УСПЕТЬ ЗА СЕМЬ МИНУТ
Перов тащился на своей новенькой "десятке", прижавшись к обочине, и равнодушным взглядом провожал обгоняющих. Последнее время ему нездоровилось, и ехать быстрей не хотелось; да и стоило лишь стрелке спидометра подползти к пятидесяти, начинало мутить и в глазах рябило. Руль почти что одной рукой держать приходится – пальцы левой сжимать больно. Лежать бы сейчас на диване в прохладной полутемной комнате, но что-то случилось у матери, что именно – толком она по телефону не объяснила, только просила скорее приехать.
Третий год уж, как отец умер, - одна в деревне живет. В город перебираться не собирается; молодая она еще по деревенским меркам – пятьдесят шесть всего, с хозяйством справляется. Хотя, какой у них город! Так – городишко, небольшой районный центр. Был бы здоров, уже давно был бы там, восемьдесят километров – почти что рядом, только вот здоровье как-то поубавилось. Пришлось даже на больничный пойти. Врачи толком сказать ничего не могут: по результатам бесчисленных анализов и обследований должен быть здоров как бык, ан нет: в голове постоянно туман, тело как будто не свое, не проходящая даже после сна усталость. И это в тридцать два года… Советуют на пару недель смотаться в санаторий – отдохнуть. Путевку бесплатную обещают приурочить к майорской звездочке, к которой представлен капитан милиции Перов Захар Федорович за задержание в прошлом году грабителя и убийцы рецидивиста Лычева. Здоров был Лыч, но Захар год назад был здоровее, и, совершенно случайно столкнувшись с ним на улице, скрутил его как мальца обкуренного. Лыч уже получил пожизненное, а Захар обещанную звездочку до сих пор ждет.
Вот наконец-то и сосняк вдоль трассы потянулся; все приятней, чем бескрайняя желтая стерня. Еще девять километров по лесу, грунтовка вдоль берега озера с красивым названием Малиновое, и - родная Кормиловка.
Мать Захара – Ксения Романовна – торопливо вышла из калитки, едва Захар заглушил мотор. Жива – здорова! Засуетилась вокруг сына, запричитала: и выглядит-то он усталым, и лицом исхудал, и поседел раньше срока…
- Мам, ты чего! – засмущался Захар. – Сначала, здравствуй! – Он обнял мать за плечи и по-сыновьи поцеловал в щеку. - Какая седина? Пойдем-ка лучше в дом. Что у тебя случилось-то?
Ксения Романовна пропустила сына вперед, перекрестила его в спину и пошла следом. В родных стенах пахло печкой, детством и желанием сбежать сюда когда-нибудь насовсем из городской суеты. Захар прошел в большую комнату и огляделся. Занавески на окнах новые, последний раз он был здесь по весне – другие висели; иконка в углу – после смерти отца появилась, тот был атеистом и хоть на пасху и гулял, и яйца крашенные ел, но в дом религию не пускал. Чистота, порядок, уют… Захотелось завалиться на широкую кровать у стены, под портреты отца и матери, и утонуть с головой в пирамиде разнокалиберных подушек, прикрытых вышитой крестиком белой накидкой. Захар сел за стол, невольно улыбнулся – голову отпустило, усталости не осталось и в помине. Он потер от удовольствия руки и крикнул:
- Мать, сына кормить будешь?! Ты где?!
- Сейчас, - донеслось из сеней.
Но ни щей с настоящей сметаной, ни пирогов с маслом Захар не дождался. Ксения Романовна зашла в комнату с цветастым узелком в руках, в повязанном на голову зеленом платке, села за стол напротив сына, и строго глядя на него, сказала:
- Мы с тобой сначала к Марьяне пойдем.
- К какой Марьяне?! – не сразу поняв, о ком говорит мать, удивился Захар, - Зачем?!
- К той самой, - тихо произнесла Ксения Романовна, не сводя глаз с сына.
- А-а, к Маринке Полежаевой, что ли?
Мать ничего не сказала, только едва заметно качнула головой. Маринка Полежаева – одноклассница Захара, неприметная серая мышка, высокая, худая, с неизменной шишкой из соломенных волос на затылке и с большими, вечно грустными глазами. Замкнутая она была, одевалась всегда скромно, шумных компаний сторонилась, да и к ней не особо с разговорами тянулись, но и не обижали никогда, - боялись: бабка ее считалась ведьмой. А может, и в самом деле была она колдуньей, даже отец, поносивший порою как всех святых, так и колдунов и знахарок, про Маринкину бабку ни разу плохим словом не обмолвился. О том, как сложилась жизнь Полежаевой после школы, Захар знал из рассказов матери, но сам ни разу с тех пор, как уехал из деревни, с одноклассницей еще не встречался. "Серая мышка" осталась в деревне, поступать учиться никуда даже не пыталась. Пару лет, до того, как померла ее бабка, работала дояркой. Как рассказывала Ксения Романовна, ведьма перед смертью передала свои силы колдовские внучке. Мать Маринкина, видите ли, не подошла к умирающей - побоялась, а Маринка подошла; ну, та вцепилась ей в руку, прошептала что-то, и померла. Вот с тех пор в Кормиловке новая ведьма – Маринка Полежаева – Марьяна. Лечит, сглаз снимает, травки собирает – тем и живет; говорят к ней и издалека приезжают…
- Ты чего надумала? – спросил Захар, исподлобья глядя на мать. – Ты меня зачем вызвала? Я ведь думал, с тобой что случилось!
Ксения Романовна неожиданно ударила ладонью по столу и строго спросила:
- Ты мне лучше скажи, что у тебя с рукой?!
Захар убрал со стола руку с залепленным пластырем запястьем.
- Царапина, - пробурчал он, отвернувшись к окну, но тут же встал и заходил по комнате. – Но при чем здесь моя рука – это мелочи, заживет. У тебя-то что произошло? Что ты меня с места сорвала?
- И давно у тебя это? – спросила мать, не обращая внимания на вопросы сына.
Захар молча вернулся на место. Под пластырем у него была не царапина, и действительно давно. Месяца три назад, наверное, жена накладывала ему в суп сметану, белый комок упал с ложки в тарелку, и маленькая горячая капля попала на руку; он еще тогда подумал, хорошо, что рубашку не забрызгало. Дня через два появилась язвочка, которую до сих пор ни какая мазь не свела. К дерматологу ходил – тот только руками развел, ничего, мол, не понимаю. А язвочка понемногу увеличивается, уже с монету среднюю расползлась, и запах от нее какой-то гнилостный - приходится залеплять.
- Все, сдаюсь, - Захар, улыбаясь, поднял руки, - говори, что надумала.
- Мне Марьяна сказала: сглаз на тебе.
- Мама, ну что ты, в самом деле – сглаз! – Захар, с досады, звонко хлопнул себя ладонями по коленям. - Я то думал… все бросил…
- Ничего ты не бросил, - упрямо проговорила Ксения Романовна. – Ты пятый день на больничном, пластом дома лежишь.
Захар удивленно уставился на мать.
- Это тебе тоже Марьяна сказала?
- Да, Марьяна.
- Что она тебе еще наговорила? И вообще, зачем ты к ней ходишь, и какое ей до меня дело, что она про меня… в мою жизнь… - Захар, недовольно сморщившись, почесал затылок, но так и не нашелся, как закончить.
