Александров и другие

ГЛАВА 1.
Я ЛЮБЛЮ!

Жил на свете Александров. Был он студентом и жил на Пресне. А ещё он любил людей и песню Курёхина «Сельва». Ну ту, где «твоя рыл колодец, где вода нету, не слушал советов сбоку, и вот твой колодец пустой, а бананы зачах». То есть, герой песни делал то, что не надо, то, что ни к чему, и не из чувства протеста, как Виктор Цой, который сажал алюминиевые огурцы на брезентовом поле, не слушая советов чукотских мудрецов - он делал это по глупости, потому что советов сбоку слушать не хотел…
-Ты философ,- сказала Она, увидев Александрова, читающего анчаровский «Самшитовый лес».
-Может быть,- ответил Александров,- но только для себя. Я это в себя впитываю, а потом внутри перевариваю…
Впрочем, прежде чем говорить об этом, нужно сначала, наверное, сказать, кто он и где он. Точнее, кто он, я уже сказал, а где учится - какая разница? - главное, что живёт такой на свете, и вообще, есть он. «Вечный влюблённый и вечный неудачник» - называл он себя, но жил с надеждой. Насчёт вечной влюблённости - точно, был он влюблён. И не только в девушку - вообще во всех людей. «Я люблю вас, люди»,- как пел его друг Сашка Москвичёв. А уж «неудачник» - это к той влюблённости относится, к какой мы привыкли. Да и вообще ко многим делам. Но парень не унывал - жил, любил, учился…
-Ну ладно,- сказал Александров, закладывая дореволюционной пятирублёвкой страницу…
…Вы знаете, что такое вдохновение? Я знаю, и Александров знал, но об этом нельзя рассказать. Правда, не всегда оно даёт результаты, но всегда оно хорошо.
В магнитофоне пел совершенно забытый, но всё-таки живущий и, наверное, пишущий бард Борис Полоскин. «Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю»,- повторял в старой записи молодой полоскинский голос. Александров схватил телефонную книжку и позвонил своей бывшей однокласснице Ире - тоже студентке и бардессе, как и он сам. Её дома не было, потому что были майские праздники и она уехала на дачу. И вот, с гитарой, на плечо надетою, он стал быстро ходить по комнате, а потом бросился к столу, взял первую попавшуюся тетрадь и стал набрасывать строчки. Это были строчки повести о герое, таком же, как и сам Александров, о жизни его, такой же, как и жизнь самого Александрова. Рядом лежали книги стихов и прозы одного из любимых его писателей - Михаила Анчарова - тоже незаслуженно забытого как барда, да и как писателя и художника, увы, тоже. (Правда, наверное, в забвении своих песен он сам был виноват - не надо было прекращать этого дела ещё в 70-х).
«Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи… Но я люблю, я люблю…» - голос Полоскина вселял оптимизм, после него, как и после Анчарова, становилось легко и свободно и хотелось сочинять самому. И наплевать, что скоро летняя сессия, а ещё скорее - доклад и зачёт - «Я люблю, я люблю!» Наплевать на все остальные трудности - всё равно «Я люблю». И Александров думал, что так будет всегда, и что так и должно всё быть.
Александров любил людей. Он не был толстовцем и злу насилием очень активно противился. Он был анчаровцем и просто любил людей. Правда, ещё он любил девушку. Могут подумать, что я не считаю девушек людьми. Нет, это неправда. Просто любовь ко всем людям и любовь к одной девушке - это совсем разные вещи, если вообще можно любовь назвать вещью. Называть любовь вещью - это всё равно, что говорить о весе или об`ёме облака. Кому-то любовь предстаёт в образе красивой женщины, кому-то - как-то ещё. Кстати, почему-то, чтобы подчеркнуть вот такую красоту тех, кого рисуют как изображение абстрактных понятий, делают их голыми или полу-голыми. Но это уже экстравертный нарциссизм, то есть преклонение перед чужим телом. Это был такой человек в греческих мифах, и звали его Нарцисс. Он так влюбился в своё отражение в воде, что умер не то от голода, не то от маеты, потому что только и делал, что смотрел на себя. А надо ещё, mille pardons, пожрать найти что-то. А он не нашёл. Вот и умер.
