11. http://www.proza.ru/2007/11/11/214
Летом 1976 года ко мне с вопросом обратилась мама приятельницы, которая работала заведующей редакцией в Политиздате.
- Слушай, Наталья! А сколько лет ты проработала корректором?
- Скоро будет семь.
- А сколько лет ты уже член партии?
- Уже больше трех.
- Слушай! Выручи, заполни анкету, а то мне из горкома партии уже несколько раз звонили. Надо подобрать к ним на работу молодую женщину, замужнюю, с ребенком, редакторским образованием, опытом работы не менее пяти лет и партийным стажем не менее трех. Ну, нет у меня таких. А ты вроде подходишь.
- Но у меня нет пока высшего образования. В сентябре буду госэкзамены сдавать, а защита диплома в январе – феврале.
- Ну и хорошо, что нет. Может быть отстанут. Но по основным параметрам как заказывали. Выручи. Заполни анкету.
- Я конечно выручу. Но мне наш преподаватель и мой руководитель диплома предложил работу в «Литературной газете». Он хочет взять меня к себе в отдел на спортивную тематику.
- Да! Это мечта - работать в «Литературке». Это везение. Я даже завидую тебе. Но все равно заполни анкету. Выручи.
Конечно выручила, заполнила, передала и забыла об этом разговоре. Полуторагодовалого сына надо было оформить в ясли, потому что наступила пора выходить на работу. Потом сдала два экзамена. Потом сын очень тяжело заболел. Две недели в яслях и в итоге тяжелейшее воспаление легких.
В конце сентября позвонили из МГК КПСС и пригласили на беседу. Ходила из кабинета в кабинет. Со мной разговаривали разные люди. Дали заполнить анкету, в которой должна была вспомнить про всех дедушек, бабушек, братьев и сестер. Походила, поотвечала на разные вопросы, заполнила все анкеты и уехала домой.
Сын потихонечку выздоравливал, но в районные ясли его отдавать больше не хотела. Кто-то посоветовал, что нужно искать выходы на ведомственные. Там группы меньше, уход лучше, поэтому детки меньше болеют.
Начала писать дипломную работу по теме: проблемы литературной записи и обработки в спортивно-мемуарной литературе.
В декабре опять позвонили из горкома и пригласили на беседу к какому-то начальнику. Мне так не хотелось отвлекаться от работы над дипломом. Со мной уже побеседовал зам. главного редактора «Литературки», и вопрос о приеме на работу в самую интересную и прогрессивную газету того времени был практически решен. А тут опять горком.
Заведующий общим отделом горкома беседовал со мной почти два часа. После этого разговора мне стало как-то плохо. Попрощались. Была уверена, что навсегда.
25 декабря 1976 года вышла на работу в МГК КПСС. Инструктором по учету общего отдела. Так странно и смешно называлась моя должность. Мне 24 года. Короткая стрижка. Вес – 46 кг. Полное отсутствие солидности.
Зав. общим отделом Михаил Иванович вызвал к себе. Он сидел в большом кабинете за большим столом, на котором было очень много телефонных аппаратов. Я стояла на красивом ковре.
- У тебя сегодня очень важный и торжественный день. Ты стала ответственным работником городского комитета партии. О тонкостях работы поговорим потом. В процессе. Сейчас хочу предупредить о другом. Курить нельзя. Мне понравилось, что ты честно призналась. Но бросить должна сегодня. В брюках и коротких юбках - нельзя. Волосы отрастить. Носить солидный костюм.
- У меня нет солидного костюма.
- Купить. Золотые украшения не носить. В порядке исключения можно только обручальное кольцо. С кем дружить и общаться, советоваться со мной. Мальчика завтра же устроить в ясли на неделю. Вот адрес.
- Мы живем у метро «Бауманская». А ясли на Волоколамском шоссе. Это так далеко от дома. И я не хочу отдавать сына на неделю в ясли.
- Про хочу и не хочу забудь. Завтра же оформить. На неделю. Я проверю. Все. Можешь идти. Да, еще, тебе надо срочно поправиться, уж очень ты тощая. Не солидно как-то для инструктора горкома. Теперь все.
