Факт и комментарий
Митя увлеченно тужился над дипломом.
Вечерняя Москва тихо лежала под мягким снежным пуховиком, а в Митином воспаленном мозгу бушевали стихии общественных ката¬клизмов, роились прекрасные образы революционных героев и вспыхи¬вали багровым светом адские маски злодеев буржуазной реакции. Во¬ображение властно бросало его на жесткий красноватый вельдт многострадальной Анголы, где он, одетый в костюм цвета хаки, бок о бок с бойцами Народной армии окапывался под минометный вой, не выпуская из левой руки АКМ. Закутанный в белый бурнус, он пробирался по тем¬ным улочкам Бейрута, шаг в шаг следуя за боевиками ООП по направ¬лению к месту очередного теракта против израильских завоевателей. А вот он в подпольной типографии на окраине Сантьяго, белая рубаш¬ка в типографской краске, с горящими глазами читает своим товари¬щам проект листовки о злодействах Пиночета.
Переполненный чувством сопричастности подвигу героев граждан¬ской войны в Испании, Митя живо представлял себя эдаким типажем Николая Крючкова, данным, правда, в современном интеллигентном из¬ложении, – в армии Мите служить не довелось и о том, чтобы гореть в танке, в целом думать не хотелось, – в образе замполита роты, которым он проникся на занятиях военной кафедры. Или нет – лучше политическим советником при новом правительстве коммунистов где-нибудь в Латинской Америке, желательно уже после гражданской вой¬ны и отражения внешней агрессии.
Замечательный партийный документ нашей эпохи был раскрыт на нужной странице. "Коммунисты в своей борьбе исходят из общих закономерностей развития революции и строительства социализма и коммунизма", - выписывал Митя. Он было немного погрустил об однообразии общественного развития, из-за которого применение "могучего рычага социального обновления" (читай – революции) всегда неизбежно со¬провождается братоубийственной резней и установлением железного занавеса, но потом продолжил цитату. "Эти закономерности, отражен¬ные в теории марксизма-ленинизма и подтвержденные практикой..."
Ох, уж далась вам эта практика! Кому она нужна, такая многообраз¬ная! До чего же ей нелегко подтверждать правоту бессильных амери¬канских коммунистов и уклонизм влиятельных итальянцев. И как же совместить эту практику с нашей любовью к египтянам и иракцам, ко¬торые загоняют коммунистов в подполье?
На свое несчастье, Митя ухитрялся совмещать наивность с осведомленностью, а потому международная жизнь была полна для него неизъяснимых ребусов и кроссвордов. Однако направление и границы творческой фантазии успешно очерчивали руководящие документы, раскрыва¬ющие потрясающую диалектику общего и единичного. Следующая фраза успокаивающе подействовала на Митю, и он убедился, что понимание об¬щих закономерностей в сочетании с творческим подходом и учетом кон¬кретных условий в каждой данной стране были и остаются неотъемле¬мой особенностью марксистов-ленинцев. "Все-таки здорово, что наши классики все так заранее предвидели, - переживая восторженный тре¬пет, подумал Митя. - И в самом деле, нет ничего практичнее хорошей теории: что бы там в жизни на происходило, марксизм остается моно¬литом, вылитым из стали, и им можно пользоваться применительно ко всем странам и вовеки. А все эти гнусные "модели социализма", при¬думанные оппортунистами, пора выкинуть на свалку истории. Ну, что это такое – модель? Ясно ведь, модель – не оригинал, какая-то деви¬ация, что-то вторичное, частное, несовершенное. Социализм – это как девственность, либо он есть, либо нет, никакие модели здесь не по¬могут".
Тут Митя ужаснулся своим мыслям и от греха перешел к сплошно¬му переписыванию текста.
Таукитянские наблюдатели из группы политической антропологии тщательно фиксировали Митин внутренний монолог и удивлялись анахронизму его мышления. Все-таки земляне освоили за последние десяти¬летия столько новых металлов и сплавов, вон даже порошковая метал¬лургия пошла, а марксизм все остается из стали, хоть бы на титан, что ли, поменяли. Барахлившее реле опять дало сбой, импульс удив¬ления скакнул в ретрансляционный канал, и Митя содрогнулся с голо¬вы до ног от чуждого продукта внеземного разума.
