Когда-то давным-давно мне довелось побывать на настоящей литературной конференции.
Для начинающего писателя это событие выдающееся. Ну, как для молочного теляти первый выпас. А так как литераторы все, как один, народ психический, и выколупать их из засаленных лачуг можно лишь обещанием еды и декламации, то и меня взяли подобным образом. Сказали: «Почитаешь, откушаешь», и сгребли тёпленьким.
Я сразу же заулыбался олигофренически и, запершись на чердаке, стал нараспев декламировать своё нетленное, с выражением лица одухотворённо-бешеным. Поскольку прочесть-то хотелось многое, а выбрать предстояло парочку. А это, всё равно, что рвать из себя куски кровоточащее.
Таким вот окровавленным, близким к помешательству, меня и подобрали организаторы. Которые, в некотором смысле, тоже литераторы, однако организованней, и своим соратникам приходятся кем-то вроде добрых нянечек - могут, как пожурить напакостившего, так и, утерев слюну, отвести «почитать», если тому приспичило.
Вот и нас с сотоварищами нянечки отвели к автобусам. А чтобы в пути мы друг дружке не начленовредительстовали, пустили по салону пару бутылочек. Ибо всем известно, что, крайне не приемля критику, раздают её литераторы с превеликим удовольствием.
Ну а по приезду, пьяненьких и невредименьких, нас отконвоировали в зал местной филармонии, где уже сидела вся писчая братия и, грызя ногти, с упоением слушала первого докладчика.
- Я! - кричал первый, потрясая листиками. – Как и все муниципальные работники нашего муниципалитета, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: быть верным культурному делу нашего города!.. Продолжать окультуривать население слой за слоем!.. И культивировать вам, заслуженным ветеранам культуры, достойную смену, ибо сколько уж вам там осталось.
А в доказательство своей вам преданности, я, как и все муниципальные работники нашего муниципалитета, выражаю немедленную готовность издать любое ваше творение за ваши же деньги. Так как это право вы заслужили по праву, и не наше право вас того права лишать!
Я лично сделаю всё от меня зависящее, в соответствии с моими возможностями и несоизмеримо с вашими потребностями, если, конечно же, вы поддержите мою кандидатуру на ближайших выборах!
И пока литераторы рукоплескали первому докладчику, на сцену взошла широколицая и громогласная, вторая.
- Я! – начала громогласная, выпростав вперёд широкую, мозолистую ладонь сельского труженика. – Бросила-на все свои дела, и примчалась-на сюда прямиком оттуда, потому как очень-на уважаю всякого рода культуру, и вас-мля людей её развивающих!
Однако, выслушав доклад предыдущего оратора, хочу-на дополнить его некоторыми цифрами. Итак…
За последний год наш город-на был окультурен на семьдесят пять и три десятые процента, что на пять-на и семь десятых превышает прошлогодний-на уровень. Отчего количество правонарушений катастрофически-на снизилось, а благосостояние отдельных граждан критически-на возросло!..
И в заключении, хотелось бы сказать-на, что все вы нам очень-мля дороги и обходитесь городской казне в ноль целых семь сотых годового бюджета. Так что будьте нам здоровы-на, и продолжайте писать свои письма, доносы и кляузы!
И не успел зал, как следует, отрукоплескать отчитавшейся, как на сцену взлетел взъерошенный очкарик и синхронно заколотил по трибуне обеими ладонями.
- Я! – игнорируя микрофон, надрывно орал он. - Как известный всем вам писатель и не менее известный издатель, хочу открыто заявить, что вот эти вот муд... муниципальные работники, все изданные вами книги, бессовестно ложат на пыльные полки!
- Кладу-у-ут! – справедливо поправили его с первого ряда. И выступающий, гоготнул:
- Правильно! Очень верно мне тут товарищи подсказывают. Именно - кладут! Эти муд... муниципальные работники, кладут на нас, литераторов. И ложат наши творения на пыльные полки, где их никто не читает!.. Поэтому!.. Предлагаю! Все издающиеся книги прямиком из типографии нести в места общественного пользования - ближе, так сказать, к массам - где с ними смогут ознакомиться наибольшее количество остро нуждающихся в писчей бумаге людей.