«Экстравертный» - это на других, «интравертный» - это на себя. Там, где Александров учится, эти слова на семиотике говорят - есть такая наука о разных знаках, её декан лингвистики Барулин читает. Там много ещё разных слов есть - референт, денотат. Референт - это то, что мы о ком-то или о чём-то представляем, а денотат - это то, чем оно является на самом деле. Например, Ленин - это денотат, а Ленин на броневике, в фильме «Человек с ружьём» или в рассказах Зощенко - это разные референты. Хотя какая разница? - сейчас, наверное, уже мало кто помнит-то и кто такой Ленин.
Итак,
-Ты философ,- сказала Она, увидев Александрова, читающего анчаровский «Самшитовый лес».
-Может быть,- ответил он,- но только для себя. Я это всё в себя впитываю и внутри перевариваю. Я люблю. Я люблю тебя, я люблю писать и петь песни, я люблю, когда мне не мешают жить. Это разная любовь, но я люблю всё и тебя в первую очередь.
Она не поняла. А может быть, и поняла, да не сказала ничего. Да и зачем?
Вы помните своё раннее детство? А Александров помнил. Он помнил даже то время, когда ещё не родился, и как его папа женился на его маме, и как они переехали в центр, в московскую коммуналку из окраинного Кунцева. Шли брежневские годы, генсек был ещё в силе, и все думали и знали, что так ещё долго будет, а Александров тогда ещё вообще не родился. Скажете, у Анчарова списано и под 70-е годы подделано? Может быть. Откройте «Этот синий апрель», сравните.
Товарищи люди, я к вам обращаюсь! Пусть в мире не будет зла. А в самом деле, ведь война ещё давно официально об`явлена преступлением. Что же мы, в мире-то - преступники, что ли? Наш мир прекрасен, хотя и загажен. Вон, в 61-м году Гагарин нашу Землю видел голубой, а нынешние космонавты - серой. Похоже, что мы - цивилизация самоубийц. А чтобы нам прекратить самоубиваться, нужно просто всё экологически грязное переделать в экологически чистое, а воевать вообще прекратить. А то, получается, мы воюем, значит, мы преступники, мы судим и казним друг друга, а это уже самосуд. Говорим о святости, а сами грешны, как Сатана, говорим о возрождении России, а сами всё из Америки везём, внешне в белом и с крестом на шее, а изнутри рога и хвост проглядывают.
Птица-тройка, куда ж ты летишь? Стала ты, троечка, как заметил один поэт, чрезвычайкой в «Лефортово». Сейчас, говорят, старые порядки отменили, а слежка-то ведётся так же.
Александров не был ни технарём, ни чудаком, ни научно-техническим чудаком. Он не изобретал вечный двигатель и не искал Атлантиду. Он учился на культуролога, любил людей, писал стихи и прозу, хотел изменить мир и мечтал жениться на Той, которую он любил. Он не был хозяином своей планеты, как Маленький Принц, и не приводил её в порядок каждое утро. Это хорошо делать, когда живёшь там один, а когда там ещё пять с лишним миллиардов человек, и у каждого свой порядок, в который он хотел бы всё привести, тут уж не до планеты.
Все хотят доброты, счастья и мира. Но многие злы, несчастны и воюют. Что же делать? Круг замыкается, но он зщамыкается в каждом из людей, и поэтому теперь можно было бы переписать Сент-Экзюпери и сказать так: «Встал, привёл в порядок своё тело - приведи в порядок свою душу».


ГЛАВА 2.
ОКРАИНА И ЦЕНТР

Александров родился на окраине, а вырос в центре. Точнее, вырос он и там, и там. Окраина вообще - странное место. Такая, старая окраина, вроде Благуши или Кунцева, где живут люди в невысоких домах, часто в пятиэтажных «хрущёвках», где по вечерам, вернувшись с прогулки, на балконах стоят пенсионеры, которые составляют большую часть их населения, а по ночам на скамейках у под`ездов слышатся звуки гитары или стук костяшек домино или игральных карт.
