* * *
В палату к Вадиму положили молодого мужчину после автомобильной аварии с множественными переломами. Возле него дежурила жена – симпатичная женщина с густыми русыми волосами. Она несколько раз обращалась ко мне с просьбой принести утку, потом жаловалась, плакала, даже не предполагая, что у меня горе похлеще, чем у нее. Поэтому она очень удивленно смотрела на меня, когда я, вымыв пол в палате, присела на кровать к Вадиму, нежно погладила его по щеке, поцеловала и прижала к себе его ладонь.
- Это ваш родственник? – робко спросила женщина.
- Брат, - соврала я.
- Господи, горе-то какое! Тоже, небось, авария?
Я кивнула в ответ.
- Сколько уже лежит здесь?
- Почти шесть месяцев.
Женщина запричитала, сокрушаясь, но муж ее закряхтел, и она, прекратив расспросы, переключилась на него. Мы с ней потом продолжили разговор, после того, как ему сделали укол морфина.
Она стояла у кровати Вадима, разглядывая его.
- Мальчик-то, какой хорошенький, надо же… Похожи вы с ним.
Наверное, двойняшки?
Я, усмехнувшись, кивнула.
- Вы знаете, у наших соседей по подъезду была похожая ситуация с их сыном. Он целый год в коме пролежал, вот, точно так же, как у вас,
не двигался, не разговаривал. Так им посоветовали съездить в Сосновку, где рынок вещевой, знаете? Там живет один врач - экстрасенс, ведет платный прием, у него своя частная клиника, своя особая какая-то методика лечения именно вот таких вот безнадежных больных. Так он за четыре месяца этого парня на ноги поставил. Клянусь вам! Ну, конечно, разговаривал сначала плохо, заново ходить учился, а потом пришел в норму.
- А как его найти этого врача? Адреса или телефона у вас нет?
- Я могу узнать, если надо.
- Конечно, надо! А вы не знаете сколько он берет за лечение?
- Ой, дорого! – сокрушалась моя собеседница. – Соседка говорила, что за один прием он берет 100 долларов.
Я присвистнула.
- Ну, так он же сначала обследует больного, а потом говорит, берется он за его лечение или нет. Пусть вам родственники помогут, жалко же парня.
- Нет у нас никого, мы одни.
Женщина сочувственно покачала головой.
На следующий день она принесла мне листочек с координатами этого врача.
* * *
Врача звали Князев Родион Прокофьевич. Он занимал полностью целую площадку первого этажа в новом высотном доме за Сосновским рынком.
Я приехала к нему вечером, предварительно созвонившись.
Привыкшая судить о человеке с первого взгляда, я должна отметить, что Князев произвел на меня негативное впечатление.
Маленького роста, щупленький, плешивый человек с седой редкой бородкой и хитрыми, прищуренными глазенками, он чем-то смахивал на Ленина, к тому же слегка картавил.
Он завел меня в свой кабинет, сплошь заставленный современной оргтехникой: компьютер, лазерный принтер, сканер, большой ксерокс, еще
какое-то оборудование, назначение которого я не знала.
- Ну, рассказывайте, желательно покороче, - сказал Князев и, присев на край своего письменного стола, принялся сверлить меня своим взглядом.
Я села на диван для посетителей. Честно говоря, когда на меня вот так смотрят в упор, я не могу сконцентрироваться. Стараясь не встречаться глазами с доктором, я, как можно короче, изложила свою проблему.
Он выслушал меня внимательно, затем встал со стола, и принялся не спеша расхаживать по кабинету, скрестив руки за спиной.
- Ну, что ж, - вздохнул он. – Я должен полностью обследовать больного. Комплексное обследование будет стоить вас пятьсот долларов, можно в рублевом эквиваленте.
После некоторого напряженного молчания, я беспомощно поглядела на доктора.
- У меня нет таких денег.
