Мессалина

 Мессалина (ок. 25 – 48 гг.)
 Исторический очерк.

 Некоторые факты из биографии самой известной развратницы.


 1 августа 10 г. до н.э. родился Тиберий Клавдий Друз. Хотя семья, в которой он появился на свет, состояла в родстве с императорским домом, даже самые близкие люди не прочили мальчику блестящее будущее.
 О его ранних годах рассказывает Светоний в биографии «Божественный Клавдий». В детстве и юности Клавдий «страдал долгими и затяжными болезнями, от которых так ослабел умом и телом, что в совершенных летах считался неспособным ни к каким общественным или частным делам».
 Мать Клавдия, Антония, «говорила, что он урод среди людей, что природа начала его и не кончила и, желая укорить кого-нибудь в тупоумии, говорила: «Глупей моего Клавдия». Бабка, Ливия, и вовсе не желала знать внука, и «даже замечания ему делала или в записках, коротких и резких, или через рабов».
 Сестра, Ливилла, узнав, что брату «суждено стать императором, громко и при всех проклинала эту несчастную и недостойную участь римского народа».
 Да! Судьба распорядилась так, чтобы человек, которого презирали самые близкие родственники, получил трон мировой державы.
 Произошло это совершенно случайно. Во время переворота и убийства Калигулы (который приходился племянником Клавдию) он в ужасе спрятался за занавесью. Если бы не торчавшие из-под ткани ноги, мировой истории Клавдий так и остался бы неизвестен. Именно их заметил проходивший мимо легионер и решил полюбопытствовать: чьи они? Дрожащий от страха Клавдий упал к ногам воина, думая, что пришел его смертный час.
 Легионер признал в распростертом на полу человеке дядю императора и с помощью товарищей отнес его на носилках в лагерь преторианцев. Пока в сенате спорили, кому из двух вождей заговорщиков отдать власть, те провозгласили Клавдия императором и принесли ему присягу. За эту услугу новый император пообещал выплатить легионерам по пятнадцать тысяч сестерциев. Таким образом, — замечает Светоний, — он стал «первый среди цезарей, купивший за деньги преданность войска».
 Сенат не посмел возразить преторианцам, а народу надоел жестокий сумасбродный Калигула, назначивший сенатором даже собственного коня. Недалекий безвольный Клавдий подходил всем.

 «Многие дела его говорили об умеренности и скромности, некоторые о жестокости и грубости», — оценивает Евтропий правление Клавдия. Поведение весьма характерно для неуравновешенного человека. Бедняга пытался делать добрые дела, но безнаказанность, защищенная высокой властью, постоянно склоняла его ко злу. Опять же, издевательства, которым Клавдий подвергался в детстве, глубоко ранили его душу, и теперь он волею судьбы получил возможность рассчитаться с родом человеческим за все унижения.
 Убивать ради развлечения — уже вошло в привычку императоров. Кроткий Клавдий не стал менять традицию — ему тоже любопытно было посмотреть: какая кровь течет из ран собственных подданных.
 От природы трусливый Клавдий и убивал поначалу несмело, выбирая жертвами людей ничтожных. Император увлекся судопроизводством и любил выносить приговоры. В качестве судьи Клавдий «превышая законную кару, приказывал бросать диким зверям» преступников.
 Однажды в суде разбиралось дело о фальсификации завещания. Кто-то крикнул, что за такое нужно отрубать руки. Идея Клавдию понравилась, и он тотчас «велел позвать палача с ножом и плахой».
 «Пытки при допросах и казни отцеубийц заставлял он производить немедленно и у себя на глазах». Однажды в Тибуре император пожелал видеть казнь по древнему обычаю (человека секут до смерти розгами). Преступники уже были привязаны к столбам, но не нашлось палача. Тогда Клавдий послал за палачом в Рим и терпеливо ждал его до самого вечера.
 Если собственных граждан Клавдий убивал, стесняясь, то существовало одно мероприятие, любимое римлянами, где император мог, совершенно не боясь осуждения со стороны кого бы то ни было, наслаждаться видом крови. На гладиаторских играх «он всякий раз приказывал добивать даже тех, кто упал случайно, особенно же ретиариев: ему хотелось посмотреть в лицо умирающим. Звериными травлями и полуденными побоищами увлекался он до того, что являлся на зрелища ранним утром и оставался сидеть, даже когда все расходились завтракать. Кроме заранее назначенных бойцов, он посылал на арену людей по пустяковым и случайным причинам — например, рабочих, служителей и тому подобных, если вдруг плохо работала машина, подъемник или еще что-нибудь» (Светоний).
 Едва ли другое дело удостаивалось большей заботы и внимания императора, чем гладиаторские бои. При Клавдии коллегии квесторов, которая раньше занималась мощением дорог, было поручено устройство гладиаторских игр.