На кунцевской окраине есть своя мера территории - двор, состоящий из двух домов. Знают если не всех, то многих. А уж в своём под`езде - и подавно. Как в каждом обществе, здесь и легенды свои есть - о том, что в начале 90-х годов здесь четыре раза горела квартира вечных пьяниц Новиковых или Ивановых, как их называли, потому что жили там отец и сын, и обоих звали Иванами. О том, что жила на третьем этаже когда-то первая сплетница квартала Юлия Михайловна, которая ещё с самой постройки дома и до смерти разводила у под`езда цветы. О том, как нынешняя первая сплетница квартала - тётя Шура, которой было уже за пятьдесят, вышла замуж за такого же, как и она, вдовца и пьяницу дядю Лёшу.
Помнили там и о старожилах, как говорится, первопоселенцах, переехавших сюда ещё во время застройки района - в середине 60-х годов. В основном то были женщины, никогда не брезговавшие промыванием соседских и несоседских костей на скамейке и менявшиеся со временем. Ещё помнили здесь непомерной полноты бабушку Катю из соседнего дома, ездившую, говорят, в церковь аж в Фили. Правда, нынешние жители помнят её разве только сидящей на скамейке перед домом или у окна на своём третьем этаже, где она безвыходно сидела, наверное, последние лет пять своей жизни.
Говорят, Благуша была песенной. 95-й квартал Кунцева песенным не был, но вот…
-…Но вот бабушка твоя в молодости пела…- говорили Александрову знающие люди,- она с сёстрами как запоёт - что сёстры Фёдоровы, популярное в 50-е годы трио. - В 95-м квартале бабушку Александрова знали, хотя она и выходила редко из-за болезни ног, ещё с войны поразившей её. На «суде» среди сплетниц тёть Шур и сплетников дядь Вась она никогда не сидела и, несмотря на всю тяжесть жизни, получалось у неё всё легко. Она и умерла легко - во сне.
После этого весь взгляд на квартал у Александрова переменился. Как поёт Городницкий, «дворцы и каналы на месте, а прежнего города нет». И дело не только в пончиках, куличах и самодельном шоколадном масле, которое они вместе готовили, а в чём-то ещё. Александров стал больше внимания уделять центру, Пресне.
На Арбате в тридцатые годы жили не просто москвичи - жили арбатцы. На Пресне, увы, пресненцев не было. А может, это только в этом доме не было, потому что он ещё новый, может, в соседних «хрущёвках» и живут истинные пресненцы, которые суть одна семья и в беде, и в радости, и в горе. Я не застал коммуналки, такие, в которых «на 38 комнаток всего одна уборная», я застал только коммуналки на две семьи, где одна семья является родителями главы другой. Но это не коммуналка - это совместное проживание родителей из высокого начальства и детей, несостоявшихся высше-образованных технарей по всей моде 60-х годов на инженерные профессии.
Что лучше: в тесноте жить или в обиде? По-моему, не надо насильно расселять коммуналки. Вон, Высоцкие с Яковлевыми-Гофманами даже после расселения вместе жили. А тут: отправят одних в Строгино, других в Бутово, а третьих - на Благушу. И как им жить, как общаться? Я понимаю, что каждый из дому звонить в состоянии. А смысл? Алё! Алё! Как ты? И я тоже. Ну всё, до свидания.
Кстати, вы знаете, что «Алло» - это английское слово? От слова «хелло», что значит «привет». Хотя, зачем я перевожу? - сейчас, наверное, многие английский язык лучше, чем русский, знают. А зря. Я понимаю, что даже Пушкин - и тот начинал писать по-французски. Но он всё-таки не был идеалом и не надо из него Бога делать. Совершенных людей нет. Как сказал один доцент, а может, профессор, «совершенным человеком может быть только покойник, потому что он всё уже совершил». Но тогда он должен быть не совершенным, а совершённым, но это уже отдадим на откуп второму этажу второго корпуса РГГУ - там факультет лингвистики.