Анна Андреевна, пришедшая звать Митю обедать, уловила искор¬ки безумия во вращающихся Митиных зрачках и быстро увела его в сто¬ловую. "Совсем заработался мальчик, надо нажать на отца, пусть пу¬тевку возьмет, после защиты диплома недельки две нельзя не отдохнуть", - с огорчением констатировала она про себя.
- Митенька, дорогой, - нежно промолвила Анна Андреевна, нали¬вая ему куриного супчика, - ты знаешь, я говорила по поводу твоей анкеты, тебе не стоит так огорчаться, все не так уж плохо.
Мстительно глотая лапшу не жуя, Митя покосился на мать, но промолчал – ждал продолжения. Туман в его глазах рассеивался.
- Да, так дело вот в чем. - Анна Андреевна запнулась на мгно¬вение, пронзила указательным пальцем начес на затылке и поддела ос¬трым ноготком зудящую складочку кожи на черепе. - У вас в комитете много кандидатур. Кроме тебя есть еще Безруков и Горина, оба доль¬ше работают, старше, опять же преподаватель и аспирантка, Ирина-то, похоже, на кафедре остается, а у тебя еще распределения не было. Пятикурсникам вообще анкет не дают, если нет твердого решения, что в университете остаются.
- Знаю без тебя, зачем все это рассказываешь?! Мне до них де¬ла нет, о себе думать надо. Ты мне лучше скажи: будет анкета или нет? Вот завалю диплом из-за тебя, будешь знать. Папе ничего не стоит ректору позвонить, а он щепетильность блюдет. Что у вас, два сына, что ли? Ничего не хотите делать. И плов опять сварила, ты же знаешь, я его не люблю, меня от него тошнит, фу, гадость!
Митя яростно оттолкнул тарелку, хотя совсем не наелся, и демонстративно взял апельсин.
- Видишь ли, чтобы дать анкету тебе, а не Безрукову или Гориной, вашему Первому нужен какой-нибудь формальный предлог. Если бы анкета поступила, а Безруков оказался бы чем-то замаран, то его вопрос пришлось бы временно отложить, а ведь анкета ждать не будет. Дали бы тебе. Но тут ещё и Горина... Нельзя же сразу дво¬их оттеснить, это случайностью не объяснить. –
Задумавшись, Анна Андреевна подперла голову рукой и возвела глаза к небу. Электрический свет, преломляясь в разноцветном хрустале люстры, придавал её полному холеному лицу импрессионистские оттенки, словно скопированные с женских портретов Ренуара.
- Ты обстановку в комитете лучше нас знаешь, подумай, что можно сделать, и учти: вое должно быть без¬укоризненно, ведь в комитете потом будут за тебя голосовать.
- Жильцова не пошла со мной в театр.
- А ты её звал?
- Даже не дала об этом разговор завести, у неё после комите¬та дела какие-то были.
- Какие могут быть дела, тут билеты на Таганку на первый ряд партера, туда и обратно на такси, ты бы хоть намекнул...
Митя молчал. Он панически трепетал перед Жильцовой как оргом, мучительно завидовал её многоопытности и одновременно жадно улав¬ливал идущие от неё волны эротического мускуса, перед которыми ни один самец не может остаться безразличным. В его душе страх по¬казаться навязчивым и, не дай бог, обнаружить свою низкую заинтере¬сованность в анкете боролся с желанием коснуться её руки, волос, пьянящих воображение коленок... О-о, как ему хотелось обладать хоть каплей мужской уверенности Безрукова или Кольцова. Без этого все его неуклюжие попытки вызывали у Нади только смех.
Как-то раз, вспоминал Митя, когда они сразу после комсомоль¬ской конференции поехали на общественно-ознакомительную практику в ГДР, мама собрала ему целый чемодан продуктов, чтобы он купил себе там чего-нибудь из одежды. Студенты весело и дружно голодали, изредка тратясь лишь на пиво, а Митя, улучив момент, доставал из-под кровати то сухарь, то конфету, то кусок колбасы. Все равно всем не хватит, так пусть хоть ему, вообще так им и надо, ишь ты, с собой не взяли ничего, а он раскошеливайся? Единственное, что удручало Митю, так это осунувшееся лицо Надежды, которая была так же по-общежитски беспечна, как и остальные члены группы. Уловив мо¬мент, Митя поймал её в коридоре и, воровато озираясь, сунул в ру¬ку плавленый сырок. Та пораженно ойкнула, впилась в него зубами, но проглотив половину, скрепя сердце решила отнести остальное дев¬чонкам. Митя заволновался, стал что-то путано объяснять, и тогда она аккуратно завернув огрызок сырка в растрепанную фольгу, про¬тянула его Мите с благородной холодностью во взгляде. В дальнейшем все подобные попытки она категорически отвергала, а Митя однажды недосчитался целого круга колбасы и пакета сухарей.
