Глава 1.
Дочь мориски и сын католика
Примечание: мориски - (исп. moriscos, от moro - мавр), мусульманское население, оставшееся в Испании после падения эмирата Гранады. (1492), насильственно обращенное в христианство, но в своём большинстве продолжавшее тайно исповедовать ислам.
1572 год
Франсиско де Альканьисас приподнял тонкую портьеру из алого шелка, и солнечный свет ворвался в комнату. Он смотрел в сад, где под сенью кипарисов устроились пятнадцатилетний юноша и девочка десяти лет. Мило беседуя посреди цветущей поляны под озорными лучами солнца, сияющим кружевом проглядывающими сквозь резные кроны деревьев, они представляли чудесную картину, почти идиллию.
Они прощались. Мануэль, юный сын дона Франсиско, на следующий день уезжал из родной Гранады в Вальядолид к дяде учиться у него премудростям ювелирного дела, что, безусловно, шло на пользу и лавке одного брата, и мастерской другого. Ведь о тайнах ювелирного мастерства семьи Альканьисас должен знать лишь узкий круг людей.
- Неужели ты собираешься покинуть Гранаду, Мануэль? – лелея хрупкую надежду, спросила она и посмотрела на юношу большими чёрными глазами.
Девочку звали Милагрос Фаррудж. Издавна осели здесь ее предки-мавры. Прадед держал оружейную мастерскую в пригороде Гранады, когда пал эмират. Он еще верил в наступление прежних времен, и потому остался, хотя многие его родственники покинули родной край. Многие перебрались в Тунис и Марокко, некоторые присоединились к средиземноморским пиратам. Другие же, подобно прадеду Милагрос, остались в Андалусии либо лелея надежду о возвращении былых времен, либо от безысходности. Под гнетом католической церкви большинство из них были официально крещены, однако в глубине души так и оставались мусульманами, храня традиции предков. Отец Милагрос Махмуд ибн Саид аль Фаррудж получил в крещении имя Мигел, однако оно всегда было ему чуждым, являясь скорее официальным прикрытием. Близкие же продолжали звать его по-прежнему. Христианские имена не приживались. Свою дочь Махмуд назвал по-арабски Жинан, а хотя в храмовой книге ее записали как Милагрос.
Едва солнце садилось за горизонт, и пустели улицы, окна плотно закрывались, и все домашние молились своему единственному богу - Аллаху. Так было вплоть до появления королевского указа в 1567 году, запретившего многие восточные обычаи. Невозможным стало появление в обществе женщин с закрытыми лицами. Все домашние праздники следовало устраивать так, чтобы любой прохожий мог зайти в дом. Под запретом оказались арабские книги и даже хна! Указ пришелся на 75-летие взятия Гранады и вызвал массу негодования среди мавров. На глазах малютки Милагрос разыгрывалась настоящая драма, кульминация которой пришлась на канун католического рождества шестьдесят восьмого года. По вечерам в стенах мастерской Махмуда Фарруджа собирались какие-то люди, бурно обсуждали королевский указ за закрытыми окнами. День ото дня родители девочки становились все мрачнее, все чаще проводились собрания, все страшнее становился шёпот недовольных. Несколько раз девочка видела, как мать судорожно подкладывала в печь кипу писем и документов. Даже улицы будто замерли в преддверии чего-то, чтобы вечером в канун рождества разразиться в страшную бойню. Девочка отчетливо помнила мирный, погружающийся в сон, Альбайсин и утренний искалеченный пепелищами городок. Потускневшие от ужаса и паники взгляды еще вчера были полны сил и энергии. Смешались все: и бунтари, и офицеры войска дона Хуана Австрийского, присланного для подавления восстания. Некоторые семьи теряли сыновей, братьев, отцов по обе стороны восстания. Солнце беспощадно обжигало крыши домов, куда пришло горе. Казалось, оно перестало быть ласковым. Как же бессмысленны эти распри!