 Самые грандиозные в истории этого позорного развлечения игры состоялись именно во время правления Клавдия.
 Каждый диктатор стремится остаться в памяти народной через какие-либо грандиозные проекты. Клавдий решил осушить Фуцинское озеро. «Местами перекопав, местами просверлив гору, он соорудил водосток в три мили длиной за одиннадцать лет, хотя тридцать тысяч работников трудились над ним без перерыва» (Светоний). Мероприятие весьма внушительное, но Клавдий решил его дополнить гладиаторским сражением, которому не было, и не будет равных ни в предыдущей, ни в последующей эпохе.
 Накануне спуска воды из Фуцинского озера в 52 г. Клавдий устроил навмахию (морскую битву), в которой участвовало 19 тысяч гладиаторов на 100 кораблях, разделенные на два враждебных флота: «сицилийский» и «родосский».
 Перед началом битвы Клавдий очень неудачно пошутил — так, что в воздухе запахло новой спартаковской войной. Гладиаторы, отправляясь на корабли, прокричали ему традиционное: «Здравствуй, император, идущие на смерть приветствуют тебя!» На что Клавдий ответил: «А может и нет».
 Гладиаторы расценили слова императора, как помилование. И 19 тысяч человек отказались сражаться. «Клавдий долго колебался, не расправиться ли с ними огнем и мечом, но потом вскочил и, противно ковыляя, припустился вдоль берега с угрозами и уговорами, пока не заставил их выйти на бой» (Светоний).
 
 Со временем Клавдий освоился с должностью императора и привычками, характерными для этой должности. Итог его правления: «тридцать пять сенаторов и более трехсот римских всадников были казнены им с редким безразличием».
 Далеко не все смерти лежали тяжким грузом на совести Клавдия. У императора, который совершенно не был способен управлять государством, имелись помощники из вольноотпущенников. Самые значимые из них — Нарцисс и Палант — бессовестно грабили Рим (состояние Нарцисса достигало 4 миллионов, Паланта — 3 миллионов сестерциев). Однажды, когда Клавдий жаловался на отсутствие денег в казне, «ему остроумно было сказано, что у него будет денег вдоволь, стоит ему войти в долю с двумя вольноотпущенниками» (Светоний).
 «У этих-то людей и у своих жен был он (Клавдий) в таком подчинении, что вел себя не как правитель, а как служитель: ради выгоды, желания, прихоти любого из них он щедро раздавал и должности, и военачальства, и прощения, и наказания, обычно даже сам ничего не зная и не ведая об этом» (Светоний).

