Год рыцаря

ГОД РЫЦАРЯ

(антисказка)

Запись первая. Весна.


Бедный я, бедный, и некому меня пожалеть. Бедный, жалкий, ничтожный человечишко, больной, избитый, и без всякой надежды на будущее. И сейчас сижу в дешёвой комнате захудалого постоялого двора и, пока моё сознание не помутилось окончательно от перенесённых бед, пишу эти записки, дабы отвлечься от боли и потешить своё самолюбие, ибо ничего другого в жизни уже не осталось. И пусть тот, кто читает эту тетрадь, знает, что держит в руках единственную правдивую историю крушения нашего королевства. Пусть прочтёт, а потом сравнит с трудами учёных мужей, ибо они, конечно же, всё переврут. Впрочем, сейчас меня волнуют не проблемы погибшей державы, а мои собственные, просто возникли они оттого, что держава рухнула, и её самому невинному и беззащитному честному гражданину приходится выбираться из-под обломков.
Однако, довольно сетований. От них мои страдания нисколько не уменьшатся, а время идёт, и мне надо успеть записать всё.
Раз уж мои записки предназначены для читателя, представлюсь. Я барон Ким IV, исполнявший обязанности шута при дворе нашего последнего короля Бурмира IX Горемычного. И уже это должно убедить вас в правдивости повествования, ибо всякий знает, что в любой державе только королевский шут может говорить правду в лицо любому человеку, не боясь последствий. А поскольку я шут потомственный, то в этой правде я воспитан, и если уж не боюсь королевского гнева, то вас ли мне обманывать, дорогой читатель, которого не вижу?
  Да, я потомственный шут, и вправе гордиться этим. В истории часто бывало, что именно шуты доставляли славу державам, и в благословенные времена наш род был известен далеко за пределами королевства. Смею заметить, что в древности корней наш род может смело тягаться с королевским, ибо был в истории тёмный период шесть веков назад между правлениями Самеда VI и Ургана I. Великий король Самед VI, завоевавший приморские земли, основавший порт, названный его именем, учредивший Академию Наук и таможню, умер бездетным. Государственные заботы настолько владели им, что на производство наследника, видимо, не осталось сил. Безвластие в стране продолжалось 15 лет и, естественно, породило смуту. Трон попеременно захватывали бывшие жёны покойного, коих при жизни он менял, как перчатки, так как ни одна не могла удовлетворить его требованиям к настоящей королеве. Народ, почувствовав слабину наверху, поспешил с крестьянскими бунтами. И вот тогда-то, в самый ответственный момент, когда державе грозила неминуемая гибель, на сцену вышел мой предок барон Канан, бывший в то время шутом у Самеда. В тот самый день, когда в приморских владениях начался бунт, Канан явил миру никому не известного юношу, снабдив его документами, подтверждавшими, что покойный государь незадолго до упокоения проезжал через его родной город и оказал милость одной его гражданке, родившей через положенный срок этого славного молодца. Отпрыска нарекли Урганом Первым, посадили на трон и вручили королевскую печать. Войска присягнули новому королю и отправились на север усмирять волнения, а придворные так обрадовались, что на всякий случай не стали удостоверяться в подлинности документов, представленных моим предком, так что вполне возможно, что они – подделка. И уж последующие короли тем более не заводили разговора об экспертизе, которая могла их развенчать. Поэтому я имею некоторые основания считать свой род более древним, чем королевский. Хотя какое значение это имеет для полуживого оборванца, кем я являюсь сейчас?
Да, то было воистину время расцвета нашей державы. Король был слабоумным крестьянским подростком, и все наши достижения и завоевания тех времён, расширение территории и укрепление власти, морская торговля и прочее – заслуга моего предка барона Канана, бывшего всего-навсего шутом. И я могу гордиться, что по прямой линии происхожу от этого славного деятеля, а не приобрёл титул деньгами или подхалимажем, как многие в последние времена. Пусть я шут, но если б не было королевских шутов, не существовало бы и многих королевств, где именно шуты были мудрыми правителями при глупых королях.
Я человек ещё молодой, но на своём веку пережил двух королей, ставших предпоследним и последним в истории нашего королевства.
Предпоследним был Бурмир VIII Беспощадный. Этот правитель хотел быть сильным и считал, что лучшее проявление силы – жестокость. От своего предка Бурмира VII Доброго он получил страну пусть не такую обширную, какой она была при Канане ( увы, не все шуты в нашем роду были гениями, и за шесть веков королевство потеряло едва ли не половину своей территории), но всё же спокойную и богатую. Прежний король безнаказанно позволял своим вассалам благоденствовать и занимался в основном торговлей, строительством и развитием искусств. Через наше королевство в ту пору проходил торговый путь от моря в далёкую Полуденную Страну, и наши торговцы неплохо зарабатывали на товарах, а таможня на транзитах. Купцы из Полуденной Страны были баснословно богаты и платили хорошие деньги, так что жить бы нашим королям, да радоваться. Добрый король и радовался, покуда не состарился и не умер, а на престол взошёл его сын. Был он в то время уже далеко не юн, и чувствовалось, что сильно изголодался по власти. А жажда власти не уживается с благоденствием. Кроме того, король был очень ревнив к своей власти. Его возмущало одно обстоятельство: кроме купцов через нашу державу проходили во множестве пилигримы, направлявшиеся либо в Полуденную Страну подивиться и поучиться мудрости у тамошнего правителя, или держащие путь оттуда к себе на родину, дабы рассказать там об удивительном мудром принце. Естественно, как правило они были нищими и питались подаянием, ходили по дворам, попрошайничали и везде рассказывали о своих необыкновенных впечатлениях. Убыток от их попрошайничества был невелик, они были безобидны, никогда не крали и не обижались, если им не подают. Но когда им подавали, они обязательно говорили: «Спасибо, добрый человек, Принц Полуденной Страны не забудет твою милость и отблагодарит тебя и твоих детей.» Не знаю, какова была благодарность Принца, но его подданные из купеческого сословия несомненно приносили такой доход, что наш последний бедняк кормил собаку с серебряной посуды, и попрошайкам-пилигримам поддавали охотно, от избытка. Но короля волновал не гипотетический убыток. Вся страна с подачи каких-то бродяг славила иноземного Принца, а его, короля, будто бы забыли! Это было очень похоже на вольнодумство, и даже на измену. И что ужаснее всего, старого, Доброго короля такие разговоры совсем не волновали, и это ещё сильнее раздражало ревность наследника, так что к моменту смерти предка его гнев был подобен созревшему нарыву. Новый король, едва усевшись на троне, объявил войну пилигримам. Первым указом он запретил попрошайничество под страхом смерти. Бродяг стали заворачивать прямо от кордонов, а с тем, кто просачивался сквозь границы, поступали безжалостно – отрубали голову и выставляли напоказ, чтобы неповадно было другим шляться без дела и прославлять чужого властителя. Поначалу нищие затёсывались в торговые караваны, но их вычисляли и там и, естественно, тоже казнили. Плохо пришлось пилигримам: прямой торговый путь для них был закрыт, а обходная дорога через приграничные леса грозила смертью от хищных зверей и голода, ведь в лесу попрошайке никто не подаст. Купцы, видя такую жестокость нового короля, испугались, ведь они тоже рассказывали о Полуденной Стране и, мало того, сами были иллюстрацией её богатства и благоденствия. Поэтому и они стали искать пути в обход нашей страны. Мало-помалу поток караванов, товаров и денег иссяк, и это разозлило нашего короля ещё больше, тем более, память о славе, могуществе, доброте и справедливости иноземного властелина была жива, и в народе нет-нет да и говорили: «А при Принце-то жилось получше», будто правил и вправду Принц, а не король. Тут-то на политическую арену и выполз мой светлой памяти батюшка Ким III. Он был мудрым человеком и говорил королю, что следовало бы снова открыть границы, а пресловутому Принцу отправить посольство с подарками в знак дружбы. Раз уж мы имеем от него очевидную выгоду, надо сделать его нашим союзником. Мы станем сильнее. Батюшка даже ещё больше надавил на честолюбие Беспощадного короля: «А когда мы окончательно окрепнем, можно будет подумать и о присоединении приморских территорий, отошедших от нас 150 лет назад. Вы сможете войти в Самедбург на коне победителя и снискать себе славу, подобную славе его великого основателя. Разве это не великая цель?» Тут батюшка сильно просчитался. Королю не хватило ума, чтобы осмыслить всё предложение целиком, и он запомнил только последнюю фразу. Слава короля-завоевателя! Вот чего он по-настоящему желал. Война – это как раз то, что сейчас необходимо. Она отвлечёт людей от праздных разговоров и воспоминаний, и займёт их настоящим делом, а то они разжирели за годы спокойной жизни. В первый и последний раз за время своего правления король радостно рассмеялся:
 - Что бы я делал без своего мудрого шута? Конечно война! И мы начнём её завтра! А ты, голубчик, сегодня же напишешь воззвание к народу от моего имени. У тебя хорошо работает голова, и пусть она поработает ещё лучше, чтобы ей не слететь с плеч. Если же твоя речь не убедит народ в необходимости военных действий, они всё равно начнутся, только первой жертвой войны будешь ты.
С этими словами он похлопал моего папашку по плечу и велел запереть его на ночь в канцелярии, чтобы лучше работалось. Глупость короля оказалась сильнее батюшкиной мудрости. Наутро воззвание было готово, и это было лучшее произведение моего папаши.
- Сограждане! Вспомните, как могущественны мы были при Ургане I и Ургане II, когда у нас был свой порт на море, свой торговый и военный флот. Мы диктовали морской торговле свои законы, держа в руках торговые пути. И где всё это? Неужели в нас сейчас недостаточно духа, чтобы пойти к соседям и вернуть то, что принадлежит нам по праву? – кричал король с балкона королевского дворца перед толпой граждан, пришедших было на митинг по случаю небывалого события в стране – голода. Они собирались постучать ложками о ворота дворца и потребовать открыть границы, но король опередил их, раскрыв перед ними неожиданную перспективу: там, по ту сторону границы, наше богатство и благополучие, нужно только пойти и взять их. Я тогда был совсем маленьким и не помню тех событий, но много позже я нашёл в дворцовом архиве это воззвание, прочитанное королём Бурмиром VIII в то холодное ноябрьское утро, и долго сам находился под влиянием папенькиного шедевра, так что понимаю, почему война разразилась буквально на следующий день.
  Какая экспрессия! Я помню эти строки наизусть. «Посмотрите вокруг, пробудитесь! Что вы видите? Мы окружены со всех сторон! Всюду иноплеменники! Они диктуют свои законы, свои цены, они решают, для кого мы должны открыть свои границы, они ведут пропаганду внутри страны! А наш морской порт Самедбург, выстроенный Урганом I, бывший некогда грозой морей, уже 150 лет принадлежит соседнему государству! Помилуйте, а откуда у нас взялись соседи на севере? Они отделились от нас, когда мы спали в своей сытости! А наши слабые правители закрыли на это глаза, получая подачки от иноземных купцов. Вы скажете, мы богатели? Но где оно, наше богатство? Если бы оно было нами честно завоёвано, мы бы относились к нему бережно. Где наша слава? Мы продали её, прославляя чужого Принца! Где наш национальный дух? Посмотрите на наших соседей. Они прожили с нами 400 лет, а отделились от нас 150 лет назад. 400 и 150! А они уже забыли наш язык, исковеркали его. Они забыли, кто построил их города, основал их флот. Они забыли, кто такие мы, их предки! Они просто задолжали нам эти полтора века! Так давайте же пробудимся и напомним им нашу славу! Опалим их нашим огненным духом! И я сам пойду впереди, чтобы без пощады рассчитаться с беспамятными за все наши унижения. Слава нашей великой державе!»
 И в ответ на эту речь, как рассказывал отец, вся толпа единым духом гаркнула: «Слава королю Бурмиру!» И началась война, продолжавшаяся четверть века. Так мудрая фраза, сказанная моим папенькой глупому королю, послужила искрой, от которой возгорелся пожар, уничтоживший всё королевство. «Показать» соседям мы ничего не смогли, видимо предыдущий век они не «дремали в сытости», а как-то умудрялись сочетать полные закрома со здоровым духом. За все 25 лет наши войска не шагнули через границу ни на воробьиный шаг, лишь только всё новые и новые партии рекрутов отправлялись на фронт, а оттуда обратно приходили бодрые донесения, печатавшиеся в газетах под заголовками: «Мы выстояли!» «Враг дрогнул!» «Ещё немного, и оборона будет прорвана!» «Мы чистим сапоги для парада в Самедбурге!» Сам король, вопреки обещанию, данному им с балкона по папенькиному тексту, командовать фронтом не поехал. Вместо него на командование отправлялись по очереди министры и придворные. Видя бессилие армии, король казнил их одного за другим, ужесточая с каждым годом налоги на содержание армии и карательные меры в отношении дезертиров и недовольных граждан. В конце концов во дворце остались лишь два человека: король и его шут, мой папаша Ким III. Посылать на командование фронтом было некого. Король было собрался отрядить туда моего предка, но тот возразил: «Государь! Мыслимое ли дело, чтобы таким важным государственным делом, как война, руководил шут, пусть и в достоинстве барона? Чем может командовать потомственный дурак? Неужели доблестными войсками вашего величества? Наоборот, я бы посоветовал именно вам самому прийти в войска, воодушевить их своим явлением. Глядишь, они и воспрянут, и победные реляции станут отражать действительность хотя бы отчасти.»
 Вот каким смелым и отчаянным человеком был мой батюшка. Отправил на войну самого короля, сказав ему в глаза правду.
 В результате неделю спустя король, уверовавший в свою миссию, погиб на передовой от случайной пули, а мой батюшка в тот же день мирно скончался во дворце в своей постели, как говорится, пресыщенный днями. Подозреваю, он умер от радости, узнав, что глупый король погиб и больше не будет грозить ему смертью.
 Славы великого Самеда Беспощадный так и не стяжал, но в одном он, безусловно, повторил его судьбу: умер бездетным. Поэтому на престол взошёл его младший брат, принявший имя Бурмира IX. Шутовской же наш род, как и в те славные времена, не прервался: у барона Кима III был единственный отпрыск, Ким IV, ваш покорный слуга. Обоим наследникам, вступившим в свои права в один и тот же день, пришлось несладко. Трудно представить себе людей, более непригодных к управлению государством, чем мы с новым королём. Бурмир IX был полной противоположностью своего воинственного брата. Человек мирного, философского склада, он всю жизнь сторонился политики, жил в деревне и писал стихи и эссе о смысле жизни. Естественно, он был совершенно беспомощен, и ему требовался мудрый советник вроде моего батюшки, но, увы, я не унаследовал мудрости. Мне в голову никогда не приходят умные государственные мысли, я не способен написать эмоциональное воззвание, чтобы поднять боевой дух. Я могу покривляться перед публикой, изображая пьяного генерала Гуала, чем немало забавлял Беспощадного, ещё будучи ребёнком. Могу сказать королю: «Ваше величество, у вас ширинка расстёгнута». Это у меня тоже с детства, не люблю неопрятность в одежде. Но давать советы королю? Я был совершенным болваном, который вместо того, чтобы крутиться рядом с батюшкой и набираться уму-разуму, сидел в подвале, поближе к запасам еды, а как подрос, переместился на кухню, где кроме еды были ещё и кухарки. Впрочем, мне есть оправдание: потомственный дурак не обязан быть умным и дальновидным. Но у королевского-то брата всегда есть перспектива стать королём, и к ней надо хоть как-то готовиться. А он, видите ли, сидел в деревне, размышлял и творил. Кого до добра доводили философия и поэзия?
 Со сменой короля (а может, со сменой шута?) в стране наступило затишье. Война сама собой увяла, солдаты просто сидели в окопах, не в силах оттуда вылезти. Город затаился, ожидая от короля-поэта какой-нибудь неожиданности. А король печально бродил по гулким комнатам дворца, оставляя за собой следы на пыльном полу и прорывы в паутине, натянутой в дверных проёмах. В дальней комнате на женской половине поселилась его дочь, принцесса Тилла, угрюмое невзрачное существо, родственное серой мыши. Они сразу мне не понравились: каждый сам по себе, и оба молчат. И если король ещё хоть как-то шевелился, бродил по дворцу, то принцесса и вовсе жила не выходя из своей кельи. Король сам лично носил туда еду и приносил на кухню тарелки, когда пустые, а когда и нетронутые. Слуг во дворце, стараниями Беспощадного, не осталось, а мне он то ли боялся, то ли стеснялся что-либо приказать. Впоследствии, правда, принцесса стала иногда выходить к обеду в столовую, но там только медленно молча ела, а потом так же молча вставала и уходила к себе, худая, прямая, бледная и прямо-таки источающая из себя холод. За каждым обедом в обществе принцессы я выпивал лишнюю чарку вина, чтобы противостоять этому холоду. Иногда по вечерам я слышал, как король приходил к ней в комнату, и оттуда, издалека, по коридорам прилетал его тихий, будто виноватый, голос. В ответ слышались визгливые раздражённые звуки, потом гулко хлопала дверь, и король, скрипя половицами, брёл на свою половину. Я обыкновенно сидел в столовой и потягивал вино из подвальных запасов. Проходя мимо, король виновато бормотал: «Девочка была так привязана к матери… когда ей было десять лет, её мать умерла, с тех пор она не может простить…» – и уходил, понурив голову, в библиотеку, которая была его убежищем. В такие минуты мне было жалко беднягу, и хотелось пойти в комнату к этой мыши и всыпать ей хорошего ремня. Но к этому моменту я бывал уже основательно пьян, и встать с кресла было невозможно. Пожалев короля, я засыпал, а поздно вечером, проснувшись слегка протрезвевшим, шёл на кухню, где смешливая румяная Фредерика как раз заканчивала последние приготовления к завтрашнему утру. Она, да ещё редкие дневные походы в кабак, были единственными развлечениями, не дававшими мне сойти с ума. Хотел того король или не хотел, но заняться государственными делами ему всё-таки пришлось. На третий день, прорвав всю дверную паутину во дворце, он наконец-то отыскал рабочий стол в библиотеке, сел и собственноручно написал первый указ: «Войну прекратить, армию распустить по домам. Бурмир IX.» Высушив чернила, он встал, сжав бумагу в руке, явно не зная, что с ней делать дальше. Тогда я впервые пожалел его, сам взял листок с указом, вынул из бюро королевскую печать, скрепил его подпись и отнёс бумагу в городскую ратушу в канцелярию градоначальника, ибо дворцовой канцелярии стараниями Беспощадного короля уже не существовало. Крючконосый чиновник канцелярии повертел бумагу так и сяк, будто ожидал под другим углом в ясных словах отыскать некий тайный смысл, потом пожал плечами и поставил печать канцелярии. Чтож, если король хочет мира, пусть будет мир. Утром следующего дня перед дворцом собрались горожане, уставшие от войны, вяло прокричали «Да здравствует король!» и, не видя со стороны оного никакой реакции, разошлись, пожимая плечами, как тот чиновник. Король будто не заметил этих проявлений народной любви, и я подумал, что чтение умных философских книг не избавляет человека от глупости. Такой момент был упущен! Через несколько дней король снова показал свою политическую несостоятельность, когда прибыла делегация страны-противника. Дворец ожил, наполнился звуками, в нём даже стало немного веселее, только Фредерика расстроилась, что её не предупредили о гостях, и сгоряча в качестве парадного обеда наготовила одной капусты во всех возможных видах и достала из подвала самое кислое вино. Надо сказать, плохое настроение Фредерики сослужило стране добрую службу: послы так умилились нашей бедности, что не стали налагать контрибуции, только пожелали передвинуть границу вглубь нашей территории на восемнадцать вёрст. Дескать, наша (то есть, их) приграничная земля вся нашпигована железом за эти 25 лет, так что теперь ни к чему не пригодна, а население растёт, и его надо кормить, так что компенсируйте нам хотя бы порчу земли – заявили послы.