- Ну-у, милочка, вы же знали, куда ехали? Никто вас насильно не заставляет обращаться ко мне. Откуда вы узнали мой адрес?
- Одна женщина посоветовала…
- Вот! – Князев поднял вверх указательный палец. – Посоветовали!!!
А это, к вашему сведению, говорит о многом! Не каждому врачу удается завоевать авторитет среди людей, далеко не каждому! У меня, чтобы вы знали, своя, единственная в своем роде методика лечения и возвращения к жизни безнадежных (с точки зрения наших лекарей), больных.
Я всю жизнь на это положил. Сколько, по-вашему, мне лет?
Я пожала плечами, глядя на эмоционального, шустрого Князева.
- Ну, около шестидесяти, - ответила я откровенно. – Может, меньше…
- Мне семьдесят три года! – огорошил меня он.
Надо признаться на свой возраст доктор не выглядел.
- Так что, думайте… Время идет, и к сожаленью, вперед, а не назад.
Я поблагодарила Князева за то, что он уделил мне внимание, и ушла.
Ушла со слезами на глазах. И в ответ на расспросы набросившейся на меня женщины, давшей мне адрес, я лишь безнадежно махнула рукой.
- Где я смогу достать такие деньги? – плакала я, сидя около Вадима.
- Может быть, где-то занять? – тихонько посоветовала женщина.
- Кто же займет такую сумму? А отдавать потом чем?
- Да-а, - вздохнула женщина. – Да, и где гарантия, что этот доктор поможет вашему брату?
- Не знаю, - ответила я, - но, мне почему-то кажется, что он способен на многое…
* * *
В своем горе я отправилась к Ларисе. Она теперь обитала на кухне.
Здесь же стояла ее раскладушка, на столе книги, тетради.
Ее сестра с новым любовником занимали зал.
Я коротко изложила ей свою проблему.
- У меня таких денег отродясь не было, - ответила Лариса.
- Да я у тебя и не прошу… так, жалуюсь просто.
- И зачем тебе все это надо? Не понимаю. Жила бы себе спокойно с Володькой и горя не знала.
- Что ты говоришь?
- Что слышишь! Кто тебя еще на путь истинный направит, как не я?
Кто у тебя еще есть, кроме меня? Глупая ты.
- Я не смогу его оставить одного!
- О-хо-хо! – вздохнула Лариса. – Спонсора бы найти какого-нибудь.
- Может, в газету обратиться? Хотя, это бесполезно.
Повздыхали мы с ней и разошлись. Я медленно брела по заснеженной дороге к остановке. В женщине, шедшей мне на встречу я, к своему ужасу, узнала Валентину Олеговну. Меня, словно кипятком обдало.
Я знала, что эта встреча когда-нибудь произойдет, но не думала, что так скоро. Все эти считанные секунды, протяженностью в несколько шагов, данные мне на то, чтобы столкнуться с ней лицом к лицу, я думала, что же делать: здороваться, или пройти мимо, отвернувшись в сторону? Но, ситуация неожиданно разрешилась: Валентина Олеговна остановилась сама, дожидаясь моего к ней приближения. Мое сердце бешено колотилось.
- Здравствуйте, - промямлила я, опустив голову.
- Чего в землю смотришь? – начала она. – Я зла на тебя не держу.
Да и плохого тебе я никогда не делала. Знаю, сидишь около него?
Горе-то какое, господи! А Нинка-то, стерва, уехала… Слыхала? Нет?
- Слышала, - ответила я.
- Хоть бы копейку матери прислала. Не нужен он ей. Да и я не нужна.
Никто ей не нужен. Всегда только о себе думала. Как ты-то? Где живешь?
- В больнице.
- Работаешь?
- Санитаркой.
- О, дожилась! А со школы чего ж ушла?
- Кто-то же должен за ним ухаживать. Кроме меня некому.
- И то, правда! – искренне вздохнула Валентина Олеговна. – И сколько же
он еще там лежать будет?