- Ничего ей от тебя сейчас не надо, хотя ты ей раньше и люб был, я это видела и тебе про то говорила. Я к ней пришла за травкой, а она мне так и выдала: несчастье, говорит, Романовна, с Захаром, сглаз на нем сильный.
- Ну и что? – больше автоматически спросил Захар.
- Я ее давай расспрашивать, что делать, как свести, а она говорит: ничего, мол, пока сказать не могу, надо мне на него сначала посмотреть, может и не сглаз это, а порча. Пойдем, а, сынок?
- А в узелке у тебя что?
- Яички. Денег не положено в таких делах платить. А ты дров ей подрубишь.
Захар долго молча смотрел на мать, затем, покачав осуждающе головой, вышел из дома. С одной стороны, - думал он, - глупости все это: сглазы, порчи, ведьмы. Но с другой, кто его знает… В детстве-то они в колдовство верили, да и сейчас как-то так… Но ведь глупо же: он, почти майор милиции, идет к ведьме! Да какая разница, - усмехнулся про себя Захар, - хоть генерал! В конце концов, посмотрю на одноклассницу, которая если верить матери, была в меня влюблена, да и мать успокоится – а это самое главное.
Марьяна жила, как и прежде, на краю села. Она сильно изменилась. От девичьей худобы не осталось и следа – перед Захаром предстала крепкая деревенская баба в мешковатой льняной рубахе с завязками на груди, заправленной в широкую длинную черную юбку. Только тугой пучок соломенных волос на затылке да большие черные чуть с грустинкой глаза выдавали бывшую его одноклассницу Маринку Полежаеву. При виде Захара она улыбнулась, но поздоровалась сухо и в дом его не пустила. Принесла из сарая веник из трав, сунула ему в руки, и сказала, чтоб в бане ее, уже истопленной, попарился, а то, что с веника на пол упадет, чтоб собрал и к язве на руке приложил.
Домой Захар возвращался затемно. Доехал за сорок минут. Самочувствие – как заново родился! Левая рука в порядке – гири кидать можно; после бани язва на запястье почти незаметной стала, да Марьяна на нее под пластырь еще какую-то травку приложила. Лешка, белобрысый восьмилетний сорванец, любимчик бабушки, еще не спал, ждал отца, чтоб вместе с ним чаю перед сном с сушками попить. Обрадовался, что послезавтра на неделю к бабушке уедет: любит он деревню, рыбалку, как и Захар, любит. А сейчас на реке благодать: ни комаров, ни мошек, вода спокойная, солнце мягкое – не печет, в тень не гонит. Нина – жена – узнав про сглаз, расстроилась, верит она в такие дела; давай гадать, кто бы это мог такую пакость сделать. "Да что уж сейчас – что было, то прошло, – успокоил жену Захар. – Может и был сглаз, может и не было, в любом случае не зря, получается, съездил: Марьяне спасибо, лечит она, по крайней мере, лучше наших врачей!" Нина, когда уже ложились спать, выдала Захару новость: звонили из отдела, в пятницу нужно быть в центре, там, на торжественном совещании будут награждать отличившихся, ну и Захара в том числе, за задержание Лыча. Захар взглянул на часы – первый час, значит сегодня вторник, завтра, как и обещал матери, отвезет Лешку в деревню, в пятницу вернется из Н-ска, заберет отсюда жену и на выходные все вместе в деревне.
Проснулся Захар поздно, в десятом часу. Хорошо, что на больничном, – на работу идти не надо. За ночь все вернулось на круги своя: в голове туман, внутри холодная пустота, ни рукой, ни ногой шевелить не хочется. Язва на запястье, казалось, еще больше расползлась, пластыря с Марьяниной травой не было, наверное, оторвался. Захар заворочался, отыскивая его в складках пододеяльника и простыни. Вошла Нина. Захар вяло улыбнулся, любуюсь своей женой. На ней был новый, месяц назад купленный серый костюм в крупную клетку, бежевая блузка, густые каштановые волосы крупно завиты. Жена почти не пользовалась косметикой, и для губ и для глаз хватало тех красок, которыми ее наградила природа. Узнав, в чем дело, Нина сказала, что пластырь валялся на полу, и она его выбросила. Приклеили новый с прописанной врачом мазью; Захар пошевелил пальцами – больно.
- Лежи уж, я тебе завтрак сюда принесу. Кто же это тебя так сглазил, что за один раз этот сглаз не сводится?
- Ну уж нет! Что я старик, дряхлый, какой! – Захар встал с постели и начал делать зарядку.
- Я завтра вместе с вами в Кормиловку поеду, - сказала Нина.
- Ревнуешь?! – хмыкнул, плавно приседая, Захар.
- Дурак ты, Перов! Все тебе хихоньки да хахоньки! Ты что, еще не веришь, что сглаз - это не бабушкины сказки. Да от сглаза и помереть можно! Я хочу сама все от твоей Марьяны услышать.
Захар шумно задышал носом и, изображая бег на месте, вяло засеменил ногами. Жена не уходила.
- А как же твоя работа? – спросил Захар, прервав общеукрепляющее упражнение.
- Занятие еще не начались, не сентябрь месяц, - поморщилась Нина. – Сегодня задержусь подольше, завтра свободна буду.
- Нет, я не против, это даже хорошо, можешь и до воскресенья у мамы остаться; я в пятницу вечером подъеду. Но вот ты мне скажи: я – ладно, человек темный, вырос в деревне, заочно через юрфак переполз и далек от всяких этих наук… но ты – учительница, учишь детей в школе физике, и веришь во всякую нечистую силу! В сглаз! Это - как? Этому что, есть научное объяснение?
- Школьная программа и вообще физика здесь не при чем! – отрезала жена. – Есть много чего, что наука пока объяснить не может, но только – пока. Так что ползи, завтракай, я уже на работу опаздываю.
Нина подошла к Захару и, ехидно поджав губы, подставила щеку. Пришлось чмокнуть на дорожку любимую, заботливую жену.
В Кормиловку Захар с сыном поехали вдвоем. В школу пожаловала комиссия – проверка готовности к началу учебного года, и Нина осталась дома. Лешка, едва добрались, переоделся; пока бабушка собирала на стол, схватил в сенях удочки и убежал на реку.
- Вот непоседа, - улыбалась Ксения Романовна, - даже пирожков не поел. А ты-то будешь? – обернулась она к сыну.
- Не знаю, - поморщился Захар, и, подперев ладонями подбородок, равнодушно посмотрел на дымящуюся перед ним румяную горку. – Аппетита что-то нет.
- Ты фотографии обещал привезти, привез?
- Привез, Нина положила, в сумке где-то.
- Посиди за столом, может аппетит появится, пирожков поешь.
Захара разморило, он закрыл глаза и открыл уже только оттого, что его трясли за плечо. Рядом стояла мать с заплаканными, как показалось Захару глазами.
- Что случилось? – недоуменно спросил он и, фыркнув, резко мотнул головой, прогоняя дремоту.
- Марьяна сказала, чтоб ты пришел, - тихо проговорила Ксения Романовна.
- Прямо сейчас? Может просто взять у нее этих веников, да здесь, в своей баньке попариться?