  Король посмотрел на карту, провёл карандашом предполагаемую линию границы, подумал, покачал головой и проговорил:
 - Но ведь это сильно сокращает нашу территорию.
 Послы подавили в себе смех и ответили:
 - Воля ваша. Тогда мы войдём к вам с войсками и отхватим себе земли сколько пожелаем, и наложим контрибуцию. Не мы начали эту войну 25 лет назад, нам она не нужна.
 - Хорошо, хорошо! – поспешно сказал король, - я согласен, давайте составим договор.
 Послы встали вокруг стола, и король под их диктовку написал текст договора, под которым подписался сам и подписались они. Я снова поставил королевскую печать и отнёс договор в ратушу. Тот же крючкотвор проштамповал его уже не глядя, отложил на другой стол и принялся что-то писать толстенной книге. Написав несколько слов, он поднял на меня глаза и произнёс:
 - Тебе ещё что-то нужно? Если нет, тогда свободен.
 Я не нашёл, что возразить этой наглости, может быть из-за того, что был подавлен позорностью договора, и ушёл обратно во дворец.
 На следующее утро под балконом собралась толпа, правда, куда меньшая, чем в прошлый раз, и уже без криков, но с транспарантами «Позор королю!» Постояв с часок под противным осенним дождичком, они так же молча разошлись. Король сидел в библиотеке, читал кого-то из древних и что-то записывал мелким бисером в маленький блокнот. Кажется, именно в тот день принцесса впервые появилась в столовой, а я пересел поближе к очагу и выпил лишнюю чарку. А вечером я в последний раз вышел в город.
 Атмосфера в городе изменилась. В воздухе пахло надвигающейся зимой и брожением умов. А главное, я ощутил вокруг себя непривычную пустоту. Меня, бывшего прежде душой любой компании (батюшка не жалел для меня денег, а я щедро делился ими с весёлыми завсегдатаями кабаков), сторонились и даже будто бы боялись. Девушки, раньше бойко отвечавшие на мои шутки, теперь только краснели и шмыгали в сторону, мужчины холодно здоровались и спешили удалиться. Похоже, в городе меня перестали любить. Недоумевая, я зашёл в один из своих любимых кабачков, с порога издал свой по обыкновению весёлый клич и потряс мошной над головой. Но вместо громких восклицаний приветствия в переполненном кабачке воцарилась такая тишина, что было слышно, как где-то булькает вино из опрокинутой бутылки. Я прошёл к стойке, и толпа с каким-то змеиным шипением стала просачиваться на выход. Каждый, проходя мимо меня, бормотал какие-то невнятные извинения, а я только хлопал глазами. Через несколько минут в кабачке нас осталось только трое: я, хозяин и мальчишка-оборванец, притулившийся на скамье у двери.
 -Что случилось? – спросил я у хозяина, - что с ними? Куда они все?
 - Дела, - неопределённо ответил кабатчик, нервно протирая стаканы.
 - Какие ещё дела? Всегда почему-то никаких дел не было. Стоило мне прийти, как все дела забывались. Ты что-то темнишь. Вы все темните.
 - Некогда теперь веселиться, обнищал народ от войны. Вот и мои доходы упали, - неожиданно оживился хозяин, засуетился, открыл зачем-то ящик для мелочи в кассе, - смотрите, вот, видите? Кучка мелочи. Едва на налоги хватает. А вино дорого! Какое теперь веселье?
 - Что ты мелешь? Сколько я себя помню, идёт война, и люди веселятся и не жалеют денег на вино. А сейчас война окончена, и им не до веселья?
 - Иногда мир бывает хуже войны, - буркнул хозяин и осёкся, - выпейте вот, выпейте за счёт заведения, - и налил в кружку крепчайшего рома.
 - У меня есть деньги, много денег, я не нищий, чтобы пить за чей-то счёт. Или ты просто хочешь меня выставить? Значит, теперь Ким Четвёртый стал неугоден. Ну что ж, выпью за счёт заведения. Видишь вот эту мошну? Она могла быть сейчас уже в твоём ящике, только в другом, где лежат крупные монеты. Желаю удачи.
 Кабатчик молчал, нервно сглатывая слюну. Видно было, что он чем-то напуган. Я залпом выпил кружку и пошёл к выходу. У двери на скамье сидел мальчик, зашедший сюда, чтобы погреться, когда было много народу.
 - Пойдём отсюда, малец, - сказал я ему, - нам здесь не рады.
 Мальчик вышел вслед за мной поспешно, будто только и ждал моего приглашения. Я разглядел его внимательно. Одет он был явно не по сезону, легко и бедно, но аккуратно и чистенько. Я достал мешочек с монетами и отдал ему.
 - Держи, парень. Может, и хорошо, что они все ушли, а хозяин меня выставил. Вот представь себе, что пятьдесят человек сейчас напились бы, как свиньи… Что в этом хорошего? Только похмелье поутру. А так ты на эти деньги купишь себе еды и одежды, а своей матушке лекарств. Ведь у тебя больная матушка? У всех бродяжек больная матушка.
 Я чувствовал, что быстро пьянею. Мальчик молча взял меня за руку и повёл куда-то в темноту.
 - Куда ты меня ведёшь?
 - Домой.
 - А где ты живёшь?
 - Далеко.
 - Ну, пойдём.
 Мне было всё равно, куда идти, и я шёл за ним по тёмным улицам, глядя только под ноги. Наконец мы вынырнули из темноты под фонарём у двери чёрного входа во дворец.
 - Разве ты здесь живёшь? – удивился я, узнав место.
 - Здесь живёте вы, - ответил мальчик.
 - А я думал, мы идём к тебе. А ты вёл меня ко мне домой, будто я не знаю дороги. Ну так заходи, раз уж пришёл. Наверное, никогда во дворце не был.
 - Благодарю тебя, добрый человек, за предложение и за деньги.
 - Что ты, деньги – это пустое. Хоть раз в жизни на пользу кому-нибудь пойдут. Заходи, посмотришь, как король живёт, познакомишься, я тебя ему запросто представлю, мы на короткой ноге. Может быть и останешься, у нас как раз недостаёт прислуги. Будешь живой душой в этом склепе.
 - Я не останусь. Мне не нужна должность при дворе, я хочу служить людям. Принц Полуденной Страны призывает своих подданных к этому.
 - Ты подданный принца? Никому не говори об этом, тебя могут казнить.
 - Я знаю. Но не боюсь. Принц никогда не бросает своих на произвол судьбы. И тебя он обязательно отблагодарит за твою доброту.
 С этими словами он скрылся в темноте. Я ещё немного постоял перед дверью, размышляя над его словами. В памяти возникли рассказы моего батюшки о благословенных временах правления короля Доброго. Выходит, память о добре столь сильна, что её не смогли убить двадцать пять лет террора и войны.
 От выпитого вина меня стошнило. Я открыл дверь и смог дойти только до кухни, где, обессиленный, рухнул на пол у ног милой Фредерики. И бедняжке вместо обычных развлечений пришлось полночи ухаживать за мной. Когда мне полегчало, я нашёл силы дойти до бывшего чулана для прислуги и завалился спать там. Утром я проснулся в незнакомом месте и долго не мог понять, где я. Наверное, я впервые в жизни провёл ночь не в своей постели. Впрочем, чулан, если бы мог, тоже немало удивился бы тому, что после столь долгого отсутствия в нём заночевала человеческая душа, которая, к тому же, проснулась так поздно, как никогда не позволяли себе его прежние обитатели. Лёжа на пыльном топчане, я вспоминал вчерашний день, и впервые ощутил страх, будто перед надвигающейся бурей. Я стряхнул с себя сон, вышел во двор, набрал из колодца ледяной воды, жадно выпил едва ли не полведра и направился к королю.
 Тот сидел за своим любимым столом в библиотеке и увлечённо работал – читал, писал и курил одновременно. Лицо его было напряжено, будто он что-то искал то в книге, то в своём блокноте, то в сигарном дыме. Из-под ближнего стеллажа на меня глядели бесстыжие крысиные глаза. Король часто пил здесь кофе с булочками, крыса, похоже, питалась вместе с ним и обнаглела до такой степени, что моё появление испугало её ровно настолько, чтобы шмыгнуть под стеллаж и наблюдать за мной оттуда. Я схватил со стола королевскую печать и запустил ею в крысу. Грохот отвлёк короля, не заметившего моего прихода, от раздумий, он поднял на меня рассеянный взгляд и спросил:
 - В чём дело, любезный?
 - Ваше величество, в стране зреет заговор, - выпалил я.
 Король посмотрел на меня внимательно.
 - Что с вами? Вы весь мокрый.
 - Ваше величество, очнитесь, надо что-то делать. Ведь мы погибнем. Вы же король, - сказал я, наклонившись под стеллаж и вынимая оттуда печать, - вы не можете просто так сидеть в библиотеке и ждать, когда они придут и выволокут нас на мороз. Нас во дворце всего трое. Четверо, если считать Фредерику, но она ночует в городе. И у нас нет даже охраны.
 Король взял у меня печать, осмотрел её внимательно и произнёс:
 - Вы всё-таки переоденьтесь. И зайдите ко мне вечером, я к тому времени подготовлю указы.
 За окном тихо падал первый снег. Обедал я в тот день в одиночестве. Король работал над указами, а у принцессы разразилась депрессия, и она вообще отказалась от еды. Вечером король вручил мне запечатанный конверт, и я отнёс его в ратушу. Тот же чиновник, не распечатывая, сгрёб конверт в ящик своего стола и продолжал своё крючкотворство. Я не стал дожидаться окрика и ушёл.
 Зима была снежной, морозной и на удивление тихой. Холод и снег глушили звуки и эмоции большого города. Никто нас не беспокоил, и, конечно не указы короля были тому причиной, просто вся земля, укрытая снегом, впала в оцепенение до весны. Дворец превратился в склеп, где обитают призраки, мнящие себя значительными людьми. Лишь Фредерика оставалась живой, впрочем, скорее всего оттого, что жила в городе, а сюда ходила на работу, и протоптанная ею тропинка была единственным свидетельством жизни во дворце. Отчасти из-за холода, отчасти из-за того, что друзья отвернулись от меня, я перестал выходить на улицу, только переходил из комнаты в комнату всё дальше от библиотеки, откуда по дворцу постепенно распространялся едкий сигарный дым. Я уходил от дыма, закрывая за собою двери, а он настигал меня, просачиваясь в щели, окружал по вентиляционным каналам и каминным трубам, пытался загнать меня в дальнее крыло дворца и отрезать путь в спальню, столовую, гостиную и на кухню. Поначалу на моей стороне было преимущество: я хорошо знал дворец, и находил для себя обходные пути, но дыма со временем становилось всё больше, и он, не находя выхода наружу, отнимал жизненное пространство у меня. Впрочем, гостиная и столовая и так перестали быть моим жизненным пространством. Кухня тоже сменила статус. Мне, превратившемуся в призрака, было невыносимо смотреть на живую Фредерику, слышать её тихий смех, а прежние забавы казались мне каким-то кощунством. Теперь я приходил к ней только по утрам, обессиленный утренним похмельем и ночной войной с крысами. Крысы во дворце расплодились необычайно, они шныряли по зданию как хозяева днём и ночью, устраивали игрища, поднимая пыль в пустых комнатах, и если днём это было просто противно, то ночью становилось как-то зловеще. Я снёс в свою спальню со всего дворца множество различных предметов, от статуэток и часов до старых башмаков, и перед сном складывал их в кучу у изголовья и крепко запирал дверь. Но крысы были ещё пронырливее дыма, и проходили даже туда, куда и он не просачивался. Не проходило и десяти минут, как в углу раздавался шорох и писк, и я сразу же запускал в ту сторону первым попавшим под руку предметом. Свет я не гасил, и брал с собой на ночь большую бутылку вина, чтобы коротать с ней время битвы. Понемногу куча у изголовья иссякала, потом на шорох летела пустая бутылка, и последним туда отправлялся канделябр с предварительно потушенной свечой. Окончательно проиграв войну, я отворачивался к стене, и крысы, торжествуя победу, бегали по моей кровати и по мне, даром, что я был пьян, и мне на всё было наплевать. А утром я шёл на кухню, пил там холодную воду, грелся у очага и беседовал с Фредерикой. Я рассказывал ей о славных временах, жаловался на свою жизнь, на бессилие короля, на холод, грязь, дым и крыс во дворце, а она хлопотала и суетилась в своём хозяйстве, иногда взглядом или улыбкой показывая мне, что слушает меня и сочувствует. А я смотрел на неё и удивлялся самому себе: неужели я настолько пал, что красивая молодая женщина привлекает меня только как слушатель моих жалоб? И ничего не мог с собой поделать. Постепенно я и питаться стал приходить на кухню, так как в столовой царили дым и крысы. И весь день я сновал между кухней и винным отделением погреба. Вино помогало мне забыть и короля, и принцессу, и дворец, и крыс, которые его захватили и теперь, похоже, управляют страной. Может быть, они уже съели короля, и Фредерика носит завтрак, обед и ужин их крысиному предводителю. В пьяном бреду я явно представлял себе, как она входит в столовую и ставит поднос с дымящейся едой перед огромной крысой, сидящей с сигарой во рту на месте короля, и заливался слезами. Фредерика возвращалась и гладила меня по голове, как ребёнка, а я ещё долго всхлипывал:
 - Крысиный король, будь ты проклят!
 Так продолжалось всю зиму. Приход весны я в своём заточении проморгал. Окна во дворце ослепли настолько, что не пропускали ни яркого солнечного света, ни блеска и шума весенних ручьёв, ни тепла. Во дворце было всё так же темно и холодно, как зимой, и беспрестанно шумели крысы. И казалось, это будет длиться вечно.
 Однажды утром, когда за стенами дворца бушевало яркое тёплое апрельское утро, я проснулся от тишины. После непрерывного крысиного шума она так звенела в ушах, что я испугался, что могу оглохнуть.
 - Ничего не понимаю, - сказал я и вздрогнул от звука собственного голоса. Значит, я не оглох. Крыс нет!
 Я заглянул в ослепшее окно, за которым было белым-бело. Снег, вечный снег! В отчаянии я дёрнул за ручку, и она осталась у меня в руке. Тогда я ударил ручкой по стеклу, оно разбилось, и я, до того оглушённый тишиной, теперь задохнулся от свежего пряного воздуха и ослеп от вида цветущего королевского вишнёвого сада. Это был не снег, это расцвела вишня! Сквозняк ворвался во дворец, захлопал дверями, и я наконец осознал, что пришла весна и ушли крысы. Опьянённый цветущим вишнёвым воздухом, я принялся радостно скакать по комнате и выкидывать в разбитое окно башмаки, бутылки и безделушки, разбросанные мною ночью по углам.
 - Вот вам, крысы! Вы ушли, так не возвращайтесь больше! И вы не вернётесь! Я оказался выносливее вас! Вы удрали, а я остался! Ура! Фредерика! – кричал я, пробегая по дворцовым коридорам на кухню и открывая по пути все двери, - крысы ушли! Я впустил ветер, и он прогонит дым! Весна! Ведь ты знала о весне, Фредерика, почему же ты ничего не сказала? – с этими словами я вбежал на кухню. Но там было холодно и пусто. Вся утварь тщательно вычищена и прибрана, даже очаг очищен от золы и сажи так, будто его никогда не разжигали. «Странно, - подумал я, - Фредерика обычно приходит ни свет ни заря, а сейчас уже часов одиннадцать, и её ещё нет. Что-то случилось.» Я подёргал дверь чёрного хода, которой она пользовалась. Так и есть, заперто снаружи. Тут я похолодел: это неспроста. Фредерика впервые за много лет не пришла на службу. Крысы, хозяйничавшие во дворце всю зиму, вдруг в одночасье ушли. Они наверняка что-то почуяли и спешно бежали, оставив меня одного. Как они ни были мне противны, но я ощутил себя покинутым, и мне тоже захотелось убежать. Я прошёл по коридору к парадной двери и открыл её. Через пустынную площадь ко дворцу шли три человека, одетые в чёрные плащи. Впереди – мой знакомый Крючок-чиновник, и с ним двое молодых дебилов. Они подошли к самой двери, и Крючок протянул мне белый конверт.
 - Передайте это королю. Мы подождём ответа, - сказал он официальным тоном.
 Вот оно и свершилось. На дрожащих ногах я медленно поднялся в библиотеку. Здесь ничего не изменилось, только дым, почуявший где-то в дальнем крыле дворца тягу наружу, тонким потоком устремился по потолку прочь из комнаты. Вот и дым бежит, подумал я. А мы попались. Король вскрыл конверт, внимательно прочёл письмо и потушил сигару.
