рыцарь! – мелодично смеётся она. – Войди со мной в мою чудесную страну, в мой Авалон, мою Эльфландию!
Она целует его уста в уста и всё тут же тает в ослепительном свете.
Над Тэмлэйном и Дженет сияло солнце в глубоком расчистившемся небе.
- Так я попал к ней. А с поцелуем утерял волю оставить её. Такова расплата за обольщение недолжным, за моё самомнение. И она, конечно, не была девушкой с портрета. С той поры минуло уже ровно сто лет.
- Сто лет! – эхом вздохнула Дженет. – Бедный Тэмлэйн. Ты так и не нашёл её.
- Нашёл.
- Нашёл?! И кто она? – в голосе Дженет – смятение, тень запоздалой ревности. – Перед моими глазами ясно прошло всё твоё прошлое, ставшее теперь и моим. Но её лица я так и не увидала.
- Ты и не могла увидеть, - Тэмлэйн, грустный, с навернувшимися слезами, вынул из-под камзола желтовато-сиреневый плотный лист. Раскрыл и протянул Дженет.
Та приняла, засмотрелась. С листа глядел набросок её лица. И даже сеточка та же на волосах. И она перевела на юношу изумлённый взор.
- Да, моя суженая. Это – ты.
- Вот это – чудо из чудес! Тогда ответь: твои слёзы – от радости?
- О, да!
- Но почему столько грусти? Ах, понимаю! Ты так много пережил, - в лице её - сострадание.
Рна сама потянулась к нему, и они смущённо поцеловались.
- Я не всё ещё сказал, Дженет. Беда моя – находить и терять, - он придерживал её за плечи и жадно насматривался лицом. – Дозволь напоследок попросить тебя? Склони голову мне на колени. Дай погладить твои волосы, согреться твоим теплом. Кроме тебя у меня никого и ничего нет. Я так долго искал тебя.
Дженет послушалась. Прикрыла глаза под его ласкающими пальцами. Но все же полной улыбки счастья не получалось. Примешивалась тревога:
- Но почему, о, Тэмлэйн, ты так горько говоришь: напоследок, терять? Мы нашли друг друга и расстанемся только на сегодня.
- Потому, прекрасная Дженет, что завтра сердце моё обратится в вечный камень, подобно сердцам других её рыцарей. И путь к человеческим чувствам будет закрыт. Я смогу лишь издали, в видении, наводить морок на бедных девушек, разжигать обречённую страсть. Ты сама испытала самый край её. Это излюбленное развлечение королевы – дразнить пустой красотой. Она похищает нас для борьбы с собственной скукой. Ей давно надоело любоваться на самоё себя и на неизменное окружение. И она вымещает на несчастных людях. Но пока этого со мной не случилось, я так мучительно желаю вернуться к вам. Я так истосковался по тебе! Подари мне, Дженет, на прощанье твою серебристую прядь. Я сохраню её у сердца. Вдруг, она поможет помнить о тебе и не губить сердца бедных дев.
Потрясённая девушка встала. Склонила голову.
- Бери, благородный рыцарь.
Поднялся и Тэмлэйн. Обнажил меч и бережно отрезал край её локона. Спрятал вместе с портретом под камзолом слева.
- Чем я могу помочь тебе, любимый? Есть ли способ спастись? Я отдам всю свою жизнь ради тебя.
- Прекрасная добрая Дженет! Помочь мне почти невозможно. Наступает последний миг – всего ночь в этом земном исчислении. На её протяжении до рассвета будет окаменевать моё сердце.
И он пристально огляделся и продолжил, уже понизив голос:
- Слушай, Дженет, и берегись впредь искать страны эльфов. Королева раз в семь лет совершает чёрную мессу над рекой, куда стекается вся кровь, беззаконно пролитая людьми на земле. В эту ночь подступает очередной срок. Мне впервые назначено участвовать. А соединённый с нечестием уже не принимает мира правды.
