По прошествии многих лет, когда уже закончились многие события и были сделаны, когда - то казавшиеся важными дела. Когда уже отгремели парадные марши, и канули в лету знаменательные события любовных перипетий, разрывавших временами на куски естество, горячее сердце, не перестало биться. Оно приобрело защитный панцирь из устоявшихся идей и взглядов. Теперь оно работало в соавторстве с разумом, который отличался выдающийся способностью находить причины и оправдания любым событиям и действиям. Но даже в таком скупом состоянии, в котором прибывал мир, отразившийся внутри, была едва видимая искра. Она трепыхалась под стремительным ветром перемен, сметающим все на своем пути. И казалось порой, что маленькая жизнь, хранившаяся в этом еле заметном свете, закончила свой жизненный путь, отдав на откуп обстоятельствам все человеческое естество хозяина этого беспокойного сердца. Сознание начало очень четко улавливать определённую странность, закономерность, поразительную иллюзию совпадений. Хотя совпадениями это уже сложно было назвать. Разум уже не возможно было обмануть. Всё происходящее приобретало черты настойчивой закономерности. Период спада сменялся периодом подъема, затем следовала полоса комфортного местами вальяжного существования и стремительный спад на еще боле удручающие рубежи, и этот бег повторялся снова и снова. Во времена, которые с полной уверенностью можно было назвать черной глубиной темноты, не замечалась, а скорее забывалась истинная природа основы начала начал. И хотя понимание того, что это пройдёт, было подтверждено не раз и не два жизненным опытом, сердце не находило себе покоя и продолжало пребывать в томительной серой клетке очередного бездарно проходящего дня. Внутри уже не было даже намека, винить в происходящем кого бы то ни было, теперь каждое утро настойчиво стучалось в дверь мысль: «Ты причина! И ты следствие!» Сменились времена года. Сменились лица и поменялись замысловатые рисунки судеб знакомых людей. Время, загадочно улыбнувшись, сжалось в тугой клубок из событий, чувств, эмоций, лиц, красок, периодов полной тишины, непонятных снов и моментов, неподдающихся какому то разумному объяснению. Старые фотографии и мысли о конечности земного пути внезапно острой стрелой резанули в самую сердцевину только только начавшего приходить в себя сердца. Это была боль. Это не был страх, хотя так для себя решил только разум, но не сердце. Оно испугалось. Боязнь от осознания того, что подсказки, посланные извне, не были использованы по должному назначению, на мгновение привели в полное оцепенение. Раскаяние, как хотелось обрести полное раскаяние в этом моменте, но оно, скользнув четкой тенью на лице в зеркальном отражении собственных глаз, вновь потерялось, уступив место привычной маске мимических мышц. Что дальше?