И я ушла. Мечты о работе в редакции моей самой любимой газеты рухнули. Ребенка надо практически оторвать от себя. Отказаться от своих привычек. Куда я попала? Что со мной будет? Вечером позвонила папе, расплакалась, спрашивала, что делать.
- Терпеть, доченька, терпеть. С ними воевать нельзя. Ничего уже изменить нельзя. Постарайся увидеть и найти хоть что-то интересное. У тебя получится. А самое главное, ты получишь квартиру, и вы выберетесь из этой ужасной коммуналки, в которой вы оказались. И сын будет в хороших ясельках. И поликлиника у них хорошая. Там нашего мальчика будут лечить хорошие доктора.
- Папочка! Я понимаю, что все это важно, но я так хотела заниматься спортивной журналистикой. А теперь…
- А теперь надо работать там и так, как от тебя требуют правила этой организации. Может, действительно бросишь курить? И еще, Наточка, запомни, что из этой организации по собственному желанию не уходят. Или переводят на другую работу, или выгоняют. Да так, что и уборщицей не устроишься.
Бросила курить в рабочее время, а вечерами дома накуривалась. И долго еще грустила об утраченной мечте, о том, что практически стала крепостной без Юрьева дня, и о том, что сынулю могу видеть только с вечера пятницы и до утра понедельника. В остальное время работа, дом, работа, дом…
Общий отдел в структуре городского комитета по официальной иерархии не являлся приоритетным. Телефоны сотрудников этого отдела размещались в самом конце телефонного справочника. Самым значимым был отдел организационно-партийной работы, затем отдел пропаганды, дальше следовали отраслевые отделы – транспорта и связи, административных органов, культуры и далее по списку.
Но этот отдел был очень не простым. В нем скапливалась, перерабатывалась и анализировалась вся информация, которая поступала в горком и которая выходила за пределы горкома. А тот, кто владеет информацией, владеет реальной властью. И заведующий общим отделом Михаил Иванович владел очень большой властью. Это был умный, энергичный, требовательный человек.
Именно ему пришла идея, что все документы, материалы, доклады, постановления и записки, которые первый секретарь МГК КПСС читает и подписывает, должны быть не только идеологически выверенными и правильными по содержанию, за что отвечали профильные отделы, но и грамотными, стилистически точными. Ответственность за корректуру и редактуру всех текстов, которые печатались в машбюро общего отдела и передавались на подпись первому секретарю горкома, была возложена на меня и мою коллегу. Поэтому были придуманы должности инструктора по учету, видимо, ошибок, и подобраны люди, имеющие опыт работы. И анкеты заполняла не случайно. И времени поэтому прошло много. Нас проверяли по каналам КГБ на честность и благонадежность. В 24 года на меня обрушился поток очень серьезной и в основном секретной информации. Поэтому зав.отделом сказал, что сам будет решать, с кем мне можно общаться.
Зав. общим отделом имел еще одно неоспоримое преимущество. Он был единственным человеком в аппарате, который каждый день встречался с первым секретарем. Происходило это во время доклада почты. Что это? А это такой ритуал, когда зав. отделом из своей папки передает первому секретарю документы, с которыми он должен ознакомиться: что-то подписать, что-то прочитать, поставить подпись под резолюцию, т.е. под письменным поручением, которое тоже заранее готовили сотрудники общего отдела. Вот такая маленькая особенность, которая в аппаратной жизни становилась во многом определяющей. Ведь очень многое зависело не только от прямого комментария зав.отделом. Достаточно было просто изменить интонацию или ознакомить с документами в определенной последовательности. Все работники аппарата хорошо об этом знали, поэтому Михаила Ивановича боялись, и никогда никто ему не возражал, не спорил и не воевал с ним. Это был настоящий серый кардинал. Могущественный, но очень скромный. Гроссмейстер аппаратной жизни.