Слово «коммуналка» происходит от слова «общий», и общие там не только кухня, ванная и туалет - общая там и вся жизнь.
Александров вспомнил, как он входил в детстве в казавшийся ему огромным и старинным семиэтажный дом на Трифоновской улице. Тяжёлая дверь, огромный лифт с открытой шахтой - он поднимает тебя на седьмой - самый высокий - этаж, длинный узкий коридор, ведущий куда-то в темноту. Кажется, здесь идёт дореволюционная или, по крайней мере, довоенная жизнь. Кажется, здесь нет места современным вещам - здесь можно гладить только утюгом с углями, греть воду в газовой колонке и готовить еду на старой плите по поваренной книге издания 1939 года. Александров помнил этот дух, витавший там, дух коммуналок тридцатых годов, дух, который ещё поддерживался жительницами квартиры - александровской бабушкой и её сестрой, которой было уже за восемьдесят и которая помнила дореволюционную Москву, конфеты по 1 копейке за 10 штук и двойку по Закону Божьему. Таинственная темнота, не уничтожавшаяся, а ещё более усиливавшаяся ночником, завораживала и вселяла мысли о старинных вечерах, когда за чашкой чая или просто так люди сидели, разговаривали, рассказывали друг другу разные истории. Александров помнил такие посиделки в комнате у бабушки Симы - бабушкиной сестры, в своё время работавшей у репрессированного генерала Тухачевского. Он помнил, как открывалась закрытая всегда кружевами швейная машинка, на круглый стол ставилась настольная лампа с зелёным абажуром, и семь слоников на буфете стояли, не смея прервать рассказа почти ровесницы века о дореволюционной и послереволюционной Москве, о купце второй гильдии Соскине, похороненном на Калитниковском кладбище и у которого работал прадед Александрова - статный господин с усами, умерший в молодости в 1919 году. И Александров погружался в ту эпоху, видел своего прадеда, сохранившегося только на двух фотографиях, и прабабушку, пережившую мужа на девятнадцать лет. Он как будто сам жил в старинном доме на Вятской улице, бывал на ёлке у Соскиных и читал стихотворение низвестного автора «Скоро будет праздник, Рождество Христово». Он видел Москву времён разрухи и гражданской войны, холодную школу, где училась его бабушка, и слышал слово «лимон», которое в двадцатые годы (как и сейчас) значило «миллион». Эти миллионы ходили в виде денежных знаков, которые месяц от месяца становились всё дешевле, и их заменяли другие, которые постигала та же участь.
Александров слушал это и думал, что так будет вечно.
Это тоже окраина. Окраина нашей жизни, которая когда-то была центром.


ГЛАВА 3.
КВН

КВНщики бывают разные. И буйные, и не очень. Это Александров понял уже позже, когда те, с кем он начинал, ушли дальше, а он был во вновь набранной команде с некоторыми старыми друзьями (точнее, подругами). Но сейчас он стоял в коридоре ДК, где играли четвертьфинал московской лиги. Об`явили команду и закрыли занавес. Александров сел на стул за занавесом и напялил на себя футляр от скрипки, так как он был человеком в футляре по имени Ростропович. Потом занавес открылся, пришла Вишневская и разбудила спящего Мстислава. Тот вскочил и заорал истошным голосом: «В очередь, нителлигенты, в очередь», так что его можно было принять за эксперимент профессора Преображенского, который (эксперимент, а не профессор) вскорости станет Шариковым. А потом управдом Неврозов, похожий на Невзорова, орал речитативом на БэГовскую музыку «попродались все вокруг» и показывал на жюри, а Мстислав Александров аккомпанировал ему на футляре от скрипки, на котором играл микрофоном.
А Диана всех материла перед игрой и ободряла после игры, а Инна рисовала мужские и женские знаки на ширме, а Костя ходил и фотографировал всех, а на него ругались и грозили кулаком.
Кто Вам Нужен? Нам нужны зрители, нам нужен смех и ободряющие аплодисменты, нам нужны хорошие оценки.