- Иди, я вот пирогов уже собрала. Можешь в руки, если не хочешь, не отдавать, положишь на полку, да и ладно.
Марьяна встретила Захара у калитки, провела в дом. Захар остановился посреди светлой комнаты с невысоким потолком и смущенно осмотрелся, не зная, куда положить сверток с пирогами. Стены по старинке выбелены, пол не крашеный, чистый, влажный, видно недавно вымыт. Дышится легко, будто в лесу после дождя. Марьяна улыбнулась, забрала сверток и положила на покрытый льняной скатертью стол, рядом с фотографией семьи Перовых. Вот зачем матери фотографии новые нужны были, - подумал Захар, присаживаясь к столу на край стула. Тут же к нему на колени запрыгнул серенький котенок, ткнулся в руку, замурлыкал. Марьяна села напротив и, показав глазами на фотографию, сказала:
- Через жену на тебя порча наведена.
- Как это?! – заморгал от неожиданности Захар. – Ты что говоришь-то?
- Извини, - потупилась на мгновение Марьяна, но тут же посмотрела прямо в глаза Захару. – Не она навела, а через нее. Она, сама того не зная, жизнь из тебя забирает.
- Ну, колдуны! Ну, придумают ерунду! – натянуто усмехнулся Захар и стал нарочито, будто осматривая комнату, вертеть головой. Не выдержал он взгляда бывшей одноклассницы Маринки Полежаевой, было в этом взгляде что-то такое, не то чтобы страшное, но чему хотелось верить и подчиняться без оглядки; и еще лилась на Захара из самой глубины больших черных глаз неподдельная жалость.
- Про колдуна ты прав, - Марьяна перевернула фотографию и отдала ее Захару. – Порчу колдун навел. Черный колдун.
- Это ты по фотографии узнала? – Захар все еще удерживал на лице ехидную ухмылку.
- Да, по фотографии, - серьезно ответила Марьяна. – Ты можешь относиться к этому как угодно. Можешь верить, можешь – нет, мое дело сказать. Колдуна я этого знаю, поэтому и узнала на фотографии его работу. Сталкивались уже. Живет он в Н-ске, ты ведь послезавтра туда поедешь, зайди, сам убедишься. Адрес я тебе позже дам, когда за калитку выйдем.
- Ну, допустим, - Захар бережно снял с колен котенка, поставил его на пол и, распрямившись, закинул ногу на ногу. – И что ж теперь делать? Убить мне, что ль, жену?!
Марьяна вздохнула.
- Пока не знаю…
- Вот ничего себе! – воскликнул Захар. – У вас оказывается и такое не исключается…
- Я первый раз с подобной порчей сталкиваюсь, - неожиданно резко и громко прервала Захара Марьяна. – Колдун этот очень сильный, мне и так нелегко с ним бороться, да тут еще, что за порча не понятно, и ты помощь принимать не хочешь!
- Да ладно тебе, не обижайся, - примирительно сказал Захар, уперся обеими ногами в пол и положил руки на стол, вертя в них фотографию, - пойду я, наверное. Ты бы мне дала травку на руку приложить - в прошлый раз хорошо помогло.
- Я Ксении Романовне уже все, что нужно дала, но это поможет не надолго. Привези мне волос своей жены, с расчески сними и привези, попробую по нему определить, что за порча. Тогда уже видно будет, как и чем помогать.
Захар, глядя на фотографию, недоверчиво помотал головой, поднялся и буркнул:
- До свиданья.
Марьяна проводила Захара, вышла с ним за калитку и назвала адрес черного колдуна.
- Арестую эту нечисть и заставлю его все расколдовать назад, - пошутил Захар.
- Нет, не арестуешь.
- Зачем же ты мне тогда его адрес дала?
- Сама пока не знаю, - тихо произнесла Марьяна, задумчиво глядя мимо Захара. – Посмотрю как его глаз на тебя ляжет, может, пригодится. Да и не расколдует он ничего. Тот, кто порчу навел, снять ее не сможет. Ты хотел часов в пять от нас домой поехать?
- Хотел, - удивился Захар. – А-а, это тебе мать сказала!
- Ничего она мне не говорила, но ты задержись на час.
- Зачем?
- Живее будешь. И… - Марьяна закусила губу, словно раздумывая, говорить или нет, - полнолуние вчера началось, посмотри ночью на свою спящую жену в зеркало.
С этим Марьяна резко развернулась и, не оглядываясь, ушла в дом.
Выехал из Кормиловки Захар в седьмом часу, и не потому, что Марьяну послушался – дождался, когда Лешка довольный с уловом с реки вернулся. Из-за горизонта по небу к селу протянулся черный дымный язык. На полпути, прямо посреди трассы лежал сгоревший бензовоз. Пришлось объезжать по стерне, по колее, уже пробитой проехавшими впереди Захара. В кювете и на обочине чернели обгоревшие скелеты еще трех машин. Бессмысленно крутились мигалки запрудивших дорогу пожарных, скорых, милиции. Только здесь Захар вспомнил про предупреждение Марьяны, и почувствовал, что начинает верить во всю эту чертовщину с порчей, с черными колдунами. Причем сопротивляться этому чувству совсем не хотелось.
Если бы не Нина! Как с ней быть? Рассказать? Или подождать, пока все точно выяснится, может и обойдется все, и ничего Нина не узнает? А как рассказать? Так вот и сказать: ты из меня соки жизненные вытягиваешь! Захар попытался думать о чем-нибудь другом, но жена не выходила из головы. Почему, пока он в деревне, он чувствует себя хорошо? А как только вернулся домой – не жилец! Потому что дома жена-вампир рядом? Но так было только один раз – совпадение? Сейчас Захар чувствовал себя отлично – голова ясная, рука не болит, матери дров в удовольствие нарубил – и потому решил жене пока ничего не говорить, а посмотреть, что будет, когда домой вернется.
Все повторилось, как и в прошлый раз. Утром Захар проснулся совершенно разбитый, а днем, когда передвигал диван, чтобы подклеить за ним обои, потерял сознание. Нина вызвала скорую. Приехала кардиологическая. Ничего конкретного опять не определили – кардиограмма нормальная, давление в норме – но, для полного обследования, предложили лечь в больницу. Захар отказался. Ночью спал плохо. Изредка он впадал в короткое забытье, и каждый раз летел в машине с высокого обрыва в идеально круглое, небольшое, но очень глубокое озеро. Темное зеркало разлеталось большими осколками, машина быстро, камнем уходила под воду. У самого дна Захар успевал открыть дверцу и лихорадочно разгребал руками над собой зеленую толщу, стремясь к небольшому белому пятну на далекой, недостижимой поверхности; чьи-то черные студенистые щупальца тянулись к нему снизу, обвивали ноги, Захар чувствовал через брюки их мертвенный, пронизывающий все тело холод. Воздуха не хватало, но в последний момент он оказывался в огромном пузыре, который как воздушный шар уносил его в безоблачное ярко-синее небо; пузырь лопался, Захар, как в детских снах, падал камнем в пустоту, и, вздрогнув, просыпался.
