Хумид

       Хумид.

История которую я вам хочу рассказать, произошла сразу после того как мы приехали из Казахстанской ссылки к себе на родину в Чечню.
В селе Птичий хутор, что лежит у подножия поросшей буковым лесом горной гряды, жили мои родственники по матери, тоже, как и мы, только что приехавшие вместе с нами из ссылки и обустраивающиеся в родном селе. Здесь, неподалёку друг от друга, как это часто бывает между родными братьями в Чечне, жили несколько двоюродных братьев мамы..
Люди, доложу я вам, необыкновенные: добрые, весёлые, хлебосолы, гостей обожали!.
Но, как говорила моя мама, никому из них с жёнами не повезло. Я тогда ещё не понимал почему она так говорит, и присматривался к ним, но чем больше присматривался , тем больше убеждался, что все они были прекрасными женщинами и хорошими хозяйками, их дома всегда сверкали чистотой и опрятностью! Лишь много времени спустя я понял, что это было не более чем сестринской ревностью моей матери, безмерно обожавшей своих братьев. Надо сказать правду, братья платили ей тем же.
Мама была искусной швеёй, шила только женское платье, и в Казахстане, могу с гордостью сказать, женщины, надевая мамины изделия, гордились не меньше тех, кто сегодня одет от Версаче.
Меркенские женщины: казашки, чеченки, немки, русачки перечисляя свои наряды говорили, «Човкас тегна коч яра сан-м»- «У меня было платье, сшитое самой Човкой». Русскоязычные называли маму Зиной, многие из них, наверное, и сейчас помнят платье, пошитое швеёй- чеченкой Зиной.
Никогда и никому не шившая мужского, кроме как для своего мужа при жизни, своим братьям мама делала исключения, а умела она шить всё. И приехавшие на ночь погостить к нам, утром они уезжали радостные, в новой рубашке или ладно сшитых брюках. Не проходило и недели, чтоб у нас не гостил кто-нибудь из родственников, что для нас детей всегда было большой радостью.
С утра, мужчины по-хозяйски осмотрев двор, чинили изгородь, ставили навес, или делали обрезку деревьев или винограда, словом делали по дому всё, чтоб дом и двор их сестры был ухожен.. Если приезжали с жёнами, то те всегда приносили из села всякую всячину, живых кур, свежие яйца, фрукты , фасоль, тыквы- всего не перечислишь. Мама всегда искренне возмущалась, ругала своих снох, а, провожая, старалась угодить им, то отрез ткани положит, то платок, то всю ночь, между женскими разговорами, кроит и наметывает полюбившийся им фасон платья.
И вот, когда вокруг было такое время, вдруг из села приносят страшную весть.
Пропал Х1умид, старший сын Хасана, двоюродного брата мамы. Получается мой троюродный брат. Х1умид был старше меня лет на десять, я с ним не очень то и был дружен и виделся редко, мы больше игрались с Мусой- его младшим братом моим ровесником. Мусу я очень любил, и если выдавалась возможность, летел на всех парусах к нему в село, даже минуя по дороге село Старые Атаги, где у меня были родственники по отцу.
В Птичьем хуторе было где разгуляться. Начиная от речки, со странным названием Разор, которая вечно пересыхала не вовремя и кончая зелеными полянами на опушках предгорного леса, осыпанных жёлтыми и красными листьями и обилием земляники, диких груш, каштанов, чеченских шишек и много — много ещё чем.
Конечно, для всех нас и наших родственников, это известие было очень большим и печальным событием, поэтому все поспешили в Птичий- хутор, чтоб как-то утешить Хасана и Петимат, родителей Мусы и Х1умида. Предложить им свою помощь в их горе. Поехали с мамой и бабушкой Наной, и мы. Дядя Хасан, выйдя нам на встречу, обняв по очереди всех, стал упрекать бабушку Нану «Зачем ты тревожилась, я и так знал, что ты будешь переживать, такой неблизкий путь, зачем ты себя утруждала?», На что Нана, вытирая слёзы и обнимая Хасана, отвечала «Да умру я у тебя Хасан, как же мне не переживать, да как я усидела бы на месте, когда у тебя такое горе». Хасан старался держаться молодцом, сам утешая сочувствующих родственников и близких. «Да вернётся, куда ему деваться, как лошадь Элмарза покрутится и придёт домой». Шутил он, стараясь скрыть своё горе.