- Как мне бороться за твою душу? Открой же путь! – Дженет омрачилась, будто густая тень на лицо легла, но голос звучал твёрдо, настойчиво.
- Помочь можно только на пути к этой реке небытия. Но пытаться помочь – необычайно опасно. Я бы мог открыть, что следует делать тебе. Но что толку? Я не знаю, что сделает в ответ королева. И если ты дрогнешь, она погубит тебя. А погибнешь ты, всё равно погибну без своей суженой и я. Ведь сердце ещё не до конца отвердеет. Нет, дай лучше погибнуть мне. Но так, чтобы исцелилась и жила ты. Никакие прельщения тебя уже не обманут. Я только ради твоего спасения открылся тебе. Так предписано небом в твоем видении мне.
- Я не согласна, - любовь, обида, вернувшаяся гордость выпрямили девушку. – Почему ты не считаешься со мной? И я уже не могу жить без тебя, Тэмлэйн. И лучше нам погибнуть под клыками псов, чем не использовать надежды. Говори смело. Я не дрогну. Перед тобой дочь славного графа Марча, дочь Шотландии! Не оскудела родина любовью!
Рыцарь залюбовался её вспыхнувшими отвагой глазами.
- Я вижу – не оскудела она и мужеством. Я скажу тебе, что надо сделать. Невозможно остановить сердце в его решимости. Нам друг с другом уже не расстаться ни в жизни, ни в смерти. Пусть будет так, - и он что-то зашептал ей на ухо.
Солнце, отбрасывая кровавый отсвет на кромку неба, закатывалось. Дженет в своей светёлке сосредоточенно собиралась. Заглядывалась туда, в холмистую даль, где призывно, взмывая и опускаясь кругами, парила одинокая большая птица.
На этот раз девушка надела чёрное платье и теперь застёгивала его наглухо. Расшитое светлое, бережно расправленное, лежало на постели.
Затем Дженет надела, плотно повязала белоснежный чепец. Сняла со стены и поставила к окну большое материнское Распятие. Сложив косым андреевским крестом руки, стала тайно молиться.
И вышла в тёмный коридор, утонула в нём.
В надвинувшихся сумерках снова к садовой калитке опасливо пробирались две женские фигурки. Скрипнул отпираемый замок.
Дженет, не откидывая капюшона плаща, сняла с шеи жемчужное ожерелье и одела его на Кэт. Сама при всем оставалась спокойной. Это не было спокойствием обычных жизненных минут, отдыха или размышлений. Это был почувствованный, бессуетный покой вечности.
С гор донесся далёкий весёлый звон колоколов.
- Канун праздника возвещают, - обмолвилась Кэт.
Дженет заслушалась, нахмурив лоб. И вдруг горячо зашептала:
- Да, праздник… Исполни просьбу, Кэт. Ты у меня одна. Подымись в светлицу, затепли свечу и сиди у окна до рассвета. Молись обо мне. Молись, как ты умеешь. Молись ко Господу, Деве Марии, ко Всем святым. Да поможет нам Небо по твоим молитвам. А я издали буду искать твой огонёк и помнить о твоём любящем сердце, мой земной ангел-хранитель.
На прощанье они обнялись как сёстры, поцеловались.
- А если я не вернусь, Кэт, заказывай чаще поминальные обедни. И никому не рассказывай моей истории, кроме способных любить больше жизни.
Та в ответ, зажав ладонью рот, зарыдала. Закрестила со спины уходящую.
- Мне бы так полюбить когда-нибудь, как умеет твоё сердечко, - шепнула едва слышно.
Дженет уже не бежала с холма, но всё-таки двигалась привычно-споро, скользила тенью.
Впереди зачернел одинокий куст. Девушка подошла, встала перед ним:
- Здравствуй, славный орляк. Подари мне в эту ночь свою стойкость. Я всегда ухаживала за тобой… Вожди Шотландии, Уоллес, Брюс, испросите мне в эту ночь каплю вашего мужества. Я никогда не забывала о вас.