Очнувшись от неприятного сна в очередной раз, Захар сел на кровати и сунул ноги в тапки. Еще раз видеть все это не хотелось. Повернув голову, он посмотрел на жену. В просочившемся в комнату сквозь неплотные шторы скудном лунном свете, ее разметавшиеся по подушке волосы казались серебренными. Красивая она у меня, - подумал Захар и его взгляд невольно остановился на небольшом круглом зеркале на подставке. Зеркало стояло на прикроватной тумбочке жены. Осторожно, чтобы не разбудить Нину, Захар дотянулся до него, и положил себе на колени. Долго и бессмысленно рассматривал он, сгорбившись, свою худую небритую физиономию, не решась сделать то, что советовала ему Марьяна. В конце концов, он медленно поднял руку так, чтобы в удерживаемом двумя пальцами зеркале, было видно Нину.
От объявшего его в тот же миг ужаса Захар вскрикнул, зеркало выпало и глухо стукнулось о ковер. Захар сжал голову руками, он не хотел в это верить: в зеркале на месте жены лежала черная иссохшая мумия с копной седых волос, а из ее черных пустых глазниц, разворачиваясь кисейным покрывалом, тянулся к нему, к Захару, ядовито-желтый с зелеными прожилками туман. Это галлюцинации, дурацкие фокусы, - убеждал себя Захар, никак не насмелясь обернуться, - нервы совсем ни к черту стали: как девке при гаданье всякая чушь в зеркале мерещится! Переборов себя он все-таки рывком развернулся к жене. Нина безмятежно спала, ни вскрик Захара, ни стук упавшего зеркала, не потревожили ее сна. Захар облегченно вздохнул. Словно чувствуя его взгляд, длинные, красивые ресницы взметнулись вверх. Захар отшатнулся и с силой уперся кулаком в свою праву щеку, задергавшуюся в нервном тике. Вместо любимых глаз он увидел выпирающие из глазниц бельма, покрытые мелкой ломаной черной сеткой. Ресницы также резко упали; веки, чуть дрогнув, медленно, как бы нехотя раскрылись - перед Захаром были родные, сонные глаза.
- Ты чего не спишь? – сладко зевнув, спросила Нина.
- Пить ходил, - обреченно произнес Захар и зарылся с головой под одеяло. Кажется, с ума схожу, - подумал он просебя, но решил, что завтра в Н-ске обязательно сходит по названному Марьяной адресу. Можно было и просто справки навести, узнать, что за тип там живет, но вдруг он правда каким-нибудь магом окажется, из тех, которые через объявления в газетах простаков к себе заманивают и обирают – засмеют тогда на работе, начнут к месту и не к месту подначивать.
Утром пришлось объясняться: почему зеркало с тумбочки оказалось под кроватью; Захар выкрутился, сказал, что гнойник на носу рассматривал. Он без аппетита зажевал наскоро приготовленную женой яичницу, пытался шутить, делал вид, что с ним все в порядке, и выехал в Н-ск пораньше, чтобы до назначенного на двенадцать совещания побывать у Маряниного колдуна. Возвращался Захар в третьем часу с майорскими погонами и путевкой в сибирский санаторий в кармане. На неофициальную часть он не остался, голова гудела; к колдуну не пошел, и не потому, что побоялся – не хотелось оказаться в глупой ситуации: как звать не знает, Марьяна почему-то имени не назвала, ну, позвонит, ну, откроют ему, и что говорить? Здесь живет черный колдун, который навел на меня порчу? Покрутят у виска пальцем и пошлют куда подальше. Правда, Захар был теперь почему-то уверен, что точно знает причину всей этой чертовщины, знает, от кого идет зло и что творится с его женой. На один вопрос только он пока не было ответа, но Захар точно знал, что ответ этот ему даст Марьяна. Нина уже собралась, ждала с заплаканными глазами мужа, и с порога его огорошила: звонила мама, у Лешки температура под сорок, врачи говорят, что надо везти в больницу.
Захар крепко вцепился в руль обеими руками. Стиснув зубы от жгучей боли в левом запястье, он зло ухмылялся, и до упора жал на акселератор, выжимая на прямых участках трассы из машины все, на что она способна.
Возле ворот дома стоял старенький зеленый медицинский уазик с красным крестом на торчащем над кабиной белым фонарем. Лешка лежал на кровати, под одеялом, бледный, как наволочка. Рядом с ним, у изголовья сидела Ксения Романовна. Нина сразу бросилась к сыну. Лешка слабо улыбнулся:
- Здравствуй, мам.
Захар подошел к уже накинувшему на плечи длиннополый плащ и собирающемуся уходить местному фельдшеру.
- В общем-то, все не так уж и плохо, - успокаивая его и как бы извиняясь, сказал доктор. – Я сначала подумал, что сепсис. Уж больно резко подскочила температура. Но сейчас температура нормальная, общая слабость; в этом возрасте такое бывает. Отлежаться нужно, отдохнуть. Покой, свежий воздух, хорошее питание.
- Отчего сепсис-то?! – нетерпеливо спросил Захар.
Врач пожал плечами.
- Говорит, что на рыбалке сильно наколол рыболовным крючком палец, почувствовал себя плохо, тошнило, пришел домой. Да нет, если бы сепсис, так быстро температуру бы не сбили. А если бы температуру не сбили, я бы его уже сам в районную отвез. Так и хотел сделать, но в два укол поставил, пока в соседнее село смотался – сейчас вот, перед вами только подъехал – тридцать шесть и восемь! Переутомление.
Захар развернулся, хотел подойти к сыну, но фельдшер его остановил.
- На всякий случай надо бы все-таки из города хорошие антибиотики привезти, наша аптека пока закажет, пока привезут. Я там все написал. Пусть мальчик отоспится, попоите его отварами, которые Марьяна принесла, - врач показал глазами на банки из темного стекла, стоящие на столе, - она в травах хорошо разбирается, вреда не будет, по себе знаю. В город его везти не обязательно: здесь воздух чистый, быстрей поправится. Я завтра с утра зайду.
Захар проводил доктора до калитки. Когда он вернулся в дом, мать уже хлопотала на кухне, возле Лешки сидела жена. Захар подошел к сыну, взял его за руку, ощупал слегка припухший темный от йода указательный палец.
- Да все нормально, пап, я даже есть хочу! - Лешка хотел сесть на кровати, но Нина уложила его за плечи на подушку: "Лежи, лежи, ишь, расхрабрился".
- Сейчас, сейчас, - донеслось с кухни, - уже все готово. Только на стол собрать…
- Посиди здесь, я сам, - остановил Захар Нину, вставшую со стула, чтобы пойти помочь свекрови, и прошел в кухню.
Ксения Романовна строго посмотрела на сына.
- Не отпущу внука, у меня останется, пока не поправится. Доктора, они, конечно, грамотные, да только Леньчик мой после того, как Марьяна над ним пошептала, ожил. Здесь ему лучше будет.
- Да я и не против, - пожал плечами Захар, - пусть остается.
- И вы оставайтесь, - кивнула мать.
- Ты же слышала, врач сказал, надо лекарства из города привести… Марьяна сама пришла, или ты ее позвала?
- Я позвала, а что? Она сразу же, почти следом за мной и прибежала, только лекарства свои приготовила…
- Надо бы мне тоже с ней повидаться…
- Вот и сходи, сходи к ней, - перейдя на шепот, одобрительно проговорила Ксения Романовна, - только пироги мне из печи вынь.
Захар вытащил из печи противень с румяными, дымящимися пирогами, поставил его на стол.