 - Мне необходимо пойти с этими людьми, - сказал он таким тоном, будто давно ждал этого письма, и твёрдым шагом пошёл прочь из библиотеки.
 - Ваше величество, - окликнул я его, - что же получается? Я ведь предупреждал вас! Что же вы ничего не сделали?
 - Я всего лишь человек, - горько улыбнулся он, - и не могу совладать со стихией.
 Сначала он пошёл в комнату к принцессе. Слышно было, как он виновато бубнит, а она что-то раздражённо кричит в ответ. Потом хлопнула дверь, и через несколько минут король уже выходил на крыльцо, в парадном платье, подпоясанный мечом, выбритый, будто и не было зимы, проведённой в дыму. Бодрым шагом он направился через площадь, трое засеменили за ним, как цыплята за курицей. Только сейчас я заметил, что король – крупный, сильный и красивый мужчина.
 Мною овладела апатия, видимо сказалась большая порция свежего воздуха после полугода заточения в дыму среди крыс. А может быть, это страх сковал мою волю. И ещё, наверное, голод. Конечно, надо было в ту же минуту бежать без оглядки. Но куда я побегу в городе, где меня знает каждая собака и каждая собака ненавидит за то, за что раньше все любили – за то, что живу во дворце. Но я ведь не виноват, что здесь родился, что мой папаша говорил правду в лицо королю и поэтому умер в своей постели, а король погиб на глупой войне. Как не заслуживал я любви, так не заслуживаю и ненависти. Кто я такой, чтобы меня любить или ненавидеть? Ничтожество, червяк, всю жизнь мирно точивший своё яблочко.
 Я не зря вспомнил о яблоке. Мне очень хотелось есть, и я решил сначала побывать в погребе и подкрепиться. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, не будь в тот момент голод сильнее страха. Надо было не о еде думать, а бежать через сад по крысиным следам вслед за ними. Крыса умнее человека, она чувствует опасность и уходит от неё. Для меня тогда безопасно и сытно было в погребе, среди окороков, сыров и бочонков с вином, но крысы-умницы удрали отсюда. Может, там, куда они ушли, не было такого изобилия, но там им не грозила смерть. А глупый Ким Четвёртый, гордящийся родством с умнейшими людьми королевства, полез в погреб, как в крысоловку. И наелся досыта. И напился допьяна. И уснул. И не слышал ни топота ног по улицам, ни выстрелов, ничего.
 Проснулся я в полной темноте. Свеча давно догорела. По запаху съестных припасов я догадался, где нахожусь, и начал ощупью выбираться, что было не впервой. Выбравшись из погреба, я попал из кромешной темноты в густой полумрак. Проспал целый день! Где бы я уже мог быть! Где-то наверху слышался плач. Я направился на второй этаж, в парадную столовую, где не был почти всю зиму. Здесь было ещё темнее от стоявшей на столе свечи. Плакала принцесса, чья тень сидела за столом за пределом освещённого круга и только угадывалась по дрожащему от её всхлипываний огоньку.
 - А вот и наш добрый Ким, - раздался голос короля, неожиданно громко, так что я машинально сел на стул у двери. Король вступил из мрака в круг свечи. Лицо его было перепачкано, как мне показалось, сажей и кровью, одежда разорвана.
 - Вот и собрались все близкие мне люди, - сказал он, - и я могу всё рассказать и огласить своё решение. Прежде всего, милые мои, я хочу попросить у вас прощения. Простите меня великодушно. Я оказался очень плохим, никудышным правителем. Что поделать, не все рождаются стратегами. Это единственное моё оправдание. И никому от этого не легче. Но довольно оправдываться, у нас мало времени. Сегодня утром меня вызвали, именно вызвали, в ратушу. Там теперь заседает некая компания, называющая себя революционным комитетом. Они очень вежливо и официально объявили мне, что я низложен, и в стране теперь республика. Я спросил у них, что означают эти слова - революция, республика - но никто толком мне ничего не смог объяснить. У каждого было своё понимание этого слова, все сошлись только на том, что короля необходимо казнить.
 Я слушал и отказывался верить своим ушам. Удивительный и страшный сегодняшний день изменил не только дворец, но и короля. Впервые я слышал не тихий извиняющийся голос, но чистую и громкую речь сильного человека, тронутую сарказмом и горечью.
 - Эти люди были настолько любезны, что предложили мне самому выбирать себе казнь: либо меня публично повесят, либо расстреляют, тоже публично, либо отрубят голову, естественно, при скоплении народа. Виселица, стенка и эшафот уже готовы, и в палачах недостатка не будет. Я спросил, какова будет ваша судьба, и они сказали, что когда я выберу для себя один вид казни, остальные два распределят между вами по жребию. И этого я спокойно снести не мог. Пусть я своим бездарным правлением заслужил смерть, но в чём же ваша вина?
 Принцесса перестала плакать и сидела за столом, прямая и холодная, только бледное лицо выступало из темноты, как привидение. Подозреваю, что я в эту минуту тоже не выглядел красавцем.
 - Вы не заслужили этого! – вскричал король и ударил кулаком по столу так, что свеча чуть не упала, - я пытался выторговать вам спасение, но всё тщетно. Они не стали даже слушать. Республика означает смерть не только королю, но и его семье и всем близким людям. Тогда я выпросил у них единственное, что мог. По традиции казни совершаются на рассвете. Так вот, эти ниспровергатели милостиво подарили нам время до завтрашнего утра. Вы ещё можете спастись. К сожалению, я не смог рассказать вам этого всего раньше, ведь это случилось утром, так что, опять по моей вине, много времени упущено. Когда я вышел из ратуши, поднялась стрельба. В городе идёт война и грабёж, люди убивают друг друга. Кто-то узнал меня и сразу выстрелил, а может, ему было всё равно, в кого стрелять. Я был ранен в руку, и мне пришлось спасаться бегством в сторону, противоположную дворцу. И может быть, я погиб бы, если бы не пришло спасение в лице вот этого юноши.
 Он простёр руку куда-то в темноту, и там показался неясный силуэт.
 - Представляю вам рыцаря Ордена Принца Полуденной Страны.
 Из мрака материализовался молодой человек, маленького роста, тщедушный, курносый, с жидкой бородёнкой и оттопыренными ушами. Вид его был комичен сам по себе, но в сочетании со сложным и громким титулом он даже в этой ситуации вызвал у меня смех. Я, не удержавшись, прыснул, пламя свечи всколыхнулось и осветило принцессу. Её лицо с поджатыми губами выражало крайнюю степень презрения и отвращения ко всему происходящему. Но король и рыцарь будто не заметили её лица и моего смеха и продолжали этот фарс уже вдвоём.
 - Дорогие мои! Этот юноша доказал свою верность тем, что спас от неминуемой смерти меня. Он поможет и вам. Он выведет вас из дворца через окружение и проведёт в свою страну, к чудесному справедливому и благородному правителю и представит ко двору. Это единственный выход для вас, а мне остаётся только принять заслуженное. Теперь, дети мои, я отдам последние распоряжения перед нашим расставанием. Ким, сынок, подойди ко мне.
 Я, всё ещё глупо улыбаясь, встал со своего стула и подошёл. Король снял с себя пояс с мечом и подпоясал им меня.
 - Я отдаю тебе две великие ценности нашего королевского дома. Вот меч королевской династии. Ему тысяча лет, он видел много сражений, но до сих пор остр, как жало осы и гибок, как лоза. Держи его, он пригодится тебе в пути, как настоящему воину, сопровождающему свою госпожу. И вот этот пояс. Он не простой. В нём последние драгоценности нашего дома: древние золотые монеты и камни. Ваш путь будет долгим и трудным, и в нужде вы сможете обратиться к поясу. Будь его хранителем, Ким, и распоряжайся им мудро.
 Я не верил своим ушам. Похоже, в предчувствии близкой смерти король сошёл с ума, если доверил мне, известному пьянице и моту, распоряжаться фамильной казной.
 - Теперь ты, дочь моя, - продолжал король, но подзывать принцессу не стал, а подошёл к ней сам, - тебе я завещаю две другие великие ценности нашего дома. Вот это кольцо – символ королевской власти, малая печать с гербом. Ты будешь идти не как беженка, а как представительница великого и славного королевского рода.
 Он взял её безвольную руку и надел кольцо на палец.
 - Вторая ценность – медальон твоей покойной матушки, память о её и моей любви. Пусть эта память поможет тебе в твоих странствиях и испытаниях. Храни достоинство и любовь, и они будут хранить тебя.
 С этими словами он надел медальон ей на шею. Она так и осталась сидеть, поджав дрожащие губы и с ненавистью глядя в темноту.
 - И наконец ты, благородный юноша. Я знаком с тобою всего несколько часов, но моё положение отчаянно, а ты делом доказал, что на тебя можно положиться. Может быть, это и хорошо, что у меня нет выбора, иначе я бы никогда не смог принять решения и не использовал последнего шанса для спасения дорогих мне людей из той ситуации, в которую их сам поставил. Я вручаю тебе две самые большие ценности, несравнимые с остальными – жизни этих двух самых дорогих мне людей, моих детей. Тебе придётся сделать то, что не удалось мне – сохранить их жизни. Храни их свято!
 - Обещаю вам, ваше величество, что сделаю всё возможное, чтобы они предстали при дворе Принца, - сказал смешной юноша уверенным голосом.
 - Расскажи ему всё, что ты увидел и узнал. И обо мне расскажи, как я всю жизнь искал ума, и вот – умираю смертью дурака.
 - Не печальтесь, король. Ваша смерть – смерть героя. Вы сделали всё, что могли, даже больше того. Не всякий способен принести себя в жертву ради спасения других. Принц обязательно узнает о вашем подвиге, и он будет гордиться вами.
 Ну надо же! Закрой глаза – и будто ты в театре, где на сцене, изображающей тронный зал, король, облачённый в пурпурную мантию, отдаёт последние распоряжения рыцарю, закованному в латы и сидящему на коне. Может быть, я просто пьяный сплю в подвале, и эти тени – окорока и сыры, кажущиеся мне людьми при неверном свете сальной свечи. Уж больно странную картину представляли собою собравшиеся здесь: крупный мужчина в разорванном мундире, субтильный лопоухий юнец и похожая на злое привидение девушка. И никак не укладывалось в голове, что я тоже составляю часть этой картины, взлохмаченный, небритый, с помятым пьяным лицом. Только вот пояс и меч – они совершенно реальны, и благодаря им я понимаю, что эта фантасмагория происходит на самом деле, и я в ней - одно из главных действующих лиц. Король взял принцессу за руку, подвёл ко мне, неловко обнял нас обоих, поцеловал каждого и сказал:
 - Прощайте, дети мои. Идите с миром. Рыцарь, веди их.
 Рыцарь взял принцессу за руку, и она пошла за ним с видом овцы, ведомой на заклание.
 - Что стоишь? Беги за ними! – вскричал король и с силой толкнул меня к выходу.
Я побежал вниз по тёмной лестнице, спотыкаясь о болтающийся впереди меч. Мы пробежали по коридору первого этажа, вылезли через окно в дальнем конце левого крыла и спрятались в саду. Тусклый свет в окошке столовой понемногу стал разгораться, потом засветились и соседние окна, всё ярче и ярче, наконец заполыхал весь второй этаж, потом раздался треск и звон лопающегося стекла, и пламя с гулом вырвалось наружу. Через несколько минут весь дворец был объят пламенем, и к нему со всех сторон с криками стали сбегаться люди.
 - Вы должны гордиться своим отцом и королём, - тихо сказал рыцарь, - мир его душе. Бежим, пока нас не хватились.
 И мы быстро пошли в темноту, прочь от дворца, осветившего весь город огромным факелом пожара. Мы выбрались из сада и долго шли по немощёным окраинным улочкам, потом вошли в лес, холодный, ещё не оттаявший с зимы. Рыцарь повязал голову белым платком и скорым шагом пошёл вперёд по тропинке. Я выбивался из сил, стараясь сохранить равновесие в полной темноте, да ещё с путающимся в ногах королевским мечом, и одновременно стараясь не упустить из виду еле заметное белое пятно впереди. Несколько раз я хотел остановиться, чтобы перевести дух, но рыцарь продолжал движение. Ума не приложу, почему я тогда не выбросил меч, который так мешал мне. Без него было бы намного легче, но мой разум был настолько перегружен событиями этого дня, что я уже ни о чём не думал, а просто безотчётно повиновался обстоятельствам: опоясали мечом и дали поводыря – иду за поводырём опоясанный, лишь бы спастись от ужаса неизвестности, наседающего на пятки.
 Казалось, лесу не будет конца, но он вдруг расступился, и мы оказались на поле. Короткая весенняя трава была покрыта инеем, над нею стелился низкий, по грудь человеку, туман, так что наши головы будто парили над облаками под яркими ледяными звёздами. Ног не было видно, и возникало ощущение полёта. Рыцарь сориентировался по звёздам, мы повернули направо и летели целую вечность, пока не вышли к реке. Здесь туман рассеялся. Мы прошли вниз по течению, и тут рыцарь неожиданно нырнул в камыши.
 - Идите сюда, здесь лодка.
 Как он нашёл её, для меня осталось загадкой, а задавать вопросы не было сил. Принцесса легко вскочила в лодку и уселась на носу, я оступился и промочил ноги, поэтому в лодке первым делом снял сапоги и свернулся калачиком на корме. Рыцарь сел на вёсла. Усталость, мерное покачивание лодки и плеск вёсел быстро убаюкали меня, и я провалился в глубокий тяжёлый сон.
 Проснулся я от жуткого холода. От сна в неудобной позе тело затекло, а ноги замёрзли так, что я их почти не чувствовал. Рыцарь всё так же мерно и энергично грёб, принцесса по-прежнему сидела на носу деревянной сиреной и смотрела вперёд. Уже рассвело, и было пасмурно. Я разогнулся, качнув лодку, и принялся растирать окоченевшие ноги.
 - Хочешь согреться? – спросил рыцарь.
 - Хочу, - ответил я, подумав, что сейчас он даст мне вина или, лучше, рома из фляжки.
 - Садись на вёсла.
 - ???
 - Поработай вёслами, согреешься.
 Меня это предложение покоробило, но фляжки у рыцаря всё равно не было, поэтому и не было другого способа согреться, кроме вёсел. Рыцарь переставил вёсла в задние уключины, поставил мне другую скамью, а свою передвинул ближе к носу лодки, чтобы я мог вытянуть ноги. Грести у меня не получалось, и я не согрелся, а только выбился из сил.
 - Да, брат, гребца из тебя не воспитали. Ладно, давай я, - сказал рыцарь, видя моё отчаяние. Мы вернулись в прежнее положение. Тут только я его как следует разглядел. Совсем мальчишка с едва пробивающимися усиками и бородкой. Похож на студента, увлечённого своей наукой. Да уж, рыцарь из рыцарей. Настроение у меня было отвратительное. Холод, похмелье, эта неудачная попытка грести, особенно раздражало это пристроенное на носу изваяние принцессы с мокрыми распущенными волосами. На плечи ей была наброшена мужская куртка, наверное рыцарь позаботился. Хотя она, по-моему, не чувствовала холода, и мне даже снова показалось, что именно она и служит его источником. Рыцарь снова грёб, так же размеренно и энергично. Неужели он не устал за целую ночь?
 - Скажи мне, рыцарь, ты действительно рыцарь?
 - Да.
 - А где же твои доспехи, меч и конь? Где шлем с забралом и щит с гербом? Или современные рыцари чем-то отличаются от древних славных воинов?
 Рыцарь улыбнулся и продолжал грести.
 - Коня моего ты скоро увидишь. А что касается доспехов и оружия – они мне не нужны. Оружие отнимает у человека жизнь, это его предназначение. Я же призван эту жизнь защищать. Наши враги – точно такие же люди, как мы, и убьют ли они нас, или мы их – в любом случае чья-то жизнь погибнет.
 - То есть, тебе всё равно, кто погибнет, мы или они?
 - Нет. Моя задача – не допустить ничьей смерти. Поэтому мы скрываемся и бежим. Ну а доспехи – посмотри на меня, далеко ли я смог бы в них убежать?
 - Ха-ха, значит, ты такой вот бегающий рыцарь?
 - Ты предпочёл бы остаться и драться с населением целого города? Наверное, это выглядело бы необыкновенной храбростью, но в результате была бы только гора трупов. А пока мы бежим, все живы. Умение уйти от столкновения может обернуться победой, и бегство не всегда предполагает трусость. И что поделать, от превосходящих сил, не желающих переговоров, приходится бежать. Не забывай, моя задача – сохранить вам жизнь.
 - Да уж, - сказал я, хоть не очень понял его тезисы о сохранении жизни. Но в тяжёлом вооружении он действительно выглядел бы ещё смешнее, чем сейчас. А может быть, он просто не умеет им пользоваться, поэтому и оправдывается тем, что оружие негуманно. Если так, мы далеко не уйдём. Или всё дело в коне? Этому рыцарю очень подошёл бы сказочный конёк-горбунок, умеющий разбрасывать врагов с помощью каких-нибудь заклинаний. Представив себе этакого рыцаря-спасителя верхом на коньке, похожем на ослика, я рассмеялся.
 - Лучшее оружие, - продолжал разглагольствовать рыцарь, - это мудрость. Мудрым словом иногда можно и врага привлечь на свою сторону. Конечно, победы словом мне не всегда удаётся одерживать, ведь мудрость приходит с опытом, а я ещё молод. Кроме того, наиболее ценный опыт приобретается в поражениях, но когда ставка – человеческая жизнь, лучше не рисковать, поэтому я чаще бегаю.
 - И все у вас в ордене такие же безоружные, как и ты?
 - Все люди разные. Кому-то оружие придаёт смелость, кому-то помогает устрашить противника. Я тоже не стану зарекаться, что в нашем путешествии ни разу не струшу и не воспользуюсь твоим мечом, но постараюсь не доводить ситуацию до такой крайности. Я вижу, ты совсем не согрелся.
 - Лучше всего меня сейчас согрела бы добрая чарка хорошего вина. Или пара глотков рома. Ну и неплохо бы хорошенько пообедать.