Налетел порыв ветерка, и куст приветливо прошелестел.
- Спасибо, - воодушевилась девушка. – Вы не отвергаете бедную Дженет, - и поясно поклонилась.
И следом пустилась дальше вниз, скоро слилась с темнотой.
Кэт тяжело, но бесшумно поднялась по лестнице. Попыталась незамеченной прокрасться мимо зала, где у ветвистого семисвечника женщины тайно сплетничали об интересном для них одних.
Молодая дама сидела поодаль. Склонив голову, нанизывала бисер на нить и тихонько, без слов, напевала. И только служанка вступила в коридор, та, словно угадав, уже смотрела на неё сквозь проём. И в её глазах девушка встретила то же напряжение и сочувствие, что и в себе самой.
И дама опять склонилась над работой. Запела. Она искала какую-то новую мелодию. Часто осекалась, умолкала. Меняя тональность, заводила сначала. И так – до тех пор, покуда в напеве явно не зазвучало влекущее лаской начало. А глаза её при том были как бы обращены вглубь души и ничего из окружающего не замечали.
Кэт, заперев дверь светлицы, затеплила большую свечу, поставила её к окну перед Распятием. Села. Неподвижно стала всматриваться в лесистую чёрную даль. В лице – тревога. Тревога о Дженет, о той странной даме, будто прочитывающей все их секреты, чей напев тихо-тихо доносился и сюда сквозь дубовую дверь.
А свеча меж тем неспешно разгоралась. Поначалу фитиль мерцал, потрескивал и разбрасывал в стороны крупицы воска. Но тёплый круг упорно ширился, ширился…
Это уже не свеча горит – это разливается ровный, рассеянный и полупризрачный свет солнца Эльфландии. На холме громадной игрушкой радужно переливается всеми своими бесчисленными гранями замок из горного хрусталя.
Яблоневой аллеей выезжает за его арочные ворота королева в сопровождении рыцарей в полном воинском облачении. Матово поблёскивают седые доспехи, глухо позвякивает сталь. Тяжкая сила двигается молча и есть в этом что-то угрожающе-неотвратимое.
За мостом, под огромными лишаястыми берёзами с растресканной, местами отслоившейся и оторванной корой, владычица придержала коня. Она была прекрасна, но бледна и холодно надменна. Одета – в зелёное, струящегося шёлка, платье под огнистым плащом. На голове сверкал изумрудный венец, а в гриву белого скакуна вплетены были семь серебряных колокольцев.
- Мой рыцарь, мой Тэмлэйн. Приблизься, - голос её всё так же бесстрастен и мелодичен.
Всадник правой руки подъехал, стал вровень с ней.
Королева осмотрела его. И вдруг в глазах цвета морской волны вспыхнуло вожделение. Она подала жест.
Двое слуг-эльфов, бородачи в болотного цвета кафтанах, подошли и опоясали Тэмлэйна светло-зелёной муаровой лентой с семью колокольчиками, немного меньшими, чем у повелительницы.
- Узнай полнее то, о чем едва ты ведал прежде. Помни: есть в жизни три пути, - она взмахнула, провела перед глазами Тэмлэйна рукавом.
Зелёная даль исчезает, истаивает. На её месте является скалистая крутая тропка, ведущая к снеговой вершине горы, к самому небу в северном переливчато-жемчуговом сиянии.
- Вот первый – к добру и правде. Им всегда немногие идут. Опасен он и очень труден.
И вновь ведет королева широким рукавом. Гору сменяет просторная дорога, бегущая круто вниз. Вся она вымощена золотыми плитами, сверкает.
- Вот другой – богатства, славы. Короткая дорога в ад. На нём всегда толпа. Спешат, теснят и бьют друг друга в этой спешке. Смешны безумцы.