- Не боись, тебе останется, - усмехнулась мать.
- Да я не хочу, - буркнул Захар, вернулся к сыну с женой, сказал, что скоро будет, и ушел.
Стукнув два раза в дверь, Захар сам ее открыл и прошел в дом. Марьяна сидела в комнате за столом и пристально, изучающе смотрела на вошедшего гостя. Захар остановился на пороге.
- Здравствуй.
- Здравствуй, садись, - Марьяна глазами указала на стул, - ты все такой же, войдя в дом, не крестишься.
Захар сел, посмотрел в глаза седобородому старцу, изображенному на висящей в углу иконе, в смущеньи почесал затылок.
- Привычки такой нет… Я вот к тебе за чем пришел… Спасибо за сына, конечно, но…
- Знаю я, зачем ты пришел, - тихим голосом прервала его Марьяна. – На тебе все написано. Хочешь узнать, почему тебе с женой развестись нельзя?
- Все-то ты знаешь, - криво усмехнулся Захар, - только разводится я, как раз и не хочу…
- Сам надеешься справиться, - покачала головой Марьяна, - но мирские законы в таких делах не действуют, наручники не наденешь…
- Ишь вы какие! Чародеи-колдуны! – Захар встал и уперся кулаками в стол. – Получается, можете творить безнаказанно все, что захотите?! Захотели – порчу навели на человека, он возьми, да и умри с этой порчи! Это что? Не убийство, по-твоему? И все безнаказанно?! И никаких улик! И бороться с этим, получается, нельзя?!
- Почему же нельзя, можно. Душой и верой, - Марьяна, застыв, словно лик на иконе, смотрела на Захара большими печальными глазами. - Ты сядь, не кричать же ты на меня пришел, и не арестовывать, а за помощью.
Захар резко опустился на стул, закусил нижнюю губу. Пришел он действительно за помощью, и почувствовал неловкость оттого, что сорвался. Надо было бы извиниться, но язык не поворачивался.
- Недооценил он тебя, - прервала неловкую паузу Марьяна, - и себя он переоценил в этот раз.
- Кто это – он? – переспросил Захар, прекрасно понимая о ком говорит Марьяна. – Не ходил я к твоему черному колдуну, сам до всего дошел и обо всем догадался.
- Сам, говоришь, - Марьяна встала из-за стола, молча вышла из комнаты, через минуту вернулась и поставила перед Захаром большую кружку, наполненную наполовину чем-то похожим на крепко заваренный чай. – Выпей, потом поговорим. И то, зачем пришел, узнаешь.
Захар принюхался: пахло чабрецом и еще какими-то травами. Он поднес кружку ко рту и взглянул через стол на Марьяну.
- Выпей, - глядя Захару в глаза, сказала Марьяна.
Захар не отрываясь, большими глотками выпил густое приторно-сладкое зелье. Несколько минут оба молчали. Туман в голове медленно рассеивался, и вдруг Захар отчетливо вспомнил, что ходил он все-таки в Н-ске к колдуну. Вспомнил обшитую черным дерматином дверь на серой лестничной площадке, и как он мялся перед этой дверью, не решаясь позвонить, и как она сама собой раскрылась без его звонка. За дверью, преграждая вход в длинный полутемный коридор, стоял черный поджарый доберман. Захар, не сводя с собаки глаз, отступил к лестнице. Пес равнодушно отвернулся и будто растаял в воздухе, а на его месте возник, опять же будто из воздуха, хозяин квартиры – высокого роста, в плечах косая сажень. Захар сразу понял, что это именно хозяин квартиры, потому что одет он был по-домашнему: шлепанцы на босу ногу, черные спортивные брюки с узкими красными лампасами, небрежно заправленная в брюки черная футболка с ярко-желтым воротником и такими же ярко-желтыми манжетами. Нелепое сочетание цветов, - машинально отметил про себя Захар, - и вообще, что-то слишком много черного цвета: кажется, я попал именно туда, куда шел. Волосы ежиком, густые брови вразлет, бородка клинышком под лоснящимися щеками и узкогубым ртом и глаза, пригвоздившие цепким взглядом Захара к перилам, - все было черным.
- Проходите, Захар Федорович, я вас ждал, - по-простецки, как старому знакомому, пробасил черный здоровяк.
С Захара спало оцепенение, и он вошел в квартиру. Дверь за ним закрылась сама, собаки в коридоре не было. Пройдя за хозяином по коридору, он оказался в просторной светлой кухне, огляделся. Угловой кухонный светло-коричневый гарнитур, - похоже, из натурального дерева, - встроенные холодильник и стиральная машина, обеденный стол с высокими колченогими табуретками, на плите пузатый чайник – все как у обычных людей. Только на непокрытом столе на низкой подставке из черного камня лежал совершенно прозрачный хрустальный шар размером с футбольный мяч.
- Простите, - начал, было, Захар, но хозяин остановил его, чуть приподняв руку.
- Извините, что не приглашаю в кабинет, в данном случае это не обязательно, посидим по-домашнему. Не сомневайтесь, Захар Федорович, вы пришли именно туда, куда вас направила Марьяна. Меня можете называть Мефодий. Я действительно колдун, впрочем, что ж вы стоите, прошу, - Мефодий указал на табуретку, Захар сел, - только бумаги у меня все в порядке, я даже налоги плачу исправно, как частный предприниматель, так что арестовать вы меня не сможете – не за что.
- Да я, собственно, и не собирался…
- Зачем же вы тогда пришли?
- Видите ли, Мефодий, простите, как вас по отчеству?..
- Просто Мефодий.
- Хорошо, - кивнул Захар и глубоко вздохнул. – Такое дело получается… Я хотел бы выяснить… - Захар замолчал, не зная как продолжить.
- Вам трудно говорить, я вижу, - Мефодий сел за стол напротив Захара, - Давайте я сам все расскажу. Хорошо?
Захар молча кивнул.
- Вам Марьяна сказала, что я навел на вас порчу, да не простую порчу, а такую, что она сказывается на вашем здоровье через вашу жену, которая при этом ни сном, ни духом об этом даже не подозревает. Марьяна с таким сталкивается впервые, у нее не так уж и много опыта еще, и потому дала вам мой адрес, надеясь, что после того, как вы со мной встретитесь, на вас останется след от моего взгляда, и она сможет это как-нибудь против наведенной мной порчи использовать. Так?
- Да. И вот…
- И вот вы пришли, - опять не дал Захару сказать Мефодий. – Марьяна, конечно умница, я ее уважаю. Она даже пару раз уже справлялась с наведенной мной порчей. Но здесь она себя переоценила. Это она только думает, что сама вас ко мне отправила, на самом деле – я сделал так, чтобы она дала вам мой адрес, потому что вы мне нужны.
- Я вам нужен? – удивился Захар.
- Конечно! Для дела! Кроме того, мне просто интересно было посмотреть на вас: ума не приложу, чего это вдруг Марьяна стала вам помогать, хотя вы ее об этом лично и не просили? Вот теперь вижу: дело прошлое, женское… ну, с этим все, побоку. А что касается дела, так потому вы и здесь, что у нас, видите ли, не принято гонять людей по коридорам и кабинетам, мы не чиновники – сами друг с другом разбираемся, если можем, конечно…
- Так. – Захар непроизвольно дернул себя за мочку уха. – Получается, что вы действительно навели на меня порчу?
