Из окна поезда.
Вагон дёрнулся, и плавно набирая скорость, покатился дальше на Запад. Мы покидали перрон, а вмести снами, его оставляли торговки с домашней стряпнёй. В конце перрона бабулька торопясь, семенила за мальцом одетым большую для него телогрейку, что нёс сумки с остатками товара и самодельным столиком. На голове подростка была старая под стать телогрейке шапка – ушанка. Клапана были подняты наверх, но не завязаны, отчего концы их стремились к земле и словно крылья взмахивали при каждом шаге. Большие кирзовые сапоги казались, велики ему, но не сдерживали его твёрдого уверенного шага. Он нёс бабушкины сумки и шел, гордо подняв голову, периодически снисходительно оглядываясь на семенившую сзади старушку. Такая работа делала его не просто нахлебником в семье, а уже работником, от которого зависел семейный доход. Забота о старом человеке давала ему возможность чувствовать себя мужчиной, полноправным членом семьи уже имеющим голос. Всё это так и выпирало из поведения мальчика. Как наивна и смешна это детская непосредственность. Это могло быть весело, если бы не было так печально, оттого что нынешнему поколению детей приходиться взрослеть раньше, чем следовало и самим искать правильный путь в жизни. Взрослые выросли и знали другую жизнь, а в этой сами не могли разобраться. Вот поезд, набрав скорость, покинул станцию и повёз меня дальше в бескрайние просторы Западной Сибири.
С этого участка пути рельсы были нового образца, и привычный перестук колёс слышался намного реже. В промежутки между ними движения вагона сопровождало только «шипение» колёс о рельс. Состав двигался с большой скоростью, и спустя несколько часов достиг очередного населённого пункта. Стали появляться дополнительные «ветки» и состав стал сбавлять скорость. Небольшой городок, что представал прибывающему путешественнику, выгладил не броско. Одноэтажные деревянные дома, разбросанные по склонам сопок, и над ними возвышалось большое здание, скорее всего местного клуба. Вдруг обзор закрыла отвесная стена разрезанной полотном железной дороги сопки. Когда она закончилась, посёлок был скрыт от взгляда небольшими возвышенностями, на которых стояли производственные здания. Первыми жителями, встречающими поезд, были подростки лет десяти двенадцати. Но их настрой был долёк от дружелюбия, с какой то не понятной жестокостью они стали бросать в окна вагонов камни. «Обстрел» был прицельный, но не сильный и в этот раз стёкла выдержали атаку. Меня удивило то, что одежда ребят была не замызганным грязным рваньём бродяг, да и сами они небыли покрыты слоем грязи это показывало, что дети были из нормальных семей. Тогда откуда эта злость? А может это был способ мести от завести. Завести за то что они не могут покинуть этот свой мир и найти более лучшее место для жизни. Да и способ мести не казался мужским. Мальчишки понимали, что поезд ни как не остановиться, что бы их призвать к ответственности. Это уже не месть, а наверное больше подлость.
Мои размышления прерывает новая группа подростков, обосновавшаяся между насыпью железнодорожного полотна и большой кучей гравия. Которая скрывала их от ненужных глаз жителей посёлка. Они были постарше первых. Поставив свои отечественные мотоциклы с колясками в круг, они расположили на них и вели беседу. Как раз когда они были напротив окна, в которое я смотрел, они прервали беседу и разлив прозрачную жидкость из пластиковой бутылки в стаканы, стукнулись ими и выпели. После чего стали закусывать помидорами, по очереди доставая их из банки. По лицам и позам молодых людей можно было предположить что разговор у них идёт о решении какой то сложной задачи и наверняка совсем не детской. Они совсем не смотрят на проходящий состав, занятые своим разговором. Но когда последний вагон проходил мимо них один из подростков, на вид самый щуплый, поднял камень и швырнул его в поезд. Остальные оглянулись в след поезду на миг прервали беседу и увидев результат его действий равнодушно отвернулись от состава продолжая разговор.
