Анну можно встретить во дворе дома № 6 по Вешняковской улице, недалеко от метро «Выхино». Часто в слезах и с синяком под глазом. Фамилию свою она предпочитает не называть и в разговор вступает без особого желания.
- Вы такая красивая девушка. (У нее действительно модельная внешность). Почему Вы это терпите?
- Что?
- Синяк. Неужели совсем некуда уйти?
- Почему? У меня нормально все. Подумаешь, ударил. Мы друг друга любим.
- А Вы его, что тоже от большой любви поколачиваете?
- Ну сказали… Да ладно, бьет – не страшно, потерплю. Бросит – этого боюсь.
- Побои ведь - не страховка от расставания…Есть же другая жизнь.
- У меня все хорошо.
Это крайний случай. Медики различают разную степень переносимости болевых ощущений – так называемый «болевой порог». Появился даже термин "алгология" (от греч.algos-боль и logos-учение) Кому-то можно нерв из зуба без обезболивания удалять, а у некоторых болевой шок наступает, когда берут кровь из пальца. Такая же ситуация с болью не только физиологической.
У Маши Семеновой, тридцатилетней программистки из Нижних Мневников, болевой порог оказался высоким. Муж еще до появления штампика в паспорте категорически заявил, что она не должна приходить домой позже одиннадцати вечера.
«Аргументы были разные, в том числе вполне логичные и, вроде бы, безобидные. Например, он говорил, что волнуется за мою безопасность. Но на просьбы встретить – всегда находил причины для отказа. Все остальное в нашей совместной жизни меня, в целом, устраивало, и я старалась обходить это, казавшееся практически единственным, неудобство почти два года. Но получилось так, что в мае на работе был аврал, мы всем отделом задержались, потом пошли в кафэшку. Я кинула Матвею смску, но дозваниваться не стала. Пришла в начале первого. Он сидел на кухне – ждал. Схватил за плечи, сдавил, начал трясти, что говорил - не помню, что-то очень злое и унизительно-обидное. Слушать меня не стал, накричался и ушел спать. Хорошо, что сынуля не проснулся. Утром я отпросилась с работы, накупила газет, села на телефон. К вечеру нашла временное жилье, собрала вещи и сообщила няне новый адрес». - Маша говорит, что няня и съемная квартира съедают большую часть зарплаты, но она ни о чем не жалеет.
«Матвей, утверждал потом, что так за меня волновался, что не смог контролировать свое поведение. Но как и зачем жить с человеком, которому я не могу доверять?»
Насилие сексуальное, физическое, психологическое. Грань между ссорой, когда агрессивны оба и ситуацией «агрессор-жертва» не определяется сводом правил. Привычка терпеть грубые слова, потом крик, потом занесенный кулак. Многие говорят – «ударит, тогда – все, уйду ». Пассивность жертвы, отсутствие отпора, ощущение вседозволенности развращают агрессора. И следующие шаги вниз к звериному образу оказываются все легче и легче. А жертва, допускающая неуважительные слова в свой адрес теряет жизненную силу и энергию, и когда озверевший «муж» доходит до побоев, уже действительно не может сопротивляться. Не столько физически, сколько психологически. И весь этот флер самообмана «терплю ради ребенка» оказывается кратчайшей дорогой в жизненный тупик.
Кроме собственно болевого порога – измерения по интенсивности, есть еще и качественные показатели. То, что непереносимо для конкретного человека. Точнее всего это описал Джордж Оруэлл в романе «1984 год»: « Для каждого есть своя пытка. Это не связано с храбростью…»
У Риты Бондарчук, живущей в престижном Рублево, но в непрестижной однокомнатной хрущевке на первом этаже, терпение было почти бездонным. Этому способствовал ряд обстоятельств. Работает Рита преподавателем в вузе. Учит студентов хеттскому языку. Сравнивает его с другими древними и современными языками, пишет об этом статьи, закончила заочно истфак, диплом писала все про тех же хеттов. Над ее работой муж регулярно насмехается. Кому, мол, нужно то, за что платят зарплату меньше, чем у дворника. Иногда у Риты случается халтурка. Она не брезгует написать диплом и даже помочь с диссертацией, поучить кого-то, тому что умеет. Но сменить работу на более денежную у Риты не получилось. Дочка все время болеет, хотя уже и подросла. Болячки возникают экзотические, требующие недешевых врачей и дорогих лекарств, бессонных ночей и массы времени днем. Антон никогда подобными скучными вещами не интересовался, как, впрочем, и его родители. Не интересуется Антон также походами в магазин и аптеку, уборкой квартиры, ремонтом и прочей рутиной. Хотя во время дискуссий о деньгах отказывается учитывать вклад Риты в семейный бюджет как бессменной домработницы.
Для себя же Антон выбрал философию свободы. Сначала он задерживался на работе до десяти-одиннадцати, потом до двенадцати. Чем позже приходил, тем сильнее был пьян. И прямо пропорционально количеству выпитого алкоголя росла агрессивная злобность. Главным объектом для нее становилась Рита. Потом Антон начал появляться после закрытия метро. Приезжал на такси, иногда не мог сам дойти до двери. И ему уже не хватало крика, агрессия требовала физического выхода. На пол летели тарелки. Однажды Рите едва удалось увернуться от тостера. Но пока он жену по настоящему ни разу не ударил. Какие-то ограничения еще срабатывали. Каждый вечер Рита со страхом ждала – что будет. Она понимала, что граница, отделяющая цивилизованного сорокалетнего москвича от безумного пьяного зверя в джинсах и кроссовках уже совсем близко.
