Аннушка наварила картошки.
- Мы в Беларуси толк в картошке знаем! – заявила она хвастливо, вываливая картошку, немедленно воздвигнувшую столб пара, из кастрюли в миску.
- Не только в картошке, - напомнила я. – “Нет рыбы слаще лининки, нет мяса вкусней свининки”.
- А, это да, - согласилась она нехотя. – Свинину там любят. Сало тоже... Раньше свиней только травой кормили. Сало было тонкое, но очень вкусное. Это теперь комбикорм, мука, то-се. Сало толстенное, но безвкусное.
- Интересно, - сказала я. - Я полагала, тебе безразличны красоты деревенского сала. Ты же это не ешь.
- Не ем, но не потому же, что не нравится. Нравится, даже очень, - добавила она скучно.
- А я тоже попробовала вегетариански питаться.
- Да? И что? - оживилась Аннушка.
- Ничего. Все время есть охота. Надолго меня не хватило.
- Это поначалу бывает. Скорей всего, соли не хватало тебе или просто калорий. Жиров. Такую ошибку многие делают. Поначитаются книжечек: соленое вредно, жирное вредно, острое вредно, сладкое вредно, жареного нельзя, а от мучного толстеют. Надо – так! – она покрошила пучок зеленого лука, высыпала его на картошку, посолила сверху крупной солью и обильно полила подсолнечным маслом.
- Масла не жалеть! – она перемешала все и, подцепив ложкой, вывалила мне на тарелку пару картофелин.
- А я думала, тебе мясо противно или как. Раз ты отказываешься его есть. А тебе, оказывается, тоже наверное хочется.
- Хочется, - ответила она честно, - если перед носом жуют. Когда его нет, так и нет, да и все. А если гусей понажарят и чавкают, жир с пальцев любовно облизывая, за одним столом с тобой, тогда хочется. Рука так и тянется, хоть вставай да уходи.
- Господи, ну и стоит так мучиться? Ну уж возьми тогда да и съешь, если хочется, что ж такого?
- Ну мало ли чего нам хочется, милочка? - заметила она резонно, орудуя вилкой в своей тарелке. – Твоя подружка отказывается цветные вещи носить. Боится тщеславием согрешить. Ей, может быть, тоже иной раз хочется чулочки сеточкой и каблучок-шпильку. А она противится этому, не поддается. А ведь мелочь какая по сути дела – сеточкой чулки. Ну кому они плохо сделают? Ну, простудиться можно в них. На высоких каблуках можно ногу подвернуть. Ты часто подворачивала?
- Нет.
- Ну и я нет. А она не хочет, упорствует. А гусь жареный – это совсем другое дело. Это кому-то точно повредило, да еще окончательно и бесповоротно.
- Ну не знаю, - сказала я с сомнением. – Если он все равно уже не живой...
- От старости помер? – спросила Аннушка, подняв брови, и я умолкла, уткнувшись в тарелку.
***
Галя протиснулась в дверь бочком и засмущалась, стеснительно, робко улыбаясь. С какой стати – было видно сразу. Стать бросалась в глаза кавалерийским галопом. Галя изменила прическу и была очень коротко, как мальчик, пострижена.
Я сделала вид, что ничего не замечаю, и пригласила ее в зал. Она разулась, исподтишка бросая на меня стеснительные взгляды, и прошла в зал.
- Ты очень красиво подстрижена, - сказала я. – Тебе очень идет.
- Да ладно, идет... – она махнула рукой и села на диван. – Какое там идет. В зеркало посмотреть страшно. Рожа страшная, старая...
Она подняла руку и потрогала машинально ежик волос.
- Скорей бы уж отросли.
- А мне нравится. Зря ты так расстраиваешься.
- А! – она отмахнулась от меня. – Это я химию так сделала. Все волосы сожгла. И вроде по инструкции делала, а результат – ужас. Волосы стали, как мочалка, как пакля. Совершенно неживые. Пришлось их все срезать. Просто кошмар. Я не привыкла к такому. У меня всегда были длинные волосы. Прямо хоть шапку одевай и не снимай ее, пока не отрастут. Так и сделала бы, если бы можно было, - добавила она мрачно.
- Ах, да! Забыла! Я же печенье принесла!
Она сходила в коридор, где оставила свою сумку, и принесла плетеную корзинку, полную самодельного печенья.
- И я печенья напекла к твоему приходу!
- Ну, съедим! – сказала она с легкомыслием худенькой женщины.
- Зеленый чай будешь?
- Какой? - удивилась она.
- Зеленый.
- Не знаю, никогда не пробовала. Нет, пробовала, - возразила она самой себе после раздумья. – Меня один раз угощали. К нам приезжал родственник с Кавказа, он привозил зеленый чай и поил нас. Говорил, это самый хороший чай – зеленый.
- Мне нравится, что он зубы не окрашивает.
- Правда? - она заинтересовалась чаем всерьез и посмотрела, как я наливаю заварку ей в чашку.
- Ой, какой-то светлый, желтый. А тот, которым меня раньше угощали, был буквально с зеленым оттенком.