 К женщинам Клавдий питал страсть «безмерную», но в юности дела с противоположным полом у него обстояли неважно. Бедняга состоял из сплошных недостатков: «смех его был неприятен, гнев — отвратителен: на губах у него выступала пена, из носу текло, язык заплетался, голова тряслась непрестанно, а при малейшем движении — особенно» (Светоний).
 В юности Клавдий был дважды помолвлен: сначала с Эмилией Лепидой — правнучкой Августа, потом с Ливией Камиллой — происходившей из старинного рода. Обе помолвки не дошли до свадьбы: первую девушку Клавдий сам отверг, а вторая заболела и умерла в тот самый день, когда была назначена свадьба.
 «После этого он был женат на Плавтии Ургуланилле, дочери триумфатора, а затем Элии Петине, дочери консуляра. С обеими он развелся: с Петиной из-за мелких ссор, а с Ургуланиллой из-за ее наглого разврата и из-за подозрения в убийстве.» (Светоний).
 Женщины не любили Клавдия, они лишь пользовались выгодами, которые давало положение его жены. И достаточно находилось красоток, желающих связать жизнь с не очень умным, старым, совсем не привлекательным мужчиной. Принадлежность к правящей фамилии несколько сглаживало недостатки Клавдия, а случайное произведение в императоры значительно увеличивало его шансы на любовном поприще.
 Когда пятидесятилетний Клавдий занял самую высокую должность в Риме, его третьей женой и первой красавицей в Вечном городе была шестнадцатилетняя Валерия Мессалина. Она родила Клавдию дочь Октавию, сына Британика и на том свои обязанности по отношению к мужу сочла исчерпанными.
 Прелестница пользовалась оглушительным успехом у мужчин. Будущий император Вителлий попросил у Мессалины, «как величайшей милости, позволения ее разуть и, сняв с нее правую сандалию, всегда носил ее на груди между тогой и туникой, то и дело целую» (Светоний).
 К сожалению, утрачена начальная часть текста Тацита, повествующая о жизни молоденькой императрицы и ее одряхлевшего мужа. Рассказ начинается с событий 47 г., а именно, с истории осуждения бывшего консула Публия Валерия Азиатика, единственной виной которого было обладание садами.

 Эти сады были разбиты в предыдущем столетии тонким ценителем роскоши Луцием Лукуллом. Военачальник, разбогатевший на восточных походах, прославился неимоверной фантазией в трате денег. Лукулл «насыпал искусственные холмы, окружал свои дома проведенными от моря каналами, в которых разводили рыб, а также воздвигал строения посреди самого моря» (Плутарх).
 Упоминает Плутарх и о творении Лукулла, которое спустя столетие станет причиной несчастий Валерия Азиатика: «… даже в наше время, когда роскошь безмерно возросла, Лукулловы сады стоят в одном ряду с самыми великолепными императорскими садами».

 Последний хозяин садов довел их «до поразительного великолепия», и тем возбудил у Мессалины желание ими обладать. Но как их получить, если Валерий Азиатик не собирался продавать? Собственно, и покупать Мессалина не имела возможности: с деньгами в императорской казне было плохо — вольноотпущенники, присосавшиеся к ней, словно пиявки, вытягивали все до последнего сестерция.
 Императрица пошла к желанным садам иным путем. Через воспитателя Британика Сосибия она советует Клавдию остерегаться Валерия Азиатика. Трусливому, мнительному, всегда опасающемуся за свою жизнь императору этого оказалось достаточно, чтобы привлечь подозрительного богача к суду.
 Дело слушалось в покоях принцепса, в присутствии Мессалины. Председательствующий на суде Суиллий обвинил бывшего консула в первом, что пришло в голову: «в развращении воинов, которые, получая от него деньги и предаваясь распутству, превратились в толпу разнузданных негодяев; затем в прелюбодейной связи с Поппеей и, наконец, в недостойном мужчины разврате». Тут подсудимый, до сих пор хранивший молчание, не выдержал и произнес: «Спроси своих сыновей, Суиллий, и они признают, что я — мужчина».
 Речь Азиатика в свою защиту вызвала слезы даже у Мессалины. Она вышла из комнаты, чтобы их смыть, и попутно дала указание Вителлию: «Никоим образом не дать подсудимому ускользнуть».
 Обвинения прозвучали настолько смехотворные, что в них усомнился даже Клавдий. Император спросил Вителлия: не оправдать ли им Азиатика? Тот упомянул «об их давней дружбе, о том, как они оба окружали мать принцепса Антонию своими заботами, перечислив даже заслуги Азиатика перед Римской державою и указав на его участие в последнем походе против британцев и еще кое-что другое…» Казалось, Вителлий хотел склонить Клавдия к милосердию, но закончил тем, что предложил предоставить достойному мужу … самому избрать для себя род смерти. Предать друга для Вителлия оказалось менее страшным злом, чем попасть в немилость к Мессалине.
 Клавдий подтвердил дарование Валерию Азиатику этой милости.
 Умер обладатель садов Лукулла как истинный римлянин. Немногочисленные друзья советовали консуляру «угаснуть, воздерживаясь от пищи», но он отказался от этих нескольких дней жизни. «Проделав обычные гимнастические упражнения, обмыв тело и весело пообедав, Валерий вскрыл себе вены». Перед самой смертью он осмотрел собственный погребальный костер и приказал перенести его в другое место, дабы огонь не повредил деревьев любимого сада.

