Неудачник

Карит Цинна
- Да он же типичный неудачник ! - в сердцах воскликнул Формион.
- Ну, это как сказать, - возразил Харикл, - кое-что ему всё ж таки удалось.
Кое-что - это битва под Каннами, победа у Тичина, у Требии, на Тразименском озере. Кое-что. Переход через Альпы, например. У окружающих Антиоха людей невольно возникал вопрос. Почему этот человек, такой могущественный в прошлом, такой жестокий, трезвый, здравомыслящий, не осознает, что всё для него потеряно. Почему он хватается за малейшую возможность возобновить войну? Он уже стар. Сидел бы себе тихо, враги забыли бы о нём. А так... Так римляне, которые при одном имени Ганнибала просыпаются в холодном поту, не успокоятся, пока не уничтожат его. Или, ещё хуже, не получат живьём. И неужели, самое главное, он не видит, что у Антиоха и без него есть военачальники. Люди неглупые и, главное, молодые. Ещё перспективные, ещё не настолько потерянные для будущего, как этот пришелец, финикиянин, плохо говорящий по-гречески.
Формион сам не понимал, почему думать о безнадёжном положении Ганнибала вызывает в нём приступ самой пошлой, самой зелёной зависти. Если бы к царю прибыл Александр Македонский в гости, поделиться опытом из прошлого, он бы не так завидовал. Он, точнее, вообще бы не завидовал. Он бы преклонялся. Преклонение - это понятно. Философу пристойно склоняться перед подлинным величием. А этот неудачник, проситель, не прочитавший за свою жизнь и двух философских книг, ничем, правда, не кичащийся, но и не дающий никому спуску, даже царю. Ореол бессмертия. Блеск в глазах и свет над головой.
Когда Формиону было двадцать лет, он с приятелем воевал в Греции. И чуть было не попал  в плен. Он хорошо помнит, как это было. Как воин противника разрубил пополам рыжеволосую голову его друга, перед тем оставшуюся без шлема. Как чья-то лошадь, обезумев от боли (дротик торчал у неё из брюха) , затоптала насмерть упавшего, но ещё живого гоплита. Кровь, вой, пыль, ужас. Формион никогда больше не ходил на войну. И не переставал думать о военной карьере. Он не был мечтателем. Он был реалистом. Раз ему по слабости натуры недоступно самому продвинуться в этой области, он вполне может об этом писать. В конце концов, писательский труд - тоже деяние. Рядом с Александром всегда упоминают Аристотеля, и неизвестно, кого раньше.
Формион был уже довольно в возрасте, когда Антиох, наследник сирийского престола, пригласил его ко двору. Молодой царь тоже был увлечён войной, вооружением, строительством крепостей. Он с удовольствием слушал рассуждения Формиона об этих предметах , радовался его начитанности и скромным похвалам в свой адрес. Формион не был грубым льстецом, как и подобает философу, он умел быть тонким и деликатным. Он был известен, богат и слыл за человека не просто учёного, а очень умного, репутацией своей дорожил и был убеждён, что жизнь прожил недаром, хотя и не стал великим.
Что касается величия. Один известен при жизни, а чуть умер - забыли. Другой вызревает для славы только во втором или третьем поколении потомков. Формион так и думал. Ещё неизвестно. Если сейчас он всего лишь шут при дворе полководца, то, возможно, его книги когда-нибудь послужат руководством для воителя будущего.
Формион был доволен жизнью, пока не явился Ганнибал. О войне в Италии здесь все было известно уже давно, и Формион даже успел написать трактат по поводу того, надо было брать главный город сразу после битвы при Каннах или нет. К славе Ганнибала он относился вполне спокойно, пока сам Ганнибал не объявился здесь. Замкнутый, скромный, непритязательный человек. Не разговорится, не выпьет лишнего. Формион взлелеял мечту. Понравиться этому варвару, обратить на себя внимание. Надо, чтоб Ганнибал оценил его ум и обеспечил будущее его творчеству заслуженной похвалой. Не может быть, чтоб умный человек не одобрил рассуждений умного человека.
По отношению к царю Ганнибал вёл себя разнузданно. Всё критиковал, всем был недоволен. Следовало бы сначала спросить, доволен ли Антиох Ганнибалом. Грубость, солдафонство. Придворные возмущались. Однако ореол независимости и мужества окружал скромную фигуру карфагенянина. Он был уже сед, лицо смуглое, тёмные глаза, один глаз у него не видел и это было заметно, когда он на что-нибудь обращал взгляд. Манера держаться насмешливая, голову он склонял немного вбок, впрочем, человек был довольно приветливый.