Началась моя работа, началась учеба, началось постижение аппаратной дипломатии и интриг. Примерно через месяц Михаил Иванович вызвал меня по «инфарктнику». Так называли телефонный аппарат прямой связи с шефом. По этому аппарату, который издавал звук сирены скорой помощи, начальник вызывал на ковер только в двух случаях: или дать срочное поручение, или устроить разгон. «Сегодня тебе поручается вычитать доклад, с которым В.В. Гришин будет выступать на активе. Отнестись с особой внимательностью и ответственностью», - произнес начальник.
Доклад печатали 10 машинисток высочайшего класса на обычных пишущих машинках. В случае обнаружения ошибки страница перепечатывалась. И так до тех пор, пока все страницы не станут безупречными. Все отпечатали, вычитали, разложили по экземплярам. В назначенное время завопил "инфарктник". «Заходи, - сказал шеф.- Быстро». Я вбежала в кабинет, протянула шефу страницы доклада, и он начал их изучать. Нет. Не читать. А просматривать каждую страницу на свет. Примерно на 25-й странице он закричал:
- Ты что мне принесла? Ты понимаешь, что этот документ ляжет на стол члену политбюро? Ты что себе позволяешь?
- Михаил Иванович! Я все внимательно прочитала, там все правильно, там нет ошибок.
- А это что? Подойди ко мне и смотри.
На просвет было видно, что одна буква была исправлена. Машинистки с помощью лезвия аккуратнейшим образом срезали тонюсенький слой бумаги и впечатали нужную букву. Заметить это было практически невозможно. Но на свету было хорошо заметно утончение бумаги. Только так можно было понять, что было сделано исправление. Об этой технике узнала потом, а тогда даже не подозревала, что наши машинистки владеют таким искусством.
Я отошла от стола начальника и встала на «лобное» место. Начальник спокойно и аккуратно сложил все страницы, выровнял края и швырнул мне в лицо 32 страницы доклада. Они ударились об меня и, как мне показалось, медленно и плавно, как в замедленном кино, разлетелись по кабинету.
- Быстро все собрать, перепечатать и через час принести мне.
Я вышла из кабинета. Старшей машинистке рассказала о том, что произошло. Все отпечатанные страницы были помяты, и мы в бешеном темпе начали работу. Успели все сделать к назначенному времени.
Истерика была дома. Было очень обидно, горько и унизительно. Мне казалось, что листы бумаги прилипли к моему телу и прожигают мне кожу. Мне было плохо и физически, и морально. Но завтра надо было выходить на работу. Жизнь продолжалась. И примерно так она продолжалась семь лет. Жизнь с ощущением страха, контроля, унижения, грубости, полного отсутствия свободы.
Любимая тема демократической прессы конца 80-х и середины 90-х годов - льготы партийных работников - воспринимается мною несколько субъективно. Да. У нас в столовой по вечерам работал буфет, где мы, отстояв в очереди полтора – два часа, могли купить хорошее мясо, колбасу, масло, сыр, конфеты. Раз в год нам давали талоны в горкомовское ателье на пошив пальто и одной пары сапог. Два раза в год давали талоны на пошив легкого платья. Горкомовские дамы за свои деньги шили себе наряды из одних и тех же тканей примерно одних и тех же фасонов, поэтому выглядели как дети из одного детдома.
В горкомовской столовой нас кормили очень вкусно. Комплексный обед стоил 70 копеек. Приготовлено все было замечательно, почти по-домашнему. Однажды разговорилась с директором столовой. Я высказала свое удивление и восхищение тем, как нас вкусно кормят.
- Ничего удивительного нет, - сказал директор столовой. – Они у меня просто не воруют.
- Как не воруют? Разве это возможно, чтобы работники общественного питания не воровали? – спросила я.
- Если правильно организовать процесс, то возможно. Я в конце недели каждому работнику – от повара до официантки – выдаю бесплатный продуктовый заказ, в котором есть все, что им нужно. Зачем воровать, рисковать, бояться, когда можно все получить легально. Поэтому у нас все и вкусно. Люди дорожат своим местом, любят свою работу и в каждое блюдо вкладывают не только свою душу, но и то, что положено по нормативам. Все очень просто.