За несколько дней маленькая Жинан с матерью остались совсем одни. Отец был убит. Оружейная мастерская разрушена. Альбайсин лежал в руинах. Когда начались массовые казни заговорщиков, они постарались покинуть мятежные места и поселиться в Гранаде. Ведь именно у них проходили собрания заговорщиков. В любой момент несчастная женщина также могла быть арестована или казнена. Что бы тогда случилось с девочкой? Кстати пришлись христианские имена. Отныне Жинан навсегда стала Милагрос, а ее мать Махаббат - Мартой. Приходилось едва сводить концы с концами. Марта Фаррудж сбивалась с ног, едва успевая работать прачкой, садовницей или кухаркой у богатых господ. Милагрос же покорила своей живостью соседских ребят. Она легко находила общий язык не только с ровесниками, но и со старшими. Среди них она выделяла юношу в доме Франсиско Альканьисаса, у которого работала ее мать. Со временем юный Мануэль стал для нее как брат Он отличался от ее ровесников своим взглядом на мир, еще непонятный ребенку. Ведь был старше Мили на пять лет. Юноша рассказывал ей о славных подвигах испанских мореплавателей, о путешествиях, о землях за океаном, о кораблях, везущих невиданные товары из Нового Света. Но больше всего девочка любила слушать, когда Мануэль читал Священное Писание. Для нее, конечно, это были невероятные сказки о мудрости и самопожертвовании, об огненных колесницах, о чудесных исцелениях и о Добре, которое должно побеждать. Беседы с Мануэлем сделали для нее больше, чем она могла предположить. Она поняла, что настоящие христиане – не солдаты, с оружием в руках защищающие католичество, а совершенно другие – кроткие и добрые люди. Когда это открылось ей, она перестала вздрагивать от каждого шороха и спокойно засыпала по вечерам.
* * *
Придирчиво окинув взглядом расположившихся под деревьями детей, дон Альканьисас-старший ухмыльнулся. Он никогда не мог найти общего языка с сыном, ибо не мог понять, что для Мануэля существует нечто, более ценное, чем деньги. Магазины дона Франсиско были едва ли не лучшими во всем городе. Дальновидный торговец хотел большего. Он, как истинный испанец, дорожил честью и именем семьи и хотел женить старшего сына на дочери вельможи Доминго Деса Лауре, чтобы породниться со знатной фамилией. Планам этим не суждено было сбыться. Склонный к глубоким размышлениям Мануэль был совершенной противоположностью избалованной и капризной баронессы Деса. Однако дон Альканьисас старался этого не замечать. Его мечты рассыпались, как песочный замок, и он был в ярости. «Да, будь у меня такие шансы в его возрасте…» - твердил он. Он считал, что пора юноше перестать предаваться мечтам, а заняться серьезным делом – поступить учеником к родному дяде в ювелирную мастерскую в Вальядолиде, чтобы умело управлять торговыми делами отца. Может, выйдет толк из мечтателя! Накануне отъезда Мануэля он уже представлял себе успех своих магазинов и мастерской брата, звон монет, восторженные возгласы покупательниц. В будущем он видел себя поставщиком королевского двора, чтобы ни один из его сегодняшних никчемных (он был в этом убежден) конкурентов не сомневался в успешности его дела.
Совсем иной была мать Мануэля донна Мария Альканьисас. Тихая и богобоязненная, занятая шитьем или чтением, она редко решалась перечить дону Альканьисасу. Но сейчас женщина была обеспокоена судьбами сыновей, потому отложила книгу и отважилась высказать свое мнение.
- Неужели тебе не боязно отпускать мальчика в такую дальнюю дорогу?
- Брось причитания, - буркнул он в ответ. – Я в его возрасте уже работал в магазине отца. А он что-нибудь заработал в своей жизни, читая книжки? Мечтами сыт не будешь!
- Как ты можешь думать о деньгах накануне отъезда собственного сына?! – не могла более сдерживаться жена торговца.
- Я думаю о его будущем. Надеюсь, теперь он не испортит мои планы, как помолвку с Лаурой Деса. Он даже представить не может, что значил бы для семьи его браг с ней! Рауль бы от такой возможности не отказался.
