31 декабря Сергей, наконец, встретил прилетевшую из Ленинграда вместе с сынишкой жену, часам к восьми вечера привез ее в гарнизон, бросил в пустой квартире и убежал встречать Новый год с любимым личным составом.
Примерно до часа ночи на корабле все шло более-менее хорошо. Но к часу Сергей стал замечать, что у части личного состава, особенно у годков, как-то неестественно блестят глаза, появились заторможенность движений, развязность жестов, речевые оговорки и неустойчивая походка.
Поиски источника данного явления ничего не дали. А еще через некоторое время Сергей обратил внимание, что личный состав пьет в основном не компот и лимонад, а предпочитает им простую воду из питьевого бачка. Причем жаждущие, налив себе в кружку этой воды, жадно выпивали ее тут же, не отходя, и лишь потом возвращались за стол.
Да и запах в кубрике стоял какой-то непонятный, водочный, хотя спиртного на столе не было вообще. Особенно он усилился, когда кто-то из матросов, не рассчитав, открыл краник раньше, чем подставил кружку, и пролил немного воды на палубу.
В ту же секунду годки дружно собрались идти курить на верхнюю палубу и открыли настежь дверь, в результате чего в кубрик ворвался тугой поток свежего морозного воздуха.
Но их изобретение уже было обнаружено. Вскрыв бачок, Сергей лишь убедился в своем предположении: тот был до отказа заполнен водкой. «Так вот что это были за бутылки!» - догадался Сергей, вспомнив, что, когда он вечером шел на корабль, его внимание привлекла целая куча водочных бутылок, нахально лежавших на самом верху мусорной кучи, переполнявшей стоящий у корня пирса* бак.
К моменту обнаружения из семи литров емкости внутри питьевого бачка содержимого оставалось уже меньше половины. Сергею пришлось решительно вылить оставшееся за борт, завершить празднование и уложить команду спать.
Правда, некоторые особо подгулявшие спать никак не хотели, и ему пришлось провозиться с ними до самого утра. А утром появились новые пьяные. Сергей никак не мог сообразить, где же они берут спиртное, но потом, зайдя в каюту мичманов, все понял.
Это доблестные мичманы, только накануне праздника выписавшиеся из госпиталя, решили таким образом отметить и праздник, и свое чудесное выздоровление, принеся на корабль целый ящик водки.
В общем, праздник выдался веселый, так что домой Сергей смог пойти только третьего числа вечером, передав «эстафету» флагманскому механику.
Дома жена к его приходу накрыла чудесный стол (насколько это было возможно, с учетом ее незнания гарнизона, пустой квартиры и празднично опустошенных, да и большей частью не работающих, магазинов).
У Сергея же к ее приезду была приготовлена бутылка шампанского, бутылка коньяка и бутылочка хорошего вина, и в тесном семейном кругу, под хорошую закуску, с учетом долгой разлуки за пару часиков они все это выпили. Причем пили, что называется, на равных.
Ему, уже успевшему закалиться в «Алкашовке», было даже невдомек, что для Леночки, которой к тому моменту еще не исполнилось и двадцати, и которая до того ничего крепче и больше бокала шампанского не пробовала, а за время беременности и после нее не употребляла и этого, такая доза была почти смертельной. И когда в один прекрасный момент он отправился за чем-то в кухню, а Лена поднялась из-за стола вслед за ним, он вдруг услышал позади себя легкое «О-ох!» и, оглянувшись, увидел, как его
____________________
* место, где плавучий пирс крепится к берегу
жена, закатив глаза и привалившись спиной к дверному косяку, медленно сползает вниз.
Привести ее в чувства, чтобы она хоть что-нибудь могла сказать, ему удалось только к утру. А утром, с огромным трудом договорившись со своим руководством, что этот день он проведет дома в счет отгула за новогодний праздник, Сергей вызвал врача, который констатировал острое пищевое отравление, поскольку не мог даже предположить, что у этой молоденькой и хрупкой девчушки, кроме того, еще и имеющей на руках трехмесячного ребенка, может быть не пищевое, а алкогольное отравление.
Еще дня три Лена находилась в состоянии прострации, то и дело кратковременно теряя сознание, но Сергею, тем не менее, на следующий день пришлось бежать на свой любимый ПЗС.
Первое же, что привлекло его внимание и неприятно кольнуло в сердце, когда он еще только подходил к пирсу, у которого стоял ПЗС, - это была зловещая и абсолютная в сравнении с тем грохотом, какой издавал работающий дизель, у которого только один поршень весит сто двадцать килограммов, ТИШИНА и полное, как при светомаскировке, затемнение.
Казалось, что весь ПЗС – не только личный состав, но и сам корабль – спит глубоким, безнадежным, но, в то же время, тревожным сном.
Когда же Сергей ступил на борт, то оказалось, что жизнь на корабле, хоть и в полной темноте, все-таки продолжается, но действительность событий превзошла его самые худшие ожидания.
Оказалось, что среди ночи огромный дизель – около шести метров в длину и почти три метра в высоту – вдруг как-то странно, страшно и оглушительно загрохотал, заскакал на фундаменте, как молодой джейран, пытаясь вместе с собой раскачать весь ПЗС, крышки лючков картера выскочили со своих насиженных мест, как пробка из бутылки, а в след за ними из картера вырвался сноп искр, почище новогоднего фейерверка. Как эти искры не подожгли корабль, а летавшие по отсеку запчасти не задели никого из матросов, осталось загадкой природы.