Когда Вы Насытитесь? А никогда. Вот что-что, а КВН - это болезнь. Как сказала одна из команд: «Это краснуха? Нет, это Кавэнуха!». Причём, болезнь неизлечимая. Вот жили-были студенты, а потом взяли да и организовали команду «Рёбра Адама». А потом один взял да и назвал себя Адамом Ребровым. А остальных убрали. И его тоже. Но он жил. А потом как кинули клич о новых командах, так больше половины вернулось. И живёт до сих пор… А? Э… Это тебе не «Алиса в стране чудес», это тебе чудеса в нашей стране без всякой Алисы.
Как Вы Начали? Скажете, с «Рёбер»? Ан шиш. Все КВНщики начали в 1961 году, даже если и родились в 80-е. Потому что КВН - это не просто внутривузовский отдых под сенью коринфских колонн, это жизнь. Вон, даже в Израиле местные - и те играют. И в Америке…
Интересно, как американцы к своему президенту относятся и к его Хиллой жене? Он же, Билли, ещё очень молодой, не чета Рейгану, который даже старше Никсона, хотя Никсон правил в 60-е и умер уже, а Рейган живёт. В общем, Никсон умер, а Рейган его живёт. Он был актёром, а потом ударился в политику. Конечно, это только у нас в политику из генералов идут. Потом, правда, некоторые философами становятся и даже докторами философских наук, но это редко. Впрочем, и у нас в политику идут из актёров. Один вон - театр развалил и министром культуры заделался, а потом, когда сняли, возвратился вечером на круги своя и стал всё опять собирать. А собрать уже нельзя - поздно. Дорого яичко ко Христову дню, а уж по утрам или когда особенно есть хочется, то вкрутую - самая еда.
Один бывший бард как-то сказал: «Я хочу написать повесть, чтобы мне самому захотелось её прочесть». И написал. Потому что он был человек слова - сказал и сделал. Но вряд ли прочёл, потому что скоро умер.
Вы знаете, как пишутся песни? Александров знал. Конечно, ведь Александров - это почти я, и он знает всё, что знаю я. А песни пишутся так: в переполненном транспорте тебе приходят на ум две или четыре строчки. Ты боишься придумывать дальше, потому что знаешь, что память у тебя плохая и если ты будешь придумывать что-то ещё, забудешь это, а записать нельзя, потому что вокруг тебя, как студенты в очереди, толпится народ, и сумка твоя, где и ручка, и бумага и Бог знает что, зажата между чьей-то широкой спиной и чьим-то не менее широким задом. Ты судорожно ждёшь своей остановки, чтобы выйти и записать, но, выйдя, видишь, что на улице идёт дождь или снег, а ты не хочешь, чтобы намокла бумага или сумка изнутри. И ты прибегаешь домой или под любую крышу и записываешь эти строчки, но потом видишь, что больше не можешь выжать из себя ничего.
Кстати, о КВНе. Шутки тоже так придумываются. Как говорится, курочка по зёрнышку клюёт, весь двор в цыплятах, а она сыта и клюв в зерне.
Говорят, тамбовские жители обижаются, когда при них про тамбовских волков говорят. А что обижаться? Что, в Тамбовской области волков нет? Или они уже нам не товарищи? А жители Брянска на это не обижаются, хотя у них там лесов побольше, и волки ещё остались. Так что все мы друг другу товарищи, и волки в том числе, хотя у нас все люди - товарищи и братья, а они друг на друга волками смотрят. А кем же им ещё смотреть, если я о волках говорю? Люди смотрят друг на друга людьми, волки - волками и так далее.
Почему волки всегда злыми считаются? Вон, в игре КВН 97-го года в команде «Цветы жизни» много зверей было - и ёж, и заяц, и лиса, а волк всё норовил вокруг ёлки поскакать и зайцем приход нового года отметить. А заяц был маленький и худой - его Александров играл.
