1. Дитя ярости

Ли-Инн
Мощное волчье тело легко скользило меж зеленеющих кустарников, крупные лапы седого волка ступали мягко, так, что даже чуткий олень не услышал бы этой поступи. Волк был немолод, но силён и велик, лобастая голова его на могучих плечах изредка склонялась к остро пахнущему следу. Седой волк досадовал на прошедшую здесь самку – нашла время играть в прятки. В зверином черепе теснились человеческие, соблазнительные образы. То плавный изгиб белого бедра, то мягкий, зовущий живот, то круто вздымающиеся ягодицы.

 Самка принадлежала ему, в этом не было сомнений, отчего же пряталась она теперь в этих зарослях? Не рассчитывала же, в самом деле, что ему не удастся взять её след?
Волк остановился, заслышав стрёкот предательницы-сороки. Чёртова птица предупредит самку о его приходе. В человеческой ипостаси он натянул бы лук, и звенящая стрела прервала бы неуместную птичью трескотню, сейчас волк был бессилен что-либо предпринять.

Переждав птичью панику, волк неслышно тронулся далее. След был совсем свежим, теперь он мог бы «держать» его и в человеческом образе, но метаморфоза произвела бы шум, который снова всполошит птичий мелкий мир. Волк совсем по-человечески вздохнул, вспомнив о вожделенном теле преследуемой самки. Стерва. Гладкая, похотливая стерва, кружащая голову седому волку своими развратными прихотями. Волк вожделел эту самку и был зол на неё, идя за ней, представлял себе, как грубо, причиняя боль и сминая сопротивление, овладеет ею… Просто изнасилует стерву. От этих мыслей звериное в душе человека-волка брало верх, и он приходил в ярость, явственно видя брошенную на колени самку и беззащитный, пухлый и белый её зад, с которым он может делать всё, что заблагорассудится. И пусть бьётся в его сильных руках, пусть кричит во всё горло – кто в лесу услышит?

Запах самки становился сильней, забивая все прочие, она прошла здесь, истекая соками желания, и все же спряталась где-то. Зачем? Чтобы распалить его? Тяжёлое, звериное застило глаза матёрому самцу, отягощая его неутолённое желание. Он представил себе, как его детородный орган яростно вторгается в мягкую плоть самки, и едва не завыл от возбуждения. Ну, попадись она ему!

Выйдя на поляну, волк бросился в высокую траву и вытянулся в скручивающей тело метаморфозе. Ещё пошатываясь после происшедшего с ним, он поднялся на человеческие ноги, окинул неустановившимся ещё взглядом поляну. Затем втянул настоявшийся на цветущих травах, сладкий воздух, уверенно зашагал в сторону колючих зарослей боярышника. Его животное возбуждение с переменой образа не прошло, он всё также яростно хотел эту самку, и также негодовал на её бессмысленную игру.

Отгибая колючие ветки, человек-волк нырнул в кустарник, его нос улавливал малейшие нюансы запахов, и в том, что самка близко, он не сомневался. Она действительно оказалась совсем рядом. За боярышником, кольцом окружившим кряжистую старую сосну, открылся небольшой просвет. И там, под шатром сосновой кроны, на свежей траве начала лета, тяжело дыша, лежала чёрная волчица. Принять человеческий образ сил у неё уже не достало, поэтому очень странным выглядел детёныш, прильнувший к набухшему волчьему сосцу. Голый человеческий детёныш…