И опять она проводит рукой. И во всю ширь появляется дальний чёрный лес. К нему тянется петлистая равнинная дорожка.
- Вот и третий путь. Он надрывает души нелепым, ложным мненьем о себе. Здесь – бесконечное блужданье. В эти дебри бесплодных грёз, несбывшихся желаний, в эти топи пустого вымысла-подобья ты будешь красотой своей манить сердца людские, что не прельщаются богатством или славой, но склоняются к тому избранному, кремнистому пути.
Королева трогает повод, правит коня к тому чернолесью. А вплетённые в гриву колокольчики вызванивают томительно-чарующую, дремотно-завораживающую мелодию.
Вслед за нею как-то сонно, в такт музыке, двигается свита.
Дженет плутала в густом мрачном подлеске. Металась по сторонам, раздвигала ветви кустов, осматривалась. Она спешила, и тревога не покидала её расширившихся глаз.
Она выбралась к просторному чистому месту на верхушке бугра, где косым крестом встречались и разбегались светло-охристые дороги, и встала в самом центре перекрестья. Огляделась: далеко над лесом светил малый огонёк в окне.
Поначалу вокруг ничего не было слышно, кроме дрожи листвы да тяжкого уханья филина.
Но вот напористо подул ветер. Где-то глухо затопали кони. И вдруг из темноты вынеслись полупризрачные всадники-эльфы на вороных.
Дженет не шелохнулась. Она безотрывно глядела на далёкий огонь свечи.
Бородатые стражи в кафтанах промчались мимо.
Вскоре опять послышался топот. Ветер дунул сильней, согнул макушки деревьев. Дженет охватила борта колыхнувшегося плаща.
Призраками проскакали стражи-эльфы на буланых конях. У поясов – рога, за плечами – луки.
И вновь не шелохнулась Дженет, не отвела глаз от свечи верной Кэт. Только губы шептали молитву.
И тогда совсем близко залился резким смехом филин. Ветер ударил предгрозовым порывом. А за спиной девушки заслышался шум реки и глубокие стоны.
Она обернулась. Лес перед глазами исчез, земля расступилась и под обрывистым бугром клокотала необычно густая, кроваво-тёмных отсветов, вода. Тяжёлый бурый туман, подсвеченный глубоко снизу, поднимался над этой широкой рекой. А в нём носились, вились, переплетались чёрные разлохмаченные звероподобные тени и на глазах набухали, обретая форму.
Дженет в ужасе от этого неожиданного вздоха добытийного хаоса прикрыла лицо ладонями. И всё же не в силах была совсем оторваться от завораживающего зрелища, где постоянно менялись в каком-то древнем ритуальном танце чёрные тела. В нём угадывались определённая черёдность и страстный смысл движений.
Ладони девушки опускались сами собой, а тело начало чуть покачиваться в такт. Глаза разжигались.
И вот в третий раз под свистящий хохот послышалась поступь нескольких коней, идущих шагом. И на открытом пространстве показалась сама королева и семь закованных в броню рыцарей на белых скакунах. Всё так же посверкивал на её голове изумрудный венец. Всё так же в гриве коня вызванивали колокольцы томительно-чарующую мелодию. Эта женщина казалась сейчас, в сравнении с неистовой пляской теней, воплощением самой гармонии, самим обаянием.
Они приближались к завороженной, всё более поддающейся менадизму Дженет, увлечённой хищными ритмами телодвижений, тронувшими уже порочностью лицо девушки, и с приближением полней и полней проявлялись во всей своей телесности. И до реки путь становился всё короче.
А сквозь прорези шлема одного из рыцарей можно было видеть в глазах того отчаянье от зрелища подпавшей буйству крови девушки.
Кавалькада потянулась мимо Дженет, совсем рядом. Почти миновала её. И тут послышался тонкий посвист.
С вершины далёкого бука, их с Тэмлэйном бука, стрелой сорвался сокол. Пронёсся перед лицом девушки, задев щёку крылом.
