Переход

Здесь за душу определена цена,
Здесь легко поставить жизнь на кон.
Здесь ты живешь с дураками всю жизнь,
Соблюдая их дурацкий закон.
Пой песню, птица, пока еще в сердце твоем
Огонь не потух.
Начни с себя, закатав рукава,
Измени в себе статус кво
Королевства шлюх.
Илья "Чёрт" Кнабенгоф

Посвящаю всем людям, которые стараются быть людьми


Город жил. Изо дня в день вставало Солнце, чтобы осветить его серые пейзажи. Сегодня оно было низко и тускло светило из-за плотной пелены облаков. Холодно. Хочется спать. Всем без исключения. Оттого на этих лицах так мало души, так много автоматики. Людской поток вливался в метро, просачиваясь сквозь двери перехода, разбиваясь на отдельные струи. Жестокий поток. Не дай Бог на его пути оказаться. Сломят, столкнут на край обрыва и окатят волнами своего презрения и негодования. Подземный переход похож на склеп, даром, что он два метра под землёй и люди в нём идут. Наверное, наш Ангел-хранитель оставляет нас, протестует против того, чтобы мы спускались вниз. И в метро мы один на один с подземной жизнью. Даже не обязательно покупать билет и садится на поезд. Просто подземный переход уже живёт своей жизнью.
Вере Петровне семьдесят шесть лет. Развивается раковая опухоль, хотя она ещё не подозревает об этом. Конечно, у неё нет времени заботится о себе, ведь дома ждёт сын-инвалид, контуженный на войне. Она – его последняя опора. Поэтому, жить, жить, жить! Как же хочется жить, когда есть для кого. В пример всей молодёжи, которая играет в отсутствие интереса к жизни, прослушивая и возвеличивая западную музыку, возводя наркомана в ранг учителя. У Веры Петровны была бурная жизнь. Она была главным редактором одной из популярнейших советских газет, но потеряла место из-за своего несогласия с режимом. Даже угрожало ей государство колонией, но Вера Петровна сумела отсидеться. У неё сейчас маленькая квартирка на окраине столицы, на квартирку это давно зарятся риэлторы, да ещё как зарятся! Так донимали звонками, что пришлось Вере Петровне телефон выключить. Живёт она с сыном на последнем этаже. Внизу, недалеко от её дома, располагается районная управа, так, что прекрасно видно её из старушкиного окна. А над управой флаг веет трёхцветный, бело-сине-красный. Веет и будто сказать хочет: “Люди мои! Укройтесь за мной!”. Но рвёт его ветер, и Вера Петровна давно убедилась, что нет до неё дела флагу. При прежних хозяевах страны хотя бы преследовали её, но забыть-то никак не могли. А нынешняя пенсия как оскорбление, особенно когда по старенькому её телевизору говорят гордо чиновники о повышении аж на двести рублей. Им бы эти двести рублей в зубы, да по аптекам, да в Сбербанк платить за ЖКХ, льготы-то они отменили. Но веет трёхцветный флаг, гордо веет. Омывают его дожди, мороз студит, да нипочём ему. Устоит, выдержит, да гляди ж соседкиных внуков и покроет через десятилетия. Сегодня Вера Петровна собирается на работу. Цветы у неё выросли на балконе, прекрасные алые розы с кулак каждая. Может быть, красные от старушкиной крови, сколько сил она в них вложила! Вера Петровна гладит цветки и листья сморщенными пальцами, улыбается розам. А они смотрят в потолок и молчат. И лишь в зеркале видит старушка своё отражение. Маленькое сморщенное лицо с добрыми и почему-то виноватыми зелёными глазами, молодыми глазами, будто и нет на них пыли прожитых лет, будто бы и не видели они эту страшную жизнь. Лицо обрамлено седыми волосами, не жидкими, а густыми, крепкими, с молодости были у Веры Петровны хорошие волосы. В уголках рта затаилась улыбка, привыкла старушка улыбаться себе и людям, и смотреть как они отвечают. Взгляд её метнулся сейчас от зеркала к часам, старым советским часам с надписью “Электроника”. Часы показывали без пятнадцати три. Пора выходить. Сына будить Вера Петровна не стала. Зачем? Пусть спит.
До станции она добралась не спеша. Да и как ещё можно в её возрасте? Дул северный ветер, осень давно уже, предзимье, а розы у неё в руках краснее крови. Однажды розы у неё купил скромный на вид мужчина, в сером галстуке и твиде. И так уж приглянулись они ему! Всё хвалил старушкин букет, сказал: “Бабушка, цветы у тебя больно хороши! Если выйдет за меня замуж моя невеста, я тебя найду, подарки пришлю”. А потом о свадьбе мужчины Вера Петровна узнала по телевидению. Был это какой-то не то артист, не то режиссёр, не то продюсер, да пёс их там разберёт! Но подарки так и не нашли старушку. Та особо не переживала, сказала: “Да Бог с ними, с дарами его! Главное, любовь у них”.