- Ну, не совсем так, - усмехнулся Мефодий. – Хотите чаю, кофе не предлагаю – не держу, может вина, коньяк?
- Нет, спасибо, что-то не хочется, - процедил сквозь зубы Захар.
- А я налью, к вашему приходу вскипятил, - Мефодий достал из шкафа чашки с блюдцами, одну пару поставил перед Захаром, вторую себе. Наполовину наполнил их крепкой почти черной заваркой и добавил кипяток. Посреди стола возле прозрачного шара поставил сахарницу и положил в блюдца серебряные чайные ложки.
Захар приподнял свою чашку: на дне блюдца был нарисован бубновый туз, на боках чашки лежали две карты – семерка пик и девятка треф.
- Это фарфор, - сказал Мефодий, - настоящий, от деда осталось.
- Я не об этом, - Захар отодвинул от себя прибор.
- А-а, вы про карты, - Мефодий поморщился и вяло махнул рукой, - не обращайте внимания, я взял, какие ближе стояли, и в данном случае не имеет никакого значения, что там нарисовано. Да, но вернемся к нашему делу, - Мефодий шумно, словно демонстративно, отпил из своей чашки, - пейте, не отравлено. Так вот, если сказать, как это сказали вы, что я просто взял да навел на вас порчу, то можно сделать вывод, что все колдуны самые что ни на есть наемные убийцы! Заплати им деньги, и они любого невинного человека запросто в гроб сведут!
- А разве не так! – вырвалось у Захара. – Вы, как я понимаю, не отрицаете, что навели на меня порчу.
- Вы сами-то в это верите?
- Во что? – оторопел Захар.
- В порчу?
Захар развел руками.
- Не знаю! Но то, что с каждым днем хирею, а врачи ничего сделать не могут – это факт.
- Ну, тут уж ни чего не поделаешь, - развел в свою очередь руками Мефодий. – Но вот насчет наемных убийц – это в корне неверно. Все мы люди, и среди нас, как и в любой семье, простите за банальность, не без урода. Но среди нас уроды - большая редкость, если не считать шарлатанов. Порча – не сглаз, чтобы ее наложить, нужны серьезные причины, стечение обстоятельств. Возьмем вас, взгляните сюда.
Захар перевел взгляд с ярко-желтого воротника футболки Мефодия на шар, внутри которого извивалась темная дымка. Постепенно весь шар потемнел, и в его центре появилось лицо старой женщины. Выцветшие глаза со злостью уставились на Захара, и он узнал ее. Это была мать убийцы-грабителя Лыча, сама трижды судимая, воровка и наркоманка. Видел ее Захар только один раз: она подошла к нему после суда и, брызгая слюной и сквернословя, прохрипела: - "Загибаться будешь, так же как мой сын на пожизненке!"
- Узнаете? – спросил Мефодий.
Захар кивнул.
- Она принесла мне все, что награбил ее сын, все тайники вычистила, и повторила то же самое, что бросило вам в лицо после суда. Но я, заметьте, не убийца. Нет такого человека, который хотя бы раз не пожелал зла другому. Если каждое такое желание исполнить, человечество бы вымерло, и мы бы остались без работы. Да и желание то у нее было сиюминутное, она до смерти, наверное, и забыла о нем, да и о вас тоже. Вы знаете, что она умерла?
- Нет.
- Нашли под забором; отравилась она суррогатом.
- Но деньги вы взяли?
- Да, - кивнул Мефодий, - взял. На то были основания, стечения обстоятельств. Посмотрите.
Шар изменил цвет – стал красным. Захар невольно отшатнулся. Вместо лица матери Лыча, которую он и звать-то как не знал, в центре шара была та самая черная мумия с копной седых волос, которую он видел в зеркале в постели на месте жены. На мгновенье изображение мумии подернулось белесым туманом, и по мере того, как он медленно таял, перед Захаром проявлялось лицо молодой девушки: густые русые волосы спадали на плечи, обрамляя красивый овал бледного чистого лица, капризно вздернутый носик, пухлые, бледные губы. Глаза закрыты, казалось, что девушка спит. Когда туман полностью рассеялся, глаза открылись, но в них было столько жгучей ненависти, что Захар мотнул головой, желая избавиться от виденья. Он узнал эту девушку, точнее – девчушку, она умерла всего в пятнадцать лет, выбросившись со своего балкона, с пятого этажа.
Было это два года назад, звали ее Катя Варкова. Двое подонков – сынки неприкасаемых "больших" людей, объевшихся властью и безнаказанностью – изнасиловали Катю после праздничного школьного вечера. Мама Кати, работавшая в той же школе посудомойкой в столовой, привела дочь в милицию, и та написала заявление. Когда дело попало после двух или трех следователей к Захару, то предъявить отморозкам было уже нечего: у обоих стопроцентное алиби, результаты экспертизы не в пользу потерпевшей. Захар закрыл дело, а через неделю Катя покончила с жизнью.
Захар еще раз взглянул на шар и, увидев, что он вновь стал пустым и прозрачным, не поднимая на Мефодия глаз, спросил:
- Она тоже к вам приходила?
- Конечно, нет, - с некоторым облегчением услышал он в ответ, - но ее душа, неприкаянная и не отомщенная не знала покоя. Если о ней не позаботилась церковь, то кто-то же должен был это сделать?
- А при чем здесь я? – Захар, исподлобья глядя на колдуна, кашлянул в кулак.
- Вы знаете, почему она ушла из жизни? – спросил Мефодий и, не дождавшись ответа, продолжил: - не потому, что не перенесла бесчестья, а потому, что не нашла защиты. У вас, у сильных мужчин, которые должны были ее защищать, она этой защиты не нашла. Она возненавидела предавший ее мир и умерла с ненавистью в душе, потому что не могла эту ненависть из себя выплеснуть. Беспросветная безысходность и невозможность что-либо изменить – вот чувства, которые вы в нее вселили, и из-за которых она покончила с собой.
- Но что я мог сделать, - тихо сказал Захар, - когда мне передали дело…
- Бросьте! – криво усмехнулся Мефодий. – Вы и не пытались ничего делать и даже не хотели ничего делать, хотя и видели, и знали, что алиби липовые, а результаты экспертизы подменены. Вы просто умыли руки. Но именно вы, Захар Федорович, объявили несчастной о том, что дело закрыто, как это у вас говорится: за отсутствием состава преступления. Вы даже предлагали ей забрать заявление.
- Не предлагал, а советовал, - Захар расправил плечи, - и правильно делал. В конце концов, от меня ничего не зависело.