- Франсиско, пойми наконец, что Лаура и Мануэль совершенно разные, поэтому этот брак не просуществовал бы и месяца. Рауль, конечно, не упустил бы такой шанс. Вы с ним очень похожи, но меня пугают его поступки.
- Отчего же?
- Он еще так мал, но готов продать все, что угодно, даже кого угодно… Тебе знакомо имя ростовщика Хаиме, жившего на соседней улице? Знай, что служители Инквизиции арестовали его по подозрению в ереси, а помог выследить его наш сын Рауль!
- Значит, нашему сыну не безразлична судьба католической церкви, - сухо сказал мужчина. - Да и коммерческая жилка у него есть.
- Неужели ты не видишь ничего кроме денег?! Думаю, мы теряем Рауля. С годами он отвернется и от нас…
Он поморщился, стараясь перевести разговор.
Вошел слуга и сообщил, что хозяина ждут в гостиной. Дон Альканьисас окинул жену тяжелым взглядом и вышел из комнаты. Она медленно подошла к окну и посмотрела в сад на детей.
* * *
Наступил вечер. Повеяло прохладой. С грустью Милагрос смотрела на закат и плакала, ведь уезжал ее верный друг.
- Что с тобой? Не заболела ли? – беспокоилась мать.
- Мама, как ты думаешь, Мануэль вернется?
- Конечно, вернется! Здесь его дом, - сказала женщина и добавила, - если бы мы могли уехать…
- Не волнуйся, мамочка, - обняла ее Мили, заметив безысходность в глазах матери.
* * *
Дом погрузился в ночную темноту, но Мили не спалось. Нахлынувшие воспоминания погрузили её в прошлое, когда жив был отец, мастерская процветала, а мама могла не беспокоиться о куске хлеба. Сказкой казались для девочки домашние праздники. Обаятельная Жинан была всеобщей любимицей. Бабушка показывала ей цветы, тетушки угощали сладостями и щебетали глупости. Но больше всего ей нравилось смотреть, как ее мать кружится в танце в облаке вуали.
Все в прошлом… Отец погиб, бабушка умерла, тетушки вышли замуж и покинули родной край. А у них с мамой нет средств и возможности вырваться отсюда к ним…
Даже Мануэль уезжает! Надо непременно попрощаться с ним!
Мили наспех оделась, взяла пару яблок и тихо вышла из дома. Путь был не близок. Улицы дремали. Лишь небо - молчаливый спутник сопровождал её. Открытой, но такой непонятной книгой, раскинулось оно над городом, указывая дорогу страннику, новую надежду – отчаявшемуся.
Наконец появились богатые кварталы. Здесь царствовали ароматы сотен фруктовых деревьев. Вот и имение Франсиско и Марии Альканьисас, утопающее в объятьях роскошного сада. Сегодня там не спят. Суетится прислуга, родители дают последние наставления Мануэлю. Со второго этажа за отъездом брата наблюдает зевающий Рауль. Кучер вывел коня.
- Вороной, - прошептала Мили, вспоминая истории, которые рассказывал ей Мануэль про своего любимого скакуна.
Увидев, что Мануэль уже сел в седло, Мили поспешила к дому.
- Мануэль! – крикнула она.
- Крошка Мили, что ты делаешь здесь в такой час? Твоя мама, наверное, жутко волнуется!
- Я решила проводить тебя, когда мама уже спала, - ответила девочка и опустила глаза. Ей стало ужасно стыдно за свое безрассудство. – Я взяла для тебя пару яблок, но только одно съела, пока шла.
- Спасибо тебе, крошка Мили! Ты нисколько не меняешься! Спасибо, что решила проводить меня! Будь счастлива!
- И ты тоже, - ответила девочка, но он уже не слышал этих слов. Вороной скакун уносил всадника вперед в новую жизнь. А Милагрос оставалось лишь молча смотреть вслед темной фигуре ее самого лучшего друга, пока та совсем не скрылась за горизонтом.