Вот как Рита описывает момент «преодоления болевого порога».
- Он появился полчетвертого. Уже утра. Я услышала, что не может попасть ключом, открыла дверь. Начал кричать что-то, я пошла в комнату, он схватил за горло сзади. Не пускает. Вырываюсь. Держит, сжимает руки. Закричала. Проснулась, выскочила дочка Вера. Тоже начала кричать, плакать. Он попытался схватить Веру, ослабил хватку. Я вырвалась. Мы выскочили за дверь. Потом все-таки вернулись в квартиру. Просидели на кухне. Утром Антон ничего, как обычно, не помнил. Был мрачен, но то, что чуть не задушил жену, категорически отрицал. Требовал вкусного завтрака. Как обычно попрекал деньгами.»
Вырезки из газет со статьями о насилии в семье Рита собирала автоматически. Удивительно, но первый же телефон довольно быстро ответил. Центр психологической помощи «Ярославна». Пожилая женщина, представившаяся Валентиной, разговаривала профессионально, доброжелательно, не торопясь. Сначала заикаясь, а потом внятно и сжато-информативно, как на лекции, Рита рассказала о своей ситуации.
- Мы оказываем только психологическую помощь. Запишите телефоны, куда вы можете бесплатно обратиться по юридическим вопросам. Насколько я поняла, вы уже твердо решились на развод. Надо понимать, что агрессивность мужа в этот период только усилится. Нужно написать заявление в милицию примерно следующего содержания: «Находимся в ситуации развода. У мужа в состоянии опьянения возрастает агрессивность. Опасаюсь за свою жизнь и жизнь ребенка. Прошу в случае обращения отнестись к моему вызову с повышенным вниманием». Заявление написать в двух экземплярах и добиться, чтобы участковый взял заявление и на вашем экземпляре тоже расписался. Иначе вызывать милицию – сами знаете – практически бесполезно. Если не будут брать, обращайтесь в службу собственной безопасности милиции. Вот телефон. На время развода и раздела имущества необходимо найти, где жить. Это вопрос выживания. К сожалению, статистика неутешительная.
Именно на «жилищном вопросе» многие и ломаются.
Где пожить несколько (или несколько десятков?) месяцев женщине с дочкой, собакой и двумя канарейками? Бракоразводная канитель и размен квартиры при самом оптимистическом раскладе – полгода. Да и сама перспектива размена однокомнатной малогабаритной квартиры, когда денег на доплату ни у кого нет, представляется проектом с сомнительным результатом.
«Уйти к маме» для Риты означало уехать в казахстанский поселок Степняк. Жить с дочкой, мамой и семьей брата в такой же однокомнатной хрущобке только, почти наверняка, без работы. Кому там нужен хеттский язык, да и русский тоже?
Снять не то что комнату, угол на зарплату преподавателя вуза – утопия.
В Москве нет приютов для женщин, пострадавших от насилия в семье. Ни одного на весь десятимиллионный город. Опыт этот в нашей стране как-то не приживается. Есть «дома ночного пребывания» для бомжей. Есть в Подмосковье в Истринскоми районе приют «Остров надежды». Там принимают женщин с детьми «с самого дна», с вокзалов, из метро, без документов. Рита, случайно услышав об этом месте, записала адрес и телефон.
«У всех друзей большие проблемы с жилплощадью, все любят джаз, скорее всего поэтому». Зоя Ященко поет про Ритину ситуацию. Согласиться на предложение подружек потесниться и уступить им с дочкой угол в комнате означает - переложить свои проблемы на близких. Это уже не этично. Для Риты это возможно только при реальной угрозе жизни.
И все-таки, не ответив даже приблизительно на «жилищный вопрос», Рита сделала шаг «по ту сторону границы терпения» - подала заявление в суд на развод и раздел имущества.
Самые незащищенные и уязвимые - женщины с маленькими детьми чаще всего подвергаются насилию. Если есть следы побоев, можно пытаться пойти в травмпункт или даже вызвать скорую и получить медицинские документы, подтверждающие, что ты живешь с подонком. Можно тогда и в милицию попробовать обратиться. Но чтобы добиться осуждения по статье «побои» здоровье нужно потерять основательно. При этом проблемы отселения от насильника и хулигана теперь никто не решает. Кормящая мама с грудным ребенком с недоверием слушает рассказы своей мамы о том, как та выселила ее отца за пьянство и рукоприкладство «за сто первый километр», как жаловалась на работу, как участковый составлял протоколы. Для москвички начала двадцать первого века это – сказочная история. Принудительного лечения нет, нет и безоговорочного права на жилище. Новый жилищный кодекс, вступивший в силу два год назад, повернул вопрос отношений с семейным насильником в новую плоскость. Ведь разводясь с мужем можно потерять право на жилье, став «бывшим членом семьи собственника». И тем не менее уже то, что женщины готовы обращаться в кризисные центры, обсуждать с посторонними профессионалами проблемы, о которых еще несколько лет назад казалось стыдным говорить даже с подругой – символ дня сегодняшнего.