 Кого в императорскую эпоху удивишь убийством из корыстных побуждений? Имя Мессалины получило известность вовсе не благодаря подобным шалостям; прославилась императрица своей неуемной страстью к мужчинам.
 Кто-то писал, что далеко не молодой Клавдий не мог удовлетворить желания Мессалины — оттого она и блудила. Это утверждение не соответствует действительности. Фантастическую похоть императрицы не способны были удовлетворить и сто молодых «клавдиев».
 «Жена его, Мессалина, — пишет Виктор Аврелий, — сначала предавалась любодеяниям повсюду и как бы по праву, отчего многие отстранявшиеся от нее из-за страха, погибали. Затем, еще более распаляясь от этого, она принуждала знатных матрон и девиц предаваться вместе с ней распутству, мужей же их заставляла присутствовать при этом. Если кто высказывал отвращение к этому, на тех возводились вымышленные обвинения, и ярость ее обрушивалась на целые семьи».
 Мессалине имел неосторожность понравиться Мнестр — придворный актер из бывших рабов. Естественно, императрица пожелала уложить его в свою постель, но актер, испугавшись последствий близости с опасной особой, начал ее избегать. Тогда Мессалина пожаловалась мужу, что Мнестр проявляет по отношению к ней непослушание (не вдаваясь в подробности, конечно). Клавдий вызвал актера, всыпал ему плетей и велел «неукоснительно выполнять приказания Мессалины».
 Однажды на глаза императрице попался римский всадник Травл Монтан. «Это был юноша скромного поведения, отличавшийся вместе с тем замечательной красотой. Его привели к Мессалине по ее повелению, но той же ночью она его прогнала, ибо в одинаковой мере не знала удержу ни в любовной страсти, ни в отвращении.» (Тацит).
 Мессалина откровенно скучала во дворце на Палатине в окружении любовников по принуждению. Ее бешеная плоть требовала все новых и новых ощущений. Поэт-сатирик Ювенал описывает посещение Мессалиной публичного дома — отнюдь не в качестве простой зрительницы:
 «Ну, так взгляни же на равных богам, послушай, что было
С Клавдием: как он заснет, жена его, предпочитая
Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала
Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой
Блудная эта Августа бежала от спящего мужа:
Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась
В теплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,
Лезла в коморку пустую свою — и, голая, с грудью
В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски;
Лоно твое, благородный Британик, она открывала,
Ласки дарила входящим и плату за это просила;
Навзничь лежащую, часто ее колотили мужчины;
Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила
Грустно она после всех, запирая пустую каморку:
Все еще зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;
Так, утомленная лаской мужчин, уходила несытой,
Гнусная, с темным лицом, закопченная дымом светильни,
Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.»