Никто не знал, куда и с кем уехал или ушел Х1умид.
Так, в ожидании прошла неделя, ни следа, ни вести. Неизвестность, в таких случаях, убивает человека больше чем любая трагедия. Потянулись дни, месяцы, годы, сначала предполагали что он в Казахстан уехал, там ещё оставались чеченцы, были там и родственники по матери Хумида. Но проходило время, возвращались ни с чем посланные люди. Постепенно заглохли разговоры, а за тем и воспоминания о нём, только отец да мать, брат и сёстра ни на минуту не забывали о нём.
Вскоре слёг в постель Хасан, недолго пролежал. Так же тихо, спокойно, с большим достоинством ушли, оставляя в трауре все селение, братья Хасана, богатырь Ильяс, одинокий Хизир, сказочник Усам, моя любимая бабушка Нана. Ушёл и пришёл из армии я, Муса тоже.
Муса поступил в Грозненский Нефтяной Институт, строительный факультет. Он стал вообще красавцем, огромного, почти двухметрового роста с черной курчавой бородой, да такой жёсткой словно из стальных проволок. Сельский парикмахер, увидев его издали, быстро закрывал своё заведение.
Незаметно шло время.
Однажды к нам в гости приехал Муса и поведал удивительную историю.
В те годы, каждое лето, студенты организовывались в строительные отряды и ездили по всему Союзу по ударным стройкам. Так вот, Муса всегда избирался командиром студенческого отряда, так как был очень серьёзным и ответственным студентом.
В это лето они работали в Казахстане, строительные группы были разбросанны и приходилось много ездить по железной дороге, и вот, на одном из перегонов, проходя по вагону, Муса встретился с Хьумидом!
Хьумид, конечно же не узнал Мусу, ведь когда они расставались Мусе было всего восемь лет, а Хьумиду семнадцать, а теперь перед Хьумидом стоял здоровый двадцатипятилетний мужчина с огромной чёрной бородой, как у Фиделя Кастро. Не выдавая себя, Муса стал расспрашивать Хьумида. Тот рассказал, что живёт в Смоленске, женат на русской, имеет детей. Когда он всё о себе рассказал, Муса обнял ничего не понимающего Хьумида и прошептал не разжимая объятий, Хьумид! Я брат твой Муса!.
Братья проговорили всю ночь. Муса убедил Хьумида вместе с семьёй приехать домой.
Дома рассказ Мусы произвёл эффект разорвавшейся бомбы, радость смешалась с печалью того, что Хасан отец Хьумида так и не дождался сына. Весть мигом облетела сначала село, а затем и всю республику, началось настоящее паломничество. Отовсюду ехали родственники, близкие, просто люди из других селений знающих семью Хасана. Ехали, чтобы разделить радость старой Петимат и Мусы с сёстрами. В доме во всю шли приготовления к приезду семьи Хьумида.
Вскоре Хьумид действительно приехал, но один, чем несказанно расстроил всех без исключения. Привёз целую кучу фотографий жены и детей, но разве это сравнимо? Хьумид в душе тоже сожалел, что не привёз семью, хотя и не подавал виду, наверно не ожидал такого ласкового приёма, но, видя такое отношение растаял и обещал вскоре привезти жену и детей.
Я тоже, как только услышал о его приезде бросив все дела и помчался в село. Семья Хасана жила прямо на главной улице, делящей большое село на две части. Ещё издали я увидел несколько машин возле ворот, небольшие группки людей. Поздоровавшись с ними я вошёл во двор и сразу увидел Хьумида. Он сидел в окружении близких родственников за небольшим столом под старым тутовником. Мы обнялись, на глазах навернулись слёзы, что-то непонятное стеснило грудь. Пошли взаимные расспросы, а я тем временем рассматривал Хьумида.
С Мусой конечно, физически, это были совершенно разные люди. Передо мной стоял небольшого роста мужичок с рыжеватыми волосами, в мать, лет сорок с небольшим. Был он весь какой-то опустошённый что — ли, или точнее, выжатый какой-то. У нас на Кавказе в этом возрасте мужчины в самом соку, можно сказать, в зените мужской славы. Ну, да ладно, хоть такой да свой.