Вере Петровне нравится смотреть в лица людей. У неё внутри огромное богатство – жизненный опыт длиной почти в век. Видела она столько, сколько никакому другому не приснится, стольких знала, что счёт вести бесполезно. Вот навстречу ей идёт парень с наушниками в ушах, на лице будто бы глубокая скорбь. Вера Петровна знала таких людей. Они напоминали ей всегда Грушницкого из лермонтовского “Героя нашего времени”. Драпируются в исключительные чувства и страдания, возводя на самом деле в абсолют одну лишь свою персону. Парень не улыбается, но и скорбь – для окружающих. “Ох водит его бес, ох водит” – подумала старушка. Девушка в лёгкой накидке идёт за ним. Смешно Вере Петровне! Видит и девушку она насквозь. Казалось, строит глазки направо и налево, ну что тут, таких тысячи, желающих кого-нибудь подцепить. Ан нет! Знает старушка, ох знает: внутри девушка ранимая и тонкая, душа словно из лучшего эфира соткана. И прикоснуться к душе приятно, только осторожно надо….
Нет сегодня покупателей, среда всё-таки, пары ближе к выходным появляются. Зевает Вера Петровна, устала в лица смотреть. Тяжело ей, сердце прокалывает, столько времени на одном месте стоять! Не дай Бог, упадёт! Никто руку не подаст, даже скорую всем будет лень вызвать. Было уже такое, знает Вера Петровна, что никому вокруг не нужна. Рядом парень стоял, на гитаре играл и пел. Сейчас-то в армию его забрали, а тогда стоял. Вот он и помог, когда приступ у старушки был. И то получил порции недоумённых взглядов со стороны прохожих. Но он вообще был не от мира сего. Чёрные глаза, в которых не видно дна, загадочные такие глаза, даже Вера Петровна не могла определить, что он за человек. И стопку десяток ей один раз отдал, которые ему вручила девушка прохожая, потому что он приглянулся, и песни странные были. Мало таких.
Но что это? Милиционеры идут. Мрачные, упивающиеся своей властью, пешки, которым дали повластвовать над другими пешками. Форма серая, как у ворон. Двое. У обоих глаза пустые, как пасмурное небо. И серость в душах их. Золотые полоски на погонах указывают, куда смотреть надо. Волосы сальные, слипшиеся у обоих. Просто двое из ларца! И известно, кто ларец подложил этот, администрация станции. Вон у кавказца Герошвили, торгующего за углом, проплачено, и претензий нет. А с бабки что возьмёшь! А отчёты-то пополнять надо, могущественные то бумажки, новыми полосками светят, и манят эти стрелочки, так и тянут к себе. Ведь с ними – и власти больше, и деньги крупнее. И заставляет эта сила бумажная произнести:
- Сержант Федосин. Торговля в неположенном месте?
Голос глухой, будто земля в рот набилась и выражение лица неживое.
Другой схватил крепко её слабую ручку.
- В отделение. Без разговоров!
Боль, слепящая боль обожгла запястье. Вера Петровна выронила розы, те упали прямо в грязь и были немедленно затоптаны прохожими. Действительно, зачем смотреть куда наступаешь? Не плакать, не плакать, не дать им увидеть её слёзы. Шаги по переходу в компании милиционеров, держащих мёртвой хваткой за обе руки, как плеть разгоняли поток. Люди слепыми взорами скользили по шествию и ,не видя, шарахались в сторону. Странно, что прохожие ещё не научились проходить сквозь друг друга, ой как странно.
- Отпустите вы меня, сын ждёт – жалобно прошамкала Вера Петровна
- Что ж ты, бабка, раньше думала б о своём лоботрясе! – усмехнулся сержант
Молчаливый товарищ его, полосок на плечах не имевший, смеётся как гиена. Неприятный смех такой.
А Вера Петровна идёт. Тяжело ей, сердце иглами будто истыкали, запыхалась. Внезапно в глазах темнеет, в ушах гул. Слёзы всё-таки текут из глаз. А сильные руки всё равно несут прочь. Старушка всё равно находит силы ещё раз улыбнутся этому миру, растерянно так улыбнуться. Пусть даже до гнезда донесут коршуны лишь мёртвое тело, она всё равно сильнее их. Потому что не в руках сила. Сила глубже гораздо, а где сказать точно нельзя. Внутри сила. Пусть люди кругом слепцы, не желающие увидеть очевидное, но сила и это стерпит. Пусть глаза Веры Петровны закрываются, но она никогда не даст повода сказать о себе плохо. Город кишит хищными птицами. Одни маскируются под защитников, желая подобраться к добыче поудобнее. Другие не скрывая природы своей, хватают жертву клювом за горло. Но они – птицы. А людей мало. Где же, где же найти? Люди могут попасться и среди птиц, не стоит абсолютизировать. Но где, где, где?
Вера Петровна поднимает голову и видит станцию. Отпустило. Защитники её заполняют протокол, подсчитывая сумму штрафа. Она улыбается им. Милиционеры злобно матерят её, мол, сколько вас таких развелось. Она улыбается им. И будет улыбаться. Потому что по её мнению такие люди достойны лишь улыбки, печальной и сострадательной.
Переход. Нескончаемый людской поток, который уносит с собой всё: цветы, волю, надежду. Подземный переход похож на склеп, он хоронит всё лучшее. В нём можно встретить кого угодно, кого захочешь. Под землёй трудно верить во что-то. Тепло, тепло разливается в спёртый воздух от близко идущих тел. Узко и нет места для Свободы. Наверное, наш Ангел-хранитель всё же иногда спускается с нами. Иначе как бы смог я написать эти строки?
 
7 ноября 2007