Плыть охота... Короткая повесть

 
 Макушка лета. Неба синь от края до края. Солнце жаркое, как дуга электросварки, печет нещадно только треска и шуршанья дуги не слышно.
 Чуть перевалило за полдень.
 Деревенский пляж, что расположился на берегу большого омута лесной ворчливой речки Мани по соседству с деревней. Речка та небольшая, но на перекатах шумливая, особенно в пору весенних паводков и после летних ливней. В весенний паводок, во время таяния таежных снегов вода в ней вздувается и несется быстро, прочищая каменистое дно и оставляя на берегах желтый перемытый до белизны песок. Маня богата рыбой. Там водятся во множестве небольшие хариусы, даже иногда попадается таймень. О чебаках, пескарях, гольянах и говорить не стоит.
 Тут у большого омута на плавно поднимающемся вверх левом берегу, на взгорке, мужики когда-то и выбрали место для жилья. Все тут рядом: и луга, и речка, и бескрайняя тайга, прямо от воды на другом берегу Мани. Даже райцентр – старое большое село - в часе ходьбы, если пешком, напрямки. Живи, работай, расти детей да радуйся жизни. Здесь и поднялась деревня под названием Песчанка. Ей много лет - никто не помнит сколько.
Домишки всякие. И совсем старые есть, что даже мхом поросли от времени да и новых то ж хватает.
 Все она пережила: и царя-батюшку, и революцию, и коллективизацию, и индустриализацию, и войны, и голод, и холод, и большевиков. Последние в ней много жизней покорежили, перемололи, строя «рай на земле». Но отрицательный результат – как не крути - тоже результат. Деревенька выжила – живуча оказалась и народ стойкий, хотя мужиков-то с хозяйской жилкой заметно поубавилось. Иждивенцев – тьма, а вот настоящих хозяев – маловато. Однако это дело наживное, - не будет вмешиваться власть в дела крестьян, не будет учить их, когда сеять, когда жать и нажитое не будет отнимать, непременно поднимется Песчанка с колен. Не может не подняться!
 Вот и сейчас плещутся в омуте и загорают на том пляже ребятишки, наслаждаясь жизнью. Гуляют в их кровушке и тяга к свободе и стремление к благам зажиточной сытой жизни, добытым своим трудом. Хозяйские жилки там тоже имеются в достатке, только б родители их не испортили: не привили тягу к ничегонеделанью, к беспробудному пьянству и наркомании.
 Будем надеяться, что не привьют!
 Сашка Бизякин, мужик лет к сорока, подъехал на своей инвалидной коляске к тому пляжу, к самому берегу. Но в песок не сунулся. Остановился на травке, под раскидистой березой. Его дружок Егорка Снегирев – молодой мужичок двадцати пяти лет, вылез из кабины первым и пошел к воде – «пощупать» воду.
 - Как водичка? – открыв дверцу и выставляя руками ноги и деревянные костыли на землю, поинтересовался Сашка.
 - Нормальная. На жаре кажется, что прохладна, – сообщил Снегирев.
 - Вот и хорошо. Сейчас сплаваем!
 - Сань! Мо ж, не надо, а? Обкупнись у берега, - я тебе помогу, и на рыбалку поедем.
 - Надо! Хочу переплыть омут. …Потом на рыбалку.
 - Куда тебе с такими ногами-то? А если утонешь?
 - Надо! Надо!.. понимаешь мне надо? Если хочешь, для самоутверждения, для самоуважения. Понял? Я тут сколько раз переплывал… В пацанах еще. …Не утону! …А ты на что?.. – голосом, не терпящим возражений, талдычил Бизякин, – Отцепляй камеру-та!
 Бизякин, выставив деревянные костыли, опер их о землю, привычно подтянулся на них и встал с сиденья инвалидки. Сунул их под мышки и, медленно переступая ногами и скрипучими костылями, пошел по песку к воде. У воды снял галош с босой ноги, работая больше костылями и плечами, осторожно и медленно потрогал ей воду. Нога просто висела, – он опустил пальцы в воду.
 - Хороша водичка, – пробурчал себе под нос, - щас сплаваем! – вновь опустил ногу в галош, развернулся и стал подниматься к машине.
