Мартышке не больно

Абра Кадабровна
- Мартышка, ты знаешь, мне иногда кажется, что я - скоростной поезд. Несусь в неизвестном направлении, а на пути - люди-остановки. Иногда они с интересом смотрят на меня, я притормаживаю, ловлю их взгляды, но что-то заставляет меня двигаться дальше. Порой я нахожу глаза, в которых хотелось бы остаться навсегда, но, проснувшись однажды поутру, понимаю, что соскучился по дороге. Некоторые дергают меня за стоп-кран, и я еще долго торможу, со скрипом останавливаюсь, но, увы, это еще не destination point... Люди-остановки... такие многообещающие, как оазис в пустыне, а оказывается - всего лишь оптическая иллюзия, мираж...
Я смотрю на него долго и внимательно. Потом поворачиваюсь к окну, не обращая внимание на приклеенные лейкопластырем к посиневшим запястьям иглы. Сквозь открытое окно ветер заносит несколько лепестков вишневого цвета. Запах грозы разбавляет гнетущий больничный воздух. Мы молчим. И виснет пауза. Длинная, мерзкая пауза. Хочется закричать, заорать так, чтобы небо разорвало на куски, подставить ладони и ловить прохладную синеву...
Я не ждала, что он появится. Не думала, что, пересилив животный ужас, он придет в пропахшую слабостью больничную палату.
- Знаешь, я никогда не прыгала с парашютом. Это наверное так здорово - пересилить страх, мутноватый ужас, подымающийся волнами от дрожащих коленок вверх, мягкой волной застилающий глаза, холодными каплями выступающий на висках... Расправить руки и улететь, словить поток воздуха и парить, хотя бы минуту, почувствовать себя таким маленьким муравьишкой...
Он смотрит сквозь меня.
- ... и знаешь, я твердо решил уехать. Начать все сначала. Сжечь все мосты и двигаться вперед, к новым остановкам. Я так долго сидел в зале ожидания!
Когда мужчина говорит, что он женат - рушатся стены.
Когда он признается тебе в том, что любит мужчин - опускаются руки.
Но когда он уходит, чтобы найти себя - падает небо.
Мое небо обрушилось на меня со скоростью неимоверной.
Я не успела понять, что мчусь на огромной скорости прямо в стену, на которой огромными буквами какой-то наивный идиот вывел слово "любовь"...
Улыбаясь при этом и продолжая давить на газ.
Вдребезги.
Я была его "остановкой". Скорее полустанком.
Глупая.
Но добрая.
- ... я благодарен тебе за то, что ты вытащила меня из сети моих же дурацких принципов. Ты дала мне понять, что можно улыбаться и утром, вместо "твою мать" говорить "доброе утро", что чай гораздо вкуснее при свечах, что в мире есть много языков, на которых можно разговаривать и признаваться в любви, что ночью можно прижаться к теплой щеке, что плакать - это не всегда глупо, что жизнь не заканчивается вопреки треснутым отношениям, что можно пить Берн с водкой и болтать ногами в такт музыке, что бомжу можно купить сосиску просто так - ведь они тоже люди...
Мартышке суждено погибнуть навсегда.
И еще пропадут полуторачасовые разговоры по телефону.
И больше не нужно каждый вечер спасать мир.
И просыпаться в диком ужасе от того, что все это сниться...
Лекарства проникают все глубже. "Уже не больно?" - надо мной сменяются лица медсестричек. Больно? Нет, мне не больно.
Уже не больно.