Ура, товарищи!
- Ура-а-а-а-а-а! – единодушно подхватил зал. И место всем известного писателя-издателя занял не менее всем известный устроитель конференции.
– А теперь, - елейно улыбнулся устроитель присутствующим, – давайте все дружно и организованно проследуем в соседнее здание местного краеведческого музея на экскурсию и фуршет.
- Фурше-е-е-е-т!!! – воодушевилась одна половина зала.
- А почитать?!! – взволновалась другая.
Но устроитель уже дал отмашку и добрые нянечки, подхватив под локотки, поволокли нас к выходу. И экскурсия состоялась...
Во время экскурса литераторы успели накропать парочку путевых очерков, а самые шустрые - закрутить парочку путевых романов с местными краеведшами и смотрительницами.
После чего в музее был дан небольшой перекус в честь великого и могучего. И оголодавшая интеллигенция приняла его с превеликим и могучим аппетитом - без толкотни и столовых приборов, посредством одних лишь рук, ртов и промокательных салфеток.
В какой-то момент, неизвестно откуда, среди непринуждённо жующих литераторов, возник неприметный с виду, сухонький старичок, и все стали перед ним склоняться. А стоявшая возле меня нянечка, зашептала:
- Знаешь, кто это? Знаешь?!!
И в ответ на моё нечленораздельное мычание, выдохнула:
- Да это же ОН! ТОТ на чьих книгах мы росли!..
И мне стало стыдно.
Я лихорадочно задвигал кадыком и, проглотив беляш не разжёвывая, прохрипел:
- Так это ВЫ!!! – и припал маслянистыми губами к протянутой мне сухонькой ладони.
После чего немедленно ринулся в сортир - запить вставший колом беляш, и наткнулся там на оживлённый диспут.
Мужчины доказывали, что сортир мужской. Женщины - что женский.
- Здесь ведь даже писсуаров нет! – лупили женщины мужчин неоспоримыми фактами. Но те на то лишь отмахивались и, застегнув ширинки, бежали обратно к беляшам.
- Да что ж это происходит?! – негодовали женщины. - На двери ж ясно написано!
- Мало ли чего где пишут? – беззлобно разъясняли им мужчины. - Мы, вон, тоже все книги пишем. Ну и кто их читает?!!
Когда же все беляши были съедены, а салфетки скомканы, нянечки дали третий звонок и лёгкими тычками погнали нас обратно в филармонию, где, поджидавший за трибуной устроитель, сказал:
- Вы не поверите, но сегодня среди нас... Да-да, уважаемые дамы и господа, сегодня среди нас находятся знаменитейшие и именитейшие писатели, чьи имена блистают, мерцают и затмевают вот уже многие десятилетия, так поприветствуем же наших уважаемых мастодонтов мировой литературы!.. Столпов русской словесности!.. И просто великий мужей!..
Он так накалил, распалил и раздраконил, что зал буквально взорвало овациями, после которых один из знаменитейших и именитейших окунул нас в волшебный мир филологических грез и лингвистических сновидений.
- Хорошо ли вы меня слышите? – обрушил он на нас всю мощь своего чарующего дисканта. – Если да, то повторяйте за мной: трансцендентальный... взаимовлияемый... стилистически осмысленный...
И мы поплыли.
Его голос проникал и обволакивал, согревал и убаюкивал. И вскоре все мы, безвольно шевеля губами, повторяли, словно в трансе:
- Наши глаза стеклянные... Тела деревянные... Головы оловянные...
А потом принялись штудировать правописание «тся» и «ться»…
- Наши руки наливаю-«тся» и «ться»... Наши ноги наливаю-«тся» и «ться»...
- Пишшшшшшшите же… – шипел и подсвистывал именитейший. - Записссссывайте....
И мы заснули.
А через час в микрофоне что-то свистнуло, и правая половина зала забормотала:
- Что?! Уже читать?!
А левая зачмокала:
- Наливают? Где?.. Где наливают?!
Но устроитель прошептал:
- Тишшшшеее... Тихий час продолжается...