 Пока Егорка отвязывал надутую резиновую камеру от багажника на крыше коляски, Сашка успел сделать пару шагов от воды…

 Сашка Бизякин родом из Песчанки. Тут прошла вся его жизнь. Он рос нормальным ребенком, как все его ровесники. Нельзя сказать, что слыл болезненным. Любил рыбачить, охотничать, также любил жарким летом купаться в этом омуте и загорать на этом пляже.
 Однажды, будучи в подростковом возрасте он со сверстниками по каким-то делам ходил за речку в тайгу. Дело было в середине апреля. По ночам еще подмораживало. Утром перешли Маню по льду. Погода тогда стояла солнечная теплая. Весь день в тайге кругом звенели ручьи на них никто не обращал внимания. Подойдя вечером к речке, ребята ее не узнали: Маня вздулась, большие льдины, крошась, плыли по речке. До ближайшего моста, если идти по извилистому руслу - километров пятнадцать, аж в райцентре, а родная деревня вот, на том берегу. Кто ж из пацанов пойдет вокруг?.. О таком обходе, да на ночь глядя, даже и не думали. Вырубили каждому по осиновому шесту и поплыли…
 …Бизякин и еще двое ребят в тот день «открыли новый летний купальный сезон». Сашку тогда протащило по бурной воде почти километр. Если б не шест в руках - ему вряд ли удалось выбраться. Перепугались тогда все. Да еще, придя домой в мокрой одежде, замерзший, получил от матери взбучку. Пару дней отлежался на печи, посопливил малость и тем закончилось приключение. Правда, ноги после того случая, нет-нет да и отказывались слушаться, но не на долго – на мгновенье, в этот момент он как бы спотыкался, падал. Вставал, чертыхаясь, оглядывал место, где споткнулся и ничего не находил, шел дальше. …Молодость еще брала свое.
 Окончил школу, выучился на водителя и стал работать в колхозе шофером. В положенный срок сходил в армию. Вновь вернулся в деревню, однако, колхоз к тому времени почил в бозе. Началась приватизация, – из колхоза растащили все, что могли унести и увезти. Последний председатель колхоза ухитрился отдать какому-то ушлому предпринимателю новенький «КАМАЗ» - топливозаправщик, взамен получил старый «газик» и две бутылки водки в придачу. В тот год колхоз и жителей деревни Песчанка сильно «опустили» экономически. Все дойное стадо коров ушло «под нож» в уплату каких-то мифических долгов.
 Сашке и его матери тоже кое-что досталось от той колхозной собственности, но мать вскоре нечаянно померла. – Ее смерть Сашка пережил тяжело. - Он был у нее единственным сыном.
 Ему достались два бортовых «газика», причем оба не на ходу. Имея определенный опыт и знания, Бизякину удалось из двух машин собрать одну из них, при помощи которой и стал кормиться. Прибавив к автомобилю личное надворное хозяйство, и у Сашки стало получаться неплохо. Он даже женился, народил дочь и стал готовить сруб для нового дома, поскольку маленький дом матери, построенный его отцом, которого он, кстати, не помнил, ему казался тесноват. Все шло, как ему думалось, хорошо и даже замечательно. Но «белая полоса» в его жизни вдруг неожиданно закончилась и началась «черная».

 Вот что он не один раз рассказывал своим деревенским друзьям, сидя за столом и объясняя свою инвалидность:
 - «Однажды меня с машиной подрядил коммерсант из райцентра. Тому требовалось товар привезти из Н-ска. Я согласился. Дело было зимой, в январе. Морозы стояли под двадцать – двадцать пять градусов. Снега давно не было. Чтоб сократить путь километров на двадцать, решил проехать по проселку – по Нюркиной дороге. Этот проселок я хорошо знал и еще утром, отправляясь в Н-ск, по нему проехал без приключений.