Все это продолжалось в течение нескольких секунд, показавшихся свидетелям этого грандиозного зрелища вечностью, после чего дизель вдруг резко замер, не дожидаясь каких-либо действий со стороны растерявшихся вахтенных мотористов.
Я уже рассказывал, что, когда ПЗС стоял в заводе, там должны были сделать средний ремонт дизелей, но, пользуясь бесконтрольностью, провели лишь простую их переборку.
В связи с этим, трущиеся части, видимо, плохо подогнали, и один из дизелей (как раз тот, которому пришлось долгое время безостановочно, без осмотров и профилактик работать) «гнал стружку», - в фильтрах оказался осадок бронзовой пыли толщиной в несколько миллиметров.
По всей видимости, в результате этого забилась одна из масляных канавок, нарушилось охлаждение, возникли температурные напряжения, вследствие чего один из цилиндров заклинило. Поскольку остальные пять продолжали работать и вращать коленчатый вал, шатуном из заклиненного поршня вырвало палец, оборвав всю юбку по нижние маслосъемные кольца. Сам шатун разорвало вдоль пополам и, используя его в качестве молотильного цепа, превратило в крошево все внутренности картера. Дизель сорвало с фундамента, коленвал погнуло, лопнул блок цилиндров, да и сама фундаментная рама дала трещину. То есть никакому восстановлению дизель уже больше не подлежал.
Возникал справедливый вопрос: кто виноват и, следовательно, кто будет отвечать и платить за дизель? Дело в том, что новый такой дизель (на те деньги) стоил около тридцати семи тысяч рублей – больше, чем четыре «Волги»!
К моменту аварии дизель прошел уже несколько ремонтов. Но у таких вещей их стоимость определяется по принципу, несколько отличному от стоимости вещей, бывших в употреблении (БУ).
Учитывается все, во что данный агрегат обошелся государству, т.е. стоимость ремонтов приплюсовывается к первоначальной стоимости механизма, многократно ее увеличивая. Если виновным был бы признан личный состав, то платить пришлось бы Сергею. А поскольку такой суммы ему было не заработать за всю жизнь, он бы просто пошел под суд.
Комиссия же по расследованию причин аварии была назначена с завода, который производил последний ремонт, поэтому ее заключение было заранее предрешено, тем более что на ПЗСе был явно и грубо нарушен режим эксплуатации, что само по себе уже снимало ответственность с завода.
Но тут возникла одна ма-а-ленькая дополнительная неприятность для руководства дивизиона: в вахтенном дизельном журнале имелась запись, что флагманский механик приказывает продолжать эксплуатацию дизеля без остановки и проведения ППО и ППР.
Таким образом, вся ответственность уже ложилась не на Сергея, а на флагмеха. А его отдавать на заклание было себе дороже: одно дело молодой и неопытный лейтенант, и совсем другое - опытный представитель штаба дивизиона. Тут уже речь шла о чести всего руководства дивизиона.
Поэтому вахтенный журнал было решено срочно переписать, естественно, показав в нем, что дизель эксплуатировался с соблюдением всех норм и требований, и исправив все показатели, которые хоть чуть-чуть отклонялись от нормы. Ну а поскольку дизель уже эксплуатировался более трех месяце, то переписать разными, каждые четыре часа меняющимися, почерками журнал, в который каждый час записывались данные почти по двадцати параметрам, было не так-то просто, особенно, если учесть, что комиссия должна была прибыть в ближайшие два-три дня!
Но, как говорится, охота пуще неволи, и к приезду комиссии все было готово в лучшем виде. Даже сам журнал перепачкали и «состарили», как будто он действительно был в работе в течение нескольких месяцев.
Комиссия (и вновь вместе с представителями особого отдела и прокуратуры) проработала на ПЗСе почти три недели и, так и не найдя, к чему бы можно было придраться, не признала виновным никого, сделав какие-то невразумительные, пространные выводы (не могли же они признать виновными себя!).
Пока работала комиссия, на ПЗСе ввели в строй второй дизельгенератор, отремонтировали дизелькомпрессор и пополнили экипаж недостающим личным составом, так что к концу января ПЗС снова заработал, только теперь уже с соблюдением всех технических норм и требований эксплуатации, невзирая ни на какие просьбы командования обеспечиваемой дивизии.
В ту же пору Сергея вдруг неожиданно пригласили в политотдел флотилии и предложили перейти на комсомольскую работу, для начала освобожденным секретарем комитета комсомола торпедно-технической базы, где в начале февраля должно было состояться отчетно-выборное собрание.
Не могу найти слов, чтобы описать, с каким удовольствием, воодушевлением и даже радостью воспринял Сергей это предложение. Видимо, Судьба специально подкинула ему эти испытания, чтобы он, наконец, понял, что прав был Артем Артемович Степин, когда уговаривал его стать политработником.
Через два года после избрания секретарем комитета ВЛКСМ отдельной части, в 1975 году, когда в дивизиях атомных подводных лодок создавались политические отделы (раньше в дивизиях политотделов не было), Сергей стал первым помощником по комсомольской работе начальника политотдела нашей первой, с которой начинался весь наш атомный флот, дивизии, потом служил заместителем командира подводной лодки по политической части, окончил Военно-Политическую Академию и закончил свою службу последним (поскольку ликвидировались политорганы) начальником политотдела крупнейшего соединения атомных подводных лодок.
(Продолжение следует)