- Можно и сейчас его забрать, только куда? Я сама в больнице ночую.
И денег у меня совсем нет, все, что зарабатываю, на лекарства трачу.
- Худющая стала, есть-то, поди, нечего?
В ответ я лишь вздохнула.
- Ну, идем, накормлю тебя.
- Что вы, не надо.
- Чё не надо-то? Боишься, что ли? Аль впервые меня видишь? Идем, говорю!
Я покорно последовала за Валентиной Олеговной.
Не ожидала я еще раз появиться в ее квартире.
Здесь все было по-прежнему, разве что, выставка Нининой обуви в коридоре отсутствовала. Я с жадностью съела большую тарелку горохового супа, гречневую кашу с сарделькой, выпила чашку кофе с молоком.
Глядя на меня, Валентина Олеговна вдруг расплакалась. Вот уж чего я от нее никогда не ожидала. Настолько черствой и равнодушной она мне казалась раньше.
- Одна я осталась, никому не нужна…
Валентина Олеговна вытирала слезы смятым носовым платком.
Передо мной сидела одинокая пожилая женщина, которая всегда хотела казаться сильной, хотя в душе глубоко страдала и нуждалась в сочувствии и простом человеческом внимании.
- Любишь его? – спросила она вдруг.
- Люблю, очень люблю!
Валентина Олеговна покачала головой.
- Нинка никогда его не любила. Ты тогда правильно сделала, что все ему рассказала. Он-то когда все от тебя узнал, господи! Что было! Думала, убьет
он ее. Она тут весь коридор коленями изъелозила, прощения просила.
Не просил. И правильно сделал! Дитё-то не его у Нинки. Родила уж, поди… Ни слуху, ни духу.
Валентина Олеговна в промежутках между своим рассказом, вытирала платком слезинки, скапливающиеся в уголках глаз.
- Долго они не разговаривали, спали порознь. Переживал он очень!
И тут, перед тем, как ему в рейс идти, будь он неладен, Нинка снова его умолять стала, чтоб простил он ее. А он и слушать ее не хотел.
Не хочу, говорит, тебя не видеть, не слышать, и ребенок чужой мне не нужен.
У Нинки слезы, сопли… Во всем, говорит, эта гадина виновата, - тебя-то имела в виду.
- Я понимаю, - кивнула я.
- А он говорит: «Ты, мол, ее не трогай! Она мне на тебя глаза открыла».
Тут Нинка-то, возьми да и ляпни: «Будь ты проклят! Чтоб тебе из твоего рейса не вернуться!». Он схватил табуретку и прямо в нее запустил.
Она-то отскочила, а стекло из дверей в зал вылетело. Так вон до сих пор
и стоит без стекла, до новых веников никто не вставит.
- Ну, а дальше что? – наседала я.
- А дальше ты знаешь, что случилось. Он едва на трассу выехал и с такой же вот машиной столкнулся. Тот водитель насмерть, а ему вон какая участь уготовлена. Упаси, господи! Нинка как узнала, сначала плакала, в больницу бегала, а потом, как сказали ей, что он безнадежный, она хвостом покрутила, развелась с ним и уехала.
- С Мухой? – спросила я.
- Ну, а с кем же еще? Чокнутый такой же, как и она. Два сапога пара!
Я допила кофе и стала собираться уходить.
- Ну, ладно, Валентина Олеговна, спасибо вам, пойду я.
- Чё ладно-то? С ним-то чего делать будем?
- Не знаю.
- Забирать его надо, Люба. Сколько же можно уже? И ты мучаешься.
Привезем его сюда, я помогать буду, что ж теперь делать? Человек-то, все-таки, да и не чужой он мне. Как ты на это смотришь?
У меня на глаза навернулись слезы. Я обняла Валентину Олеговну и поцеловала в щеку.
- Спасибо вам! Вы не представляете, что вы для меня сделали!