У нас была своя поликлиника с чистыми кабинетами, ковровыми дорожками и небольшими очередями. Но при этом с врачами, работающими по знакомству, поэтому весьма сомнительными профессионалами. Взять больничный лист для лечения ОРЗ – вполне удобно. Но, если кто-то из работников аппарата нуждался в реальном лечении или операции, обращался за помощью к специалистам городских клиник и оперировался в городских больницах. Еще у нас была возможность раз в год получить путевку в санатории, расположенные на Черноморском побережье.
Мы были рады такой заботе родной партии о своих рядовых чиновниках, но, поверьте, во всем этом заботы было не так много. Это была продуманная и хорошо организованная система научного выжимания пота. Партработник не должен отвлекаться на решение бытовых вопросов. Он должен много и напряженно трудиться. А чтобы не сломался раньше положенного срока, надо организовать ему нормальный отдых. И нам его организовывали. Я не знаю, какие льготы были у секретарей и зав. отделами горкома. Но льготы рядовых сотрудников были именно такими.
Зав. общим отделом строго следил, чтобы сотрудники его отдела не допускали использования служебного положения, т.е. никогда и ни к кому не обращались с просьбами личного характера. Он каким-то волшебным образом узнавал все и обо всех. Мы боялись, но в критических ситуациях обращались к своим коллегам с просьбами. Такой случай произошел со мной в 1980 году.
Сыну исполнилось пять лет, когда врачи сказали, что ребенку нужна срочная операция. Я получила направление в детскую городскую больницу и заплаканная шла по коридору. Одна из коллег увидела, что я очень расстроена, спросила, в чем дело. Ее супруг работал хирургом в известной клинике, и она предложила положить сына к нему в больницу. Меня это предложение очень устроило, потому что мы договорились, что я и мой муж сможем находиться в палате с ребенком после операции и ухаживать за ним.
Сына положили в больницу для взрослых. Известный профессор сделал ему операцию. Три ночи мне разрешили сидеть на стуле в палате, в которой после операции лежали мой сын и шесть прооперированных мужчин. Днем с сыном находился муж. Все прошло успешно. Именно в те дни обнаружила у себя первые седые волосы. Мне было 28 лет.
Через неделю после операции сына в моем кабинете завыл инфарктник. «Немедленно зайди», - прокричал начальник.
- Ты что себе позволяешь? Считаешь, что ты и твой сын особенные? Почему твоего ребенка положили в знаменитую больницу? Почему он, не как все дети, лежал в обычной детской больнице?
- Я очень переживала за сына. Думала, что так будет лучше. Мы могли ухаживать за ребенком.
- Молчать! Помни, что ты никто. И если я узнаю, что ты еще хоть раз что-то сделаешь подобное, ты вылетишь из горкома на улицу. Вон отсюда.
Прошло недели три. В понедельник днем зазвонил инфарктник. Я вошла в кабинет шефа. Он предложил сесть на стул. Значит, не будет разгона и срочного задания. Будет разговор.
- Наташа! Ты меня поймешь, как никто. У меня такое случилось. Как обычно, в пятницу уехал на Селигер на рыбалку. Моему трехлетнему внуку стало плохо, и моя дочь, полная дура, вызвала обычную скорую помощь, и мальчика отвезли в обычную городскую детскую больницу. Ему сделали такую же операцию, как твоему сыну. Дочь к нему не пускали. Когда сегодня с утра приехал в больницу и вместе с главврачом вошел в палату, увидел такой ужас. Мой маленький любимый внучонок лежал привязанный к кровати, мокрый и обкаканый. Он даже уже не плакал. Ты представляешь?
- Да. Очень даже представляю. Мне очень жаль Вашего мальчика.
- Вот такие дела. Я уже перевез ребенка в ЦКБ. Ты за него не волнуйся. А на какой день твоему сыну сняли швы?
- Через семь дней. Все будет хорошо. Не переживайте. Жаль, что с Вашим мальчиком такая неприятность произошла.