Вечерело. Старая Петмат, мать Х1умида хлопотала у печи, что стояла во дворе, обещая какое то сверх вкусное блюдо, и не для Х1умида, приговаривала она, а для меня, который сразу же, как услышал, так и приехал разделить с ней её радость.
«Сегодня никого не отпущу», говорила она, «вечером люди соберутся со всего села, устроим мовлид», так говорила моя тетя Петимат, КОМАНДУЯ шустрыми девочками, которые летали как птички, накрывая на стол принося всё новые и новые блюда.
Сёстры Х1умида не находили себе места от радости, они с сияющими лицами суетились по двору и дому, а на улице стояли их мужья, готовые в любую минуту ехать, бежать, приносить, уносить, в общем, делать своё зятево дело.
Чеченские зятья наверно самый несчастный народ, при таких мероприятих они не могут быть наравне со всеми, потому как должны быть во главе всех вспомогательных мероприятий.
Через каждые десять- пятнадцать минут, заходил кто ни будь из соседей, до которого только, что дошла весть и снова, и снова, приветствия, объятия и расспросы без конца: Да как, да где, а почему, да ты что, да я там был, а тебя не видел, ах бедный Хасан не дождался! А помнишь?
Радость была такой огромной, что на её фоне, то, что Х1умид был женат на русской, что для чеченцев было, не совсем свойственно, процент такой, ну примерно как эфиопы с эскимосами, не больше. Но никто и не заострял на этом внимания, каждый старался проскакивать на скорости эту тему. Все наказывали скорее привезти семью и детей, ругали, что в этот приезд приехал без них, в принципе, все были искренни, ну что же теперь, убивать её что ли? Чеченцы вообще добрый народ, даже вот по этому примеру видно.
Прибежал с улицы мальчишка, от старого дяди Хусейна, единственного оставшегося в живых из дядек Х1умида. Дедушка Хусейн был всеобщим любимцем, внешне как две капли похож на артиста Бухути Закариадзе в фильме «Отец Солдата» он и по духу был точно такой же, словно по его образу слепили героя этой полюбившейся всем кинокартины. Оказывается, дядя Хусейн — ждал возле сельского кладбища Хьумида, чтоб повести его на могилы отца, дядек и всех близких, умерших за время его отсутствия.. Мы с Мусой пошли сопровождать Хьумида.
Был прекрасный летний вечер, солнце по пояс ушло за гору сзади нас, но было еще достаточно светло.
Кладбище находилось на окраине села, рядом с дорогой ведущей в город, оно было обсажено деревьями, между которыми вместо забора был кустарник с местами проглядывающей ржавой сеткой. Мы обошли кладбище по узкой тропинке справа, выше засохшего русла Разора и свернули к главной калитке кладбища, здесь нас и ждал дядя Хусейн. Он был в бордовом бешмете, это такая рубашка на выпуск поверх брюк, с узелками вместо пуговиц у воротника. На голове уже давно отслужившая свой век чеченская шапка из золотистого каракуля. Он улыбается и приветствует меня, остальных он уже видел, обнимая расспрашивает, когда приехал, что дома?
«Вот решил Хьумиду кладбище показать», говорит он мне, «давно его не было, отец его здесь ждёт, дядья, бабушка, вот и хочу их обрадовать. Пошли вместе с нами, хорошо, что пришёл». Старый Хусейн бережно отворяет калитку и вступает на территорию кладбища, за ним идёт Хьумид, потом Муса, я замыкаю это шествие.
Переступив порог кладбищенского двора, мы останавливаемся и поднимаем руки для молитвы, Хусейн произносит молитву, прося у Бога прощения всем покоящимся здесь, мы повторяем за ним.
Тут только мы с Мусой замечаем, что наш Хьумид стоит с непокрытой головой! Вот растяпы! У нас же не положено на кладбище приходить с непокрытой головой.