- Конечно, - Мефодий изобразил на лице радостную улыбку, обнажив идеально белые ровные зубы. – Если бы вы начали все по-новой, дело бы передали другому, а вы и пострадать могли бы. Но разговор-то сейчас не об этом и я вовсе не собираюсь взывать к вашей совести. Что сделано, то сделано! Возненавидела девочка всех мужчин, но вас сильней всего, так как именно вы закрыли дело. Когда в школе одноклассники шептались за ее спиной: - "Сама все подстроила, чтобы удачно выйти замуж", - она готова была вас уничтожить. Но убийцей в бренном теле стать не смогла. Вот и сложились через полтора года те самые обстоятельства, когда желание мести пришедшего ко мне живого человека, совпало с желанием обуянной ненавистью неприкаянной души. Я в данном случае всего лишь связующее звено, помогающее душе умершей. Самым простым решением для меня, было бы вселение ее в ваше тело, но она сама выбрала вашу жену, свою бывшую учительницу…
Захар дернулся, хотел схватить шар и запустить его в голову Мефодия, но не смог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, ставшими вдруг тяжелыми и горячими, будто в них залили раскаленный свинец. Перед его глазами медленно вращались небольшими кругами широкие ладони колдуна, торчащие из ярко-желтых манжет черной футболки. Ровный бас Мефодия заполнил кухню:
- Хватит прелюдий. Я взялся выполнить желание матери Лыча и должен выполнить его в точности так, как она просила. Она хотела, чтобы вы мучались перед смертью так же, как ее сын, которому суждено сгинуть в тюрьме. Для этого я и сделал так, чтобы Марьяна, дала вам мой адрес, и вы пришли ко мне. Теперь вы знаете все, все что с вами происходит; вы знаете, что умираете, знаете от чего умираете, но, как и пожизненный узник, ничего не сможете изменить. Так же, как не может убежать из тюрьмы осужденный на пожизненное заключение, вы не сможете убежать от своей судьбы, расставшись с женой, через которую на вас льется убивающая ненависть. Наоборот, вы всегда будете рядом с женой и сами не захотите больше никогда уезжать от нее дольше, чем на один день. А почему будет именно так, пусть вам объяснит Марьяна. Теперь она тоже все поймет; ее бабка была известной колдуньей и большую силу передала внучке, но все же в этот раз Марьяне не справится. Теперь вставайте и уходите, езжайте за своими наградами. Вы забудете, что были у меня, и только причина ваших страданий останется в памяти.
Захар медленно поднялся и на ватных ногах пошел к выходу. Дверь сама перед ним открылась, за спиной часто дышал черный поджарый доберман…
- Вот ты все и вспомнил, - сказала Марьяна изумленно рассматривающему коричневатую жижицу на дне кружки Захару. – Зря старался Черный Мефодий, никто не может стереть память навечно.
- Черный Мефодий? – переспросил Захар.
- Так он себя называет.
- Он действительно колдун?
- Потомственный, очень сильный.
Захар, недовольно причмокнув, поставил кружку на стол.
- А насчет остального, он тоже зря старался?
- С остальным все намного сложнее. Ненависть, вселенная в твою жену, если ты далеко, переходит на твоего сына. И если на тебя – кровь для жены чужую - она действует только когда ты рядом, то на сына – родную для матери кровь – она будет действовать на любом расстоянии. Ты всегда должен быть где-то близко; даже если ты умрешь, ненависть в твоей жене убьет твоего сына. Это ты хотел от меня услышать?
Захар зло захрипел и с силой стал растирать ладонью лоб. "Бред какой-то, - шептал он, стиснув зубы, - ну, ладно, допустим, все это так. Колдуны-чародеи хреновы! Пусть – я, но сына, Лешку! Ну, нет!" Захар решительно поднялся, сорвал с левого запястья пластырь и бросил его на пол.
- И как же по-вашему, по-колдовскому от такой дряни избавиться можно? – громко, с пренебреженьем спросил он.
- Пока не знаю, - спокойно глядя на Захара, ответила Марьяна.
- Совсем ничего не знаешь?! – съязвил Захар.
- Пока знаю лишь то, что ненависть чужая уйдет только из мертвого тела.
Захар упал на стул и, навалившись на столешницу, схватил Марьяну за руки.
- Да ты что?! Ты что говоришь-то! Ты что, предлагаешь мне жену свою убить?!
Марьяна молчала. Захар встретился с ней взглядом, увидел, как быстро расширяются ее бездонные черные зрачки, и отпрянул.
- Прости, - сказал он, потупившись.
- Ты вот что, Захар, - Марьяна медленно поднялась из-за стола, - возьми пока вот это, надень. – Она вытянула руку, и перед глазами Захара закачался на шелковой нитке плоский зеленоватый в разводах камень. – Это яшма, оберег. Завтра приедешь с лекарством из города, может что-нибудь и изменится. И пластырь больше не срывай. Подними, и прилепи на место.
Захар, усмехнувшись, мотнул головой, но все-таки нагнулся, поднял пластырь и залепил язву на запястье. Хлопнув себя ладонями по коленям, встал, взял у Марьяны оберег и надел его на шею, на рубашку - под пиджаком все равно не видно.
- Ладно, - сказал он, - спасибо тебе, что помочь хочешь; по-своему, но помочь. А я вот все ж подумаю, как по-моему все это разрубить можно. Не обижайся, если что не так. Лешку мы здесь оставляем, спасибо тебе за отвары, доктор не возражает. До завтра…
Захар возвращался от Марьяны не спеша; раздумывал по дороге: стоит ли рассказывать Нине – она ведь, хоть и учительница физики, но верит во всякие эти сглазы и порчи, сонник по утрам читает. Кто знает, как она отреагирует? Про сглаз на Захаре она тогда отшутилась, а что скажет теперь, когда про себя узнает? Верит ли он сам в то, что с ним творится, Захар не знал; не умещалось в его сознании, что такое может происходить на самом деле. Но как объяснить болезнь сына? Как врач сказал – переутомление? Марьяна… получилась, как она и говорит: Захар уехал в Н-ск – Лешка свалился с температурой, Захар вернулся – все как рукой сняло… Черный Мефодий?! Подключить однокурсников в Н-ске? Да предъявить-то нечего! И был ли в самом деле Захар у него? Может, привиделось с Марьяниного зелья… Солнце почти уже зашло. За озером, из-за ломаной линии леса в безоблачное темнеющее небо поднялась, растянувшись по всему горизонту, черная стена, ровная, будто ножом обрезанная по верху. Полыхнула немая зарница…
Лешка сидел на кровати с набитым ртом, на коленях у него лежала тарелка с пирогами.
- Пап! Знаешь, как вкусно! – обрадовался он приходу отца. – Мы тебе оставили.
Ксения Романовна и Нина, оторвавшись от идущего по телевизору сериала, вопросительно посмотрели на Захара.
- Поедем, - сказал он жене, - у нас же есть круглосуточная аптека, если в ней будут… эти… антибиотики, купим и сразу вернемся, если нет, купим утром в другой, и сюда.
- Может, мне остаться? – неуверенно спросила Нина.
- Поедем вдвоем, я еще чего-нибудь не того возьму, - Захар подошел к сыну: - ну, как ты?
- Отлично, пап!
- С собой хоть пирогов возьмите, - засуетилась мать.
- Не надо, - отмахнулся Захар, - вернемся, поем.
Нина, когда садились в машину, увидела под оттопырившимся лацканом пиджака мужа камень. Захар честно сказал, что это оберег от Марьяны, снял его с шеи и повесил на зеркало заднего вида. Зеленая в разводах яшма закрутилась на тонкой нитке, раскачиваясь в трясущейся на колдобинах "десятке". Было душно, Захар опустил стекла на передних дверцах, но не столько предгрозовая духота, досаждала ему, сколько непонятное, оставшееся после ухода от Марьяны предчувствие чего-то важного, что должно произойти скоро, очень скоро. Смутная, неясная мысль пульсировала в висках, Захар пытался ее уловить, и она становилась яснее, объемнее, и вот она уже заполнила все сознание, глухими, отдающимися болью в глазах ударами, рвалась наружу. "Семь минут, семь минут, семь минут, - повторял непрерывно про себя Захар, всматриваясь в дорогу, объезжая рытвины. – Но что можно сделать за семь минут? Зачем семь минут?
