"Давайте делать паузы в словах
Мы слишком любим собственные речи
И из-за них не слышно никому
Своих друзей на самой близкой встрече"
Машина Времени
ДВЕРЬ
В темном дворике, среди десятков машин, стояла старенькая, видавшая виды, "нива" белого цвета, изрядно заляпанная грязью. На водительской двери красовалась наклейка "маньяки нивоводы". Из приоткрытых окон доносился еще более видавший виды рок — Марк Нопфлер пел о своем "билете на небеса". На асфальте по бокам машины, где-то в невообразимой от сидевших в "ниве" дали, выстроились два рядка пустых пивных бутылок, штук по шесть в каждом. Еще примерно столько же полных, составляло компанию друзьям, решившим "посидеть в машине, поболтать часок после работы". Где-то в центре Москвы, кремлевские часы как раз готовились пробить два часа ночи.
— А вот представь, — тщательно расставляя буквы в словах, говорил Виталик, высокий, худой парень, сидевший на пассажирском сиденье, — что ты идешь по улице, и вдруг видишь перед собой дверь. Дверь стоит посреди улицы, слева, справа ничего, ты можешь ее обойти, позади нее тоже ничего, но за ней — другой мир. Ты не знаешь, сможешь ли вернуться назад, если войдешь туда. И не знаешь, что там. Просто другой мир. Ты бы вошел?
— На фига? Мне и здесь хорошо. Чего ради я должен бросать работу, семью, всю жизнь и переться неизвестно куда? — отвечал ему Толик, тот самый маньяк-нивовод.
— А вот я бы вошел… — мечтательно сказал Виталик, прикладываясь к бутылке "Сибирской короны".
— Зачем? Это даже не авантюра, друг мой, это просто безрассудство.
— Ты знаешь, а ведь нам иногда в жизни именно его и не хватает. Безрассудства.
— Угу. Ну, тогда за безрассудство.
Друзья чокнулись пивом, и, сделав по основательному глотку, на какое-то время, вновь погрузились в молчание.
— Понимаешь, даже если я пройду мимо, я потом всю жизнь буду думать о том, что же там было за этой дверью, и не смогу спокойно спать ночью, — вновь поднял тему Виталик.
— Да, это я могу понять. В конце концов, это как игра в преф: может у тебя на руках ничего и нет, но тянет взять прикуп. Только, тут-то речь идет не о проигрыши в несколько баксов, а о гораздо большем. — Толик, весьма колоритный молодой человек, вечно лохматый, почти всегда небритый, исколесивший на своей "ниве" большую часть дорог по эту сторону Урала, и немалую по ту, по праву обладающий наклейкой "маньяков", меньше всего походил на рассудительного и расчетливого человека. Но в споре для него всегда было важным отстоять точку зрения, противоположную с мнением оппонента, независимо от того, верил он в нее, или нет. — уйдя в тот мир, и поняв, что тебе там не нравится, но возвратиться назад ты уже не можешь, спать по ночам тебе будет не легче.
— Может быть… Но ты знаешь, я, наверное, все равно, не прошел бы мимо…
— Ну вот скажи, что тебе не нравится здесь, такого, что бы ты мог найти в другом мире?
— Не знаю… Но человек всегда что-то ищет. Когда перестает искать, он перестает жить и просто существует. Вот ты же чего-то ищешь, когда мотаешься по дорогам и бездорожью страны?
— Да ничего я не ищу… Просто не могу сидеть на одном месте. Что-то тянет вновь и вновь в дорогу. Впрочем, ты же понимаешь…
Немного подумав, он добавил:
— А, впрочем, ты, наверное, прав, человек всегда что-то ищет… И я, наверное, тоже. — Толик соглашался, что бывало крайне редко, — все дело в том, что мы не умеем ценить то, что у нас есть. Всегда хотим большего, или чего-то другого, и понимаем, как нам было дорого что-то, только когда оно от нас уходит. Так же и тут: ты будешь очень, очень скучать по этому миру, когда окажешься в чужом. И тебе будет казаться, что не было на свете ничего прекрасней этой осени, этой старой раздолбанной машины и пива мордовского разлива. Ты станешь искать новую дверь, и если найдешь — уйдешь в следующий мир, и будешь вспоминать предыдущий. И так до бесконечности.
— А что, вечный странник между мирами — не так уж и плохо. По крайней мере, интересную жизнь проживешь. — подумав, провозгласил Виталик.
— Ну, тогда, за вечные странствия между мирами.
Друзья снова чокнулись и, допив пиво, выставили пустые бутылки к предыдущим. Открыв еще по одной, какое-то время молча слушали никак не могущих получить удовлетворение "роллингов", и смотрели в окно. Виталик снова заговорил о не дававшей ему покоя теме.