Интересно, почему говорят: «это логично, а это нелогично»? Во всём есть своя логика. Только где-то есть логика протокола, а где-то - логика песни, как сказал один поэт. И в каждом утверждении нужно искать свою логику. И якобы нелогичный параллелизм - это тоже логика - «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Это абстрактные фразы, как бывает абстрактная живопись.Ругать такое - это всё равно что ругать художника за то, что он в конусе увидел деревенскую бабу в сарафане (или наоборот - в бабе увидел конус).В общем, как сказал один художник, «надо передать впечатление, а как - твоё дело - хоть нос обмакни в краску и носом нарисуй». Но он был импрессионистом.
В одном из стихотворений Вознесенского есть мысль: «Стихи не пишутся - случаются». Они действительно случаются. Писать стихи нельзя, иначе получится неталантливая ода или ещё что-то, а если это песня - то будет просто «рыба» для заполнения мелодии.
Все люди в чём-то талантливы, бездарных людей не бывает. Только каждый талантлив в своём - кто-то пишет картины, кто-то играет на сцене, кто-то делает что-то атомное, а кто-то грузит в старый ЗИЛ ящики с пивом. Талантливы даже те, кого мы называем ненормальными. Правда, психами их было бы правильнее называть, потому что «психе» - это по-гречески «душа», а психи - это люди, у которых душа необычная, и мыслят они не так, как все. А их за это считают ненормальными, сумасшедшими. Да, они сошли с обычного ума и перешли в другой, свой ум. Недаром их картины в абстрактной манере сделаны - и у абстракционистов, и у психов душа по-другому устроена.
КВНщики - тоже психи. Но нормальные психи, то есть, такие, которые не только до полуночи придумывают шутки или репетируют очередной четвертьфинал, но которые, уйдя из своего мира, могут легко перейти в тот мир, где нам было велено жить Кем-то свыше. А тех, кто не умеет переходить из своего мира в общий, содержат в психушках и говорят, что они ненормальные. А они нормальные, только интраверты - у них ценности в себе и живут они в мире своём.
…После игры команда, в которой был Александров, вышла ночью под мерцающий дождь, который шёл с утра, будет, был и есть. Все торопились к троллейбусу, и только изредка были слышны крики: «Гончар! Где Гончар?»
Аня Гончар находилась, и все шли дальше, под сень высоких колонн, то есть, туда, где они все появились как одно целое.


ГЛАВА 4.
ТОСКА И СКУКА

«Нет причин для тоски на свете»,- сказал один бард. А другой ему ответил: «И в этом её главная причина». А у нас ещё многие путают тоску со скукой. Скуку Александров испытывал, сидя на лекции по теории культуры, а тоску - когда любимой рядом не было. Да её и так никогда рядом не было - поздороваются, двумя словами перекинутся - и всё. А ей, наверное, больше и не надо - любил-то он.
Вы знаете, что все такие мрачные слова происходят от какого-то воздействия на человека? Например, печаль - она жжёт его, как в печи, кручина его крутит, тоска таскает и стаскивает в кучу, то есть, скучивает. Или скукоживает. Скукушивает? А может, здесь ассоциация с кукушкой, которая тоскует и скучает по своим детям? Может быть. Но, в любом случае, кукушка сама виновата, да и вообще, Россия, как известно, родина слонов.
Александров сидел на лекции и ему было скучно, и он начал писать. Я не люблю в таких случаях слово «сочинять», потому что «сочинять» - это что-то придумывать, а здесь всё бралось из жизни. Итак, он начал писать. А месяца через три получилась повесть, которую прочитали две его однокурсницы, и одна ничего не сказала, потому что была умнее, а вторая посмотрела в прямом и переносном смысле на автора свысока и высказала ряд замечаний. Потом она сказала о повести другой однокурснице, и та попросила его дать ей её. Она сказала, откуда узнала о ней, и Александров спросил:
-И что она тебе об этом сказала?
-Ничего хорошего,- ответила та, прочла повесть за два дня и вернула, ничего не сказав. А надо было читать долго и в соответствующем настроении. Но после этого она читала почти всю прозу, которую писал Александров.