 Весь Рим смаковал подробности очередного похождения императрицы. Лишь один человек оставался в неведении — это был муж необыкновенно любвеобильной Мессалины. Самое интересное, что пока жена развлекалась, Клавдий «отправлял цензорские обязанности и осудил в строгих указах распущенность театральной толпы».
 От императора все тщательно скрывалось… до тех пор, пока выходки Мессалины не стали угрожать благополучию могущественных вольноотпущенников, правивших Римом за спиной Клавдия.

 Сгубила Мессалину самая настоящая любовь. «Она воспылала к Гаю Силию, красивейшему из молодых людей Рима, такой необузданной страстью, что расторгла его брачный союз со знатной женщиной Юнией Силаной, чтобы безраздельно завладеть своим любовником, — рассказывает Тацит о последнем приключении фантастической развратницы. — Силий хорошо понимал, насколько преступна и чревата опасностями подобная связь, но отвергнуть Мессалину было бы верной гибелью, а продолжение связи оставляло некоторые надежды, что она останется тайной.»
 Глупец! Он не понимал, что Мессалина получала наслаждение от того, что развратничала на глазах всего Рима. Императрица в сопровождении целой свиты посещала дом Гая Силия, она следовала за ним буквально по пятам. Словно из рога изобилия, на голову любовника посыпались щедроты: деньги и почести, его дом наполняли рабы и утварь из дворца самого Клавдия.
 Гай Силий понимал, что добром подобная связь не кончится и, от безысходности, решился на поступок дерзкий, и даже, безумный. «Сочтя, что единственное средство против нависших опасностей — сами опасности», Силий предложил Мессалине вступить с ним в брак и усыновить Британика. Предполагалось молодоженам не ждать, «пока Клавдий умрет от старости», они должны опередить Клавдия, «доверчивого и беспечного, но неистового в гневе».
 Некоторое время Мессалина колебалась, но не из жалости или любви к мужу — она боялась, как бы Силий, заняв место Клавдия, не избавился от склонной к изменам любовницы. «Но мысль о браке все-таки привлекла ее своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное».
 Любовники дождались, когда Клавдий уедет из Рима, и справили самую настоящую свадьбу. Было все полагающееся по обряду: свидетели подписания договора, невеста в свадебном покрывале, приносящая жертвы пред алтарями богов, поцелуи и, наконец, ночь страстной любви новобрачных.
 Клавдий задержался в Ости, а Мессалина продолжала безумствовать. Она устроила во дворце представление, изображавшее сбор винограда. «Женщины, облачившись в звериные шкуры, тут же плясали и прыгали как приносящие жертвы и исступленные вакханки; сама Мессалина с распущенными волосами, и рядом с нею увитый плющом Силий, оба в котурнах, закидывали голову в такт распевавшему непристойные песни хору».
 Мессалина всегда развлекалась как в последний раз, но этот праздник действительно стал последним в длинной череде ее вакханалий.
 Самые влиятельные временщики: Каллист, Палант и Нарцисс — собрались на совет. Многие годы они покрывали все безумства Мессалины, но теперь пришли в ужас от происходящего. При новом энергичном императоре им не было места; единственный выход: срочно спасать безвольного старого. Но как? Весь Рим боялся Мессалины больше чем Клавдия — один неверный шаг и впору выбирать место для погребального костра. Опять же, коварная Мессалина имела огромное влияние на Клавдия, и выходить сухой из воды ей не впервые.
 Палант и Каллист предложили анонимными угрозами попытаться оторвать Мессалину от Силия. Но Нарцисс признал такой способ борьбы не действенным: императрица давно уже думала не головой и едва ли была способна нужным образом отреагировать на угрозы. Он решил разоблачить Мессалину перед Клавдием, используя двух его наложниц: Кальпурния и Клеопатра по очереди сообщили императору, что его жена завела нового мужа. Нарцисс лишь подтвердил этот факт, и приказал заковать в цепи Гая Силия.