Когда вышла из кабинета, мне стало не по себе. Михаил Иванович меня конечно очень обидел. И его мне не было жаль. Он получил то, что пожелал мне. Но действительно было жаль маленького мальчика, который не был виноват ни в чем.
Забавный случай с использованием служебного положения произошел осенью этого же года. По роду своей работы очень тесно сотрудничала с первым помощником В.В.Гришина. Именно этот помощник писал все доклады и важные документы для первого секретаря, а я, соответственно, их редактировала и корректировала. Это был пожилой человек, работавший с шефом с середины 50-х годов. Он был очень строг, со всеми держал дистанцию. Его все боялись, так как Гришин прислушивался к его мнению. Ко мне этот помощник относился удивительно по-доброму. Он часто со мной беседовал. Заходил в мой кабинет. Рассказывал много о своей жизни, работе, семье. Однажды вошел во время моего разговора по телефону. Я сказала мужу, что не могу больше разговаривать. И на словах «Ну, значит, поедем в Ригу» положила трубку.
- А что Вы собираетесь делать осенью в Риге? В Юрмале надо отдыхать в июле. Там замечательные места. Их надо посмотреть. Но не в сентябре. Там уже идут дожди и сыро.
- Да мы не отдыхать туда поедем, а жить. Муж окончил адъюнктуру, и ему предложили должность начальника кафедры в Рижском училище. Нам пообещали квартиру в центре Риги. Я сказала, что можно соглашаться.
- А кто по званию Ваш супруг?
- Майор.
- А что в вооруженных силах больше нет майоров, которых можно послать в Ригу?
- Наверное, есть. Но мне кажется - это хорошее предложение, если еще и квартиру дадут.
- А что у Вас в Москве квартиры нет?
- Мы живем в коммуналке на Большой Почтовой.
- Как в коммуналке? Вы ведь уже давно работаете в горкоме. Года четыре?
- Скоро будет четыре.
- Но в Риге Вам делать нечего. Я привык работать с Вами.
Через три дня позвонил муж и сказал, что в Ригу мы не едем. Ему предложили на выбор три места в Москве. Он выбрал академию бронетанковых войск. Она находилось недалеко от нашего дома. Выпускник адъюнктуры, не защитивший диссертацию, получил должность старшего преподавателя на кафедре марксизма-ленинизма. Странно, но все хорошо.
В этот же день ко мне опять пришел помощник Гришина.
- Наташенька! Вы довольны назначением мужа?
- А Вы откуда узнали? Или это Вы решили вопрос?
- Какой же это вопрос. Я позвонил начальнику главного политического управления вооруженных сил и сказал, что какого-то майора подобрать ему будет намного проще, чем сотрудника МГК КПСС, который напрямую работает с документами члена Политбюро. Вот и все. Пока. Думаю, что и другой вопрос скоро решим. А то придумала удрать. Вы мне нужны и будете здесь работать.
Леонид Дмитриевич Новожилов благодаря своему авторитету и влиянию ускорил решение и квартирного вопроса. В декабре мы переехали в двухкомнатную квартиру площадью 52 кв.м в Сокольниках.
В 1980 году мне не удалось вырваться из замка Иф, расположенного на Старой площади. Но именно этот год был, наверное, одним из самых удачных в моей жизни: весной я стала полноценным инструктором и в течение четырех лет была самым молодым инструктором горкома партии. Мы получили долгожданную квартиру; по настоянию папы я получила 6 соток в горкомовском садоводческом товариществе; мужа оставили служить в Москве и назначили на полковничью должность; сыну удачно сделали операцию; в августе я впервые отдыхала одна в горкомовском санатории.
После этих перечислений будет не справедливо говорить, что все в моей жизни в тот период было плохо. Было сложно, трудно, часто очень трудно. Но сложности и трудности компенсировались решением очень важных житейских проблем. Горкомовский период жизни был очень полезным и удачным еще и потому, что именно в тот период я имела возможность общаться с очень интересными людьми.