 - Да, и вздремнуть у камина, укрывшись тёплым пледом. Это очень хорошая идея. Увы, ни вина, ни рома у меня с собой нет. Но примерно через час мы приплывём в деревню к нашим друзьям. Там будет тёплый очаг, сытная еда и, возможно, сухая постель. Будет и вино, если хочешь. Но я советовал бы тебе оставаться трезвым. Нам предстоит долгая и трудная дорога. Так что, если можешь – воздержись.
 Он говорил спокойно и доброжелательно.
 - Боюсь, не смогу.
 - В таком случае не забывай – за нами наверняка пустили погоню.
 О погоне-то я и не подумал. Да-да, вчерашние ужасные события: приговор, вынесенный нам, смерть короля в горящем дворце и наше ночное бегство. Столько неприятностей сразу. Мы не убежали от смерти, она гонится за нами по пятам. Ведь это так просто – пустить по следу собак, а потом поплыть вслед за нами по реке. Они не отступятся, ведь им нужно не просто наше отсутствие, им необходимо зрелище нашей казни. Своим бегством мы лишаем их развлечения. Такого не прощают. Я представил себе, как люди, столько лет пившие вино в кабаках за мой счёт, будут получать удовольствие от созерцания моей гибели. Что плохого сделал им я? А король? А принцесса? Он бестолков, а она холодна и неприятна, но разве за это казнят? Да и эти их душевные качества известны только мне, нашим преследователям на них наплевать. Их интересует не то, каковы мы были при жизни, а то, как мы будем умирать. Где-то внутри каждого из них сидит червь, которого надо кормить смертью. Сегодня он намеревался полакомиться, и даже сервировал городскую площадь виселицей, плахой и стенкой с ружьями. Но пища ускользнула, и он, конечно же, ринулся в погоню.
 Я содрогнулся и поспешил отогнать от себя эти мысли. Лучше мечтать об отдыхе, но и думать о хорошем в такую погоду, сидя в лодке с двумя полусумасшедшими спутниками, было невозможно, и я продолжил растирать свои ноги, чтобы согреться и отвлечься. Принцесса так и сидела, как деревянная, за всё время плавания не произнеся ни звука.
 Как и обещал рыцарь, скоро мы действительно причалили. Здесь нас ждали. На берегу возле дощатого сарая и трёх перевёрнутых лодок стоял человек в тёплой куртке и сапогах. Рыцарь бросил ему верёвку, он подтянул лодку к берегу и, когда мы выбрались, одним сильным рывком привычных рук выволок её на песок. Рыцарь пожал ему руку.
 - Очень рад, что ты встретил нас, Карл. Ты как будто знал, что мы приедем.
 - Сегодня ночью мне не спалось. Я всегда чувствую, когда что-то происходит. Ты сегодня не один.
 - Предчувствия тебя не обманывают. Дело и вправду серьёзное. Этим людям угрожает смерть.
 - Можете оставаться у нас, мы вас в обиду не дадим, - Карл явно не был легкомыслен в отношении оружия.
 - Всё гораздо хуже. Это дочь короля и его друг. Вчера произошёл переворот, и их собирались казнить.
 - Вот оно что. Этого уже давно ждали. Плохо дело. А где сам король? Его схватили?
 - Нет, он им не дался. Он поджёг дворец, чтобы мы в суматохе смогли убежать, и сам погиб в этом пожаре.
 - Да, - задумчиво сказал Карл, - значит, за вами наверняка отрядили погоню, и вам надо бежать как можно быстрее. Но вы всё равно подкрепитесь и отдохните. Хоть час времени у вас есть?
 - Думаю, мы смогли немного оторваться. А подкрепление и отдых нам просто необходимы.
 - Куда отправитесь?
 - Скорее всего, на север.
 - Ладно, идите пока в дом, а я постараюсь добыть транспорт для твоих спутников.
 Транспорт – это хорошо, подумал я. Гораздо лучше убегать от преследования, сидя в экипаже.
 Деревня стояла на крутом берегу. Карл отправился куда-то вдоль по улице, а мы зашли в крайний дом. Там было тепло и пахло обитаемым человеческим жильём. Прекрасный запах, от которого я уже давно отвык. Хозяйка встретила нас приветливой улыбкой, как старых знакомых, и, не задавая никаких вопросов, сразу же усадила меня у очага, на котором варилось что-то в горшке и жарилась рыба, а принцессу увела в другую комнату.
 - А я, с вашего позволения, пойду поздороваюсь со своим другом, - сказал рыцарь и исчез.
 - Иди, - засмеялась ему вдогонку хозяйка, - застоялся твой друг без тебя, разжирел.
 Я остался в комнате один.
 Подвинув ноги к самому очагу, я наконец-то почувствовал вожделенное тепло. Запах варева и рыбы был необычайно вкусен. Интересно, что это за люди? Наверное, родственники рыцаря? Карл, судя по всему, рыбак. Силён! А хозяйка у него какая симпатичная и улыбчивая. Хорошо, наверное, ему иметь такую жену. Да и ей, видно, неплохо живётся за таким крепким мужиком. Хозяйство-то зажиточное, просторный дом, за домом большой двор и выпас, у реки лодочный сарай, кругом чистота, порядок. Может, это и есть хорошая жизнь: встаёшь рано утром, весь день трудишься, а вечером ложишься спать рядом с такой красивой и весёлой женой. И в доме всегда тепло и вкусно пахнет жареной рыбой. Хотел бы я так жить? Конечно, это лучше, чем пить и слоняться по пустому дворцу, оккупированному полчищами крыс, и уж куда лучше, чем бежать из одной неизвестности в другую. В самом деле, может ли мир, в котором есть тепло очага и улыбка женщины, быть так кровожаден, что ему обязательно нужна моя смерть? Может быть, всё это выдумка, грандиозное представление? Единственным доводом в пользу реальности происходящего было то, что уж больно ничтожны зрители для такого масштабного спектакля. Ради нашего с принцессой развлечения не стоило поджигать дворец. В нём всё-таки было лучше, чем в лодке холодной весенней ночью. Ну ладно, во дворец мне уже не вернуться. Но у меня есть кое-что, о чём я едва не забыл в пылу бегства: пояс с деньгами! Он-то и поможет мне воплотить в жизнь ту идиллическую картину, которую я себе только что представил: добротный дом, хозяйственная пышечка-жена, куча детишек. Рыбака из меня, конечно, не получится, сил не хватит, но вот, скажем, кабачок при дороге можно будет завести. В чём-чём, а уж в вине я разбираюсь. Да, пожалуй это то, что мне нужно. Что там сказал рыцарь Карлу? Идём на север. Значит, он ведёт нас в сторону той самой державы, с которой мы воевали. А там мне, как другу (ха-ха) короля-миротворца, ничего не угрожает. Можно будет даже сказать, что это я, по великой дружбе, подсказал этому недалёкому философу идею мира. Или нет, всё-таки лучше остаться инкогнито во избежание разных непредвиденных случаев. Северные власти могут ведь и признать мятежников, и тогда выдадут меня. А если и не выдадут, те смогут меня выкрасть. Значит, как только мы пересекаем границу и прибываем в первый более-менее крупный город, я просто сбегаю от своих спутников. Зачем мне с королевской сокровищницей на поясе идти куда-то за тридевять земель к тридесятому принцу, если всё, что мне нужно, уже и так при мне? И у него, наверное, своих шутов хватает, и своих сокровищ, так что я ему тоже не нужен. Принцесса – это другое дело. Пусть очарует его и выйдет за него замуж. Если он такой мудрый и могущественный, пусть научит её уму-разуму. Хотя эта лахудра вряд ли очарует не то, что мудрого принца, а хотя бы пьяного нищего, да и принц, известный своей мудростью ещё со времён юности моего папаши, сейчас должен быть совсем древним и дряхлым. Ну тогда пусть примет её при дворе, чай не цыганка какая-нибудь, принцесса крови, да ещё с символами королевской власти. Могу ей даже фамильный меч отдать, мне он не понадобится, я не собираюсь рыцарствовать. Да, либо бедный король, предчувствуя смерть, лишился рассудка, доверив своё богатство такому проходимцу, как я, либо наоборот, на него снизошло озарение мудростью, и он дал каждому из нас именно то, в чём тот больше всего нуждается. Мир праху его, может быть, он был не так уж глуп, и в блокнотах своих писал что-то дельное. Бывает так, что человека просто судьба забросила на чужое место, а он ещё своего, на что способен, не сделал. Бедняга торопился закончить труд своей жизни, когда к нему пришли те трое. Жаль, что сгорели его труды вместе с ним, было бы любопытно почитать. И я тоже хорош, столько времени за зиму убил, прячась от крыс в бутылке. Надо было брать его записки и читать. Вдруг и правда пригодилось бы в жизни. А я эту радость упустил. Остаётся пользоваться плодами его дальновидности, что, впрочем, меня вполне устраивает. Единственное, что меня пока смущает – не знаю даже приблизительного масштаба своих богатств. Может быть, хватит и на особнячок и несколько кабачков с наёмными управляющими. Тогда, конечно, и жену надо будет заводить другую. Весёлая и сдобная кабатчица – это воспоминание о Фредерике. Но можно подняться и выше этого. Жениться на даме из высшего света, очаровав её своим дворянским воспитанием и блеском драгоценностей. И будет у меня жена – утончённая ценительница живописи (ах, как жаль, что сгорела королевская галерея во дворце!), музыки и театра. Такая худощавая и бледная, с огромными карими глазами и пышными волосами. В этом тоже может быть своеобразная красота. Нет, всё-таки обстоятельства складываются не так уж плохо. Как много значит для человека тепло очага! Какой-нибудь час назад я стучал зубами от холода, проклинал свою несчастную судьбу и был всего в шаге от того, чтобы предпочесть смерть лишениям этого путешествия. А сейчас уже воспрял. Что же будет, когда позавтракаю? Да я просто побегу бегом к границе, навстречу своему счастью. Ну где этот рыцарь? Пусть поторопит хозяйку, я хочу есть и двигаться дальше.
 А вот и сама хозяйка. И принцесса следом за нею, как всегда с недовольной миной. Ну ещё бы, её батистовые и шёлковые одеяния промокли и пришли в негодность, а в крестьянском хозяйстве такой одежды не держат, она непрактична. Так что пожалуйте, ваше величество, в грубое льняное платье. И можете кривить физиономию сколько угодно, но пурпур и виссон вы будете носить ещё очень нескоро, и то если только сказочный принц решит, что вы этого достойны. Впрочем, недовольная мина – это уже прогресс в сравнении с давешней полной отрешённостью. Сколько помню, видел на её лице только три выражения: безразличие, недовольство и злобу. Наверное, последнюю мы продемонстрируем после завтрака, когда наберёмся силёнок. Если, конечно, наш организм примет простонародную грубую пищу. Помнится, во дворце и королевские разносолы не больно-то шли. Что до меня, то когда хозяйка поставила на стол горячую и ароматную жареную рыбу с варёной репой, я окончательно повеселел, а когда она сообщила, что сейчас сбегает в погреб за вином, я почувствовал себя на пороге настоящего счастья. И так нелепо в моём счастии выглядела постная физиономия моей спутницы, что у меня возникло непреодолимое желание поддразнить её, что я и сделал, едва за хозяйкой закрылась дверь.
 - Что, любезная, не привыкла к грубому платью и крестьянской еде? К вечеру будешь вся в синяках и с несварением желудка.
 - Болван!
 - О! Какой сегодня день? Где календарь? Я отмечу на нём красным цветом эту благословенную дату, когда их высочество впервые обратило ко мне свою речь! Конечно, можно было подобрать и другое слово для столь торжественного случая, но сам момент настолько величествен, что для него любое слово – презренно. Но я не в претензии. Даже такое слово способно усладить мой слух, если оно изошло из ваших уст. Да и всё правда: шут, болван, дурак, какая разница? Я действительно болван, но я человек без претензий, умею довольствоваться тем, что есть. Приходилось и на голом полу спать, в подвале, тёмном и страшном. А вот вашему высочеству тяжко придётся без привычки к неудобствам, будь у вас хоть семь пядей во лбу. Хотя ради такого торжественного случая с удовольствием скажу вам комплимент: непривычная одежда отвлекает мой взгляд от постного выражения вашего лица.
 Ура! Я достиг цели! Лицо принцессы засветилось бледной злобой. Вот она и третья ипостась, причём ещё до завтрака. И я ещё не пил вина, а уже счастлив.
 Завтрак прошёл весело. Хозяин, хозяйка и рыцарь перебирали общих знакомых, которых было необычайно много. Хозяева наперебой советовали заехать то к одним, то к другим, обсуждали, где будет безопаснее остановиться, а где не следует появляться ни в коем случае. И всё это таким тоном, будто речь шла не о бегстве от смерти, а о загородной прогулке. Я их болтовню не слушал, потому что был занят своими удовольствиями: едой, вином, торжеством над принцессой и недавно открытой радужной перспективой дальнейшего существования. Нет, хоть я и человек светский и образованный, в женщине меня больше привлекает простота и здоровье, нежели утончённость. Хозяйка на фоне принцессы выглядела, как весёлый подсолнух перед полынью. На моё удивление принцесса не стала брезгливо ковыряться в еде, а с аппетитом слопала всё, что дали, даже аккуратно обсосав все рыбьи косточки. Значит, недовольство недовольством, но тоже хочет выжить и понимает, что для этого многим придётся поступиться. А может, это моя подначка подействовала. Ладно, всё равно твой избалованный желудок с этой едой не справится. Я с удовольствием выпил ещё чарку превосходного вина, отодвинул стул обратно к огню и сладко уснул. Мне снилась весёлая жизнь с будущей хозяйкой кабачка, очень похожей на Фредерику.
 И только-только наслаждение сном приблизилось к апогею, я почувствовал, что меня трясут за плечо. Ну кому же это мешает моё счастье?
 - Вставай, Ким, пора ехать.
 Конечно, это рыцарь, мой лопоухий благодетель. Как он мне сейчас не нужен! И как отвратительна реальная жизнь с её вечными опасностями, заботами и погонями! Но будущее счастье надо зарабатывать сейчас, так что нечего морщиться, как принцесса. В конце концов высплюсь в экипаже.
 Но тут меня ожидало новое разочарование. Выйдя во двор, я увидел вместо одной запряжённой лошади трёх осёдланных.
 - Это что, мы на этом поедем? На этих? Я не умею, - пролепетал я.
 - Ничего страшного, сядешь на моего друга, - сказал рыцарь, - он сам тебя научит.
 Какой ужас! Лошадь будет учить меня, как на ней ездить. Видно, и вправду сказочный конёк-горбунок. Только все три коня во дворе нормального размера. Рыцарь подвёл меня к крупному коню странного, никогда мною прежде не виденного цвета. Я не разбираюсь в лошадиных мастях, но его цвет можно было бы определить, как светло-бежевый, даже чуть-чуть розоватый, а грива и хвост совсем белые. Конь заговорщически подмигнул мне глазом, похожим на спелую сливу. Неужели он понимает, что я никогда в жизни не сидел на лошади? Говорят, лошади очень умны, чувствуют малейшую слабость всадника и всячески используют её, чтобы от него избавиться. Рыцарь помог мне поставить нужную ногу в стремя, и тут, оглянувшись, я увидел нечто такое, что от удивления сам довольно ловко вскочил в седло. Принцесса стояла рядом с лошадью шоколадного цвета, ласково гладила ей морду и улыбалась! Улыбка на этом лице для меня была всё равно что гром зимой или снег в июле. Я увидел невозможное. Столько потрясений в один день! Заметив мой ошеломлённый взгляд, она сменила улыбку презрительной усмешкой, ловко, по-мужски, вскочила в седло, подняла лошадь на дыбы, а потом, круто развернув, погнала её к изгороди. «Сейчас разобьётся», - подумал я, но лошадь легко, словно пушинка, перепорхнула через высокую ограду и поскакала в поле.
 - Хорошая наездница, - уважительно сказал Карл, - и толк в лошадях, видно, знает. Коня выбрала самого норовистого. Сразу к нему подошла. И он к ней потянулся, почувствовал свою, значит.
 Принцесса дала круг по полю, вернулась во двор через открытые ворота и осадила коня прямо перед крыльцом.
 - Не запали коня, амазонка, его надо будет вернуть хозяину, - добродушно проворчал Карл, привязывая перемётную суму к седлу чёрного коня, доставшегося рыцарю. Принцесса отвернулась, но я готов дать руку на отсечение, что она улыбалась.
 - Береги себя и своих спутников, мой мальчик, - сказал Карл, обнимая рыцаря, - да будет прямым ваш путь, и да не будет пути вашим преследователям. И передавай привет Принцу.
 Хозяйка тоже подошла к рыцарю и поцеловала его.
 Рыцарь вскочил в седло.
 - Счастливо вам оставаться. Принц помнит о вас, и будет очень рад привету, - он тронул коня, обернувшись ко мне, сказал, - идём, друг.
 Конь подо мной двинулся вслед за ним, и я в панике ухватился за седло, чтобы не упасть.
 - Эй, стойте! – услышал я позади оклик хозяйки, - вы забыли пояс и меч!
 Надо же быть таким олухом! Поспешил вперёд к счастью на лихом коне, а само счастье и оставил на привале! Хорошо хоть люди честные оказались. Или рыцарь им не рассказал о сокровище? Мой конь остановился, хозяйка подбежала и отдала пояс с мечом и, пока я неловко опоясывался, весело смотрела на меня. «Что смотришь, - хотел сказать я, - растяпу не видела?» Но удержался и промолчал. Наш караван снова тронулся, и хозяйка так и осталась стоять в воротах, помахивая нам рукой. А с крыльца махал рукой Карл. Знали б вы, гостеприимные хозяева, какое богатство только что держали в руках, может быть, прирезали нас, как ягнят.
 Однако, как страшно ехать на лошади, даже шагом! Подъехала принцесса, ловко подняла повод моего коня, волочившийся по земле, и подала мне.
 - Держи, а то конь наступит и споткнётся.
 Я схватил повод и снова вцепился в седло обеими руками.
 - Не прыгай в седле. Привстань на стременах и амортизируй ногами.
 Я попробовал последовать совету. Это было трудно. Ноги быстро устали.
 - Ничего, - сказала принцесса, - привыкнешь и научишься. Всегда сначала трудно. Но у тебя иноходец, на нём полегче.