 Сложнее обстояло дело с Мессалиной.
 Наконец-то и она почувствовала, как сгущаются тучи, и готова грянуть гроза. Долго не размышляя, она «решает поторопиться навстречу мужу и показаться ему, что ей уже не раз помогало, и одновременно посылает распорядиться, чтобы Британик и Октавия также поспешили в объятия отца» (Тацит). Пытаясь вызвать к себе жалость, императрица отправилась в путь на простой телеге, которая использовалась для вывоза садового мусора.
 Теперь окружению Клавдия предстояло позаботиться о том, чтобы император не утратил решимости наказать блудливую жену. Нарцисс не отходил от него ни на шаг, сопровождал он императора и в судьбоносной поездке. (Клавдий возвращался из Остии в Рим.) Ему помогал Вителлий, постоянно твердивший: «Какая дерзость! Какое преступление!»
 Нерешительный Клавдий, как всегда, колебался: он то поносил жену за распутство, то обращался к воспоминаниям об их супружеской жизни, то жалел малолетних детей. Когда на дороге появилась нищенская телега Мессалины, вольноотпущенник принялся рассказывать подробности про свадьбу с Силием. Вот повозки поравнялись: Мессалина умоляла выслушать ее, а Нарцисс, чтобы отвлечь внимание Клавдия, вручил записку с перечислением любовных связей императрицы. И муж проехал мимо, не перемолвившись с женой ни словом.
 У Мессалины еще оставалась надежда, что дети смягчат гнев Клавдия. Она поставила Британика и Октавию при въезде в Рим, но предусмотрительный Нарцисс распорядился удалить их с пути следования императорского кортежа.
 За Мессалину пыталась просить весталка. В республиканском Риме у весталок было право даже спасти от смерти приговоренных преступников, но Нарциссу было сейчас не до старинных обычаев. Он пообещал жрице Весты, что «принцепс непременно выслушает жену, и она будет иметь возможность очиститься от возводимого на нее обвинения, а пока пусть благочестивая дева возвращается к отправлению священнодействий».
 По приезду в Рим Нарцисс первым делом отводит императора в дом Гай Силия. Там семейные реликвии Неронов и Друзов, личные вещи самого Клавдия выставлены на самые видные места. Узнал Клавдий и собственных рабов, из числа подаренных любовнику Мессалиной.
 Увиденное повергло императора в бешеную ярость: одна за другой полетели головы знатнейших сенаторов и всадников; всех, кого внес в список Нарцисс.
 Силий даже не пытался оправдываться. Он не имел никакой надежды на милость и теперь лишь просил ускорить ему смерть.
 Судьбу Силия разделили: Титий Прокул; признавшийся в прелюбодеянии с Мессалиной Ветий Валент и знавшие о преступлении, но не сообщившие, Помпей Урбик и Савфей Трог. «Той же каре подверглись префект пожарной стражи Декрий Кальпурниан, начальник императорской гладиаторской школы Сульпиций Руф и сенатор Юнк Вергилиан».
 Небольшая заминка вышла с актером Мнестером: он разорвал на себе одежды, показывая следы от императорских плетей за то, что отказался сожительствовать с Мессалиной. Несчастный мим призывал Клавдия вспомнить о данном им самим повелении «неукоснительно выполнять приказания Мессалины». «На Цезаря эти слова произвели впечатление, и он уже склонялся помиловать Мнестера, но был удержан от этого вольноотпущенниками: истребив стольких именитых мужей, незачем жалеть какого-то лицедея; совершал ли он столь тяжкое преступление по своей воле или по принуждению — несущественно.» (Тацит).
 Не удостоился жалости и всадник Травл Монтан, которого едва не силой привели к ложу Мессалины ее люди.
 