Моя незначительная должность имела одно очень редкое преимущество. Работа над документами предусматривала обязательное общение с теми, кто их готовил. Поэтому за семь лет работы в горкоме практически не было ни одного секретаря горкома партии, ни одного заведующего отделом, зама, инструктора, который бы прошел мимо моего кабинета. Со всеми я общалась в процессе редактирования текстов: обсуждала, спорила, убеждала. Сначала было очень сложно. Потому что никто не хотел воспринимать замечания и правки молоденькой, худенькой, совершенно лишенной солидности инструкторши. Кстати, я отстояла право на очень короткую стрижку, не носила строгие костюмы с пиджаками, мне так и не удалось набрать достойного моей должности веса, выражаемого в килограммах. Но заслужить авторитет и добиться признания своего профессионализма получилось. А еще заиметь определенный вес в среде партийных работников города.
Особенно много интересных встреч было во время проведения городских конференций, пленумов и активов. У меня была возможность общения с очень интересными людьми: известными учеными, директорами крупных предприятий, артистами, военачальниками, знаменитыми на всю страну рабочими.
Во время проведения конференций и активов велась стенограмма выступлений. После расшифровки текст передавался мне для редактирования. После этого с выступающим согласовывались внесенные изменения, и текст отправлялся для печатания протокола заседания. Именно такая технология позволяла непосредственно знакомиться с очень разными людьми.
Выступления президента Академии наук СССР академика А.П. Александрова на всех партийных мероприятиях были очень запоминающимися. Академик всегда выступал «без бумажки», т.е. без заранее подготовленного текста, что уже по тем временам было непривычно. Он всегда был очень эмоционален, ставил острые вопросы, высказывал достаточно жесткие критические замечания.
Слушать его было очень интересно. Но читать стенограмму его выступления было практически невозможно. Предложение начиналось, но не заканчивалось. Стенографистки плакали и часто вместо слов печатали тире или многоточие. Когда впервые получила текст академика на обработку, мне тоже захотелось плакать. Поняла, что в нормативные сроки не уложусь. Надо работать дальше, над текстом следующего выступающего.
С разрешения Михаила Ивановича взяла выступление домой и почти всю ночь переводила с русского на русский. На следующий день работы городской партийной конференции, которая проходила в Колонном зале Дома союзов, мы встретились с академиком. Когда показала ему текст стенограммы и стала согласовывать внесенную правку, академик произнес: «Деточка, неужели эту херню я наговорил? А чего все эти мне так долго аплодировали? Если я сам ничего понять не могу, что же они поняли? Да, академик, твою мать». Я краснела и молча слушала, как президент академии наук использует нецензурную лексику.
- А ты молодец, девочка. Хорошо тут все за меня написала. Складненько. Слушай, иди ко мне референтом работать.
- Спасибо Анатолий Петрович. Я с удовольствием. Но Вам надо обсудить этот вопрос с Михаилом Ивановичем.
- С самим надо поговорить? Нет. С ним не буду. Уж очень он мужик непростой.
После этой встречи академик всегда меня очень тепло приветствовал и, подмигивая, заговорчески сообщал, что уже берет меня на должность помощника. «Только со своим начальником поговори сама», - шептал академик.
В один из дней шла по первому этажу и увидела у дверей служебного лифта своего любимого актера Р.Я. Плятта. Он явно не ориентировался в наших коридорах и лифтах тем более.
- Здравствуйте, Ростислав Янович!
- Добрый день. А Вы меня знаете?
- Ростислав Янович! Было бы странно, если бы я Вас не знала. А Вы будете сегодня играть? Я вечером иду на спектакль в Ваш театр.
- К сожалению, не буду. У меня назначена встреча с первым секретарем горкома. Вот дорогу не могу найти.
- Я Вас провожу. Но очень жаль, что Вас сегодня не увижу на сцене.