 Это она называет полегче? Да уж куда там! Я бы лучше на вёслах посидел, чем на этом лёгком иноходце, там, по крайней мере, не трясёт так, что внутренности готовы выпрыгнуть наружу. Иноходец! Он как-то по-другому переставляет ноги, я слышал, так что ход его более плавный. Как же должно трясти на обычной лошади? Нет, такой способ передвижения не для меня. Мой завтрак быстро превратился в большой и твёрдый ком и прыгал в животе в такт движениям коня. Мы крупной рысью двигались по дороге вдоль реки в сторону синеющего вдали леса, впереди рыцарь, за ним, из последних сил, я, а следом принцесса. Настроение моё, такое благодушное за завтраком, снова упало. Не предполагал я, что путь к мечте окажется столь трудным. Эта скачка на лошади – просто какая-то изощрённая пытка. Наверняка мятежники, поймав нас, не стали бы так издеваться над нами, а гуманно поставили бы к стенке.
 Впрочем, принцессе наша поездка, кажется, в удовольствие. И я тоже хорош. Издевался над ней, а выходит, несварение и синяки к вечеру будут у меня, а ей хоть бы что. Вон каким молодцом держится. И как преобразилась! Вечные скорбные морщины разгладились, и лоб оказался высоким и чистым, глаза широко раскрылись и заблестели, носик, всегда недовольно наморщенный, распрямился, а рисунок губ в улыбке изменился до неузнаваемости. Будто бы надела другое лицо. Возможно, она даже хорошенькая! Пожалуй, я недооценивал её.
 Скоро я обнаружил, что несмотря на усталость и боль во всём теле, начал осваиваться в седле. Спутники мои перешли на галоп, и на большой скорости оказалось ехать значительно легче, нужно только следить за равновесием. Конь летел стрелой, так что у меня захватило дух и возникло какое-то радостное ощущение полёта. Дорога вилась вдоль реки, делая петли, которые мы спрямляли по полю. Кое-где нам встречались крестьяне, обрабатывающие свои участки. Ближе к полудню, когда мы уже почти достигли леса, тучи рассеялись и выглянуло солнце, осветив наши спины. Мы едем не на север. Наверное, рыцарь не вполне доверяет Карлу и не стал открывать ему наш маршрут. Въехав в лес, мы остановились в стороне от дороги и сделали привал. Тут я обнаружил, что после нескольких часов, проведённых в седле, нужно снова учиться ходить. Ноги были совершенно деревянные, будто не мои, и голова кружилась. Рыцарь достал из своей сумы хлеб и вяленую рыбу, но мне было не до еды, завтрак ещё лежал камнем на дне моего желудка. А принцесса, к моему удивлению, взяла рыбу и так ловко расправилась с ней, будто всю жизнь только этим и питалась.
 - Поешь, Ким, - сказал рыцарь, - нам ехать ещё далеко, боюсь, засветло не успеем.
 Я отказался от еды и сел под дерево, раскинув ноги. Интересно, куда он хочет успеть засветло? До границы явно слишком далеко. От дворца до деревни Карла мы прошли и проплыли по моим подсчётам вёрст двадцать, не больше. Сейчас сделали ещё как минимум тридцать, но к границе не приблизились, потому что река течёт на запад. Если мы так и будем ехать вдоль реки, то сделаем слишком большой крюк.
 - Куда мы едем?
 - Сейчас – в Леон. Там живут наши друзья, и мы сможем у них переночевать. А завтра рано утром отправимся к границе через лес. Так я планирую. Но всё ещё может измениться. Мы не знаем, где наши преследователи, так что надо быть готовыми к самому худшему. Поэтому советую поесть.
 Я взял кусок хлеба и без всякого удовольствия проглотил несколько кусочков.
 Ни еда, ни отдых нисколько не придали мне сил. Уже через несколько минут после привала я устал так, что каждый шаг коня представлялся мне последним в моей жизни. Вдобавок ещё ветки хлестали меня по лицу, и я ежеминутно рисковал потерять равновесие и свалиться, а натёртые и отбитые части тела болели немилосердно, и к тому ещё прибавилась головная боль, наверное, от вина, выпитого сегодня и накануне. Как я выдержал до вечера – не знаю, но когда уже на закате мы остановились в какой-то деревне за лесом, спрыгнув с коня, просто упал, и рыцарь с хозяином подхватили меня под руки и отнесли в дом, где положили на лавку, как вещь. Сразу же вокруг меня засуетились какие-то женщины, ловко стянули с меня сапоги и штаны, вымыли и смазали ссадины приятно пахнущим снадобьем, а потом дали выпить какой-то густой жидкости. Я так устал, что ничему не сопротивлялся и не испытывал стыда. Явись сюда в тот момент наши преследователи, я встретил бы их блаженной улыбкой. Женщины помогли мне перейти в другую комнату, где положили на постель и принесли еды: порядочный кусок жареной свинины, хлеб и квас. Увидев еду, я почувствовал сильный голод и, быстро расправившись с ужином, откинулся на кровати и уснул под шум большого полного дома.
 Проснувшись утром, я увидел рыцаря, стоящего перед кроватью.
 - Как самочувствие? – спросил он.
 Я ощупал себя, пошевелил руками, ногами, головой. Удивительно!
 - Ничего не болит!
 - Сёстры Санте знают своё дело. Извини, что сразу подверг тебя такому испытанию, но я надеялся на их врачебное мастерство. Впрочем, у нас другого выхода не было и нет. Санте сказали мне, что ещё вчера вечером в деревню приехал полицейский курьер с пачкой объявлений. За нами не гонятся, нас объявили в розыск и обещают вознаграждение за нашу поимку.
 - И куда мы теперь поедем, если нас ищут везде?
 - У нас много друзей, у которых мы всегда можем попросить помощи.
 - Разве не всех подданных вашего принца истребили?
 - Каждый, кто помогает нуждающимся, в какой-то мере подданный Принца. Добро может поселиться в каждом человеке, даже самом злом. Это чудо, а чудеса неподвластны тем, кто в них не верит. Поэтому их невозможно истребить.
 - И ты знаешь всех своих?
 - Нет, конечно, я странствую всего десять лет.
 - Десять лет! Сколько же тебе сейчас?
 - Двадцать.
 - У вас посвящают в рыцари детей?
 - Любить людей можно в любом возрасте. А чтобы стать рыцарем, не нужно совершать ритуалы, достаточно ощутить в своём сердце потребность помогать людям. Она и посвятит тебя. Десять лет назад умерли мои родители, и я стал бродяжкой. Люди, которых я не знал и ничего для них не сделал, так много помогали мне везде, куда бы я ни пришёл, что я не мог остаться равнодушным и теперь служу Принцу. А его главная забота – помощь нуждающимся, исцеление больных, утешение слабых, спасение обречённых.
 В этот момент в комнату вбежал маленький мальчик.
 - Рыцарь, скорее собирайтесь и уезжайте, полицейский патруль ходит по домам.
 Сборы в дорогу заняли ровно столько времени, сколько понадобилось мне, чтобы одеться. Когда я выскочил во двор, кони были осёдланы, и на моём появилась перемётная сума (видимо, с лекарствами), а принцесса уже сидела в седле. Мне помогли забраться в седло, и я уже собрался было пришпорить коня, как тот же самый мальчик подбежал ко мне, протягивая своими ручонками мои пояс и меч. Ба! Опять я забыл о своей мечте! Если такое будет на каждом привале, рано или поздно кто-нибудь мне его не вернёт, и тогда какой смысл мне будет куда-то бежать? Нет уж, больше я пояс снимать не буду, хоть режьте меня, буду и спать в нём. А тебе, малец, спасибо. Может быть, какой-нибудь сказочный принц и вознаградит тебя за твою честность и чистоту неведения. Знал бы ты, какое богатство несёшь так небрежно и подаёшь совершенно незнакомому проходимцу, которого больше никогда не увидишь. И знал бы это тот принц!
 Мы пришпорили коней и нырнули обратно в тот лес, из которого выехали вчера. Поначалу нас сопровождал парень на пегой лошади. Он вёл нас через самую чащу, и ехал так быстро, что мне приходилось ещё сильнее, чем вчера, напрягаться, чтобы ветви не сбросили меня с седла. Через час, а может через два мы выехали на большую поляну, парень указал рыцарю направление, а сам развернулся и исчез в чащобе. Мы же, все исхлёстанные ветками, поехали дальше по опушке вокруг поляны. Весенний лес оживал. Распускались первые листочки, светлые и прозрачные, так что издалека деревья казались подёрнутыми лёгкой зеленоватой дымкой. Сквозь прошлогоднюю сухую траву уже пробивалась новая, ярко-зелёная. Всё это я заметил, кода мы объехали поляну и устроились на отдых. Удивительно, но я уже не ощущал себя таким разбитым, как на вчерашнем привале, и с удовольствием поел рыбы с хлебом и даже хлебнул из фляжки, которую мне протянул рыцарь. Я думал, в ней будет вино, но оказалось – не вино и не ром, а какой-то отвар, на вкус горьковатый, но приятный и хорошо утоляющий жажду.
 - Санте дали нам кое-что из своих снадобий, - сказал рыцарь.
 - Хорошие снадобья, но неплохо было бы пару глотков доброго вина, - заметил я.
 - Не время сейчас пить вино. В любой момент мы можем нарваться либо на военный патруль, либо на лесных разбойников, а ни тем, ни другим наши жизни не дороги. Так что вино будем пить в царстве Принца.
 Мы снова оседлали наших лошадей и углубились в лес по еле заметной тропинке. Кажется, мои ноги начали привыкать к седлу, я уже не чувствовал ни прежней ломоты, ни неловкости, ничего не натёр и не набил. Значит не зря люди ездят на лошадях. И всё-таки в экипаже было бы куда удобнее. Здесь можно и соснуть в дороге, и абсолютная трезвость не нужна. А насчёт патрулей? Ну прикинулись бы мы крестьянами, едущими в гости в соседнюю деревню. Кому интересны простые пейзане, когда в розыске члены королевского дома? И ехали бы мы сейчас по прямой дороге, а не петляли по лесу. Надо будет подать идею рыцарю.
 Мы пробирались через лес до самого вечера, а он всё никак не кончался. Солнца не было видно, и я потерял ориентировку. Жаль, у меня с собой нет карты. Деревня Леон, где мы ночевали, расположена в ста верстах к западу от столицы. А куда мы едем сейчас, я, пожалуй, и при наличии карты не сказал бы.
 На ночлег мы расположились прямо в лесу, не разжигая костра, чтобы не привлечь внимания. Лошадей напоили в лесном ручье и дали им овса из сумы, а сами уселись в кружок и поели той же самой рыбы с хлебом, причём принцесса поглощала эту некоролевскую еду с поистине некоролевским аппетитом. Рыцарь наломал лапника, достал из своей сумы тонкое покрывало и постелил принцессе. Под голову ей он положил седло, а чтобы укрыться отдал свою куртку. Принцесса легла, свернувшись калачиком, и сразу уснула, а мы с рыцарем сели под старую берёзу в виду стреноженных лошадей, щипавших молодую травку на поляне.
 - Не напали бы волки на лошадей, - сказал я.
 - Здесь нет волков. Рядом большой город Лемар и оживлённая дорога.
 - Не так-то далеко мы продвинулись.
 - Получается, даже немного вернулись назад. Но дальше пойдут безлюдные места, где нам будет безопасно.
 - А не кажется ли тебе, что безопаснее было бы путешествовать в повозке?
 - Я думал об этом. Но тогда нам пришлось бы двигаться только по дорогам, и нас бы легко вычислили.
 - Прикинуться крестьянами. Или ты бы спрятал нас среди мешков с зерном или в возу с сеном.
 - Не пойдёт. Во-первых, сейчас крестьяне не разъезжают по городам и весям, а пашут свои поля, так что мы бы вызвали подозрения. А во-вторых, в стране сейчас беспорядок, люди воюют друг с другом, очень многие вооружены, а вооружённый человек всегда имеет соблазн напасть на путешественника, особенно если тот безоружен, едет один и везёт с собой хоть что-нибудь. Воз сена это тоже хорошая ценность. А всякий человек с оружием – потенциальный разбойник, даже если вооружился, чтобы поддерживать порядок. Отчасти из-за этого я сам не хочу иметь оружие, чтобы не иметь этого соблазна.
 - Да, да, я помню, ты ведь предпочитаешь бегство сражению. Только я боюсь, что это бегство отняло у меня больше сил, чем потребовала бы встреча с патрулём. Я-то умею драться, и при помощи меча запросто справлюсь с тремя-четырьмя сразу.
 - Освоить верховую езду полезнее, чем лишить жизни несколько человек. Ты уже научился неплохо сидеть в седле, а для принцессы поездка и вовсе стала удовольствием, хоть она это скрывает. Вот и ещё один плюс поездки верхом.
 - Да, впервые вижу, чтобы принцессе что-то нравилось. Почти год я провёл с ней под одной крышей, и всё это время она постоянно была всем недовольна.
 - Она любит лошадей. Несчастный ребёнок, которому недостало материнской любви и общения со сверстниками. А лошади – это её страсть и спасение от одиночества.
 - Откуда ты это знаешь?
 - Мы с королём провели вместе почти целый день, спасаясь от пуль. Было время и поговорить, и составить план побега. Конечно, король рассказал мне о людях, за которых я несу ответственность.
 - А что он сказал обо мне?
 - Ты единственный, кто поддерживал его в новом положении.
 - Что это значит?
 - Ты не встал на сторону мятежников.
 - И сейчас думаю, не прогадал ли?
 - Не жалей, им сейчас хуже, чем нам. Мы спасаем свою жизнь, а они ищут смерти, а кто ищет её для другого, тот найдёт её для себя.
 - Ты говоришь слишком мудрёные слова, и я их не понимаю, хоть я много старше тебя. И думается мне, с такими представлениями ты не доживёшь до моих лет.
 - Никто не знает часа своей смерти. И ничего нет плохого в том, чтобы умереть, спасая друзей. Если моя смерть кому-то поможет, я уже не зря проживу жизнь.
 - Ну уж этого я и вовсе не понимаю.
 - Ничего страшного. Надеюсь, у тебя в жизни будет шанс поступить по совести. Ладно, ложись спать, завтра поднимемся рано, чтобы успеть заехать в город до рассвета.
 - А ты почему не ложишься?
 - Посторожу лошадей. Не волнуйся за меня, я нищий бродяжка, жизнь научила меня обходиться минимумом благ, в том числе еды и сна.
 Я наломал себе лапника, положил под голову седло и долго не мог уснуть. Мои радужные мечты, тревога и слова рыцаря теснились в голове, и всем одновременно там не хватало места. Однозначно, рыцарь идеалист, да попросту глупец, прячущий свою слабость и незнание жизни за красивыми фразами и покровительственным тоном. Смешно, этот сопляк вообразил себя таким знатоком жизни, что всерьёз надеется, что жизнь подтвердит его слова. Как бы эти его убеждения не довели нас до беды. А будь у нас оружие, прорвались бы уже через несколько патрулей, и еды бы себе набрали куда больше, и куда лучшей еды. А может быть и сами сколотили бы отрядик из лихих людей, ведь моё богатство дало бы нам возможность оплатить услуги по нашей защите. Главное – не открывать его истинные масштабы (кстати, скорей бы самому их узнать). И если при этом погибнет несколько этих ничтожных людей, то что их жалеть? Тут рыцарь совершенно прав, они сами этого искали. К тому же за риск я им заплачу. А уж беспокоиться о преследователях и вовсе смешно – они нас не с пряниками ищут. А этот дурачок так и будет водить нас по лесам и кормить вяленой рыбой, пока мы не обессилеем и не попадёмся кому-нибудь в лапы, будь то патруль, разбойники или медведь. Нет, его мудрость неразумна. Я снял пояс и в свете луны выковырял из него мечом золотую монету. Достоинства её я не определил, но оно явно не маленькое. Если мы встретим опасных людей, мне будет чем откупиться. Глупец ещё будет мне благодарен. Я засунул монету в карман, снова надел пояс и наконец-то уснул.
 Поспать пришлось совсем немного. Рыцарь, как и обещал, разбудил нас задолго до рассвета. Луна уже зашла и, ощупью оседлав коней, мы осторожно поехали через чащу в кромешной темноте. Вот и дорога, но сворачивать на неё мы не стали, а пересекли и снова углубились в лес. Теперь он стал реже, и скоро мы выехали на опушку, откуда сразу начиналось тёмное городское предместье. Рыцарь спешился, отдал принцессе повод своего коня и исчез в темноте. Через несколько минут он вернулся и сказал:
 - Путь свободен, поезжайте за мной, только осторожно, ведите лошадей по траве, чтобы заглушить шаги.
 Мы медленно и тихо поехали по началу улицы. Где-то рядом залаяла собака, учуяв лошадей. Почти сразу мы свернули в узкий проулок и вошли во двор небольшого дома. Здесь нас ждали. Сначала я испугался, но потом увидел, что рыцарь спокойно спешился и пошёл в дом за этим человеком. Через минуту они вынесли несколько полных сумок и приторочили их к сёдлам наших лошадей. Наверное, это овёс – лошади заволновались и зафыркали.
 - Слезайте и ступайте в дом, - сказал нам с принцессой незнакомец, - я пока покормлю лошадей.
 Спешиваясь, я зацепился мечом за стремя и чуть не упал. Что-то слишком часто я стал проявлять неловкость и бестолковость. Мы прошли в дом, там нас встретила хозяйка со свечой и проводила в комнату, где на столе стоял горшок с варёной репой и домашний сыр. Это был наш завтрак. Мы стучали зубами от холода, и хозяйка предложила нам по кружке какого-то отвара, горячего и очень вкусного. Мы с принцессой молча ели при свече, хозяйка ушла и оставила нас одних. Предыдущие два дня отбили у меня охоту зубоскалить, а принцесса вообще была неразговорчива по природе. С того момента, когда она вчера утром подала мне уздечку моего коня, она не раскрыла рта. Может быть, это и хорошо.
 Едва мы управились с едой, вошёл рыцарь.
 - Позавтракали? Едем, скоро рассветёт, а нас не должны увидеть.
 Через пять минут мы снова тихо ехали по улице, только по другой, в сторону леса. Хозяин проводил нас до околицы.