Великое дело - скука. Нечего было делать Христофору Колумбу, он сел на корабль и поехал открывать новые пути в Индию, чтобы Африку не огибать (а Суэцкий канал ещё не прорыли), а пройти по морю-океану. А он взял да и открыл Америку, правда, всю жизнь потом думал, что это Индия, и даже местных жителей назвал индейцами. А настоящих индейцев, то есть, индийцев, потом в индусов переименовали, чтобы различать. А разница между ними такая же, как между Аней Гончар из третьей главы и Иваном Александровичем Гончаровым, который про Обломова написал. Он ведь, Гончаров, тоже путешественником был. Я только забыл, как судно называлось, на котором он путешествовал. Александров тоже не помнил. Он помнил только, как Ольга предпочла Штольца, а его одноклассница - другого одноклассника, и не хотел, чтобы его нынешняя любовь предпочла кого-то другого.
-Мне из этой любви две дороги,- говорил он,- или в ЗАГС, или…
…Какая разница, куда…
Говорят, гений и злодейство несовместимы. Совместимы, да ещё как: Сталин, Гитлер, Наполеон… А вот гений и скука, действительно, несовместимы. Если гениальный препод читает лекцию, то на неё приходят люди с разных концов вуза, и перед лектором выстраивается Великая китайская стена из диктофонов. А наиболее умные студентки пишут ему курсовые, плавно переходящие в дипломные, и на-халяву получают зачёты, хотя вместо пяти курсовых у них одна, а зачётов по ней пять.
А он всё читает, а он всё читает… И пусть себе читает, и слава Богу, что читает, а то бы мы погрязли в море невежества, как Тонька Чека, которая думает, что она что-то знает, хотя на самом деле это не так. Знал что-то её муж, Аркашка Комиссар, да и то не о том, о чём надо, а о чём-то другом.
А Тонька Чека читала лекции и рассказывала студентам-второкурсникам школьную программу девятого класса, потому что они все такие глупые и забыли, кто такие Чичиков и Сперанский. Одна возмутилась, но её никто не поддержал, а наоборот, стали говорить, чтобы замолчала. А при молчании можно попасть в первачи и в богачи. Но, правда, и в палачи тоже.
Есть такой писатель, книги которого похожи на ночные улицы, когда вокруг всё темно и только в окнах домов горит свет мечты и надежды. Или другая картина: вокруг шумят страсти, всё кричит, горит и рушится, а мы идём, и нам спокойно и хорошо. Но оба знают, что это ненадолго и что скоро он опять уйдёт туда, откуда только что пришёл и где всё кричит, горит и рушится, а она останется здесь и будет ждать, и нос её будет иметь белый кончик от постоянного прислонения к зимнему стеклу, и уши её станут чуткими от постоянного прислушивания к тишине в надежде услышать вдалеке его голос или звуки его песни, которую он пел, казалось бы, недавно.
Как бы так сделать, чтобы войны не было? Только договориться, и чтобы никто договора этого не нарушал. А всем президентам и премьер-министрам научиться играть в шахматы и все проблемы решать за ними. Потому что это - единственная война без крови.
При слове «шахматы» Александров сразу слышал в голове шум старых отцовских (наверное, пластмассовых) шахмат в деревянной коробке. Это был один из звуков детства, когда он нёс их из одной комнаты в другую, чтобы сыграть с папой очередную партию или разобрать что-нибудь по газете из серии «Спасский - Фишер» или «Карпов - Каспаров».
Когда Александров учился в десятом классе и только начинал жить, у них в школе был шахматный бум, даже шахматная лихорадка. В перемену или «окно» все доставали магнитные шахматы или бежали вниз, к физруку Виктору Ефимовичу по прозвищу Епифан, маленькому, худому и юркому мужчине, за обычными. Шахматы раскрывались на уроках труда, когда не приходил старейший по стажу учитель школы, уже больной к тому времени заслуженный учитель и токарь по металлу Михаил Александрович, Михал Саныч, настоящий рабочий мужик. Шахматы раскрывались в большую перемену в кабинете математички или физички. Шахматы раскрывались и после уроков, когда около раздевалки Александров играл с одноклассниками Мишей и Максимом, а одноклассница Рита смотрела, как те записывают ходы и комментарии, и говорила, что тоже так когда-то делала. Однажды Александров задумал какую-то комбинацию, для чего зашаховал Максимова короля, не заметив, как поставил ему не шах, а мат.