Наконец состав дополз до перрона станции, одноэтажный вокзал, выкрашенный в приятно розовый, зелёный и белый свет, не соответствовал тому упадку, который мы видели на подъезде к станции. Состав окружили пассажиры которые садились, выходили и просто спустились на перрон что бы покурить на открытом пространстве. Появились торговки, на перебой, предлагая салаты, соления и другую не хитрую снедь. Среди торгового люда были и те, кто продавал кедровый орех. Присмотревшись, я определил, что дальневосточный орех супротив сибирского покрупнее будет.
Так осматривая привокзальную площадь я наткнулся взглядом на странную пару. В них не было ничего необычного на первый взгляд, но что-то внутреннее притягивало внимание. Возраст и мужчины и женщины был в приделах 30-40 лет. Более точно возраст определить было трудно из-за воздействия на их тела бога Бахуса. Но сейчас они были трезвы и проглядывалась их истинное восприятие мира. Мужчина был одет в черную болоньевую куртку весеннее осеннего сезона, с блестящей полосой грязи на локтях и воротнике. Голова покрыта видавшие виды шапкой из меха кролика. Которая от долгой носки потеряла не только вид, но и форму. От чего выглядела грудой грязного меха на голове. Штаны коричневого цвета возможно из меха с остатками, когда-то наглаженных стрелок. Ноги обуты в порванные сапоги, через плечо лежит лямка простой холщёвой сумки с какой то не хитрой поклажей.
Его подруга защищается от холода болоньевой курткой синего цвета, модной у молодёжи лет пять назад. Грязь равномерно покрывает поверхность куртки причудливым узором и сходится на животе в большое блестящее пятно. На голове вязаная шапка, цвет которой изменила пыль на серый. Юбки нет и полы куртки прикрываю лишь ягодицы. Чётный цвет облегающих штанов делает на броскими места штопки на них. Обута она в старые, но ещё не порванные болоньевые сапоги «дутыши».
Боль сковывает её движения и она, опираясь на его заботливую руку, идёт маленькими шажками. Зная о боли своей подруги, мужчина идет, стой же скоростью что и она. Не обращая ни на кого внимания эта пара по перрону доходит до здания вокзала и развернувшись идут назад. Он положил свою руку на её пальцы что лежат на второй его руке и что то рассказывает ей. Женщина слушает его, иногда её лицо озаряется мечтательной улыбкой, она вставляет в его рассказ короткие фразы. Что он ей рассказывает? Может те мечты, что теплятся в её душе без надежды воплотиться. Мечты о путешествии на красивом корабле под белыми крыльями парусов по бескрайным просторам океана. Или сказочное путешествие на один из лучших курортов мира. А может он в мечтах создаёт фантастический мир, где они вмести смогут спрятаться от жестокости реалии. Их «помятые» состарившиеся раньше времени лица отражают радость и счастья души. Они так и уходят с перрона. Потихоньку, прижимаясь, друг к другу и не обращая ни на кого внимания. Глядя им вслед, я вижу ореол любви вокруг них, той сказочной и нежной любви о которой все мечтают. Наверно по этому мне кажется, что убожества внешнего облика исчезают перед той радостью, что наполняет их. Окружающее их души счастье, кажется, преобразовывает их внешний вид. Чудиться мне сильный уверенный в себе мужчина в элегантном пальто идёт по жизни твёрдой походкой и с ним рука об руки ступает «шикарная» женщина. А ангелы усыпают перед ними дорогу цветами, радуясь за счастье их душ. Жаль, что мне это только кажется.
Россия, моя Россия, униженная и ограбленная не ворогом иноземным, а своими же сыновьями. Которые не только воруют, но ещё и наживаются спаивая отчаивающейся народ твой, не щадя даже детей народа твоего. Ради звонкой монеты отдают тебя на разграбление любому иноземцу, что платит эту монету. И не понимают они, что нельзя быть богатым среди нищего народа.
Но когда же, но когда же, казнокрады все исчезнут на всегда?