Формион получил приглашение на вечеринку в честь карфагенского полководца, и ему дали понять, что неплохо было бы блеснуть. Показать чужаку, что и мы в этом деле кое-что смыслим. Формион с трепетом принялся готовится к своему выступлению.

Ганнибал смотрел на окружающих, как на муравьёв. Сам Антиох - ещё куда ни шло. Власть облагораживает. Факт, что царь был в силе вернуть Ганнибалу утраченные возможности, настраивал того благодушно по отношению к честолюбивому эллину. Но приближённые царя его раздражали. Двор был рассадником тупиц, лизоблюдов, взяточников, гомосексуалистов. Ганнибал не отдавал себе отчёта в том, что так и должно выглядеть развитое цивилизованное общество. Он провёл жизнь в стране, где народ был молод, прост и воинствен. Среди его командного состава дураков и лентяев также не было, иначе он не смог бы воевать. Но он видел, что его поведение не нравится. Он ставил окружающих в тупик своим остроумием, прямотой. Им интересовались, его вызывали на беседу. Говорили о поэзии, о спорте. О картинах какого-то афинянина, о скульптуре какого-то родосца. Ганнибал отвечал просто, что в этом он ничего не смыслит и не берётся судить. Такое откровенное невежество и прямодушие ошарашивало. Ганнибал же морщился от отвращения. Люди подобного сорта на войне подлежат истреблению, потому что не годятся даже для рабства.
На этом пиру царя не было. Ганнибал упорно размышлял о том, что сейчас Антиох решает со своим начальником флота, запершись в кабинете. Он рассеянно следил, как рабы разносят вино и фрукты по залу. Он был одним из немногих сидящих за столом, так как возлежать вообще не привык. Ганнибал почувствовал, что кто-то вежливо трогает его за локоть.
- Господин Ганнибал, придворный философ Формион желает обратиться к Вам с речью.
Ганнибал вздохнул:
- О чём речь! Послушаем придворного философа.
Но слушать он не стал. После того, как оратор заговорил во вступлении о Гомере и Троянской войне, он сразу же утратил нить рассуждения и снова погрузился в свои думы. Философ продолжал говорить. Он был довольно благообразен, с аккуратной бородкой, говоря, скупо жестикулировал (как полагалось по новейшей афинской моде). Ганнибалу стало противно. Как старается! Выдержанные периоды, согласованность, стройность. Идиотический блеск в глазах. Морщины на лбу. Всё равно, сколько лоб ни морщь, а больше того, что под ним, не выжмешь.
- Обязанность полководца состоит в том, чтобы не только заботиться о воинах, но и готовить их к грядущим битвам...
Ганнибал вспомнил, как унёс к себе в палатку отрубленную голову Гасдрубала. Это была и впрямь великолепная голова. Голова человека, слишком легко относившегося и к жизни, и к смерти. Не надо было умирать, брат! Ганнибал сглотнул подступивший к горлу комок. Неужели он боится? Ведь смерть неизбежна. И проигравшему лучше умереть. Брат относился к этому слишком по-мужски. Он не подумал о нём, о старшем.
И у Магона тоже был очень красивый и умный череп. И тот тоже не боялся умереть. И вообще, чем благородней, умней, красивей человек, тем меньше он дорожит жизнью. Ганнибал это хорошо знал. Но не пытался размышлять на эту тему. Он нисколько не боялся, что землю унаследуют ублюдки. Нет, они не ублюдки, те, с кем он воевал, кем восхищался, кого очень любил на самом деле. Бог даст. Они тоже совсем не философы, эти римляне. Если бы попробовать ещё раз. С новой армией напасть на Италию... Ганнибал с отвращением смотрел, как седоватая бородка трясётся от возбуждения. Нет! Лучше пусть Фламинин или сам Сципион, который-таки достал его и выгнал вон из Африки, лучше пусть они распоряжаются здесь, на Азиатском побережье. Всё меньше и меньше хочется связываться с Антиохом. Они недостойны такого полководца, как он, Ганнибал. А ему лучше умереть... Он инстинктивно потянулся к цепочке на шее, где висел флакончик с ядом.
Взгляд чужеземца, мрачный, погружённый в себя, не обещал оратору одобрения. Вряд ли он хоть что-нибудь понял, с досадой подумал Формион. Всё же, когда Ганнибала попросили высказать своё мнение об услышанном, он затрепетал от предвкушения похвалы.
- Многих дураков мне приходилось слышать, - ответил Ганнибал, - но такого - ещё никогда.