Дженет дёрнулась от небывалой пощёчины. Морок отпал, и она впилась взглядом во всадников. И увидела, у кого из них снята боевая перчатка. Подступила и крепко схватила за ладонь.
Тэмлэйн успел глянуть на неё. Но тут его ослепило белое пламя, и он повалился из седла. Лёжа на траве навзничь, застыл. А девушка всё крепче сжимала его руку.
Королева остановила коня. Не оборачиваясь, воскликнула с пренебрежением:
- Мои верные вассалы! Прекраснейшего рыцаря Тэмлэйна хотят похитить! – и все развернулись к Дженет.
Ближний из рыцарей наехал. Обнажил меч, занёс.
А та откинула свободной рукой капюшон, открыла гордое лицо. Вызывающе забелел её чепец.
- Бей скорее! Обагри эту ткань! Тогда вовек не получите моего Тэмлэйна! Я – судьба его!
Королева подала запрещающий жест, и меч вернулся в ножны. Затем навела на девушку свои зелёные леденящие глаза:
- Вот как? Судьба-девчонка?! – насмешливо вскрикнула. – И мнит – она храбра! А ну, сразись со мною!
Взмах рукавом – и Тэмлэйн превратился в руках у Дженет в большую сильную змею. Змея шипела, извивалась, страшно разевала пасть с кривыми зубами-шильями.
Девушка в испуге откачнулась. Закусила губу. Но, пересилив себя, притиснула гадину к самому сердцу. В лице выступила повинность. И она, глядя вдаль мимо королевы, высказала:
- Нет, не жди. Я не испугаюсь. Я поняла. Мой этот стыд в твоих глазах – хороший мне урок. Пусть мы порой склоняемся вести себя подобно разным тварям. Это ничего ещё не значит. Была б любовь. Она исправит всё.
И змея в руках успокоилась.
- Я вижу, ты мудра не по годам! – вновь воскликнула, раздражаясь, королева.
- Любовь даёт и разум, и безрассудство вместе. Делай со мной, что хочешь. Я не отступлюсь.
- Ну-ну! Послушаем, что скажешь дальше! – и та вновь взмахнула рукавом.
В ладонях у бедной Дженет вместо змеи оказался кусок раскалённого металла. Осветил багрово лицо. Девушка застонала от боли, задрожала, усиливаясь не выронить его из пригоршни.
- Так вот она, твоя любовь! Как тебе это нравится?! – расхохоталась королева, и залились подобно её колокольчики.
А Дженет, превозмогая боль, сгибаясь, ответила срывающимся голосом:
- Пусть руки прогорят. Не получишь его. Закрою своей грудью, - и на этой отповеди металл начал остывать на глазах. И она завершила уже спокойней: - Да, любовь способна жечь до смертной боли. Но она и помогает всё претерпевать. Меня твоя жестокость научила.
- Вот как?! – загремел гневно голос королевы. Лицо её обезобразилось: - Испей же чашу до конца!
И кусок остывшего металла оборотился драконом, которого девушка обнимала за шею. Страшные жёлтые клыки клацали перед лицом. Её обдавало пенистой липкой слюной. Когти и чешуя рвали платье, обдирали тело. И кое-где по нему засочилась кровь. По лицу же Дженет текли крупные слёзы и в глаза лезли растрепавшиеся пряди волос. А она из последних сил старалась не выпустить чудища. Всё перехватывала покрепче плывущие по слизи ладони и стонала зовуще:
- Тэмлэйн, Тэмлэйн? Ты слышишь? Я верна до конца. Им не добиться отвращенья. Я не перестану обнимать тебя. Но пробуждайся скорей. Мои силы уходят. Или мой поцелуй, моя прядь не помогут отогреться твоему стынущему сердцу?
И дракон, действительно, будто услышал и стал стихать.