 Возвращался в одиночку, поздно ночью, груженый лотками с мясными полуфабрикатами, копчеными тушками цыплят и уток, а также коробками мороженой рыбы. Осталось проехать-то полтора десятка километров до райцентра и, считай, дома. Я уж барыш подсчитывал. Свернув на проселок, вскоре увидел впереди встречные огни. Ширина проселка позволяла свободно разъехаться двум машинам. Молодой месяц уже закатился на западе, темнотища полная, если не считать своих и встречных фар освещающих дорогу. Перед тем как разминуться на всякий случай сбросил скорость, принял вправо из осторожности, настолько насколько позволяла ширина проселка. Уже вблизи увидел, что навстречу идет трактор «К–700». Его двигатель ревел на полную мощность. Гад, даже газ не сбросил! В последний момент я увидел в свете фар темное пятно перед собой – огромный стог сена. Меня этот стог, как «Фома … смел» с дороги вместе с машиной. Я помню, что один полный оборот я сделал еще в сознании, съезжая с косогора. В том месте проселок идет по косогору - по краю «Нюркиного пупка».
 …Очнулся от холода и тишины. Машина лежит на левом боку. В тишине что-то журчит, изредка трескает и пахнет бензином. Ощупал себя – вроде цел. О синяках и шишках говорить не стоит. Вылез из кабины через то место, где находилось лобовое стекло – моя машина в самом низу. На проселке полная тишина. Будто и не существовало того трактора. Мои куры и утки разлетелись вместе с лотками и коробками с рыбой по большой площади. Открытое место. До березового колка метров двести. Снег кругом по пояс и ледяной ветерок слегка потягивает с запада, метет. Когда тут машина поедет – неизвестно. Беру топор из машины и в колок – дрова рубить. Нарубил, принес, кое-как развел костер у дороги. Замерз, как цуцик. Нет, не обморозился, а продрог до костей! Несколько раз за ночь ходил в лес рубить дрова. Уже под утро вижу огоньки на проселке, как оказалось: молоковоз в райцентр. Ну, чуть-чуть погрелся у него в кабине, пока номера телефонов того коммерсанта водителю молоковоза давал, а тот записывал, да еще наказывал, что нужно сделать. …Я ж не мог товар бросить в поле! …И опять на мороз.
 К обеду приехал на то место коммерсант на тягаче и автоинспекция. К тому времени я собрал груз и вынес его на дорогу. Пока устанавливали причину аварии, грузили товар на тягач, пока вытягивали мой «газончик» на дорогу – время и прошло. Я уж к тому времени и не мог шевелиться от холода, – весь заледенел и устал.
 …Только к вечеру меня притащили на буксире домой.
 Того тракториста так и не нашли. Видимо, он в пьяном виде под покровом ночи сено воровал – иначе: зачем скрываться-то? …Поэтому даже не остановился. …Не мог он не почувствовать удар и что стогом машину с дороги столкнул. Я ведь тоже не стоял, а ехал навстречу стогу… Мало того, этим стогом он почти все следы замел. По охапкам сена, что остались под машиной, на бампере да на клыках только и убедились, что стог все-таки был. А то все на меня валили: мол, сам уснул за рулем и съехал с дороги».

 Грузовик забрал у Сашки тот коммерсант в расчет за «испорченный» товар и оплату тягача, правда, дал несколько миллионов, тогда, - «сдачи». Сашка, оставшись без машины, не стал спорить, ему не до споров было.
 С той памятной поездки, ноги Сашки Бизякина стали катастрофически хиреть. Спустя месяц, он уже не мог без палочки передвигаться по дому. Начались хождения и поездки по больницам. Толку от тех поездок оказалось мало. Нашли у него какую-то редчайшую болезнь, что от простуды случается, от которой в то время еще не существовало лекарств, да и сейчас нет. Костыли выдали, признали его инвалидом и назначили крохотную пенсию, которой хватало на хлеб да на сахар. Его состояние здоровья более или менее стабилизировалось только по концу второго года после той аварии. Ходить он стал своеобразно: ноги его держали, но плохо слушались, – он мог упасть в любой момент, поэтому ему приходилось помогать им руками через костыли. Он ходил как бы на четвереньках для устойчивости, удлинив передние конечности костылями.
 Вскорости его покинула жена – уехала с дочерью в областной центр. Сперва туда направилась под каким-то благовидным предлогом, ездила несколько раз туда-обратно, но однажды так и не вернулась. Попозже по деревне ходили слухи, что ее кто-то видел в городе и, что она якобы работает в столовой, и снова вышла замуж…
 Сашка Бизякин, несмотря на катастрофическое состояние здоровья и семейные неурядицы не потерял человеческого облика. Он оказался жизнестойким и в этих условиях. Самостоятельно выучился ремонтировать будильники, регулировать швейные машинки и чинить всякую бытовую технику. Тогда еще этой советской техники дополна было в деревенских домах. Почитывал специальные книги по ремонту и художественной литературой не брезговал. Сидел целыми днями за столом перед окном и ковырялся в чужих утюгах, приемниках и прочем или читал. При этом ремонтируя что-то, он никаких гарантий не давал. Беря вещь в ремонт, он говаривал:
 - Я посмотрю! Попробую! Если не получится, то извините!