Что же делать? У Мусы такой головной убор, что на Хьумиде он будет всё равно, что зонтик. Я моментально срываю с себя фуражку, в то время, на Кавказе носили фуражки с большим козырьком, называлась она «Аэродром». Протягиваю её Хьумиду, а сам достав из кармана носовой платок, сделал узелки из парных концов и приспособил себе на голову, ну, в общем вышли из положения и идём дальше по кладбищу. Вот Дядя Хусейн подходит к крайней могиле, здесь начинается родовой участок, он бережно поглаживает по холмику рукой и поясняет Хьумиду; «Здесь твой дядя Хизир, а здесь твой дядя Усман, а вот Цах1а, рядом Эпсни, как они тебя все ждали!»
Я немного отстаю от них, кладбище всегда производит на меня какое-то непонятное притягивающее и очищающее воздействие. А здесь я ещё переживаю за Хьумида, ведь сколько близких ушло в его отсутствие, сколько родных людей он лишился за эти годы? Как ему тяжело наверное сейчас! Длинными рядами стоят в вечерних сумерках чурты, высокие каменные и бетонные надгробные стелы. Кажется, что это люди встали навстречу Хьумиду которого так долго ждали.
«А вот могила твоего отца», дядя Х1усейн останавливается у могилы своего брата Хасана, и виновато гладит его надгробный камень словно винит самого себя, что только сейчас привёл к нему сына.
Небо потихоньку становится фиолетовым, только угасающий день ещё посылает золотые лучи из-за горы, не давая темнеть.
«Я каждый день прихожу сюда», говорит своим глубоким голосом дядя Хусейн, «дружу с ними, рассказываю им последние новости, готовлю себе место, скоро я тоже буду среди них».
Муса стоит, отвернувшись, понурив голову. Хьумид стоит спиной ко мне, плечи его мелко-мелко подрагивают. Фуражку он почему-то снял и держит перед собой, я отворачиваюсь. Комок подкатывает к горлу, на глаза наворачиваются слёзы, мне от души жалко Хьумида.
Вдруг, какой-то неестественный звук, не то всхлип, не то, я оборачиваюсь к Хьумиду, Хьумид!? Хьумид с самым беззаботным видом вертит в руках мою фуражку и… смеётся. Мы с изумлением смотрим на него ничего не можем понять, Ха ха ха, заливается он жиденьким смехом ха ха ха … «Если бы в Смоленске, мои увидели бы меня в этой фуражке…» Хьумид давится от смеха, «они бы подохли бы от смеха, ха ха хи хи хи ну чистый азер на базаре». Муса опускает побелевшее лицо с горящими глазами вниз, Хусейн задумчиво гладит камень. Все памятники только, что вставшие на встречу Хьумиду замерли с какой-то всёзнающей, грустной улыбкой на освещённых венцах.
Я не могу смотреть на Хьумида, я не могу находиться здесь! Ничего не видя, поворачиваюсь к выходу и иду по тропинке, которая еле заметна из-за густой травы, я иду на ощупь, временами сбиваясь с тропинки и тогда по колено в могильной траве. Я не вижу ничего! Я ослеп! Я оглох! Только что произошло, что- то, очень страшное!! Произошло сейчас, прямо передо мной, смеялись над самым святым, что жило во мне, над моим народом, над могилами отцов, над обычаями, над памятью, которая во мне. Я не могу дышать…мне больно вот здесь…!!
Нет у меня больше брата Хьумида!!! Нет больше в моей памяти, его лица, его голоса, нет его гадкого смеха, его слов, которые сожгли моё сердце!.
. С начала я шёл, затем, зачем то побежал, потом снова пошёл шагом, вышел на дорогу, не сворачивая в село и не попрощавшись ни с кем, я отмахал несколько километров до трассы Шатой- Грозный и уехал домой.

*
С тех пор, прошло много времени, но я больше никогда не интересовался ни именем его, ни жизнью. Как будто никогда его и не было. Семью он не привёз, да и сам больше не появился.
Потом пришло известие, что Х1умид умер и похоронен в Смоленске, на христианском кладбище, как полагается в тех местах с крестом у изголовья.
Муса взяв с собой двоюродного брата по имени тоже Мусу, поехал, привёз и перезахоронил Хумида на родовом кладбище. Я не поехал ни на его похороны, ни на помины. Муса не обиделся, он хорошо помнил тот вечер. Больше, мы о нём никогда не говорили.