- Наверное, другой сорт. Этот китайский.
Она отпила немного, прислушиваясь к своим впечатлениям, и сказала:
- Горчит немного. Терпкий. Другой на вкус, не такой, как черный.
- Ну а как у тебя дела? - спросила я, пододвигая к ней блюдо со своим печеньем.
Она выбрала себе посахаренную белочку, откусила ей голову и ответила:
- Все хорошо. Я нашла себе компьютерные курсы. Стипендия очень приличная. И перспектива трудоустройства неплохая.
- Какие именно курсы-то?
- Компьютерного проектирования для машиностроения.
- Что? - я удивилась не на шутку. – Ты ведь воспитательниза детского сада!
- Да, - ответила она с сожалением. – Мне эта работа очень нравилась. А здесь на бирже труда мне объяснили, что добиться признания моего педагогического образования будет трудно. Придется несколько лет учиться и какие-то экзамены сдавать. Устроиться инженером намного проще. Я ведь инженер-машиностроитель, институт в свое время окончила и работала несколько лет как конструктор. Только мне это не понравилось, я работу бросила и переучилась на воспитательницу. Десять лет проработала с детишками. Никогда бы не подумала, что опять инженером стану.
- Может, и к лучшему, - сказала я. – Ты будешь больше зарабатывать.
- Да я все понимаю, - сказала она с сожалением. – Какая из меня воспитательница, если я так коряво разговариваю по-немецки. Нельзя же так неправильно разговаривать с маленькими детьми. Они учатся речи от взрослых. Попробую переучиться на компьютерное проектирование. Программа ПроИнженер, – добавила она после грустной паузы. - Ты слыхала?
- ПроИнженер? Да, знаю. Сначала очень трудно будет, первые недели будет казаться, что ничего невозможно понять. У меня был ужасный стресс поначалу. А потом как глаза открываются и все становится на свои места. Справишься.
- Ну, терять мне нечего. Не справлюсь - брошу.
- Справишься, справишься! – сказала я бесцеремонно. – Не ты первая, не ты последняя. Как твой кот поживает?
- Фу, не спрашивай! Сначала в окне застрял, мы его еле вытащили, чуть лапы себе не переломал...
- А как он там застрял?
Галя провела рукой над блюдом с печеньем, выбирая себе что-нибудь поинтересней, выудила глазурованного зайца и откусила ему ушки.
- Как он в окне-то застрял? - повторила я.
- Ой, да окно приоткрыто было, наклонено сверху внутрь немного. А я пылесосить пришла в спальню, а он там был. Как я пылесос включила, он как сиганет на окно от страха, и застрял. Господи, ну еле вытащили его! Он орет, мы тащим, ну просто концерт! – она махнула рукой сокрушенно. – Похромал немного, потом пришел в себя. Слава богу, не сломал себе ничего. И что он так испугался? Ничего не пойму! А на прошлой неделе нажрался упаковок из мусорного ведра и чуть не кончился. Я и ведро-то вроде как закрываю все время. Или кто закрыть забыл, или он сам открыл. Во всяком случае, стало ему плохо, повезли мы его к ветеринару. Ну, там его просветили, под капельницу положили, короче, спасли кота. В двести евро нам это обошлось. Сейчас ему уже лучше. Слабоват еще немного, но уже шкодит. Обои за диваном ободрал. Бандит, а не кот.
Я уже имела честь познакомиться с бандитом. Аккуратный, изящно сложенный котик черно-белой окраски таращил на меня пугливо глаза, когда я, будучи у Гали в гостях, пыталась подозвать его к себе. Доверять мне котик никак не желал и делал испуганные глаза тем больше, чем дольше я увещевала его. Почти растворившись под конец в собственных глазищах, он ретировался задним ходом на кухню, до последнего следя за мной, до того момента, когда сначала один его глаз скрылся за дверным косяком, а потом и второй, мигнув, заплыл тречмачтовым пароходом за поворот.
Коты, с которыми я имела дело раньше, были дружелюбней. Тот, которого я помнила из своего детства, был дымчато-голубым, пушистым наподобие песца и совершенно не шкодливым. Нрав его был таким же мягким, как его восхитительно лохматая шуба. Самым страшным, что он натворил за годы сожительства с нами, было его разбойное нападение на кастрюлю с рыбой. Забравшись в кастрюлю с замороженой рыбой, он сожрал одну из них, почти не уступающую ему размером, как мы заключили исходя из величины недоеденного им рыбьего хвоста, и, утомленный такими усилиями, заснул в кастрюле в обществе других рыб. Разбуженный нами и вытащенный из кастрюли, он нисколько не смутился и, подволакивая невероятно раздувшийся живот, отправился на кресло досматривать сны. Побочным эффектом моей дружбы с этим обжорой стала устойчивая неприязнь к песцовым воротникам. Личное знакомство с пушистым хищником, хотя и другой породы, чем те, мех которых, как иней морозного дня, пушисто серебрится на воротниках зимних пальто, исключило для меня возможность с одобрением отнестись к этому древнейшему человеческому обычаю – украшать свое до-смешного лысое тело чужой красотой.