 По первости давали с недоверием, но деваться было некуда, в то время всякие ремонтные мастерские либо вообще закрылись, либо брали за ремонт такие деньги, что проще было купить новую вещь, поэтому оставляли «посмотреть». Тем более, что Сашка даже за отремонтированную технику денег не брал. Единственное на что приходилось тратить клиентам деньги, так это на покупку запчасти на базаре в райцентре, да и то, если он точно знал причину ее отказа.
 Так потихоньку Песчанка обрела себе в лице Бизякина своеобразную «рембыттехнику». Потом, уже после испытания отремонтированной вещи, его деревенские заказчики платили ему натурой: кто кусок сала, кто мяса, кто картошки, кто банку молока иль сметаны, кто пачку сигарет. Сашка принимал, не отказывался.
 Его авторитет, как знающего человека, среди деревенских с каждым днем подрастал.
 Еще задолго до того времени, как Сашка остался один, в Песчанке закрылся деревенский клуб. Молодежи, особенно в осенне-зимний период было некуда деваться по вечерам. Вот они стали его навещать. В его положении без посторонней помощи и невозможно обойтись: себя-то ведь надо обиходить, - печь стопить, баню, дров наколоть, воды принести из речки. Да мало ли?.. А для молодежи это развлечение, а не работа.
 Правда, по-первости, захаживать стали и любители выпить. Раз, другой, третий. Бизякин возмутился:
 - Вам че?.. притон здесь хотите устроить? С бутылками я не принимаю! Свою избу в распивочную превращать не намерен. Не то вызову, вот, Дементьевича, он вас призовет к порядку!
 Иван Дементьевич Протасов работал участковым милиционером в Песчанке и иногда бывал у Бизякина, - интересуясь его здоровьем и житьем-бытьем.
 В основном вечерами у Сашки собирались подростки, иногда с подружками. У него перебывали в гостях все мальчишки деревни, но «приживалось» в «сезон» четыре – пять пацанов, в основном любителей техники, тех, кто не мыслит жизнь без мотоциклов и прочих самодвижущихся устройств. Конечно, «поколения» подростков менялись, - кто-то взрослел, уходил в армию, уезжал в город, женился и отцеплялись от Бизякина, но на их место подрастали новые любители техники. Сашка к ним относился неизменно по-дружески. Кому поможет зажигание отрегулировать, кому карбюратор прочистит, а кому и двигатель мотоцикла переберет. Те в ответ: кто картошки ведерко принесет, кто в магазин за хлебом сбегает, кто и в Сашкином доме пол подметет. Причем редко кто приходил туда с пустыми руками, то инструмент какой принесет, то несколько огурцов или помидоров с грядки в летние месяцы, то запчасти к технике, завалявшиеся в доме.
 В деревне стала складываться определенная традиция: в избу к Бизякину нельзя идти «с пустыми руками». Ну, как убогому не помочь?
 И приваживались они еще вот почему!
 Это случилось на третьем или четвертом году после той аварии. У одной пожилой женщины из «постоянных клиентов» Бизякина в райцентре жил в ту пору такой же престарелый брат – безногий инвалид Отечественной войны, которому когда-то власти по линии соцобеспечения, выдали для личных нужд инвалидную коляску с мотоциклетным двигателем и ручным управлением. Тот инвалид состарился и та, если можно так выразится, - «машина» износилась и стояла без дела у него на подворье. Как уж там шли переговоры – неизвестно. Однако вскоре во дворе Сашки Бизякина появилась та инвалидка. Она послужила поводом для образования своеобразного технического «клуба».