 «Между тем, Мессалина, удалившись в сады Лукулла, не оставляла попыток спасти свою жизнь и сочиняла слезные мольбы» (Тацит). У нее появилась надежда: Клавдий, пресытившийся казнями, велел передать «несчастной, чтобы она явилась на следующий день представить свои оправдания».
 Встреча супругов для Нарцисса стала бы губительной: ему хорошо были известны изворотливость и мстительность Мессалины. Он решается довести дело до конца. Нарцисс немедленно покидает покой раздобревшего императора и «отдает приказание находившимся во дворце центурионам и трибуну не медля умертвить Мессалину: таково повеление императора».
 Палачи нашли свою жертву в садах Лукулла, тех самых, что стали причиной смерти Валерия Азиатика. Рядом с нею была мать — не общавшаяся с дочерью, когда та находилась на вершине власти, она пришла ее утешить на краю гибели.
 Мать уговаривала дочь покончить с собой не дожидаясь палача, но Мессалине ужасно не хотелось умирать. Она то плакала, то жаловалась, то впадала в истерику: «в душе, извращенной любострастием, не осталось ничего благородного».
 Над Мессалиной стоял безмолвный трибун, а вольноотпущенник осыпал ее площадной руганью. И долго ждать они не имели желания. «Лишь тогда впервые осознала она неотвратимость своего конца и схватила кинжал; прикладывая его дрожащей рукой то к горлу, то к груди, она не решалась себя поразить, и трибун пронзает ее ударом меча. Тело ее было отдано матери.» (Тацит).

 Клавдий пировал, когда ему доложили о смерти Мессалины. Император даже не поинтересовался: умерла ли жена сама, либо была убита. Он потребовал чашу с вином «и ни в чем не отклонился от застольных обычаев». Столь поразительное равнодушие можно объяснить лишь тем, что Клавдий уже не мог адекватно оценивать происходящее, ибо при жизни он безумно любил Мессалину.
 Сенат, чтобы помочь императору забыть жену, постановил убрать ее имя и ее статуи со всех общественных мест и частных домов. А Клавдий продолжал удивлять людей своей «забывчивостью» и «бездумностью». «Так, после убийства Мессалины, садясь за стол, он спросил, почему же не приходит императрица?» (Светоний).

 Мессалина умерла в двадцать три года. Некоторые исследователи относят дату ее рождения к 19 г., но все равно она не дожила до тридцати лет.
 Чрезвычайно скандальная особа не совершила ничего великого и даже значимого, но память о ней живет, несмотря на старания сената стереть ее имя и облик сразу после смерти. Подобно Герострату, сжегшему храм Артемиды, Мессалина попала в историю. И не только! Для ее имени нашлось место в медицинских справочниках, оно дало название болезни. Вот, к примеру, сведения из энциклопедии специфического содержания:

 «МЕССАЛИНИЗМ (по имени жены римского императора Клавдия Мессалины, известной своим распутством, властолюбием и жестокостью), форма сексуального поведения женщины, испытывающей потребность в частой смене сексуального партнера. Различают несколько форм мессалинизма: фригидный (женщина, страдающая аноргазмией — полной первичной фригидностью, меняет партнеров в надежде испытать оргазм), нимфоманический (женщина испытывает потребность во все новых и новых оргазмах), спортивный, близкий к донжуанству (женщина отличается разнузданностью, аморальным поведением и старается установить своеобразный рекорд своим «победам»), меркантильный, который не отличается от проституции (женщина отдается любому за вознаграждение). Некоторые формы мессалинизма могут проходить после излечения их первопричины (например, фригидности или нимфомании).»

 Источники:
1. Аврелий Виктор. Извлечение о жизни и нравах римских императоров.
2. Аврелий Виктор. О Цезарях.
3. Евтропий. Краткая история от основания Города.
4. Плутарх. Избранные жизнеописания.
5. Светоний. Жизнь двенадцати цезарей.
6. Тацит. Анналы.
7. Ювенал. Сатиры.