- Ладно, ладно, иди… А то совсем ты мне душу растравила! Сейчас капель напьюсь, да и лягу. Иди с богом!
В больницу я возвращалась в хорошем настроении. Меня радовали и заснеженные дорожки и мелкие снежинки, пляшущие в свете фонарей…
Я сняла верхнюю одежду, переобулась и пошла в палату к Вадиму.
Женщина, ухаживавшая за своим мужем, пила кефир с булкой. При виде меня, прошамкала с набитым ртом: «Добрый вечер!».
Я ответила ей и присела на стул рядом с кроватью Вадима.
Склонившись над ним, я прижалась губами к его губам.
- Мое солнышко, - шептала я. – Я так люблю тебя! Так люблю!
Еще немного поговорив с соседкой по палате, я почувствовала, как слипаются мои глаза. Извинившись, я взяла в ординаторской ключ от кабинета Виталия Алексеевича, и пошла отдыхать.
* * *
На следующий день я, договорившись с водителем скорой помощи, перевезла Вадима к Валентине Олеговне. Она уже приготовила ему отдельную комнату, которая когда-то была моей, застелила свежее белоснежное белье на кровати.
- Может, тебе сюда диван перенести, или будешь в зале спать? – спросила Валентина Олеговна, укрывая Вадима ватным одеялом.
- Да мне все равно. Только, понимаете, у меня же еще собака…
- Какая собака?
- Доберман, большой уже… Я его на время у чужих людей оставила, надо бы забрать, если вы не против.
- А, может его продать можно?
- Что вы?! Я не могу этого сделать, мне эту собаку Вадим подарил.
В ответ Валентина Олеговна вздохнула и махнула рукой, показав тем самым, что ей, дескать, все равно уже. Через несколько минут она уже гремела посудой на кухне, что-то бормоча себе под нос.
Я присела на стул у окна, подперла ладонью подбородок и долго смотрела на кружащийся снег, покрывающий крыши домов и тротуары.
Вот все и вернулось на круги своя. Разве могла я когда-нибудь думать о том, что снова буду здесь жить.
Вечером Валентина Олеговна позвала меня ужинать. В центре стола стояла бутылка «Столичной».
- Давай за его здоровье?
- Давайте, - согласилась я.
За ужином я рассказала Валентине Олеговне о докторе Князеве, о том, что ездила к нему, и о том, сколько денег нужно для лечения.
Она повздыхала, затем сходила к себе в комнату и принесла завернутые в газетный обрывок пять стодолларовых купюр.
- Это все, что у меня есть. Здесь ровно пять сотен, больше нету.
Это еще Нинка откладывала, да, уезжая, в спешке, видать, позабыла.
А я белье в шкафу перекладывать стала и нашла.
- А как же вы? Вам, ведь тоже деньги нужны? – изумилась я до предела.
- Ему нужнее. Бери, вези его к тому врачу, пусть обследует. Жалко мне его,
совсем молодой еще.
- Спасибо! – сказала я и взяла деньги.
* * *
В среду я с работы позвонила Князеву.
- Когда вы сможете приехать, чтобы осмотреть больного? – спросила я.
- Я?! – возмутился Князев. – Я не езжу на дом к больным. Это ВЫ должны привезти ко мне своего больного, причем только тогда, когда Я вам назначу, когда МНЕ будет удобно…
- И… когда же вам будет удобно?
Некоторое время Князев молчал, видимо листал свою записную книжку.
- В четверг. Я жду вас в следующий четверг в 13 часов. Будьте здоровы!
Моя напарница Тамара все это время сидела рядом и выжидающе смотрела на меня. Ей было все интересно.
- Ну, что? – набросилась она.
- В следующий четверг сказал привозить, даже время назначил. Все у него там по часам расписано. Знаешь, такой мужик неприятный, жуть!
- Ну, тебе с ним в кровать не ложиться! Лишь бы он помог твоему Вадиму.
Ты только нашим докторам ничего не рассказывай, не любят они этого.