 Удивительно, думал я, уже третий дом кормит нас, а я для этого ни разу не потревожил содержимое пояса. Странные люди. Заговорщики? Нет, не похоже. Карл обыкновенный рыбак, Санте – явно сельские богатеи, эти последние, по всему видно, бедняки. Столь разные люди, да ещё живущие так далеко друг от друга, вряд ли станут объединяться в заговор. Да и я ещё не слышал о заговорщиках, помогающих людям, обычно они наоборот, вредят. Выходит, рыцарь не врал, и они и вправду подданные принца, которых мой папаша и Беспощадный король так и не смогли уничтожить. И их действительно много. Но они не поднимали мятежа, и мятежников не поддерживают, иначе не стали бы прятать нас. Какая-то ерунда получается: королевский дом уничтожал их, а сейчас они помогают остаткам королевского дома спастись. Может, не знают, кто мы? Нет, Карл знал. Что-то там рыцарь говорил о ценности жизни как преследуемых, так и преследователей? Неужели они все – такие же неразумные?
 Скоро рассвело и пошёл мелкий дождик, и мы набросили на себя плащи. Мы быстро передвигались по узенькой тропинке, и я уже настроился на долгую и нудную рысь под дождём, как вдруг конь рыцаря остановился. Перед ним на тропе стоял вооружённый человек. Из леса вышли ещё люди и окружили нас. Человек громко спросил:
 - Эй вы, кто такие? Разве вы не знаете, что шляться по лесу опасно? Говорят, в здешних лесах можно встретить разбойников.
 Окружившие нас люди громко рассмеялись, и от этого смеха у меня в жилах кровь застыла. Разбойники, лесные братья! Ещё неизвестно, не лучше ли было нам отдаться на милость мятежников.
 - Мы пилигримы, пробираемся в Полуденную страну к Принцу, - спокойно сказал рыцарь. Да уж, наверное жалеет сейчас, что безоружен, эти так просто не отпустят, и удрать от них невозможно, они хозяева в этом лесу и знают каждый его уголок.
 - Так-так, пилигримы, - медленно, взвешивая каждое слово, сказал предводитель разбойников, - сейчас много таких пилигримов, которые испугались мятежа и везут денежки.
 К нам подошли три разбойника и стали открывать наши сумки и вытряхивать их содержимое прямо под дождь.
 - Эй, Морин, золота у них и правда нет.
 - Да, - задумчиво сказал Морин, - и одеты бедно. Значит, спасают не богатство, а свою жизнь, - у мужчины под плащом оружие, у девушки на пальце кольцо с королевской печатью, а мальчишка ведёт себя так, будто не знает, кто такие разбойники.
 - Эта девушка – наследная принцесса Тилла, мужчина – оруженосец покойного короля, и у нас гораздо больше оснований считать разбойниками не вас, а тех, кто ищет нас, чтобы казнить.
 Морин рассмеялся.
 - Похоже, ты прав. Но разбойники потому и разбойники, что извлекают выгоду из любой ситуации. Мы ничего не можем взять с вас, но ваши недруги могут за вас заплатить.
 Тут я не на шутку перепугался и полез в карман, где была золотая монета. Не знаю, что там предпримет безоружный рыцарь, но лично я попробую откупиться. Засунув руку в карман, я похолодел: монеты не было! Лезть в пояс на глазах у разбойников мне не улыбалось. Значит придётся драться. Между тем рыцарь отвечал совершенно спокойно:
 - Мятежники ещё более алчны, чем вы, и предпочтут расправиться с вами, а не платить. Вы им тоже не нужны.
 - В рассудительности тебе не откажешь, - сказал Морин и поддел носком сапога склянки и коробочки с лекарствами, - а это что такое? – он поднял одну склянку, откупорил её и понюхал, - похоже, лекарства?
 - Нас ожидал долгий путь, и наши друзья приготовили нам снадобий на случай, если что-то случится с нами или с лошадьми.
 - Друзья? Куда же вы бежите, если у вас полно друзей?
 - Мы выполняем последнюю волю короля.
 - А где же сам король? Он ведь тоже бежал?
 - Король погиб, прикрывая наше бегство.
 - Значит у нас был благородный и героический король? Жаль, что мы с ним так и не повидались, я бы снял перед ним шляпу.
 Разбойники снова засмеялись. Морин продолжал изучать лекарства с озабоченным видом.
 - Если мне не изменяет память, такое я уже где-то видел. Когда-то очень давно меня лечили такими мазями.
 - По ту сторону леса, в Леоне живёт семья Санте, ты наверняка лечился у них.
 - Да, когда я был молод, мы часто заходили в те края. Однажды мы напали на караван в лесу, но караванщики оказались ребята не промах, дали нам отпор и многих ранили. Так какой-то бродяга из этого каравана сходил в деревню и привёл к нам трёх женщин. Потом пришли мужчины и перенесли нас к себе во двор. Там они нас лечили, кормили, до тех пор, пока мы не встали на ноги, и не выдали властям, и не взяли платы.
 - Это Санте.
 - Может быть, я тогда не спросил, как их зовут. Но с тех пор мы ушли оттуда. Наше дело лихое, а причинять вред этим людям мы не могли. Мы помним добро. Эти снадобья я запомнил на всю жизнь. Кажется, будто один этот запах способен вылечить любую болезнь.
 Он замолчал, и на минуту на поляне воцарилась тишина, только дождь всё сильнее шуршал по ветвям и траве. Наконец Морин поднял руку и торжественно сказал:
 - Я и ещё несколько наших стариков обязаны вашим друзьям жизнью. Мы так и не заплатили им тогда. С вас всё равно взять нечего, нашего логова вы не видели, и не сможете нас выдать. Поэтому мы вас отпускаем.
 Разбойники расступились, давая нам дорогу.
 - Благодарим тебя, благородный Морин, - отвечал рыцарь, - если Санте лечили тебя, значит ты знаешь о Принце Полуденной Страны, и Принц знает о тебе, и ему будет приятно, что ты помнишь добро. Разреши нам только взять овёс для наших лошадей.
 - Забирайте всё, только оставьте лекарства, - сказал Морин. Один из его людей сгрёб снадобья в сумку, и разбойники быстро и бесшумно удалились в чащу, оставив нас собирать разбросанный багаж.
 Меня била нервная дрожь. Неужели они и правда ушли и оставили нас? Невероятно! И не пришлось ни откупаться, ни отбиваться. Рыцарь нашёл нужные слова! И даже не это. Помогли бы ему эти слова, если бы главарь в своё время не повстречался с Санте? Вряд ли. Вот уж тогда бы нам несдобровать. Но кто может поручиться, что в этом лесу все знают Санте, и при одном упоминании о них сразу станут нашими друзьями? И ещё: где золотой, который я ночью выковырял из пояса?
 Пока мы разговаривали с разбойниками, хлеб и овёс основательно промокли под дождём. Мы с рыцарем всё равно упаковали всё по сумкам. Может быть нам больше не доведётся встретить друзей, тогда любая еда сгодится, даже намокшая. Принцесса, нахохлившись, осталась сидеть на лошади. Ну да, она госпожа, а мы вассалы. Ладно, госпожа, всё равно на обед у тебя будет тот же размокший хлеб, что и у нас, будь ты хоть царица всей вселенной.
 Разбойники задержали нас на целый час, поэтому надо было торопиться, но земля под дождём размокла, лошади стали скользить и оступаться, и мы двигались шагом. Я так освоился в седле, что даже задрёмывал временами, ночью ведь поспать толком не пришлось. Сквозь дрёму я иногда отрывал глаза, и мне чудилось, что в чаще вокруг нас мелькают какие-то неслышные тени. Может быть, непуганые звери? В полдень мы сделали привал у ручья, где наши лошади напились и немного попаслись, а потом снова медленно побрели по еле заметной тропке через лес в совершенно непонятном для меня направлении. К вечеру дождь прекратился, но было так же холодно, к тому же плащи наши промокли. На ночной стоянке рыцарь развёл костёр.
 - Ты что, нас же могут заметить, - испугался я.
 - Это дикий приграничный лес, ни военным, ни властям здесь нечего делать, а от других мы не прячемся, - отвечал рыцарь, - здесь мы можем обсушиться, согреться и поесть разогретого над костром хлеба и рыбы, а если кто-то и заглянет на огонёк, мы его угостим. Кроме того, здесь водятся дикие звери, и огонь будет для них предостережением. А вот и гость.
 Из темноты вышел человек, вооружённый луком. У меня снова душа ушла в пятки. Неужели опять разбойники?
 - Присаживайся к нам, добрый человек, раздели с нами скромный ужин, - сказал рыцарь.
 - Меня послал Морин приглядеть за вами, - отвечал разбойник, садясь к костру, - вы безоружны, а тут волки водятся.
 - У нас есть меч, - сказал я, всё ещё дрожа. Может быть, он тут не один, и сейчас из темноты вынырнет вся шайка.
 - Меч хорошее дело, но стрела вернее. А от еды я не откажусь. Весь день за вами пешком шёл, проголодался очень.
 Рыцарь протянул ему кусок хлеба и рыбу.
 - Завтра вам переходить границу. В лесу везде стоят кордоны, сюда пришли северяне, и через лес вам не пройти. Я проведу вас через болото по нашей тропе.
 - Морин воистину благородный человек, если так заботится о бедных пилигримах.
 - Да, он парень что надо. Но это просто мне надо самому перейти границу. Мы больше занимаемся не разбоем, а контрабандой. Переправляем торгашей через границу за хорошую мзду. Это выгоднее, чем просто грабить. Да и кого сейчас грабить, когда все воюют. Грабежом сейчас и без нас много кто живёт.
 Разумно, подумал я. Вот кончится война – и эти благородные люди снова начнут грабить и убивать. Но сейчас, пожалуй, я смогу извлечь из этого знакомства реальную пользу. Торговцы контрабандой – люди денежные. И я смогу хорошо продать свой пояс. Правда, существует опасность, что люди, с которыми мне придётся иметь дело, столь же благородны и предпочтут вообще ничего не заплатить мне, или, того хуже, убить. Да и не стоит заниматься этим в приграничной местности. Лучше всё-таки отъехать подальше. А благородные разбойники пусть остаются в неведении. Впрочем, можно будет продать контрабандистам меч. Он древний и наверняка хорошо стоит, а мне, пожалуй, больше не пригодится, если уж я собрался жить мирно и без приключений. Или продать его какому-нибудь рыцарю из тех, кто предпочитает быть вооружённым. Оружие можно обратить в живые деньги, и в этом оно предпочтительнее мудрости.
 На ночлег мы устроились уже вчетвером, и позволили себе поспать подольше, чтобы отдохнуть перед трудным переходом. К полудню следующего дня добрались до болота (провожатый и рыцарь ехали вдвоём на коне рыцаря), а там спешились и дальше вели лошадей в поводу. Впереди шёл разбойник, тщательно проверяя почву перед собой длинным шестом. Я удивился этой предосторожности, ведь земля под моими ногами была твёрдой. Только вместо леса здесь рос какой-то кустарник, а редкие деревья были кривые и низкорослые. Вместо ответа провожатый воткнул шест на шаг в сторону от того места, где стоял. Шест плавно ушёл в трясину почти на всю длину. Я испугался и больше не задавал вопросов. Ещё засветло мы устроились на ночной привал на островке, где было много следов человеческого пребывания. Похоже, контрабандисты часто здесь ночуют. Разбойник взял у меня меч и нарубил на болоте хвороста для костра.
 - Хороший клинок, - уважительно сказал он, возвращая его мне.
 После скудного ужина принцесса сразу улеглась на охапку хвороста и уснула. За прошедшие трое суток она не произнесла ни слова. Интересно, о чём она думает? И что означает этот крепкий сон: хорошие нервы или крайнюю усталость? В любом случае девчонка держится молодцом. Я-то ожидал от неё истерики, а получилось, что сам едва сдерживаюсь, а она спокойна. Впрочем, не знаю, может быть я со стороны тоже неплохо выгляжу.
 Рыцарь и разбойник сидели у костра и о чём-то говорили. Мне их разговор был неинтересен, я разложил свой хворост поодаль (ночь была тёплая), лёг и долго смотрел на звёзды, думая о том, что уже завтра мы пересечём границу и станем свободными людьми, перестанем прятаться, а значит, я смогу уйти от своих попутчиков и начать наконец-таки жить так, как хочу. Неужели то, о чём я так мечтал, сбудется уже завтра? Завтра я сделаю первый шаг свободного человека по свободной земле, и когда-нибудь через много лет, мечталось мне, я буду сидеть в кругу своей большой и дружной семьи и рассказывать детям о том, какие приключения мне пришлось пережить ради этого счастливого времени. И вспомню я, что был в моём путешествии прекрасный момент блаженного спокойствия, когда я лежал под звёздным небом и вглядывался в его глубину, уверенный в будущем счастии. Знал бы я тогда, чем обернётся это путешествие на самом деле – проклял бы это небо вместе со своей надеждой. И сейчас, когда в полубреду из последних сил пишу эти строки, мне стыдно за то предвкушение, ибо на поверку оно оказалось глупостью, и вместо счастья я, похоже, нашёл себе мучительную смерть. Впрочем, не буду отвлекаться, чтобы успеть закончить, пока силы меня не покинули.
 Границу мы пересекли на следующий день. Собственно, самого момента мы и не заметили, ведь линии, проведённой на карте, на земле нет. Та самая граница, которой я так боялся и вожделел одновременно, на самом деле понятие отвлечённое, фикция, но я так ожидал чего-то осязаемого, что в какой-то момент мне показалось, что дышится как-то по-особенному легко, будто здесь и воздух другой, и болото не то же, что в отечестве. Я решил, что граница именно здесь, и от радости, что победил её, тихонько замурлыкал себе под нос песенку неопределённого мотива со словами вроде «о как я счастлив, что стал свободен, мои надежды, ведите меня вдаль к берегу грядущего счастья, где я вкушу плодов покоя, воли и удачи».
 Вечером мы вышли-таки из мрачного болота в редкий светлый лес на той стороне.
 - Сразу видно, что заграница, - не удержался я, - здесь даже лес какой-то радостный, не то, что наши дебри.
 Но моего счастья никто не понял и не разделил. Проводник и рыцарь зашипели на меня и замахали руками. Я замолчал, но про себя удивился: тишина, конечно, священна, но радость по-моему более соответствует моменту. Или они опасаются, что здесь могут быть люди, её не разделяющие? Да, в общем они правы, от нашего пребывания этой стране лучше не станет, если, конечно, я не потрачу здесь своё богатство. Эта страна просто не подозревает, каким благом для неё может оказаться прибытие четырёх оборванцев, находящихся вне закона на своей родине, думал я и продолжал восторгаться уже молча.
 Мы шли всю ночь, сначала через тот светлый лес, потом через какие-то поля, старательно обходя дороги и лежащие во тьме деревни. Приграничная полоса. Ещё осенью это была наша территория, вспомнил я. Значит, действительно нужно помалкивать и всех сторониться. На рассвете мы снова углубились в лес и остановились на привал в самой непроходимой чаще, не разводя костра. Еда у нас кончилась ещё вчера, и мне казалось, что несмотря на все предосторожности, наше местопребывание может быть выдано урчанием в моём животе. День мы пересидели в холодном и мокром лесу, совсем как на родине. Страшно хотелось спать, но прилечь было негде, везде мокро, а сидя быстро затекало всё тело, и от такого сна я только сильнее уставал. Всю следующую ночь мы снова шли, так же обходя жильё и дороги, и мой оптимизм начал потихоньку перерастать в возмущение: мы ведь зашли уже далеко вглубь страны, чего нам теперь бояться? Но возмущался я молча, а мои спутники не были расположены раскрывать свои секреты. Принцесса же и вовсе имела отсутствующий вид, и, хоть я и восхищался её стойкостью, это угрюмое молчание, длящееся уже целую неделю, мне совсем не нравилось.
 На рассвете следующего дня, оборванные, грязные и усталые, мы наконец-то не таясь вошли в город. Наш провожатый привёл нас в какую-то убогую хижину на окраине. Пока мы рассёдлывали коней, он о чём-то шептался со старухой-хозяйкой. Неужели что-то замышляет против нас? Очень может быть, он увязался с нами неспроста. Старый Морин – человек очень внимательный. Он ухитрился разглядеть королевскую печать на перстне принцессы и меч в складках моего плаща. Вдруг он по каким-то признакам узнал о поясе с драгоценностями? Я слышал о магических способностях, позволяющих их обладателям видеть кошельки сквозь одежду и мысли сквозь глаза. Взгляд у Морина был цепкий, если не сказать зловещий. Страшная догадка внезапно поразила меня: контрабанда – это мы! Поэтому Морин и послал с нами человека, чтобы он просто продал нас здесь со всеми нашими драгоценностями. Зачем они ему в лесу, ведь их всё равно нужно будет нести куда-то на продажу. А так мы сами всё отнесли. А рыцарь, этот лопоухий мальчишка, поверил словам разбойников. Надо же, благородных людей нашёл! Чтож, придётся взять инициативу в свои руки. Я выхватил меч из ножен с твёрдым намерением подбежать к шепчущимся разбойнику и старухе и убить их, но тут рыцарь схватил меня за руку и тихо спросил:
 - Что ты задумал?
 - Разве ты не видишь, что они заманили нас сюда, чтобы ограбить и убить? Сейчас старуха приведёт сюда убийц!
 - Спрячь меч, - сказал рыцарь и подошёл к заговорщикам, - любезная хозяйка! Прошу великодушно извинить нас, но обстоятельства требуют, чтобы мы продолжали наш путь как можно быстрее.
 Старуха посмотрела на него своими колючими глазами.
 - Морин передал через человека, - она кивнула на разбойника, - чтобы я накормила вас и ваших лошадей и дала вам перемену одежды. Но если вы торопитесь – я вас не задерживаю.
 Разбойник посмотрел на меня и усмехнулся. Он понял, что я разгадал его коварный умысел, но не опоздал ли я со своей догадкой?
 - Мы благодарим вас от имени Принца Полуденной Страны, - с достоинством сказал рыцарь, и мы снова взобрались на наших многострадальных лошадей и выехали со двора. Никто нам не препятствовал.
 - А могли бы поесть и переодеться, - сказал рыцарь, когда мы выехали на широкую и, несмотря на ранний час, оживлённую улицу, - впрочем, может быть, так оно и лучше.