И ловко подменил докладчика, который незамедлительно зашелестел шипящими, повествуя о правописание «жи и ши» с гласными, согласными и совершенно несогласными, и на пустынный брег нашего сознания вновь накатили грамматически усыпляющие волны:
- Жи-и-и-и и ш-ш-ши-и-и-и... Ж-жи-и-и-и ш-ш-ш-ш-и-и-и-и...
И мы продолжили наш послеобеденный сон.
А прервал его неожиданно резкий и гортанный рёв потного мужчины, оккупировавшего микрофон и натужно в него кричащего:
- Что же это делается, товарищи?!.. Нас - молодых авторов, затирают, товарищи?!.. Я написал книгу: «Почему в кране нет воды, и кто её выпил!», а её не читают, товарищи!.. Ну и на кой, спрашивается, я её писал, а, товарищи?!.. Ответьте мне, товарищи!.. Я ведь молодой автор, мне ещё нет и шестидесяти, так по какому же праву, я вас спрашиваю, меня не читают?!.. Это ведь очень нужная вещь, как я понимаю, товарищи!.. Но немолодые товарищи беспрестанно затирают нас – молодых товарищей... И вот и я хочу, товарищи, нет – я требую, чтобы вы мне объяснили, товарищи!..
- Сейчас объясним! – на ходу закатывая рукава, ринулась к молодому автору дюжина немолодых авторов, и под возбуждённый рёв толпы, увлекла потного мужчину за кулисы для разъяснений.
А подбежавший к микрофону устроитель, прошелестел с милейшей улыбкой:
- Ну, если больше ни у кого нет вопросов...
Однако договорить ему не дали.
Размахивая букетом, на сцену взлетела женщина, с огненным бобриком на голове, и, ловко перехватив микрофон, принялась бить челом устроителю:
- Благода-арствуем! – кланялась она ему в пояс и ниже. - От имени и по поручению – благода-арствуем!.. Это такая честь! Такая честь!.. Я, как филолог с огромным стажем, несказанно благодарна устроителям сегодняшнего вечера, и хочу сказать - кошмар! Это же какой-то кошмар! В российских школах хотят отменить сочинения! Нельзя, господа! Ни в коем случаи нельзя этого допустить!.. Я, как филолог с огромным стажем, предлагаю немедленно составить петицию, и заявить наш категорический протест! В Гаагу, если надо пойдём! Правда ведь, господа?!!
И господа, ответили ей: «Правда!», и единодушно послали огненный бобрик в Гаагу. Правда, пока без петиции. Устно пока.
А потом кто-то выкрикнул:
- Господа, давайте же скорей делиться! Иначе мы сегодня ничего не успеем!
И все стали делиться на поэтов и прозаиков.
Зазвучали команды: «Напра-во!.. Нале-во!», и критики вместе с литераторами неопределённой ориентации заметались, искажая мукой лица и крича:
- А куда же нам?!.. Нам-то, позвольте спросить, куда?!
И им незамедлительно предложили проследовать вслед на огненным бобриком.
- Конеш-ш-шно, поэтом хорошо! – завистливо прошипел контуженный в трёх местах ветеран-прозаик. – Вон они какие - налегке ходят. Стишок выучил и гуляй себе. А мне что делать, если у меня сага в семи томах?!..
В итоге, поэтов и им сочувствующих увели за стенку. А нас – оставшихся прозаиков, вновь усадили в зал.
- А теперь, - объявил милейший устроитель вечера, - послушаем нашего многоуважаемого, нашего незабвенного и бессменного мэтра!
И от стены отделился тот самый старичок, на чьих книгах мы росли. И начал своё эпическое восхождение на сцену.
Несколько раз он спотыкался и падал. Несколько раз его безуспешно поднимали. Пока, наконец, не внесли, и не установили в трибуну, подперев микрофоном.
- Дорогие мои... – заскрипел со своего поста бессменный мэтр. - Нам... вам... и всем нам... как и мне... как раньше, так и впредь... очень важно... всегда. Потому что... перед нами и вами... как и перед всеми нами... стоит... и это, как вы понимаете, очень важно... как мне, так и вам... и как всем нам... А значит... мы должны... и, конечно же, будем... как и вы, так и я... всегда и вместе... Спасибо.