На заключительный банкет руководитель группы потребовал представить все остатки спиртного. Митя принес полбутылки "Кагора"; с горя он прикладывался к нему в одиночестве, но много пить за гра¬ницей не рисковал. Ребята спросили его: "Митя, а почему только пол¬бутылки?", а тот не нашел ничего лучше, чем ответить: "Это немало, как раз мне и хватит, я на ваше не рассчитываю".
В целом Мите за границей не понравилось. Он вообще не любил коллективного существования, не привык к нему, не знал, как себя вести. Безруков, бывший помощником руководителя группы, попытался было объяснить ему, что к чему, но плюнул. Пренебрежительный взгляд, брошенный на него в завершение разговора Безруковым, за¬помнился Мите сильнее, чем все вместе взятые насмешки одногруппников-студентов. Он убеждался в том, что судьба столкнула его с Безруковым изначально, и окончательно осознав это, Митя вдруг задрожал от острой ненависти к человеку, который даже его недостатки не удосуживался принимать всерьез.
Прокручивая в памяти свои контакты с Безруковым, Митя неволь¬но коснулся и последнего эпизода, который он не мог вспоминать без болезненного теснения в желудке.
После комитета секретариат стихийно осел в общаге, начался обычный треп, и чайник вскипел только к приходу запоздавших Надеж¬ды и Кольцова. Нашлась бутылка, кто-то прошелся по поводу студент¬ки, путавшейся со всеми преподавателями, которым она сдавала экза¬мен, и здесь Кольцов высказался в таком духе. К этакой шлюхе, го¬ворит, близко подойти можно только после того, как её сапожной щеткой с ДУСТом отдраят, почистят зубы хлоркой и сделают ведерную клизму. Тут все, конечно, повалились, а Безруков в свойственной ему манере стал развивать тему клизмы.
Клизма, говорит, есть объект особого рода, нечто вроде куль¬турной универсалии, системы социального символизма. Нетрудно пред¬ставить себе, что мировое пространство подчиняется аксиомам клизмической геометрии риманова типа, в которой место шара занимает клизма. Принцип клистира и фекальной реакции можно представить в качестве диалектики основных движущих сил развития общества типа производительных сил и производственных отношений, или базиса и надстройки, или производства и потребления. В таком случае сознание предстанет продуктом высокоорганизованной клизмы, а познание объективной клизмы будет истолковано как диалектика взаимодействия субъективной и объективной реакции на её введение.
Наконец, продолжал Безруков, почему-то со значением поглядывая на Митю, все мы окажемся профессиональными представителями новой науки – клизмологии и пропагандистами новой идеологии - клизмизма.
Стараясь перекричать хохот, он затем указал на себя как теоретика оснований новой науки, на Кольцова - как на организатора исследо¬ваний в русле строительной клизматики, а Митю обозвал представите¬лем международной клизмистики. Надя, как ни отбивалась, стала испытателем прикладной компаративной клизмологии, а Ирине поручили междисциплинарные исследования на стыке исторического клизмизма и социального клизмоведения.
