12 | 42 * СВОЁ. ТОЧКА. РАССКАЗ
Пал Палч. Яблоков-земской. Ждал. Надо было выходить. Позвонить. Жене. Люде. По… Он набрал… «Слушаю тебя, солнышко моё, выходишь? хлеб не забудь, “бородинский”, не забудь! Слышишь! Жду тебя, родненький! Через сколько?.. Ну я примерно, не сердись, хороший какой… К ужину… Будешь?.. Ну-ну… Не…»
«Да сколько же можно. Он! Сам! А всё – этим – “корректором” – (чужих душ что ли?) непонятного чужого. Как обрыдло!.. обрыдло!.. Как уборка!.. За всеми ними! Особенное это всё виляние: “религиозно-философских ” миниатюр. “Драч-драч…” эдакий. Да, сколько же?.. мо… ж… Это всё! Шестьдесят два. Ведь пенсия – мечта! – близкая такая! Ведь, помнится, ещё в шестнадцать – хотел-мечтал… “выйти”, как замуж почти… Усесться чтобы… За рассказы свои… За рассказики свои странные-странные!(?)»
– Нет, надо! Останьтесь! Я прошу Вас! Нужно!.. Ну, конечно же, Ангелина Завеновна не справилась… Не могла. И не смогла!.. Вы только, со своим опытом… вы только… Прошу, Павел… Павлович, Вас. Ну “горим” же, не чувствуете.
– Ну как же, Софья Великановна, я же вам говорил, у меня… там… приехали к… нам… Мы… я… обещал уже.
– Вы знаете, номер летит-то весь! Без тебя, без Вас, то есть…
– Ну что я могу?.. Уважаемая… Софья Великановна… мы же говорили с вами… неоднократно и…
– Я всё понимаю, Паша! Ну пойми ты! – горим! горим!
– Я понимаю всё; ну, что сделать могу-то… я, понимаете, Софья Великановна, обещал… и сыну, тоже… Ну?
Трава! Трава! Ему виделась она уже: трава! трава! все уж выехали! Нет никого! “На дачи… ” “Рыванули ” как! Пух один! от этих серебристых танкоподобных ягуаров и агрегатов, ломающих жизнь его, Паши! Паши… своими визгами тормозов и харканьем моднючих глушаков. Что ж?
– Пал Палч, Паша. – Я прошу тебя!.. Ну! “выйди” ты… завтра. Ну! я прошу тебя. Ну? Горим. Ведь. Н… А?
– Выйду.
Он отключил… Шёл какое-то время молча. (Сам с собой.)
«…..» (мат!). Так начал разговор с собой. Упал на колени… Оба! Сразу! Слёзы! «А, что ещё? Жалко! Как легко!.. Кто, она (?!), эта – Софья (“Андрееевна” прямо [“Толстая”]) печатать его будет. “После смерти”, как говорят… Прямо – понимает хоть что-то? Эта – ..... (мат) старая… Кто из них, этих, редакторов, так называемых, вступится за его рассказы, за него, как за писателя. Вот он служил всю жизнь – их “номерам” (“номеркам” грёбанным), и – что? Не пора ли?...»
В темноте летнего позднего вечера блестели глаза! глаза! «“Влюблённых” ли? Это этих-то, кто… Это этих то!.. Кто так… А он-то Оле все эти семь лет и сказать-то толком ничего не мог, не смог. Оле. Существу дорогому. Самому дорогому. (Причём тут жена?) Так вот она свобода. Пенсия. Так выглядит “воля”». Он включил… Поднялся с эскалатора… «Может SMS-ка какая?»
– Так ты придёшь, Паш? Выйдешь? – раздался звонок…
– Ну я же уже… Конечно! Если надо!.. Так надо, – ответил. – А когда я отказывал? “Безотказный”, – смеётся. – “На меня можно положиться” – так ведь вы говорите всегда, так ведь? Софья Великановна?.. Так?
И он выключил: «..... (мат!), опять», – опять отключил телефон. И… не включал больше…
«Да и, что? можно-то… И вот она – свобода: пенсия… Сколько можно “писать” за других. А про этих, в институте… я и, вообще, не говорю: ..... (мат), …. (мат) (это студенты… так их!..). Это ещё то… Ещё те…»
Он хотел… Он мог бы! Он обязан был бы… Писать. “Для себя”. Он. Это главное. Его мысли. Его радость. Его слова. Его любовь… Его мир… Планета… Наполнить мир – своим миром. Такова была задача. Он не сделал. Он не выполнил. Того, что должен был, что мог, к чему призван был и что хотел, к конце концов… В конце концов…
Он включил телефон: «Я не смогу, я – договорился уже. Простите меня. Меня не будет завтра. Я предупреждал. Извини… те… До свиданья, Софья… Великановна… Соня… Я – на “пенсию”».