И добрые нянечки снесли многоуважаемого за кулисы.
- Ну что ж... – загадочно улыбнулся устроитель залу, – а теперь настало время долгожданных докладов.
- А почитать?! – выкрикнул кто-то.
И устроитель, исказившись лицом, строго спросил:
- Кто это сказал?.. Я спрашиваю, кто сказал?!
И когда литераторы дружно указали на нетерпеливого коллегу, рявкнул:
- Вывести из зала!
И под общее улюлюканье несдержанного прозаика выволокли.
А к микрофону живенько подбежал заслуженный филолог в роговых очках во всё лицо.
- Давайте же, - сказал заслуженный, - воспользуемся редчайшим для нас случаем и разберём стилистические особенности прозы наших глубокоуважаемых, маститых и именитых коллег сидящих в первых рядах…
И на протяжении десяти минут облизывал, подлизывал и вылизывал те самые ряды, после чего ещё минут десять пожимал им руки.
Вслед за филологом сцену оккупировал доктор с мышиными, бегающими глазками.
- Вот, смотрю я на вас... - заговорил он, делая между предложениями долгие паузы, - и прям удивляюсь... И вроде бы взрослые люди... А всё пишете и пишете... Вам что, заняться больше нечем?.. Или это всеобщий психоз?..
Вот с какими вопросами... Мы, с нашими коллегами из психбольницы № 9, и решили разобраться.
И дальше что-то про опыты над лабораторными поэтами. Про неудержимые писательские порывы. И про физиологию творческого процесса.
А заключил свой доклад, доктор, перефразировав слова классика:
- Мы все писали понемногу, тогда и там, где нас припрёт!
После чего некоторые слушатели засеменили к выходу, с извинениями, что у них внезапно побежала строка и им надо срочно записать.
Ну а третий докладчик, с темой: «Библия – Книга Книг!» нам даже не представился.
В рваном рубище, с копной нечёсаных волос, он взошёл на сцену, чуть приплясывая, и тут же обрушился на аудиторию с вопросами:
- А знаете, кто написал Библию?!.. А знаете, зачем?!.. А знаете, когда?!.. – и подвесив долгую паузу, внимательно оглядел зал. После чего проговорил:
- Вот этим самым вопросам я и посвятил всю свою жизнь!.. А вы хотите получить на них ответы за каких-то десять минут?.. Ха-ха-ха!.. Мне для постижения истины пришлось потратить годы, а вы надеетесь постигнуть её за несчастные десять минут!.. Ха-ха-ха!..
И все те десять минут он намекал на своё ошеломляющее открытие, не делясь им с нами, поскольку мы - дилетанты и профаны - не способны постигнуть не только его глубину, ширину и длину, но и малейшую толику.
Когда же нечёсаный, наконец, удалился, обнаружилось, что мы остались совершенно одни. Ни устроителя, ни именитых в зале уже не было.
- Коллеги! А когда же мы будем читать?.. Где устроитель?! – выкрикнул кто-то из молодых прозаиков. И волна негодования захлестнула зал.
- Смылся! – грохнуло рядом со мной басом.
- А я говорила, что нужно двери подпирать! – взвизгнуло неподалёку женским фальцетом, и возмущённая, требующая слушаний, писательская толпа вывалила в фойе.
- Читать!!!.. Читать!!!.. – скандировали обманутые прозаики, и вид их был грозен, а негодование яростно. Ибо нет силы страшнее обманутого интеллигента, а уж невычитанного литератора тем более.
- А поэты-то, гляди-ка, читают! – истерически рассмеялся кто-то.
И следом загрохотало:
- Бей рифмоплётов!.. Бей козлов, спасай словесность!!..
И неизвестно, чем бы закончилась та конференция, если бы в буфете не обнаружилась колбаса.
- Смотрите-ка! А в буфете-то ещё полно бутербродов! – раздался неожиданный возглас. И разъярённые прозаики, резко изменив направление, ринулись в буфет.
Так, полукопчёная «Харьковская» спасла русскоязычную поэзию от прозаического самосуда, в очередной раз подтвердив истину, что на сытый желудок революции не свершаются. Даже, если речь идёт и об очень творческой интеллигенции.