В очень старом кирпичном доме, под самой крышей, сквозь бреши в которой стремился на волю дым зимнего костра, сидели трое и обсуждали случай с Люси.
- Я перешагнула порог вслед за ней, - медленно проговорила черноволосая Рона, в то время, как толстый Борм в синем потёртом фраке протянул к костру руку, и обжёг пальцы.
Нарушая безлюдную ночь, Кив громко расхохоталась, обнажив, наклонившись, свежий шрам от операции.
- Аккуратнее, пожалуйста, - заметила Рона.
- Она их не видела? – спросил Борм, облизывая пальцы.
- Тогда ещё нет. Наверное, она догадывается. Хочется верить, что она поймёт намёк.
- Бедный Пипу, - вздохнула Кив, моргнув опухшими веками.
Рона одарила подругу недоброжелательным взглядом.
Рона, одетая в мужской растянутый свитер, короткостриженная, с потрескавшимися губами, сидела, прислонившись, к кирпичной стене. Она сложила руки в замок на груди, безуспешно прогоняя мысль, навеянную пятнадцатилетней развратной Кив. Это было видение, когда Пипу, когда им всем ещё было, где переночевать, когда по утрам предполагался скудный долгожданный завтрак, когда высокий и худой Пипу в чёрном пальто с красным подбоем мешал ногами осеннюю листву, сжимал в своей руке руку Роны, и бегал глазами по остывающей земле.
Теперь их осталось с половиной трое: Рона, мечтающая о горячем душе, вновь беременная Кив, пока папаша обречённого ребёнка Кив Борм, и он, Пипу, который так редко приходит, который всегда неизвестно где, который был в том доме, на третьем этаже, куда вчера приходила Рона с банкой чёрных скользких многоножек, каждая их которых распухала до толщины пальца Борма.
Многоножки размножались четыре раза в сутки, и сейчас они уже должны были в количестве ста штук, мистическими неровностями бороздить стены под обоями, кишить в шкафах с книгами, продуктами и одеждой, шевелится в светлых волосах спящей, молоденькой беззащитной Люси. О, эти бесстрашные скользкие создания, смеющиеся в лицо всякому яду! Рона невольно улыбнулась, хлюпнув маленьким красным от зимнего холода и огненного жара носом.
- Вон он – предатель! – закашлялась Кив, указывая на разбитое окно. Борм насупился, положив руку на шею задыхающейся Кив.
Рона посмотрела в окно. Подсвечиваемый фонарём, ломаной пластикой ссутулившийся Пипу приближался к двери. Рона быстрыми мелкими шагами спустилась к нему навстречу, не решаясь прикоснуться снизу вверх посмотрела в его остекленевшие глаза.
- Что-то произошло у Люси, её родители травили меня собакой! – усмехнулся Пипу.
Рона молчала.
- Чертовски холодно сегодня!
Рона молчала, прокручивая выдуманный эпизод про лето, где она гладит волосы Пипу, и они оба щурятся от яркого солнца.
- Как Кив?
Рона молчала, а изъеденные волосы Люси состриженными клочками падали на кафельный пол.
- Я принёс банку гречки с тушёнкой.
Рона молчала, чувствуя скользкую Дарси в кармане штанов, и впервые Дарси мешала ей сосредоточится.
Пипу кашлянул и, похлопав Рону по плечу, проговорив тихо «Пойдём, Рона» стал подниматься по ступенькам.
Она поднималась вслед за ним. В волосах и на плечах Пипу таял снег. Рона молчала.
28 октября 2007 г.