— Может быть, такая дверь есть у каждого. Она же не обязательно должна принимать форму именно двери, это фигуральное выражение. Так вот, у каждого человека есть шанс раз в жизни выйти за грань привычного иллюзорного мирка и начать жить… как-то по-другому. И вот, когда настает момент, когда человек становится почти готов к тому, чтобы перейти за грань, эта дверь появляется перед ним. Он может даже не осознавать этого. И переход может принимать самые различные формы. Наш Вадик бы обязательно сказал бы, что "настоящая любовь к Единственной и есть выход из этого мира". Так вот, в этот момент, у человека есть шанс, достаточно сделать маааленький шажочек. Но его, почему-то, почти никто не делает…
— Может быть и так… Понимаешь, я вот сейчас тоже готов войти в эту дверь, ей-богу, хоть и спорю с тобой. Но… Это сейчас. А что я буду делать, когда ее увижу — один Аллах знает. Вот если бы не было в этом мире ничего, чтобы держало меня, ни семьи, ни друзей, ни интересов, ни увлечений, тогда да. А так — всегда чего-то еще хочется, всегда есть эта проклятая надежда, которая шепчет, уговаривает, соблазняет, подсовывая лживые образы и перспективы… слишком мало я знаю и видел в этом мире, чтобы так легко от него отказаться и пойти в следующий. Я еще не доехал до Владивостока, не был на Камчатке… В конце концов, не встретил девушку своей мечты и так далее... Не знаю… Это очень сложно бросить все и шагнуть в неизвестность. Все-таки, нам с детства вдолбили в голову, что "все впереди, все дороги открыты" и т.п., вот так и живем, всю жизнь на что-то надеясь, не замечая, как она идет мимо.
— Да, ты прав… Мы все время ждем чего-то… Макаревич по этому поводу классно поет:
"…себя считали кем-то из немногих,
и ждали, что вот-вот произойдет
счастливый поворот твоей дороги,
судьбы твоей счастливый поворот
Но век уже, как будто, на исходе,
и скоро, без сомнения, пройдет,
а с нами так и ничего не происходит,
и вряд ли что-нибудь произойдет"
— Вот-вот! Об том и речь, так сказать. Ждем у моря погоды и надеемся не пойми на что, не замечая, и не желая замечать, этих счастливых поворотов, прем прямо. Поэтому большинство людей, даже увидев дверь в иную жизнь, пройдут мимо, надеясь на что-то лучшее.
Друзья снова замолчали на некоторое время, слушая музыку и, время от времени, прикладываясь к бутылкам.
— А у тебя никогда не бывает так, что тебе кажется, что ты живешь только сегодня, здесь и сейчас, а после того, как ты уснешь, умрешь и проснешься уже другим человеком? — подчиняясь влиянию пива, мысли у Виталика перескакивали с одной на другую тему легко.
— Хм… нет, не бывает, в общем-то… А что, у тебя бывает? Так это "ктирапефтублин". — Толик чересчур внимательно посмотрел на друга, и, в раздумьях пробормотал — или может сразу усыпить?
— Да ну тебя… Я серьезно. Понимаешь, мне кажется, что частичка меня каждую ночь заменяется на какую-то другую. Она очень-очень маленькая, на следующий день это совершенно не заметно, но через год я становлюсь уже другим… Я никогда не узнаю себя на видеозаписях и на фотографиях, мне первые секунды кажется, что это не я, что я вижу кого-то, кто очень похож внешне, и выдает себя за меня. Я отчетливо помню только 4-5 часов из предыдущего дня, все остальное для меня только факты — "был там-то, делал то-то". Каждый вечер, каждую ночь мне кажется, что наутро от меня и моих мыслей ничего не останется и мое место займет кто-то другой. Днем я забываю об этом, но к вечеру эти мысли приходят вновь…
— Хм… вообще, это действительно серьезно… Я, конечно, не специализируюсь на тяжело больных людях, но могу сказать, что тебе поможет только операция по смене пола, и внутривенная инъекция нашатырного спирта каждые шесть часов.
— Тьфу, вот пытаешься с тобой поговорить как с человеком, а потом оказывается, что ты на "ниве" ездишь… — Виталик в сердцах плюнул в окно, забыв, что стекло поднято. Пришлось, под укоризненным взглядом владельца машины, стыдливо стирать плевок бумажной салфеткой
— Ладно, если серьезно, то я не понимаю, что именно тебя беспокоит. Ну умрет в тебе частичка чего-то завтра утром, и что? В нас каждую секунду умирают миллион старых клеток и появляется миллион новых. Мы меняемся. Мы взрослеем. Все так и есть.