 Сначала всем «клубом» хотели восстановить двигатель той машины, путем замены наиболее износившихся деталей, однако тех деталей в продаже давно не было, а заменой ношеных запчастей, купленных с рук на базаре достичь хороших результатов долго не удавалось. Все равно в тот год Бизякин обрел «ноги». По крайней мере, он мог уже самостоятельно ездить в магазин, вблизи на речку – рыбачить. Хотя он на инвалидке из-за ненадежности ее двигателя, боялся выехать за деревню, но все же она чуть-чуть расширила Сашкины горизонты, до этого ограниченные оградой собственного дома.
 Зимой в дело случайно включился участковый Протасов. Он, как и все деревенские, знал историю с инвалидностью Бизякина, знал и то, что тот коммерсант забрал у Сашки автомобиль в оплату «испорченного» товара. Как-то участковому удалось встретить в райцентре и усовестить того коммерсанта, проведя соответствующую беседу. Тот ранней весной пригнал в Сашкин двор не новый, но находящийся в хорошем состоянии мотоцикл с двигателем идентичным Сашкиной коляски.
 Весной, навалились всем техническим «клубом» на ремонт и окраску коляски, в результате: за неделю Сашка Бизякин получил почти новенькую двухместную машину да еще накануне лета.
 Теперь он уже не боялся ездить даже в райцентр, а на рыбалку тем более. Для рыбалки он изучил все русло Мани на протяжении двадцати километров. Он знал все места на ней, где можно близко подъехать к воде и где имелись рыбные перекаты и омуты. Знал также и близлежащие озера и пруды, где было полно карася и карпа. На его столе теперь постоянно появлялась рыба, чего раньше в его рационе давно не было, если не считать угощений односельчан.
 «Поехать с Бизякиным на рыбалку» среди мальчишек считалось большой удачей. Порой в кабину набивалось по три-четыре человека. Не потому, что в деревне других машин не было. Было полно. Только соберутся мужики и айда на рыбалку на «Жигулях». Сядут на бережок, удочки раскинут, – не клюет. – Дальше поехали. Так день проездят, и толку нет. Или водки напьются. - Какая там рыбалка? А с Сашкой-то - много на коляске не наездишься. И водку никогда не пьет. Да ему убогому всегда везло или «слово петушиное знал». – Руки болели от подъема удилища.
 А какую Бизякин уху варил на рыбалке? - За уши не оттащишь!
 Если не случалось клева, что было крайне редко, то ватагой набрасывались на грибы и ягоды. Мальчишки себе набирали и уж инвалида никогда не забывали. Львиную долю всегда оставляли ему.
 Нельзя сказать, что Сашка Бизякин слыл уж совсем правильным и безупречным человеком. Нет. Он, например, при общении с подростками никогда не стеснялся в выражениях. Да и выпивал иногда с ними и бражку, и самогон по случаю праздников. Но это он делал в виде исключения. Он курил, поэтому не протестовал, когда подростки при нем курили. Сам угощал их табаком и не прочь был «стрельнуть» у них в случае нужды.
 В избе Бизякина всегда двери были открыты. Подростки нуждались в простом доверительном общении. С Сашкой можно было говорить о чем угодно. Он их не учил жизни, как учат в школе, а просто выслушивал и высказывал свое мнение, давал совет, если кто-то в нем нуждался, и не обязывал поступать именно так, как советовал. Он предоставлял подросткам самим сделать выбор. Главное, что отличало Сашку от школьных учителей, это то, что он как говорил, чему б не наставлял, так и сам жил, так и сам поступал, а школьные учителя порой говорили одно, однако сами делали другое, мало того, еще и смотрели на подростков свысока. Им-то эта двойственность, лицемерие и надменность учителей и всех остальных взрослых людей высвечивались наиболее ярко. Санька же в своей беспомощности всегда представал перед ними равным, да еще нуждавшимся в их помощи и защите.
 Бизякин не вел среди подростков никаких высоконравственных бесед, не поучал их жизни – он ничего не делал из ряда вон выходящего, - он просто жил, вернее, выживал в сложных условиях и своим примером демонстрировал окружающим свою жизнестойкость. Он даже не выставлял ее на показ, мол, смотрите и берите пример. Не было ничего такого! Зрячие сами все видели и делали правильные выводы. Понимали, что помогать такому человеку жить, – вершить доброе великое дело, которое приносит самому дающему - радость.
 Наконец, в избе Бизякина долгими зимними вечерами можно было просто встретиться с друзьями без посторонних взрослых людей. Сашку же они посторонним человеком никогда не считали.