* * *
Начальник гаража нашей больницы, увидев меня еще издалека, уже улыбался.
- Простите, Михаил Петрович, - начала я. – Мне опять нужна ваша помощь.
Дайте мне еще раз Валеру со скорой помощью, мне нужно больного перевезти в частную клинику.
Я протянула ему пакет с двумя бутылками водки и палкой копченой колбасы, который всучила мне утром Валентина Олеговна.
- Валера твой на вызове. Поедешь с Филипповичем.
Михаил Петрович окликнул пожилого мужчину в теплой ватной куртке и вязаной черной шапке, который курил, сидя на деревянном ящике.
- Отвезешь девушку, куда ей надо, - сказал он и заглянул в пакет.
- Ну, ты придумала… - попытался кокетничать Михаил Петрович.
Филиппович завел машину, я влезла на переднее сидение, и мы поехали.
У Князева мы были ровно в 13.00. Около дверей его квартиры стояли две женщины. Одна из них плакала, вытирая слезы платком.
Я позвонила. Дверь открыла молоденькая девушка в белоснежном брючном костюме и колпаке. Я объяснила ей, по какому поводу приехала.
Скрывшись на некоторое время за дверью, она вернулась и сказала:
- Через пятнадцать минут можете заносить больного.
Все эти пятнадцать минут я просидела в машине, тупо глядя в лобовое стекло. Филиппович курил беломорину и тоже молчал.
Я посмотрела на часы.
- Пора, - сказала я, и Филиппович пошел открывать задние двери машины.
Носилки мы с ним заносили вдвоем.
Медсестра уже стояла у раскрытых дверей, жестом приглашая нас войти.
- Носилки заносите в комнату в конце коридора, там открыта дверь.
Больного кладите на пустую кушетку у окна. Потом зайдите к Родиону Прокофьевичу, пожалуйста.
В комнате, куда мы занесли носилки, было четыре кушетки, две из них были заняты: на одной лежала женщина, на другой ребенок, лет семи – восьми, подключенный к капельнице. Мы осторожно положили Вадима на пустую кушетку у окна, и я поспешила к Князеву.
Он сидел в своем кабинете, и что-то записывал в блокнот со слов женщины, стоявшей рядом с его столом.
- Можно? – спросила я.
- Да-да, входите. Подождите минутку, я отпущу женщину и займусь вами.
- Сколько лет мальчику? – обратился Князев к женщине.
- Девять.
Князев что-то пометил мышью на экране компьютера.
- Хорошо, - вздохнул он, - платите деньги пока за три дня. Через три дня я вас жду.
Женщина покорно полезла в сумочку, затем выложила на стол несколько долларовых бумажек, (я не смогла разглядеть их достоинство), и ушла.
Князев начал заносить данные на Вадима в компьютер, кое-что из его больничной выписки, кое-что, спрашивая у меня.
- Обследование обойдется вас в пятьсот долларов.
- Я знаю, - ответила я.
- Учтите, что это только обследование! День пребывания в моей частной клинике стоит сто долларов. Сколько пробудет здесь ваш больной, пока я сказать не могу, мне нужно его всесторонне обследовать, потом я назначу необходимое лечение. Подойдите ко мне через три дня. Сейчас заплатите восемьсот долларов с учетом трехдневного пребывания, и можете идти.
Меня словно током шибануло.
- Я могу заплатить пока только пятьсот, за обследование, - робко сказала я, ожидая от Князева разгневанного ругательства.
Но он молчал. Несколько секунд. Потом развернулся ко мне на кресле всем корпусом.
- Деньги принесете через три дня. Пятьсот заплатите сейчас, триста потом.
Устраивает?
Я согласно кивнула, совершенно не представляя, где смогу достать недостающую сумму.
- Вы свободны! Всего доброго! – совсем не по-доброму сказал Князев, и снова развернулся к компьютеру.
Я положила деньги на стол и ушла.