- Откуда эта сила?! – раскатился громовый голос королевы и её колокольцы, теряя видимость лада, неистово задребезжали вразнобой. – Скорее скачем прочь, мои вассалы! Тэмлэйн потерян навсегда! Она сумела снять мою волшебную печать пленяющего поцелуя! Простое человеческое сердце победило крепчайший камень!
И все ударили в бока коней, пустились к реке. Их встретили целой стеной страстных воплей, заглушивших глубокие стоны.
Когда же они зависли над самым обрывом, вливаясь в экстазную круговерть, теряя свой облик и превращаясь в неразличимо-чёрные фигуры, королева вскинула по жречески руки. И ослепительная вспышка разорвала небо.
Кэт из замка увидела над лесом ту распоровшую небо вспышку. Схватила Распятие и подняла его к небу.
Свирепая молния не пошла в землю, не пала на головы влюблённых. Она лишь высветила лежащего юношу и склоненную над ним, сжимающую его ладонь девушку.
В последний миг эта молния, едва не коснувшись земли, необычно выгнулась, точно притягиваемая чем-то сильнейшим, и полоснула в сторону замка, в сторону теплеющего окна. Того самого окна, к которому обратил когда-то впервые свой призывный рог Лесной страж, когда в день свадьбы у него стояла Эннет, а теперь – Кэт с её Распятием.
Девушка держала Распятие обеими руками изо всех сил. И молния угасла перед ним. А Кэт без сил упала на пол.
Утро наступало тихое и солнечное. Задорно щебетали, перепархивали в полотнищах света птицы. Раскрывались пышные цветы.
На поляне с лилиями пасся белый жеребец под седлом. На высоком суку в короне пробивающих листву солнечных лучей сидел сокол, сердито моргал своим круглым глазом.
А под старым буком спали на шёлковой траве Тэмлэйн и Дженет. Лица их розовели и были бесконечно счастливы. Он был в своем бархатном камзоле; она – в светлом, расшитом цветами, платье. И между ними лежал в ножнах меч.
В замке, всё в том же зале, привычно сидели за рукоделием дамы. Переговаривались, обсуждая поднесённые на празднике подарки.
Вошла с пряжею бледная, строгая, повзрослевшая на вид служанка.
- Ответь нам, Кэт? – обратилась к ней старшая. – Где наша госпожа? Солнце высоко, а она ещё не выходила. Здорова она?
- Она здорова, но скоро не выйдет. Ей ночью тревожно спалось. Не беспокойте её, - взгляд и голос Кэт были ясными и твердыми. И дальше её расспрашивать не стали.
Только молоденькая дама отозвалась:
- Да, ночью случилась ужасная гроза. Я не могла уснуть. Такие сны.., - она, задумавшись, встала, подошла к окну. Вгляделась и вскрикнула: - Смотрите! Смотрите! Лес как будто отдалился! Какая густая сегодня дымка. Прежде такой не было.
И все, побросав работу, заспешили к ней.
- Не мудрено в зной лесам гореть. Да ещё – после грозы. Но грозы ночью не было, - отозвалась старшая. Высказалась привычно: с сознанием правоты, без сомнений.
И женщины, потеряв интерес новизны, вернулись к столу.
Одна лишь молоденькая осталась, плотней прижалась плечом к проёму. Обмолвилась:
- А мне показалось.., - чуть откинула набок голову и стала вдруг выражением и всем обликом напоминать Дженет, когда та стояла тут же.
Кэт, сидевшая за пряжей, сучившая нить, угадала в ней это. Испытующе принялась вглядываться в эту странную, восприимчивую женщину.
Ну, а та всё всматривалась мечтательно в даль, где сквозь дымку голубели верхушки Кортенхэмского леса, где высоко кружила одинокая большая птица. И тихонько, нежно-зовуще, запела на ту самую мелодию, что с таким трудом отыскивала вечером:
«Душисты розы и пышны.
Роняют алый цвет,
Конь бьёт копытом у стены,
А всадника всё нет».
2005 г.