 За это доброе отношение к ним они, видимо, и любили его и сохраняли впоследствии с ним дружеские отношения. Не было случая, чтоб кто-то из бывших завсегдатаев «клуба», приезжая в деревню на побывку к родителям, не зашел в Бизякинскую избу по старой памяти и не попроведовал инвалида. Они к нему тянулись за воспоминаниями своего детства. И конечно, в таких случаях заходили непременно с бутылкой. Тут уж Сашка никак не мог отказать «выпить за встречу».
 На его месте легко можно было стать алкоголиком, но он все равно не стал им. Выпьет пару стопок, «за встречу», «за жизнь» и скажет:
- Вы, ребятки, как хотите, а мне хватит! Тут у меня и так еле-еле ноги ходют!..
 Тут начиналось: «А помнишь, как..? – Помню! Как не помнить-то?»
 С появлением коляски, Бизякин освоил ремонт головок блоков двигателей «Жигулей». На базаре в райцентре он приобрел набор инструментов: шарошки, притиры, развертки, мерительный инструмент, приспособления и в зимнее время занимался только этим делом, поскольку бытовая техника в последнее время пошла «из-за бугра», - она ему оказалась не по силам. Ремонт головок блоков делал хорошо, а деньги брал невеликие. О нем пошла добрая слава по соседним деревням… Он не испытывал недостаток в заказчиках.
 Он так жил, вот уже больше десятка лет.
 А нынче, вот взбрела ему в голову идея: переплыть омут: - «Охота переплыть Маню и все тут!».
 Егорка Снегирев самый давний его друг – коренной, деревенский, с подросткового возраста дружащий с Бизякиным, самый верный и преданный. Он так от Сашки Бизякина и не «отцепился» повзрослев, хотя был женат и имел детей и его дом стоял на другом конце Песчанки. Он про Сашку говорил:
 - Да, Сашка Бизякин мне друг – почти что брат!
 Будучи механизатором и работая у местного фермера в качестве и водителя и тракториста, иногда подъезжал к Сашкиному дому и сливал в бак инвалидки бензин, в канистре привозил масло. А уж поставку дров на зиму другу, Егор считал своей святой обязанностью. Организует по ранней осени бригаду лесорубов из подростков - завсегдатаев Сашкиной избы и в тайгу на тракторе. Оттуда волоком припрет целую вязку березовых стволов к дому Бизякина. Затем распилит на чурки бензопилой, а дальше Санька сам с пацанвой разбирается. Пока береза сырая, чего ее не колоть-то? Только тюкай топориком и складай в поленицу. Ведь плевая работа! И дело доброе - подросткам учеба и физическое развитие. – Самим же зимой в тепле быть охота.

 …Снегирев уж разделся, а Санька только поднялся от воды к коляске.
 - Сань! Мо ж вдоль берега сначала попробовать? Там ведь в середине омута глубина «с ручками» будет, – упорно долдонил Егорка, - и под тем берегом-то обрыв.
 - Я че не знаю! Я в детстве этот омут вдоль и поперек переплывал. Тут плыть-то два десятка метров. Не бойся, - переплыву, - успокаивал Санька друга, в его голосе чувствовалась твердая решимость.
 - Ты как хочешь: туда – обратно? …Или обратно по перекату пешком вернемся?
 Бизякин бросил оценивающий взгляд на омут, подумал о чем-то и стал одной рукой неловко снимать с себя одежду, бросая ее на сиденье водителя, расстегнул брюки, - другой он держался за коляску. Затем, держась руками за крышу коляски, опустился на сиденье и попросил Снегирева:
 - Сдерни-ка штаны с ног. …Туда и обратно переплыву, но с отдыхом на той стороне. …Ежлив че, - на камере меня переправишь.
 - Добро! – Егор наклонился и начал тянуть с инвалида брюки. Они с худых ног сдернулись легко, обнажая белую, чуть с розова, давно не видевшую солнца, кожу.
 Оставшись в «семейных» трусах, Бизякин привычно расставил костыли, подтянулся на них и встал. Влез ступнями в галоши.
 - Все, пойдем! – велел Санька, направляясь к воде – бери камеру.
 Егор повиновался.