Когда мы подошли к дверям кабинета Гришина, Плятт поблагодарил и сказал: «Вы запишите мой номер телефона и позвоните, когда захотите посмотреть спектакль с моим участием». «А я уже хочу, – без паузы ответила я. – Давно мечтаю достать билеты на спектакль «Дальше тишина». Но пока не получалось». «Звоните и приходите», - сказал гениальнейший актер современности, но при этом такой скромный и простой.
Позвонила. Посмотрела. И перенесла настоящее потрясение от игры двух великих актеров – Ростислава Яновича Плятта и Фаины Георгиевны Раневской. Зал смотрел весь спектакль, действительно затаив дыхание. А в финале наступила пауза, когда зрители, потрясенные, не аплодировали несколько минут. Все плакали: мужчины и женщины, молодые и пожилые. Действительно наступила тишина… Потом все встали и долго не отпускали со сцены тех, кто своим талантом на глазах публики совершили творческое чудо. После этого спектакля мне было трудно ходить в театры. Особенно в перестроечное время. Когда отсутствие мастерства и таланта пытались заменить пошлостью и пустым глубокомыслием. А я счастливейший человек: этот спектакль в театре им. Моссовета стал одним из ярких и волнующих впечатлений в моей жизни.
Однажды произошел очень загадочный случай. Накануне 8 Марта шла по коридору четвертого этажа. Остановился лифт, и из него вышел секретарь горкома по пропаганде. Я поздоровалась, а он в ответ стал поздравлять меня с праздником. В завершение разговора Альберт Михайлович, галантно наклонившись, взял мою руку и поднес к своим губам. Я растерялась, потому что в нашей среде это было не принято. В коридоре никого не было, но все равно чего-то испугалась. Когда вошла в кабинет, раздался ненавистный звук сирены.
- Зайди, - произнес М.И.
- Ты что себе позволяешь? Как ты посмела такое допустить?
- М.И. Я не понимаю, о чем Вы говорите. Что я не так сделала?
- Так ты еще не понимаешь? Ты кто такая, чтобы тебе секретарь горкома руки целовал. Ты понимаешь, кто ты и кто он?
В этот момент четко поняла, что у горкомовских стен есть не только уши, но и глаза. У меня было хорошее предпраздничное настроение. Да и встреча с Альбертом Михайловичем как-то воодушевила. Поэтому, наверное, вдруг стала смелая.
- Знаете, Михаил Иванович, сегодня праздник и вполне естественно, что меня с этим праздником мужчины поздравляют так, как считают нужным.
- А я еще раз спрашиваю, почему он тебе руку поцеловал?
- Потому что я молодая симпатичная женщина. (Наступила пауза).
- Все! Иди! Ну, чтобы этого больше не было.
Был еще один забавный эпизод. Мы готовили какой-то срочный материал для Гришина. Правда, почему-то все, что мы делали для него, всегда было срочным. В обычных ситуациях я быстро говорю, быстро хожу и быстро все делаю. Но при команде «Срочно» все делала еще быстрее. Когда бежала на пятый этаж с каким-то материалом, встречающиеся в длинных коридорах здания горкома люди прижимались к стенам. Чтобы не сбила, как противотанковый снаряд.
Был как раз такой момент. Подбежала к приемной первого секретаря горкома, чтобы передать его помощнику подготовленный документ, открыла дверь и столкнулась с Виктором Васильевичем. Охранник вскочил со стула, я отскочила к двери. Наступила пауза. Леонид Дмитриевич сгладил ситуацию.
- Виктор Васильевич! Познакомьтесь. Это инструктор общего отдела Наталия Геннадьевна.
- А сколько же Вам лет, товарищ инструктор? – спросил Гришин.
- Двадцать семь, - ответила я.
- Да. Интересно получается. У нас уже дети работают инструкторами.
- Виктор Васильевич! Она конечно молодая, но хороший сотрудник. Это именно она редактирует все материалы для Вас. Я привлек ее к работе над Вашей книгой…
- Да ты не волнуйся, деточка. Это очень хорошо, что такая молодая и уже хорошо работаешь, да еще инструктором. Молодежь нам нужна. Я просто подумал, какой же я уже старый. А ведь пришел в райком партии тоже молодым. Кажется, что недавно это было. А жизнь уже прошла. Ну, давайте посмотрим, что вы там для меня подготовили.