 - Неужели ты думаешь, что тебе удалось запудрить мозги этим негодяям? Ты видел взгляд Морина? Он увидел меч под моим плащом! Кто поручится, что он не разглядел драгоценности в поясе? А ты, легковерный, попался на его льстивые слова! Уж поверь моему опыту, я таких людей много повидал в жизни. Если с тебя можно что-то вытрясти, они обольстят тебя, прикинутся друзьями, а потом воткнут нож в спину. Это ты вообразил себе, что все люди так же честны, бесхитростны и глупы, как ты сам, но пока наш мир не отказывается от ношения оружия. Ты одинок в своём миролюбии. У нас говорят: хочешь жить в мире – вооружайся. Что было бы сейчас с нами, если бы я не забил тревогу?
 - Сидели бы у старухи и набивали брюхо репой, - спокойно ответил рыцарь, - хотя может быть, видя твой страх, они бы и припугнули тебя. А сейчас мне пришлось с ними вежливо попрощаться и просто увести тебя оттуда, чтобы ты не наломал дров.
 - Ну уж! – возмутился я.
 - Не стоит думать о людях лучше или хуже, чем они есть на самом деле. Все люди схожи друг с другом. Мы судим о них по себе, но тут есть опасность в том, что мы неверно оцениваем самих себя.
 - Ах, опять ты со своими речами! Избавь меня от них хотя бы сейчас.
 - Как пожелаешь, - сказал рыцарь, и дальше мы ехали молча.
 Каково бы ни было моё возмущение словами рыцаря, но вид города, в который мы вошли, напомнил мне о скором воплощении моей мечты. Я даже о голоде на время забыл, так поразил меня этот город своей чистотой, высокими домами, мощёными улицами и приветливыми лицами горожан. Было тепло и солнечно, этакая весёлая весна, и как она непохожа на нашу весну, когда из-под тающего снега обнажается масса грязи и мерзости, так что только и ждёшь лета, когда на этой нечистоте разрастётся трава и скроет её с глаз. В этом же прекрасном благоухающем городе единственным грязным пятном были мы, благо всю последнюю неделю провели скитаясь по лесам и болотам и ночуя прямо в одежде на лапнике и хворосте. Вид наш был столь колоритен, что на нас оборачивались.
 - Пожалуй, нам надо привести себя в порядок, - сказал рыцарь и остановился у большого дома с красивой витриной во весь первый этаж, - мне, как скромному пилигриму, будет достаточно лишь перевернуть плащ подкладкой наружу, а вам с принцессой подобает переодеться и привести себя в порядок. Но тут уже вам придётся начать тратить своё богатство. Держи, - он подмигнул и вложил в мою руку тот самый золотой, который три ночи назад я выковырял из пояса. Я тогда не смог хорошенько рассмотреть монету, но готов поручиться, что это она. И стоит она целое состояние.
 - Откуда это у тебя? – спросил я.
 - Ты не любишь пространных объяснений, поэтому просто скажу, что я его нашёл.
 Мы спешились и вошли в дом. Здесь было всё: и парикмахерская, и магазин готового платья, и аптека. Запах в доме напомнил мне моё далёкое, ещё довоенное, детство, которое я считал прочно и давно забытым, будто прошлую жизнь. И вместе с тем – это теперь запах моей новой жизни, которая не будет продолжением ни старой, ни прошлой. Довольно вонять крысами и ромом! Я решил: отныне буду благоухать! Кстати, не завести ли мне в новой жизни цирюльню или магазин готового платья? Эй, что вы воротите носы от грязных оборванцев? Подойдите сюда и посмотрите вот на это! Что скажете?
 Увидев золотой, служащие мгновенно онемели и засуетились. Принцессу подхватили под белы рученьки и унесли в дамский зал. Да, дорогая, ты принцесса только тогда, когда за тебя платят звонкой монетой. А так ты просто бродяжка. Меня тоже взяли в оборот, и я только успел увидеть, как рыцарь о чём-то говорит с хозяином заведения, и услышать его слова, обращённые ко мне: «Ждите меня здесь, я скоро вернусь.»
 Ха-ха, ждите! Зачем мне его ждать? Я могу и не ждать. Одетый, побритый и причёсанный, в прекрасном городе и с большими деньгами, я отлично обойдусь и без него.
 Э, нет! Пояс я вам не дам, даже подержать. Хватит с меня того, что я сам его дважды забывал. Лохмотья забирайте, пожалуйста, но пояс оставьте мне. Это очень дорогой моему сердцу подарок, и даже принимая ванну (а здесь есть и такая услуга, и я на неё согласился), я буду держать его в руках. Я черпаю из него свою силу. Вы ведь верите в магию вещей? Какие-то вещи приносят удачу, какие-то отравляют жизнь. С тех пор, как этот пояс при мне, я удачлив, так что простите мне эту маленькую прихоть. А меч? Меч можете отстегнуть, чтобы не мешал, впрочем, не надо, пусть он тоже пока побудет со мной.
 Ах, как всё-таки здорово быть богатым и свободным! Меня мыли, стригли, чесали, сушили, одевали, как куклу, и я наслаждался этим, только что не мурлыкал.
 - Может быть, вы хотите платье на заказ? Мы сейчас же снимем мерку и к вечеру сошьём и отправим к вам на дом, - подобострастно сказал хозяин.
 - Подбери пока что-нибудь из готового, но получше, чтобы я выглядел, как подобает благородному человеку моего положения. Я сейчас не располагаю временем, и лучше вернусь к твоему предложению потом. А вот к девушке попрошу быть особенно внимательными, и выполнять любые её прихоти. Всё оплачивается.
 Пускай бедняжка напоследок попользуется богатством своего батюшки, больше она его не увидит. Через несколько минут наши пути разойдутся, так буду щедрым в эти последние минуты.
 Хозяин приволок целый ворох вещей и разложил их передо мною на столе. Одежда и правда была чрезвычайно хороша.
 - Скажи, любезный, где здесь меняльная лавка побогаче и поприличнее?
 - О! Есть совсем рядом! Но я порекомендую другую, она немного дальше, но там вас обслужат по первому классу, как вы того достойны. Сейчас я напишу вам адрес и записку хозяину с рекомендацией, что вы мой лучший клиент.
 Он удалился, и я быстро подобрал себе подходящую одежду. Молодец хозяин, верно определил мой размер. Вот хороший костюм, и сидит на мне, как влитой. Что-что, а одеться со вкусом я умею, всё-таки я дворянин. Помнится, в прошлой жизни я был законодателем мод в своём кругу, и это был высший круг общества. А сейчас начинается новая жизнь, в которой я должен выглядеть ещё лучше.
 А вот и хозяин, изогнутый знаком вопроса. Как, однако, один вид денег может скрутить человека. Но этим-то ты, плебей, и отличаешься от меня, дворянина. Я наоборот распрямляюсь и дышу полной грудью.
 - Вот что, любезный, я сейчас уйду, а ты уж будь добр, обслужи моих спутников, как подобает, возьми себе на чай, а остальные деньги отдай тому молодому парню. И вот этот меч ему тоже передай, он ему очень нужен.
 - На словах что-нибудь передать?
 - Не надо, он всё поймёт сам.
 С этими словами я взял у него записку и вышел на прекрасную весеннюю улицу. Всё! Я свободен! Новая жизнь началась!
 Вот оно, счастье! И вот он голод, первое ощущение в новой жизни. В порыве великодушия я не оставил себе ни гроша. Прямо хоть возвращайся в прошлую жизнь и выпрашивай у хозяина денег на обед в ресторане. Я знал достоинство той монеты. Её хватило бы на то, чтобы вот так отмыть, одеть и накормить до отвала в лучшем ресторане города целый полк оборванцев, и ещё осталось бы. Ладно, пусть пользуются рыцарь и принцесса, в конце концов их ждёт долгий путь, а мне, как истинному аристократу не пристало мелочиться. Пусть их принц помянет в своём царстве моё великодушие и щедрость. Судя по весу пояса, у меня таких монет ещё много. Пожалуй, куплю себе магазин готового платья, в этом я знаю толк. И найму управляющего, чтобы не нужно было самому так изгибаться при виде чужих денег. А вообще с какой стати я должен что-то покупать? Я ведь дворянин, барон! Я могу просто жить на эти деньги в своё удовольствие. Конечно, многие дворяне сейчас имеют торговлю, но они либо не так богаты, как хотели бы, либо настолько пресыщены жизнью, что готовы заняться самым неподобающим делом. Хорошо, не буду загадывать, сначала произведу оценку.
 Чтобы найти порекомендованную хозяином магазина лавку, мне пришлось немного поплутать. То ли я плохо понял объяснения, то ли этот бедняга, увидев моё богатство, от волнения перепутал повороты направо и налево.
 Внутри помещения лавки был приятный полумрак, как нельзя более соответствующий духу заведения. Лавочник, представительный полный мужчина, внимательно осмотрел монету, которую я достал из пояса, точную копию первой, и выдал заключение:
 - Старинная монета времён Объединённого Королевства. Очень ценная. Вам могут предложить за неё пятьдесят тысяч. Насколько я понимаю, вы прибыли из-за границы?
 - Это не важно, - ответил я, - хотелось бы получить деньги.
 - Сумма очень велика, в данный момент у меня нет таких средств. Буквально час назад я совершил крупную покупку. Но ваша монета мне очень интересна, поэтому я готов предложить вам шестьдесят тысяч с условием, что десять тысяч выплачу немедленно, а на остальную сумму выдам расписку, по которой вы сможете получить всё уже вечером нынешнего дня.
 - Я согласен.
 Лавочник вышел в другую комнату и через минуту вернулся с пачкой ассигнаций и листком гербовой банковской бумаги, на которой и написал расписку. А я догадался, какую крупную покупку он совершил час назад – он купил первую монету, которую ему принесли из магазина. Наверное там служат очень добросовестные или очень глупые посыльные. Если бы дурень, который ходил сюда с первой монетой, поинтересовался, что он несёт, он не стал бы возвращаться. Я ведь не вернулся. Что там рыцарь говорил насчёт оценки людей и самого себя?
 Шестьдесят тысяч в местной валюте – это огромная сумма, даже больше, чем я предполагал. Мне никогда ещё не приходилось держать в руках таких денег, хоть папаша мой был очень щедр. Даже те десять тысяч, что были у меня сейчас – деньги совершенно невиданные. Но я намерен угостить себя невиданным обедом! Должен же я устроить себе праздник после полугода заточения во дворце с крысами и недели путешествия по лесам и болотам родной страны и её окрестностей. Не говоря уже о празднике нового рождения для новой жизни. Интересно, удастся ли мне спустить всю сумму до вечера? Я, хоть и был голоден, но всё же решил отойти подальше от тех улиц, во-первых, чтобы рыцарь, если ему вздумается, не смог меня отыскать, а во-вторых, дабы найти заведение, наиболее приличествующее торжественности момента. Ресторанов в городе чрезвычайно много, я ходил и присматривался, оттягивая сладостный миг насыщения едой и демонстрации возможностей богатства. Я заходил во все заведения, но обязательно мне что-нибудь не нравилось. Где-то было недостаточно чисто, где-то шумновато, где-то слишком мрачно. Заведение, которое мне понравилось, я отыскал, похоже, на другом конце города. И заказал такой еды, какой никогда доселе не ел, и даже представить себе не мог, что такое едят. А какое у них вино! Даже сейчас при воспоминании об этих винах становится чуть-чуть теплее на душе. Жизнь прошла бессмысленно, и одна только радость была в ней: отведал напоследок хорошего вина. Я даже не силился разбирать и запоминать их названия, звучавшие подобно музыке, я опустился до того, что просто подзывал официанта, тыкал пальцем в карту вин и говорил: «Принеси, братец, вот этого.» Когда на столе громоздилась добрая дюжина бутылок, и из каждой я изрядно попробовал, ко мне подошёл солидный человек, похоже, хозяин, и очень вежливо поинтересовался, как я намерен расплачиваться. Я швырнул на стол ассигнации так, что они разлетелись в разные стороны, и громко сказал:
 - А вечером я приду сюда со всем своим богатством и куплю всё ваше заведение вместе с вами. И мне больше не будут задавать оскорбительных вопросов. Я барон Ким Четвёртый, и я всегда был в состоянии оплатить свою выпивку!
 Тут сбежались лакеи и принялись подбирать деньги. Уморительное зрелище. Побледневший хозяин аккуратно собрал их в стопку и рассыпался в извинениях, но всё же показал на часы, дескать, уже вечер. Я взял у него деньги, не глядя засунул часть пачки в нагрудный карман его фрака, откуда торчал краешек платка, и вышел на улицу. Мне же надо успеть в лавку за остальными деньгами, а к вам я ещё приду обязательно, как обещал, поздно ночью, перед самым закрытием. Вы тут приготовьтесь к моему приходу, я намерен установить новые порядки.
 На улице уже было темно. Однако и посидел же я! Не закрылась бы лавка. Вот что ещё нужно сделать: купить карманные часы. Тогда никто не посмеет указывать мне на время, я сам стану ему хозяином. И ещё нужно приобрести экипаж, тогда мне покорится и пространство. Скажешь кучеру: «В лавку!» – он и домчит до лавки, избавив меня от необходимости самому искать дорогу.
 Мечты глупого пьяного пижона, противно даже вспоминать о них.
 - Господин желает экипаж? – раздался услужливый голос откуда-то из темноты. Господин! Уж и не припомню, когда меня так называли в последний раз.
 - Желаю. Вези меня, брат в меняльную лавку, мне там надо кое-какие дела закончить.
 Незнакомец помог мне забраться в карету, и через минуту я мчался, сам не зная куда. Я ведь не сказал ему адреса. А он не спросил. И моя хвалёная осмотрительность, спасшая нас утром от контрабандистов, на сей раз дала осечку. Я был настолько пьян от вина, свободы и денег, что не замечал ничего вокруг.
 И жестоко за это поплатился, пожалуй даже слишком жестоко.
 Внезапно карета остановилась, чьи-то сильные руки выволокли меня наружу, вытащили всё из моих карманов и сорвали пояс. Потом меня бросили в какую-то зловонную лужу и пинали ногами, пока я не потерял сознание.
 Помню, позже я на короткое время очнулся. Всё тело страшно болело, кругом было темно и чем-то противно воняло, а перед моими глазами, словно усмешка судьбы, сияло чистое звёздное небо, вестник счастья и новой жизни. То самое небо, следившее за мной в ночь бегства и обещавшее золотые горы той ночью, что мы провели на болоте, сейчас будто злорадно смеялось надо мной. Попался, дурачок. Хотел уйти от судьбы, но от нас не уйдёшь. Мы, звёзды, видим всё, что творится под нами. Днём мы даём вам поиграть, повоображать себя самостоятельными и умными, но наступает ночь, и вы, ничтожные люди, снова видите нас и понимаете, что ваша жизнь для нас – мышиная возня, роение мух. Вам от нас никуда не уйти, мы настигнем вас везде и посмеёмся над вами, и, дав попробовать мечту на вкус, бросим в вонючую лужу и оставим умирать. Ты всё равно умрёшь, человек, так умри же с позором. Будь ты проклято, звёздное небо, подумал я и снова провалился в беспамятство.
 Пришёл в себя я в тёмной мрачной комнате. Рядом был рыцарь и ещё какой-то человек, наверное доктор. Они тихо переговаривались и, заметив моё движение, повернулись ко мне. Я не чувствовал ничего, кроме боли во всём теле. Доктор дал мне выпить какого-то противного лекарства. Да, это не Санте. И похоже, оно не вылечит меня, человека, которого приговорили к смерти звёзды. В тот вечер я встал с постели, но на следующий день мне стало хуже, и это ухудшение продолжается до сих пор. Похоже, жить мне осталось недолго. Поэтому я попросил рыцаря принести мне бумаги и карандашей и принялся описывать свою историю, чтобы хоть как-то скрасить свои последние дни. Никаких надежд на будущее не осталось, приходится тешить себя воспоминаниями, и увы! – они не приносят утешения. Не было в жизни ни подвигов, ни свершений. Даже злодеяния большого не совершил, чтобы хоть как-то остаться в чьей-нибудь памяти. То ли был Ким Четвёртый, то ли не было его. Мой папа, светлая ему память, не гордился бы таким сыном, доживи он до сего дня. Может быть и хорошо, что он до него не дожил. И будь у меня сын, не сказал бы он обо мне «светлая ему память», поэтому хорошо, что и сына у меня нет. Ничтожество должно быть одиноко, чтобы никому за него не было стыдно.
 Жаль только, что не смогу описать последнего времени своего королевства, что там происходило после нашего бегства. Тогда от моих писаний хоть какая-то польза была бы, они стали бы историческим документом. В общем, с этой целью я и взялся за карандаш, чтобы составить летопись последних дней, а вышла у меня история шута, болвана, дурака, которому хоть и не хочется умирать, но жизнь его в конечном счёте стоит только этой смерти. Впрочем, может быть пресловутый Принц Полуденной страны, которого я так и не увижу, помянет меня добрым словом за то, что однажды я не пожалел денег нищему бродяжке.




















Запись вторая. Лето.


 Хорошо это или плохо – не знаю, но произошло чудо, и я тогда не умер. И зачем я остался жить – тоже не понимаю. Либо ещё не кончен счёт моим испытаниям и страданиям, либо я действительно так нужен этому принцу, что даже смерть меня не берёт. Как бы то ни было, после моего выздоровления произошло столько событий, что я решил написать продолжение своих записей.
 Итак, едва была поставлена последняя точка в предыдущей тетради, я снова впал в беспамятство, и находился между жизнью и смертью аж два месяца, периодически то выныривая, то погружаясь обратно в болезненный бред. Помню только периодически появлявшееся лицо доктора и вкус тех отвратительных лекарств, которыми он меня пичкал. И каждый раз у меня не хватало сил сказать ему:
 - Доктор, я выздоровею, когда вы перестанете травить меня этой дрянью.
 Но доктор с доброй улыбкой подносил к моим губам стакан со своей отравой, меня всего обжигало изнутри, и я снова куда-то проваливался. Бедняга, кажется, верил, что лечит меня. Лучше бы рома налил. Но этого я тоже не мог сказать – язык от слабости не поворачивался. Определённо меня чем-то кормили, иначе как бы я выжил? Но этого я не помню.