 Ребятишки, находящиеся в воде и лежащие на песке сразу обратили внимание на инвалида, медленно идущего к воде с явным намерением, купаться. Они еще ни разу в жизни не видели его обнаженным и, видимо, обратили внимание на его иссохшие худые и слабые ноги. Выше пояса тело Бизякина оказалось нормальным, как у всех других людей. Нельзя сказать, что перед ними предстал человек с атлетическим строением и мощным рельефом мышц. Все обыкновенно. Ровные от плеч до кистей руки, чуть сгорбленная спина и впалый живот, плечи по сравнением с худым тазом, казались широкими. Редкие темные волосы на груди и плечах слегка курчавились. Голова, стриженная под «ноль», блестела на солнце.
 Сашка сощурился, сморщил загорелое лицо, выйдя из-под тени березы. Медленно спустился к воде, снял у воды галоши и продолжил путь. Зайдя по калено, остановился, постоял, медленно шевеля то одной ногой, то другой.
 - Сань ! Мо ж не стоит?.. Застудишь опять ноги-то, – не унимался Снегирев.
 - Да ну! Хорошая вода. …Это я так!..
 Бизякин двинулся дальше. Егор шел в омут в шаге сбоку от инвалида, не спуская с него глаз, и легонько толкал перед собой камеру. Их со стороны пляжа окружали ребятишки.
 Сашка, зайдя в воду по грудь и набрав в легкие воздуха, обкупнулся, отпустил костыли, - те всплыли. Снегирев поймал их и взял в одну руку. Затем со словами:
 - На-ка! Васька, подержи-ка костыли. И побудь тут. Мы счас сплаваем. – обратился Егор к самому рослому – лет двенадцати мальчишке.
 - Ну, че поплыли? – Сашка спросил с сомнением в голосе, затем решительно со всей мочи, как ему казалось, оттолкнулся от дна обоими ногами и, вытянув руки вперед, направился в глубину. - Поплыли!
 - Ты так шибко-то не спеши! – от неожиданности Егор бросился обгонять Бизякина, толкая перед собой камеру, - дай-ка я вперед тебя заплыву!
 Сашка после первого гребка обеими руками, вдруг остановился и попытался встать на дно. Но дна не достал и всплыл, испуганно или удивленно поставил брови «домиком». Чуть замешкался, как бы решая: плыть вперед или вернуться назад. Но увидя рядом с собой камеру и голову своего дружка, решительно сделал гребок к противоположному берегу. Руками он старался грести размашисто, вкладывая в каждый гребок максимальные усилия, но ноги ему отказывались помогать, мало того они тянули его тело вниз. Получалось так, что он, по сути, как щенок бил руками перед собой воду, пугался и почти не двигался к намеченной цели. Свободно лечь животом на воду и вытянуть ноги, Сашка не мог. Он как поплавок торчал в воде вертикально, беспрерывно хватал воздух ртом и бессмысленно греб руками. Греб так, что его плечи торчали из воды, но плавного движения в сторону берегов у него не получалось. Ему нужна была точка опоры, чтоб оттолкнуться. Он набрал в легкие воздуха, сложил руки вместе над головой и, не произнеся ни звука, попытался достать дна, чтоб оттолкнуться от него ногами в сторону берега. До дна он достал, но ноги его не слушались. Толчка ногами, как он задумал, не получилось. Ему пришлось вновь выгребать руками, чтоб вернуться на поверхность. Скрывался под водой он долго, чем и перепугал всех. С берега раздались встревоженные крики: «Утонет ведь!». Особенно шугнулся Снегирев, тот уже растерянно стал нырять в поисках Сашки. И они чуть не стукнулись лбами под водой.
 Со стороны глядючи, получалось так, будто среди белого дня на виду у ребятишек всей деревни, да еще и жителей из ближайших домов, которые уже заинтересовались происходящим на пляже и с любопытством глядели на купающихся, в присутствии закадычного друга, вооруженного спасательным кругом – надутой жигулевской камерой, тонул всем известный и уважаемый деревенский инвалид.
 Егор увидел его вынырнувшее лицо, темные испуганные глаза, «вылезшие» из орбит и крикнул, толкая в его сторону камеру:
 - Санька! Хватайся за камеру!
 - Уф! …Рано еще хвататься-то, – услышал Егор шумный выдох Бизякина в ответ.