— Меня убивает то, что я осознаю это каждый вечер, когда уже слишком поздно, а наутро все забываю вновь. Как день сурка. И еще… Я вот вчера разговаривал с одной старой подругой… Понимаешь, она мне напомнила случаи, которые я совсем забыл. Мы вместе их пережили, вместе смеялись, радовались, удивлялись, но для меня они исчезли, я их забыл, и их больше не было. У меня не было этих моментов в жизни, потому что я о них не помнил. А для нее были. Но когда она рассказала мне, я вспомнил это, как будто, давно увиденный фильм. И они появились… Память… Память, она, понимаешь… — тут Виталик несколько сбился с фразы и явно запутался в мыслях, — короче, я не могу тебе объяснить то, что я только чувствую, но мне кажется, что то что происходило раньше происходило с совсем другим человеком. И так каждый раз, то есть, я меняюсь день ото дня, и все что было раньше становится чужим, потому что принадлежало чужому… А я хочу сохранить себя самого…
— Даааа… не очень я тебя понял, честно… Но выпить за это надо! Давай до дна и откроем следующие!
Опьянение у друзей вошло в ту стадию, когда язык начинает заплетаться, мысли, едва ты хочешь ухватить одну покрепче, разбегаются как тараканы при виде хозяина, а все тело наполняет небывалая легкость, и хочется питье еще и еще.
— Короче, если я-сегодняшний хочу и готов войти в эту дверь, то не факт, что тоже самое будет с я-завтрашним. Вот я о чем. А я-послезавтрашний может очень крупно об этом жалеть…
— Ну а что там за дверью-то? — обычно дольше сохраняющий трезвость, очевидно, в силу своих габаритов, Толя, тоже изрядно захмелел и несколько терял призрачную нить разговора.
— Ну, это… Нирвана… Назарет… — вопрос Виталика озадачил, он явно сам забыл о какой двери идет речь.
— Ага, ЭйСи/ДиСи, Роллинг Стоунз…
Взрыв дружного хохота сотряс машину. Часы показывали четыре утра. Магнитола играла "пыль на ветру" группы Канзас. Ветер кружил по асфальту вальс с желтыми осенними листьями. Высоко на дереве слышалось сердитое карканье разбуженной смехом вороны. Где-то на улице вдали медленно тащилась поливальная машина.
Было полседьмого утра, и небо на востоке окрасилось болезненно-белыми оттенками. К метро спешили ранние пассажиры, гости с юга, зевая и почесываясь, убирали железные щиты с витрины палаток, дворники лениво помахивали вениками над асфальтом. Начинался новый день.
— Ладно…. Пойду я…. Спать… Пока рассвет не начался, — прерываясь на длительные зевки, проговорил Виталик.
— Иди, эх, пока, эх, рассвет, эх, не закончился. — передразнивая его, ответил Толик — всех благ тебе, обрести искомое и…это… понять непонятое!
— Спасибо тебе, о мудрейший из всех "нивоводов"! Тебе всего того же и двойной порцией!
Друзья пожали руки и разошлись по домам отсыпаться.
Не спеша, ленивой уверенной походкой человека, который точно знает куда идет и не боится опоздать, Виталик шел домой, разглядывая прохожих. "Какие мысли крутятся у них в голове? Что они думают о своей жизни и этом мире, и думают ли вообще? Какие образы встают у них перед глазами?" — думал он, всматриваясь в серые лица. Люди обходили его, не обращая внимания, обтекали, как вода торчащий из дна камень. У них своя жизнь, и нет им никакого дела до молодого человека, переживающего кризис среднего возраста. Внезапно, что-то странное привлекло внимание Виталика. Сфокусировав непослушный взгляд, он увидел стоящую прямо посреди улицы деревянную дверь. Красивую, резную, с бронзовой ручкой. Дверь стояла сама по себе, ни справа, ни слева не было стен, а позади нее была все та же улица. Люди проходили мимо, совершенно ее не замечая, будто бы и не было ее вовсе. Виталик подошел ближе, коснулся темного дерева рукой. На ощупь оно было шершавым и теплым. Виталик потрогал ручку, изображавшую голову льва, обошел дверь кругом — с той стороны было все то же дерево, но без ручки. Снова вернулся к фасаду. Постучал в дверь, прислушался, но ответа не было. Осторожно повернул ручку. Та поддалась на удивление легко, и, издав щелчок, открыла замок. Виталик легонько потянул дверь на себя, из образовавшейся щели пахнуло зноем и соленым морем. По ту сторону слышались крики птиц и плеск волн. Виталику показалось, что он различает едва заметное тихое пение. Он приложил ухо к щели и гораздо более отчетливо расслышал женский голос, поющий на неизвестном языке. Немного послушав, Виталик отодвинулся от щели и прикрыл дверь. Снова обошел вокруг нее, но за ней по-прежнему была только улица и люди, спокойно идущие мимо и не видящие ничего странного в двери посреди улицы. Постояв несколько минут в тяжелом раздумье, Виталик, вздохнув, отошел от двери на шаг. Потом на еще один. Еще и еще, и вот он уже почти бежал от нее. Остановившись метров через пятьдесят, оглянулся. Дверь все еще стояла там, манящая, как песни сирен, и таинственная, как ночной лес. За дверью был чужой мир и чужая жизнь, там было все другое, там была неизвестность. Виталик пошел прочь, больше не оглядываясь.