«SMS – “дорога жизни” моя. “Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я не могу без тебя. Мне плохо. Когда нет тебя. В жизни моей”, – отправил. Ответа не последовало. “Доброе утро”, – заготовил он назавтра… “Доброе утро!” – заготовил он на послезавтра. “Что молчишь?.. Молчун…” “Заткнись”, – пришёл ответ… На латинице. Одни точки!.. В его телефоне. Он не читал. Она была моложе. И красивее… Он не имел никаких прав. Не имел… Нет имел! Имел. “Право любви”. Так сказал ему его друг однажды. Он (друг) был влюблён, ушёл от жены. Ждал…“чего-то”… Благосклонности, наверное, от возлюбленной… Право любви. Любовь не может молчать. Любовь должна говорить. Любовь должна себя выражать. Это не любовь иначе… Иначе. “Одни-то точки вместо чудных слов твоих, Оля. Сжалься… Молюсь о тебе… и близких тебе… Прощаюсь до завтра. С болью, как всегда, расстаюсь, Оля”. “Да пошёл ты! Затыкай! давай!” – уже на кириллице.
Как током. Какая-то дрожь, нервная, пошла. По спине. По… Он почувствовал себя – униженным. Разбитым. Сломанным. Никем. Это – враз. А, что будет дальше? Он выключил… Сел. На траву. Вместе со всеми. Слёзы. Слёзы. «За что? За что она меня так? Я же люблю! Ничего плохого! Не написал. Только то, что люблю. Ей. И она… Так унизила! Меня. За..?»
– Ты что-то застрял, кротик, мой драгоценный? Где ты, “манго-манго” моё… – звонила жена.
– Я сейчас. Я уже. Я иду. Хлеб ищу (как ты просила) “бородинский”.
– “Манго-манго”, не затягивай, слышишь? Жду тебя…
– Уже я, и, иду, у метро… Выхожу. Да, скоро… буду! Готовь, конечно, можешь греть.
– Так ты голодный? Бедный “манго-манго” мой! Купи себе хоть шаурмы этой. Хоть чего-нибудь.
– Да. Конечно. Нет. Я не… нет. Не голодный, нет. Иду!
– Жду, кротик, поторопись; хлеба не бери – если не свежий.
– Иду! Буду.
Чёрно-синее небо плакать перестало. Он нужен. Ещё. Кому-то. Вот этим вот. Кто звонил. Набирал “его”: цифры номера…
– Я буду! буду! буду! завтра… Обязательно! Мне удалось договориться, знаете, я позвонил… Мне пошли навстречу! Я могу! Прийти, если нужен. Конечно.
Он знал: и Ангелина Завеновна справилась бы… Только – неохота… ей. Лень – природная, восточная. Роскошная женщина. Чарующая. С улыбкой – как лукумом шакар…
– Я знаю, Софья… Сонь, она справится…
– Да пойми ты, как с ней? Ты что, не знаешь: поди попроси! “Трудности одни”. У неё вечно: родня ереванская… грусть эта вечная армянская… тусня питерская… компания друзей… детей друзей… друзей детей… детей детей и друзей друзей! Пойми, трудно мне. Одна я. Паш… Пойми… ты, Па…
– Ну как обычно… Я сделаю всё. Не волнуйтесь.
Он всё-таки сел: хоть минут несколько-то у него есть? В этой жизни… Закурил… Он не курил. Вообще. А вообще-то: она сломала его, Оля. Он смотрел на смеющиеся, лапающие друг друга пары. Что тут происходит к вечеру в этих вот кустах. О, Боже! Зачем так задерживаться “с работы”. Больше не будет… Выплюнул сигарету. Ту, что подобрал дымящуюся… с асфальта. И затянулся. Бомж. Живой и настоящий. Это он. Почему. Потому, что… Потому… что…
Он не договорил. “Умная молитва”… Придумали умники. Ту, что без слов. Та, что слезами… слезами…
22-ое и 23-ье мая 2007-го года