 Первый испуг у Сашки, видимо, прошел. Он почувствовал, что за счет правильного дыхания не утонет и продолжал упорно грести к намеченной цели. Греб долго, но продвинулся только до средины омута.
 Егор, видя напряженное лицо друга и его сумасшедшие от натуги глаза, плыл рядом и все время подставлял ему под руки камеру. Санька, ощущая спиной множество наблюдающих глаз, вдруг возмутился:
 - Ну, ты че мне под нос камеру-то суешь. Она мне мешает плыть. Не боись! Не утону! – он говорил прерывисто, чуть не захлебываясь.
 Егор отбросил камеру немного вперед.
 Санька продолжал, держа вертикально тело, плыть к противоположному берегу. Дыхание у него сбилось: он давно не испытывал таких бешеных физических нагрузок. Он смертельно устал. Ему мешали плыть непослушные почти безжизненные ноги. Чувствовалось, что гребет он из последних сил. Стоило ему перестать грести руками, как тут же его голова скрывалась под водой. По своей воле или невольно он развернулся, закрыл глаза и задрал вверх лицо. – На поверхности можно было видеть только его сжатые «в трубочку» губы и нос. Движения рук постепенно ослабели и прижались к телу. Сашка засопел, как бегемот, как паровоз, держась, таким образом, на поверхности.
 Егор перепугался, подхватил камеру и нечаянно саданул ей друга по носу и по губам. Сашка скрылся под водой, но тут же всплыл с матерками:
 - Ты че? … Я так отдыхаю!
 - Я-то думал: тонешь. …Попробуй-ка на спине... Умеешь? – Егор не знал, как ускорить процесс Сашкиного «самоутверждения».
 Бизякин его послушал и сделал несколько гребков на спине. У него получилось. Скорость движения резко повысилась и через пару десятков спокойных, без натуги, гребков Сашкина голова уперлась в противоположный берег. Он тут же присел в воде на грунт.
 - Уф! Уф! - Сашка тяжело дышал, пошевелил носом и высморкался - Вишь! А ты говорил: - «Вдоль берега!..» - Бизякин улыбался. То была улыбка довольного собой человека.
 - Молодец! Я-то думал, когда ты первый раз нырнул, что все: Саньке каюк пришел, а ты гляди-ка выгреб. И сейчас, когда ручки сложил, думал все – вытягивать тебя надо, а ты заматерился!.. - Снегирев весело с улыбкой курлыкал.
 - Отдохну, отдышусь, и обратно двинем! – говорил, все еще тяжело дыша. – На солнышке согреемся и на рыбалку. …Хорошо-о! …Правда, на спине-то - лучше!
 Забеспокоившимся, было, зрителям маленько полегчало. Но испытание еще не закончилось, их число продолжало понемногу увеличиваться.
 Обратно Бизякин плыл на спине. Снегирев, как и на тот берег плыл рядом, толкая перед собой камеру. Плыли без остановки. Как-то легко получилось. Без надрыва. Будто Сашка Бизякин каждый день до этого случая тут плавал. И встретили его на берегу уже блекло, без особого восторга и одобрения, как само собой разумеющийся, как обыденный случай. Пацан Васька вернул Саньке костыли, на которых пока тот плавал, пытался прыгать, находясь по пояс в воде.
 Все – представление закончилось.
 Любопытные разошлись, ребятишки опять стали купаться и загорать, не обращая внимания на инвалида.
 Взяв в руки костыли, Бизякин, тяжело дыша, медленно вышел из воды на берег и опустился на горячий песок. Снегирев прилег рядом с ним.
 - Костыли после купанья и то не скрипят, - отметил Санька, - давно б надо было переплыть. – Он лежал, отдыхал, молчал долго. Затем вздохнул и открылся, - Егорка! Ко мне завтра жена возвращается!.. с двумя детьми.
 - У тебя ж одна дочка?..
 - Прижила она еще мальца в городе. …Ему уж восемь лет.
 - Примешь?
 - А куда деваться-то?! – с грустью произнес, сея сквозь пальцы песок, и добавил, - Жалко, что лучшие годы из-за этой болезни мимо прошли.
 Думается, теперь и эта нестерпимо долгая «черная» полоса в жизни Саньки Бизякина, наконец, закончилась…
------------------------