До чего осталось семь минут? Или семь минут, как выехали?" Стрелки часов на приборной панели показывали семь минут девятого. "Вот они, семь минут! – усмехнулся про себя Захар; справа потянулась темная водная гладь, дорога пошла ровнее, он прибавил скорость и попросил Нину пристегнуться. И вдруг Захар понял, что означает его навязчивая мысль, на миг испугался ее, но тут же испуг сменился твердой уверенностью, что так и только так нужно сделать, что все у него получится, и ничего больше не будет грозить Лешке, а Нина… ее он спасет, за семь минут. Он вжал педаль газа в пол и вцепился, до боли в руках, в руль. Дорога плавным поворотом уходила от озера с красивым названием Малиновое к лесу, а машина, не снижая скорости, смяла низкорослый кустарник и, оставив за собой покрытый пожухлой травой берег, на мгновенье отразилась в черном стылом зеркале.
Холодная, обжигающая вода, словно радуясь долгожданной добыче, хлынула в салон через опущенные стекла. Краем глаза Захар увидел застывший в глазах жены ужас; она смотрела на него и молча, судорожно дергалась, пытаясь расстегнуть прижимающий ее к сиденью ремень. Захар знал, что в этом месте, у берега, не больше трех метров. Он глубоко вздохнул перед тем, как вода заполнила салон под потолок, закрыл глаза и, почувствовав, что передние колеса коснулись дна, надавил плечом на дверцу. Однако сразу выплыть он не смог: правую руку, приподнятую над рулем, держало что-то, будто капканом. Захар дернул руку в низ, она освободилась, а в неплотно сжатый кулак скользнула тонкая крепкая нитка Марьяниного оберега.
Машинально, на ощупь сняв его с зеркала, Захар вывалился из салона и оттолкнулся от мягкого дна. Он, открыв глаза, лихорадочно разгребал над собой холодную, упругую воду, рвался к едва светлеющей в последних лучах солнца поверхности, до которой оставалось не более полуметра, но что-то держало его за ноги. Захар согнулся, что бы помочь себе руками и тут же отдернул их, ощутив под пальцами что-то скользкое, студенистое. Ему показалось, что он видит, как из окутавшего машину облака мути из песка и ила протянулось и опутало его ноги черное щупальце. Захар бешено закрутил рукой с зажатым в кулаке оберегом, рассекая им под ногами воду, и тут же, будто его кто-то с силой вытолкнул, вылетел на поверхность. Успев сделать короткий глоток воздуха, он вновь ушел под воду и через секунду вынырнул. Вокруг него закружилось в поднимающейся от воды воронке из мелких брызг белесое облако. Из далека донесся приглушенный раскат грома. Захар резко развернулся в воде. По небу, выбросив перед собой узловатые скрученные щупальца, ползла на него черная грозовая туча. "Ты хотел мертвого тела, - со злостью крикнул ей Захар, - ты его получил, но ты просчитался, у меня еще есть время". Прости, - сказал он мысленно замершему окутанному водной пылью облаку, - если сможешь.
Освободившись от пиджака и ботинок и набрав в легкие как можно больше воздуха, Захар ушел под воду. Нина успела отстегнуть ремень, но так и осталась на своем сиденье; Захар открыл с ее стороны дверцу, подхватил безвольное тело жены под мышки. Семь минут, семь минут, - стучало в его голове, пока он выбирался на берег. Ничего, - шепотом убеждал он себя, - нас учили, я смогу, я успею; семь минут мозг еще живет, я успею. Выбравшись на берег, Захар перегнул тело жены, через колено, выждал минуту, пока из легких выйдет вода, торопливо перевернул на спину, положил на траву, сорвал с себя рубаху и, скомкав, подложил ей под плечи, чтобы голова оказалась запрокинутой. Ну, давай, родная, давай, - шептал Захар, склонившись над женой, и дрожащими руками потянул вниз ее подбородок. – Сейчас я, сейчас. Сделав глубокий вздох, он прильнул к открытому рту и с силой выдохнул, тут же метнулся, не поднимаясь с колен вбок, и, скрестив ладони, четырежды надавил на грудину. Захар чувствовал рукой, как поднимается при каждом его выдохе грудь Нины, но боялся остановиться, что бы послушать, забилось ли ее сердце, думая лишь об одном, прошло семь минут, или нет. Наконец, когда он в очередной раз, шумно и глубоко вдохнув, склонился к жене, ему показалось, что Нина, будто поперхнувшись, кашлянула. Тут же он начал шлепать ее ладонями по щекам: - "Давай, родная, давай, любимая, дыши!" Захар кричал, шептал, за все время он не наговорил жене столько ласковых и нежных слов, сколько сейчас, и замолчал только тогда, когда Нина, раскрыв растерянные, испуганные глаза, беззвучно глотнула несколько раз воздух и, повернувшись на бок, закашлялась. Захар поднял ее за плечи, помог встать на колени, хлопал по спине рукой. Сзади донесся натужный рев приближающейся машины. Захар обернулся: по берегу озера к ним, переваливаясь на кочках, спешил медицинский уазик. Захар поднялся на ноги, Нина, перестав кашлять, тяжело дыша, опустилась на землю. Подбежал фельдшер, склонился над ней, нащупывая пульс. За ним подбежал Лешка, обнял отца за талию, прижался и, всхлипывая, уткнулся носом в голый мокрый живот.
- Ничего, сынок, - тихо проговорил Захар, запустив пятерню в волосы сына, - все обошлось, будем жить.
- Марьяна нас и доктора тоже сюда послала, - сказала остановившаяся чуть в стороне Ксения Романовна. – Вовремя, видать, мы успели.
Лешка отпустил отца, и испуганно, растирая ладонями по щекам слезы, смотрел на мать, которой врач помогал подняться. Захар подошел, взял жену на руки и отнес в машину. "Все нормально, - успокаивал его фельдшер, - сейчас ей нужен крепкий сон, вы все сделали правильно и вовремя. Вы знаете, а ведь первый случай на моей памяти, когда утонувшего в этом озере, удалось откачать."
Перед тем, как сесть последним в уазик, Захар, с силой сжав кулаки, чтобы унять не проходящую в руках дрожь, огляделся. Все вокруг замерло в неверном вечернем свете. Черная туча прошла стороной, угрожающе зависла за Кормиловкой, играла яркими бесшумными всполохами. Над успокоившимся озером колыхалась небольшим облачком едва заметная дымка; она, словно ждала, когда Захар на него посмотрит, затрепетала, вытянулась кисейным шарфом, описав над водой небольшой прощальный круг, порхнула в высь и растаяла. Вдали, на не невысоком холме перед деревней, Захар увидел темный женский силуэт. Марьяна – догадался он. Видно было, что она стоит в накинутом на плечи платке, спиной к ним, не то провожая, не то не пуская к озеру грозовую тучу.
21.06.05 г.