Излагая всю эту белиберду, Безруков не спускал глаз с Мити, что вызывало у всей истерически реготавшей публики дополнительные эмоции. Митя не мог, естественно, относиться к данной теме с таким легкомыслием и потому сердито хмурился. Как можно смеяться над ес¬тественными отправлениями организма и, более того, делать их ис¬ходным пунктом мировоззрения?! Это попахивало чем-то чуждым, анти¬марксистским и, более того, затрагивало глубинные уровни его лич¬ного органического существования. Но остановить распоясавшийся секретариат ему было не по силам. Поддала жару и кусавшая губы от смеха Ирина, предложив рассматривать заключенную в клизмизме идею анальной эротики как методологический принцип интерпретации совет¬ской истории. В ответ на недоумение Надежды она разъяснила, что объяснение разных исторических событий можно строить исходя из то¬го, кто именно, с какой частотой и силой ставил клизму народным массам. Более того, этот подход позволяет переосмыслить диалекти¬ку личности и общества: общество оказывается объектом клизмирования, а личностью – тот, кто способен поставить клизму ближнему, избегая сам указанной процедуры. В данную историческую эпоху, до¬бавила она, мы переживаем этап деклизмизации, вызванный отсутстви¬ем значительных личностей или их неспособностью проникнуться иде¬ей клизмирования. А ведь Ленин в свое время указал, что социалисти¬ческая идеология должна быть внесена извне в рабочее движение. По¬добного рода внесение необходимо осуществлять постоянно, чтобы в обществе не складывалась ситуация социального запора.
Пользуясь общим экстазом, Кольцов приканчивал "Старокиевскую" и посмеивался, забыв, что он на машине. У Надежды уже снова все свербило от таких разговоров, и она подыскивала подходящий предлог, чтобы выставить всех за дверь. И здесь ей пришел в голову не слиш¬ком удачный ход. Митя сидел хмурый и молчаливый, лучше бы его вооб¬ще не трогать, но Надежда простодушно опросила: "Митенька, ты что, не любишь анальной эротики, предпочитаешь обходиться без клизмы?" Несчастный страдалец вспыхнул как маков цвет: он как раз думал о том, что после всех этих посиделок завтра у него могут быть труд¬ности со стулом. Оказавшись нежданно в центре общего внимания, Ми¬тя не нашел подходящего ответа, вместо него он неуклюже вскочил с дивана, опрокинул тарелку, зло буркнул: "Черт! Дураки!" и, схватив пальто, вылетел из комнаты.
Под жгучей силой этих горьких воспоминаний из Митиных глаз брызнули внезапные слезы. Словно соленым потом прошибло его чувст¬вом вселенского одиночества, ощущением заброшенности в чуждый мир, не желающий вращаться по орбите вокруг его, Митиного, тела и созна¬ния. И здесь не спасала материнская любовь, видящая в нем самом лишь продолжение холеного женского тела, ещё не лишенного собствен¬ных инстинктов, частицу устоявшегося и спокойного существования в сытом и уважительном пространстве министерского мира. Митя знал, что коммуникабельное бытие матери и отцовская деловая изворотли¬вая воля одинаково неприемлемы для него, для которого затхлая пыль библиотечного морга книг была неизмеримо слаще пьянящего напитка славы, гордого чувства власти, неудержимого азарта игры и страст¬ной минуты обладания. Не глядя на мать, он встал и вышел из столо¬вой. В комнате его ждала милая сердцу международная реальность, но и в ней сейчас не было успокоения, ему, отягощенному экзистен¬циальным сжатием в самой сердцевине организма, предстояло преодолеть страх и немощь и, наконец, что-то предпринять.
Перед глазами снова встали хохочущие лица, но Кольцов был партийный и мог, кроме всего прочего, примитивно врезать, да и Надеждины чары кое-как продолжали ещё действовать. Оставались Безруков и Горина, его конкуренты; Безруков всегда демонстративно насмешлив и презрителен, от Гориной тоже можно ждать пакости. To же мне пре¬подаватель, путается с аспиранткой у всех на виду, или это дружбой теперь называется? И она хороша, семью заставила бросить, того и гляди, на измену Родине подтолкнет, зачем ему за границей членство в партии? Антимарксистские разговорчики туда же, анекдоты, неуважение к руководителям партии и правительства, а за это работнику идеологического фронта надо отвечать. Пропаганда сионистской идеологии, сочувственное отношение ко всяким диссидентам, думаете, никто не помнит, какие песенки вы распеваете, как передачи зарубежного ра¬дио пересказываете?
Голова стала ясной, как никогда. Мысль работала четко, выдавая готовые формулировки, которые хоть сейчас в текст постановления или в протокол допроса. Стараясь изо всех сил удержать в себе это творческое состояние, Митя медленно снял со стола материалы дипломной работы, вынул чистый лист бумаги, неумело взял пальцами левой руки любимую китайскую ручку с золотым пером, примерился и, пытаясь избежать наклона букв в левую сторону, вывел неровным крупным шрифтом: "В партийный комитет Университета".
Продолжение следует.