Кстати, фамилия «Шахматов» никакого отношения к шахматам не имеет. Это от титула и имени «шах Ахмат», хотя «шахматы» - это тоже «царь умер», точнее, «король», потому что «царь» - это священный, религиозный титул.
В общем, «король умер - да здравствует король». Или, как сказал один аноним, измученный скукой и экзаменами, «Шиханович умер - да здравствует Шиханович». Однако, Шиханович жив, здоров и невредим и всё так же, как прежде, идёт на экзамен и разгуливает по этажам Университета.


ГЛАВА 5.
ЖИВЁМ, РЕБЯТА!

Трудно готовиться к экзамену и размышлять о вечном. Особенно если создалась очередь к преподавателю, а сам ты три часа просидел над переводом с латыни, а рядом сидит девушка, которая просит перевести то или иное слово. Но сейчас она ушла, и Александров решил поразмышлять.
В первую очередь: зачем учить латынь? Как сказал один доцент, а, может, профессор, «культурологи текстами не занимаются», а для чего ещё нужна сейчас латынь, кроме как для чтения древне-римских текстов? А если кто-то хочет заниматься другой культурой? А напротив сидит преподша Аввакумова и спрашивает, и спрашивает, и смотрит на всех безумным взглядом.
Это похоже на чистилище, из окна которого виден рай. Чистилище - всё-таки не ад и огня тут нет, но учебник с хорошим словарём, который передаётся из рук в руки, всё-таки красный. «У кого красная книжка?» - раздаются вопросы там и тут. Красная книжка - это не Аня Гончар из третьей главы, это хуже - там, по крайней мере, не надо ничего сдавать.
Трудно сдавать экзамен, когда есть хочется. Смотришь на препода голодными глазами, и он на тебя такими же. Не видишь ничего вокруг, где препод тут, где враг, где друг, где треугольник, а где круг, не видишь собственных ты рук… ну и так далее. Надоели мне ямбы. Александрову, кстати, тоже.
Голова тяжёлая, хотя вся латынь из неё выскочила. А чем голова полна - Бог его знает. Александров не был Богом, поэтому не знал.
А вы заметили, что если слово «Бог» по-русски еврейскими буквами записать, то получится БГ - у них ведь гласных нет, если неполное написание применять. А БГ - это не Бог, это Борис Гребенщиков. Кстати, мальчик Бананан из фильма «Асса» сказал про него, что «он Бог, от него сияние исходит». Нет от него сияния, и не Бог он. Кстати, на рынке «рыба б/г» означает, что рыба продаётся без головы. А может, Б.Г. - это «без голоса»? Он когда с Макаревичем пел, сразу чувствовалось, у кого что. Ну ладно, не буду больше Бориса ругать, потому как сам его песни люблю.
Александров сидел и думал о вечном. Впрочем, не только о вечном. Он думал о том, как бы перед ним в очереди к преподше не влез кто-нибудь другой, а если влезет - капут. Он думал о том, как бы вообще сдать.
-Наташка не пойдёт,- сказала та, которая шла перед той, после которой шёл сам Александров. Он понял - пора следить за окружающим миром и готовиться к ответу…
…Александров вышел во двор. Там начиналось лето. Деревья шумели зелёными листьями, в их тени сидели люди. Он вышел из Университета и увидел, как по улице ехали машины в сторону Тверской и Долгоруковской, развозя нужные товары и нужных людей в нужные места.
Александров постоял немного, и вдруг в голове его мелькнула мысль - такая, какая решает всё:
-Живём, ребята!

ПОСЛЕСЛОВИЕ:

-На этом вводная часть закончилась,- сказал лектор Барулин к концу пары и к середине семестра.

Май 1998 г.