Он взял напечатанный материал и ушел к себе в кабинет.
Я только этот один раз лично общалась с В.В. Гришиным. Но видела все замечания и поправки, которые он делал в текстах постановлений, докладов и записок в ЦК КПСС. Это был умный и разбирающийся во многих вопросах человек. По тому, как человек работает с текстом, легко понять его интеллектуальный уровень. Когда начались времена перемен, в этого старого и больного человека плюнули все, даже очень ленивые. Да, у него не было высшего образования, но его природный ум и богатейший опыт компенсировал это полностью. Он был в системе и существовал так, как требовала эта система.
Гришин очень многое сделал для Москвы. Благодаря его должности и статусу члена политбюро, а также умению строить отношения, решались насущные проблемы города. Мне довелось прочитать очень много записок и писем в ЦК КПСС, Совет Министров СССР, руководителям отраслевых министерств и ведомств, в которых Гришин обращался с просьбами оказать помощь в строительстве новых объектов, развитии метро, поддержке предприятий, открытии новых театров и учебных заведений. Всего не перечислить. Сдержанность, воспитанность, бесконфликтность и умение разговаривать с людьми помогали Гришину положительно решать любые вопросы. И это никогда не афишировалось, не преподносилось как великие победы.
Особенно это стало понятно, когда в 1985 году Гришина сменил другой человек. Этот руководитель имел совершенно противоположные качества, и уже примерно через год Москва и москвичи лишились очень многих привилегий, которые они имели благодаря В.В.Гришину. Новый первый секретарь горкома умудрился испортить отношения почти со всеми руководителями союзного уровня. Думаю, что не выступление на пленуме ЦК КПСС с критикой супруги генерального секретаря, как это преподносил Ельцин, а именно его неумение взаимодействовать с людьми было реальной причиной отстранения его от должности.
Семь лет я проработала в общем отделе МГК КПСС. Трудное было время в моей жизни. Но я благодарна всем, кто научил меня работать быстро, оперативно, внимательно и грамотно. Опыт аппаратной работы неоценим. В те времена в партийных органах работали профессионалы высочайшего класса. Отбор и подготовка кадров осуществлялись по строго разработанной системе. Конечно, в среде партийных работников был определенный процент не самых умных, порядочных и добрых людей. Как и в любой другой профессии, впрочем. Но то, что большинство работающих в горкоме партии были личностями яркими и интересными, несомненно.
Очень благодарна М.И. Кигину, который многому меня научил. Научил отвечать за результат работы. Научил думать, анализировать. Помог стать профессионалом. Благодаря его школе, мне в других организациях было проще и легче работать, чем другим. Зав. отделом меня подавлял, оскорблял, держал в страхе и унижении. Но он меня так и не смог сломать и сделать безропотной марионеткой в своих руках гениальнейшего из кукловодов. После Михаила Ивановича уже ничего не было страшно.
Многие обвиняют ту систему. И очень справедливо обвиняют. Только с одним не согласна: сама по себе система никого не принуждала совершать подлости и гнобить людей. Действительно многие и в той системе проявляли такие качества, как честность, принципиальность, порядочность. Но были и такие, которые, дорвавшись до власти, реализовывали свою потребность унижать, ломать, оскорблять. И дело не в системе, а в людях, которые сами делали выбор, какими им быть.
Мне бывает грустно, что из-за работы в городском комитете партии не смогла реализовать свои юношеские мечты. Мне бывает больно, что из-за занятости не смогла дать полноценного внимания и материнской заботы сыну. Мне жаль, что из-за нервной и очень трудной неженской работы не смогла быть хорошей женой и хозяйкой в доме. Но мне никогда не было стыдно. Ни за один день работы в горкоме. Потому что работала много и честно, с полной отдачей знаний и здоровья делу. И никто не заставлял меня делать подлости. И даже в таких условиях старалась оставаться сама собой.
13. http://www.proza.ru/2007/11/18/439