 Первым проблеском окончательно вернувшегося сознания был запах. Теперь я понимаю, почему Морин запомнил его на всю жизнь, этот запах лекарств, приготовленных семейством Санте. Ощутив его, я улыбнулся, пришёл в себя и крепко уснул. Мне приснился сказочный весенний лес, благоухающий диковинными цветами.
 Проснувшись, я вспомнил всё, что произошло со мной, и обеспокоился. Где я? Где рыцарь и принцесса? Что с деньгами? И ещё больше смутился, увидев рыцаря. Как он нашёл меня? И что теперь будет делать? Но вопреки моим страхам, рыцарь заговорил очень дружелюбно.
 - Наконец-то ты проснулся. Как себя чувствуешь?
 - Хорошо, даже как-то слишком. Только очень слаб.
 - Ещё бы не слаб. Ты два месяца боролся со смертью.
 - Два месяца! Разве это возможно?
 - Ты мог бы очнуться и раньше, если бы я сразу догадался обратиться к Санте. А я понадеялся на местного доктора. Он хороший человек, но его лечение против твоего недуга оказалось бессильно. А я, к сожалению, в этих делах полный профан. Никогда не болел, - виновато улыбнулся он.
 - Если бы этот доктор не лечил меня, я бы давно выздоровел сам. Его лекарства – настоящая отрава.
 - Да, запах у них не очень приятный.
 - Ты не знаешь их вкуса. От него и здоровый заболеет.
 - Но как бы то ни было, ты пошёл на поправку, и я очень рад за тебя. Думаю, тебе станет ещё лучше, когда ты увидишь вот это.
 С этими словами он вынул из-за спины пояс с болтающимся на нём мечом.
 - Всё в целости и сохранности, за исключением разменянной тобой монеты. На эти деньги мы сейчас живём. Оставляю твои ценности тебе, теперь отдыхай со спокойным сердцем и выздоравливай. Как только встанешь на ноги и окрепнешь, мы двинемся дальше.
 Вот как! Неужели он ничего не понял? Не понял того, что я попросту удрал от них, присвоив себе сокровища? Что это, глупость или идеализм? Похоже, я в его глазах столь же благороден, как и те разбойники в лесу. Я встречал наивных людей в своей жизни, но чтобы так…
 Первые дни я всё больше спал, просыпаясь только, когда хозяйка приносила вкусный и необычайно ароматный бульон. В его приготовлении явно угадывался рецепт Санте. Рыцарь каждый вечер заходил ко мне в комнату справиться о здоровье. Поправлялся я быстро, особенно если учесть, что за два месяца болезни моё некогда упитанное тело приняло вид кожаного мешка с костями. Под действием снадобий Санте и патронажа приветливой хозяйки (она лично ухаживала за мной, и была столь деликатна, что я не стыдился её) этот мешок быстро наполнялся жизнью и новой плотью, которая не знала моих прежних буйных возлияний и потому определённо была здоровее прежней. Через неделю я стал понемногу вставать с постели и учиться ходить, как младенец, сначала по комнате, потом по коридору до уборной, и наконец вышел в сад за гостиницей. Стояло замечательное тёплое лето, солнышко пригревало, лёгкий ветерок обвевал меня, не давая перегреться, уши услаждало пение птиц, а глаз радовался летнему празднику красок: зелени деревьев, синеве неба, блеску ручья и цветам, которых в саду было великое множество. Будто бы не я, а весь мир выбрался из тяжёлой болезни и теперь пел, цвёл и благоухал. Прекрасное благословенное лето. Силы мои прибывали с каждым днём, и я бы, наверное, постоянно пребывал в состоянии блаженства, если бы иногда не встречался взглядами с принцессой, которая, в отличие от наивного рыцаря, хорошо понимала причину моего положения, поскольку сама сделана из того же теста, что и я. Когда мы изредка сталкивались по вечерам в саду (она каждый день ходила куда-то и пропадала до вечера), она не отворачивала глаза в сторону, как бывало раньше, а смотрела на меня прямо и с вызовом, и её взгляд говорил: «Трепещи! Глупый рыцарь ничего не знает, но я могу открыть ему глаза, и тогда худо тебе придётся, лучше бы и не выздоравливал. Ты в моей власти.» Я побаивался этого взгляда, хотя в глубине души подозревал, что рыцарь вовсе не так глуп, как кажется. Может быть он наоборот ведёт некую хитрую игру. Ведь разбойники нас не тронули, это факт. И от погони мы всё-таки ушли, это тоже факт. И меня, избитого и умирающего, он умудрился найти в незнакомом большом городе. А каким образом он смог вернуть пояс? Хорошо, пусть не сам он расправлялся с моими обидчиками, но это значит, что он смог быстро нанять людей и организовать поиски. И уж конечно, раз он меня нашёл, ему должен быть известен каждый мой шаг, приведший меня в ту вонючую лужу. Значит у него есть какой-то интерес, чтобы вести себя так, будто ничего не произошло. И его друзья, с которыми я успел познакомиться, Карл, Санте и те бедняки, все они производят впечатление людей серьёзных и неглупых. Могут ли у дурачка быть такие друзья? Тем более, они кормили нас, лечили и даже предоставили лошадей, а я не видел, чтобы у рыцаря водились денежки, видно, он к ним относится, как к оружию, старается не держать в руках, чтобы не соблазняться. Значит всё это давалось нам под его честное слово. С какой стати умные и явно умеющие считать деньги люди стали бы так доверять ему? В надежде на будущее вознаграждение? Если бы он собирался сам присвоить наши денежки, стал бы он выводить нас из страны, рискуя собственной жизнью? Нормальный проходимец отобрал бы пояс у короля, не дожидаясь, пока тот отдаст его мне, и был бы таков с ним. Рыцарь же нянчится с нами, как с малыми детьми. В общем, этот лопоухий юнец оказался настоящей загадкой. Удивительно было и то, что сейчас, пока я набирался сил, восхищаясь природой в гостиничном садике, он нашёл себе какое-то дело. Каждое утро он вставал чуть свет и уходил куда-то, возвращаясь только поздно вечером. Принцесса, как я уже отметил, тоже не сидела круглые сутки взаперти, как бывало во дворце. Вставала она поздно и сразу же уходила. Потом я увидел, что она каждый раз берёт на конюшне лошадь, и уезжает на ней. Возвращалась она уже вечером, такая же молчаливая, как всегда, но уже не угрюмая, даже какая-то просветлённая. Тогда-то мы, случалось, и видели друг друга, и ручаюсь, я портил ей настроение не меньше, чем она мне, хотя по-прежнему мы ни словом не перемолвились с того дня, когда она подала мне упавший повод моего коня.
 Но несмотря на эти загадки и мелкие неприятности, я пребывал в хорошем настроении, жил в своё удовольствие и ждал развития событий. Скоро рыцарь посвятил меня в свои дальнейшие планы. Он собирался доехать до Самедбурга на каком-то новейшем транспортном средстве, якобы способном передвигаться быстрее лошади, а там сесть на корабль и продолжить путешествие по морю. Ну что же, принимая во внимание сыскной гений рыцаря, лучше не пытаться бежать от него здесь. Умнее будет доехать с ним до самого корабля и бежать прямо с борта, чтобы моё исчезновение было обнаружено не сразу, и у меня было время форы. Не станут же из-за одного человека возвращать в порт целый корабль. И, пожалуй, надо будет подкинуть рыцарю несколько монет, ведь он так заботился обо мне, и даже ни словом не упрекнул. Или лучше вообще не жадничать, а взять себе третью часть и меч, чтобы при случае постоять за свою жизнь, а остальное отдать им. Так будет справедливо, ведь король оставил деньги нам всем, пусть каждому будет поровну. Тем более рыцарь от своей доли скорее всего откажется, так что принцесса должна быть счастлива. А мне богатства королевского дома не пойдут впрок. Маленький кабачок при дороге и добрая хозяйка-жена – вот всё, что мне нужно. И теперь уже никакой хвастливой самонадеянности и пьянства. Богатством надо дорожить, а на ошибках учиться, а не повторять их.
 Ещё через пару недель, когда я почти совсем оправился, однажды утром рыцарь ворвался в мою комнату, потрясая какими-то бумажками.
 - Одевайся и собирайся, я купил билеты на поезд.
 И ушёл, оставив мне одну из бумажек. Я повертел её в руках. Красивая, похожа на банкноту, только надпись другая: «Билет. Станция отправления Ранден. Станция назначения Самедбург. Вагон первого класса. Место № 12». Что это значит? Ах да, то самое диковинное средство передвижения. Я уже кое-что о нём знаю. Это оно ревёт и грохочет где-то вдали, так что звук еле слышен, но можно догадаться о силе этого звука хотя бы по его тональности. Вблизи он должен быть непереносим. Чтож, посмотрим. А рыцарь всё-таки хитёр, не стал предупреждать меня заранее, значит знает, что могу убежать.
 Что мне собираться? Одеться да подпоясаться, дело одной минуты. Мои спутники ждали меня во дворе, принцесса с обычным надменным видом сидела верхом на коне рыцаря, сам рыцарь стоял рядом.
 - А где наши лошади? – спросил я.
 - Когда они стали не нужны, я отправил их хозяину, - ответил рыцарь. Мы попрощались с доброй хозяйкой и пошли пешком, как всегда в полном молчании. Пройдя через весь город, мы оказались у большого здания, весьма похожего на наш королевский дворец. Это был вокзал железной дороги – очередного чуда человеческого гения. А вид паровоза привёл меня прямо-таки в священный трепет. Казалось, будто сказочный дракон, изрыгающий пар и пламя, закован человеком в тесную клетку из брони, и вся его сила и ярость теперь направлены не на разрушение, а на полезное дело – перевозить людей и грузы. И ему остаётся только пыхтеть, вращая колёса стальными лапами, и громко реветь, оплакивая свою печальную злодейскую участь. Лошадь, как и я, отнеслась к паровозу, как к живому существу и заволновалась, впрочем, рыцарь успокоил её и определил в специальный вагон, где было много тюков и мешков, а в одном углу стояли привязанными ещё два коня. А мы пошли в вагон первого класса в середине состава.
 Поездка на поезде была просто замечательная, я получил массу удовольствия. Наш вагон – дом на колёсах – мчался за свирепым бронированным зверем по блестящей стальной ленте, вьющейся по чудесной местности. За окнами проплывали зеленеющие поля, тёмные леса, ручейки, озёра, овраги и холмы. Дорога то взбиралась на насыпь, и тогда глазам открывалась величественная панорама, полная чудных пейзажей, то прорезала насквозь какой-нибудь холм, и тогда приходилось любоваться заросшими травой откосами. В моих глазах всё было хорошо, я будто только сейчас заметил, как прекрасен мир во всех его проявлениях. Подумать только, и я чуть было не захотел покинуть это великолепие и умереть. Да, может быть, этот мир не пожалеет о моей смерти, но о чьей смерти он вообще когда-нибудь жалел? А вот мне жалко с ним расставаться. В конце концов, не я существую для этих пейзажей, а они для меня.
 Ближе к вечеру дорога опять поднялась над ландшафтом, и мы увидели вдали бронзовый блеск моря, а через час, прогрохотав по предместьям, въехали в большой город, основанный шестьсот лет назад нашим славным королём Самедом Шестым.
 В этом городе всё было необычно. Высокие здания, протянувшиеся сплошными стенами вдоль улиц, были закопчёны и мрачны. Мостовые выложены грубым необработанным камнем, поэтому экипажи при движении издавали сильный грохот, и, наверное, ездить в них было очень тряско. И ещё – неприятно свежий резкий ветер с моря, заставлявший поплотнее запахнуть куртку. На вокзале нас ждали. Какой-то человек подошёл к нам, когда мы выводили коня из прицепного вагона и спросил:
 - Вы из Южного королевства?
 - Да, - ответил рыцарь, - а вы кто?
 - Меня зовут Берто, капитан Грам просил встретить вас и проводить на корабль. Ожидается изменение погоды, и мы отплываем сегодня. Корабль уже на рейде. Только вас и ждём. Идёмте скорее, на улице ждёт экипаж.
 Выйдя на необычайно многолюдную и шумную улицу, мы с принцессой сели в карету, и она с грохотом двинулась по мостовой, а рыцарь на своём коне поехал рядом. Вопреки ожиданиям, в карете совсем не трясло. Я заметил, у всех местных экипажей большие рессоры, много больше, чем у наших. Всю дорогу я смотрел в окно на мрачные высокие дома с маленькими окошками, напоминавшими бойницы, и узкими арками, ведущими вглубь каменных дворов. Не хотел бы я жить в таком холодном, похожем на крепость, городе. И как много здесь людей! Не все, значит, разделяют мою точку зрения на место жительства. Однако, в такой толпе очень просто затеряться. Впрочем, фокус с бегством не удался. Корабль стоял на рейде, а у причала нас ждал специально нанятый катер, способный взять на борт лошадь, так что удрать с корабля незамеченным я бы всё равно не смог. Можно было бы соскочить с кареты ещё в городе, но уж больно подозрительно смотрел на меня всю дорогу этот крепкий моряк. И в порту он всё время держался рядом. Выходит, рыцарь позаботился, чтобы я не убежал.
 Едва мы ступили на палубу (коня пришлось поднимать специальным корабельным краном), катер развернулся и ушёл обратно в порт, а корабль поднял паруса и стремительно поплыл в открытое море. Ну что же, подумал я, может быть и хорошо, что не удалось бежать здесь. Уж больно неуютен этот город, не в моём вкусе. Наверняка будут ещё хорошие города в других странах, где приятно будет осесть с моими деньгами. Впрочем, с ними я нигде не пропаду. Так думал я, совсем забыв о звёздах, которые, тем не менее, обо мне не забыли, и пока я упивался свободой, продолжали следить за каждым моим шагом, готовясь нанести очередной удар в спину.
 На палубе нас встречал сам капитан, крепкий коренастый мужчина с приветливым лицом. Они с рыцарем обнялись, как старые друзья.
 - Грам, - представился капитан нам с принцессой, - очень рад принять на своём корабле своих соотечественников, особенно если они друзья моего друга.
 При этих словах принцесса вздрогнула и переменилась в лице. Наверное испугалась, как бы наш соотечественник не оказался сочувствующим другим нашим соотечественникам, от которых мы бежим, подумал тогда я. Мне это показалось смешным, и я улыбнулся глупому испугу принцессы. Помощник капитана (это он сопровождал нас от вокзала), развёл нас по каютам, потом принёс ужин каждому. После утомительного дня я чувствовал себя неважно (я ещё не знал, что такое морская болезнь и приписывал своё состояние усталости) и, отказавшись от еды, сразу лёг спать, благо был уже поздний вечер. Рыцарь, деливший каюту со мной, пришёл далеко за полночь. Спал я плохо, ворочался и часто просыпался, и утром встал поздно и с сильной головной болью. Выйдя на палубу, я едва не ослеп от яркого солнца, многократно и усиленно отражавшегося в морской ряби. От покачивания корабля и скрипа снастей меня мутило, будто вернулось прежнее болезненное состояние. Рыцарь, бывший в тот момент на палубе, подошёл ко мне и посочувствовал. Я поинтересовался, нет ли у него какого-нибудь средства от морской болезни, и он с сожалением ответил, что не догадался попросить у Санте такое лекарство, может быть, оно у них и было. Но раз уж так получилось, придётся мне смириться и перетерпеть, пока не приплывём, а это примерно три недели. Хорошенький совет! Вот тебе и необыкновенный ум рыцаря. Оказывается, он тоже может что-то упустить из виду. Вот я и посрамил его, но мне от этого не легче. Он посоветовал мне позавтракать, но сама мысль о еде была мне противна, и я, раздосадованный, вернулся в свою каюту и лёг в надежде заснуть. Однако легче мне не стало, наоборот, мутило всё больше и больше. Тогда я поднялся, пробрался в кают-компанию, или как она там называется, нацедил во фляжку рома и снова вышел на палубу.
 Едва я глотнул из фляжки, меня стошнило, я еле успел добежать до борта, чтобы не испачкать палубу. Просто удивительно, как иной раз умудряешься в такие мгновения думать о чистоте. Вслед за содержимым моего желудка за борт отправилась и злополучная фляжка. Обессиленный тошнотой, я повис на фальшборте и тупо глядел на уходящую от корабля блестящую тёмную волну, похожую на спину диковинного морского животного.
 - Что, морская болезнь скрутила? – услышал я насмешливый голос принцессы. Вот только её-то сейчас мне и не хватало для полноты ощущений. Нашла момент нарушить молчание. Сколько я ещё буду расплачиваться за то, что посмеялся над ней тогда у Карла? И ведь правда – с того самого времени у меня сплошные беды, а ей ничего не делается, даже вроде посвежела и похорошела на чистом воздухе. Не иначе, те самые звёзды, что смеются надо мной, встали на её сторону. Несправедливо, но я бессилен. Она встала рядом со мной и устремила взгляд куда-то далеко за горизонт.
 - А ты и рада, что мне плохо.
 - Говорят, у моряков не бывает морской болезни, потому что они пьют ром.
 - Вон он, твой ром, - я махнул рукой вниз, туда, где минуту назад исчезла фляжка.
 - Да я всё видела. Моряк из тебя такой же, как и наездник и коммерсант. Но это всё пустое. Я пришла к тебе с просьбой.
 - Хочешь, чтобы я прыгнул за борт?
 - Это как пожелаешь. Если прыгнешь – никто горевать не будет. Только оставь мне меч.
 - Это ещё зачем? – удивился я.
 - Какая тебе разница? Я же не спрашиваю, куда ты хотел удрать с моим наследством.
 - С каким таким наследством? Король оставил пояс мне. Значит, я им и распоряжаюсь. Вам с рыцарем хватило бы и того, что оставалось от посещения магазина, на те деньги можно было всю землю обойти. Добрались бы до своего принца, а там тебя приняли бы при дворе, как особу королевской крови, со всеми почестями, и без всяких денег. А мне этот официоз не нужен, мне нужна нормальная спокойная человеческая жизнь, а в простой жизни простому человеку, такому, как я, без денег не обойтись.
 - Ах вот оно что! Бедный, несчастный простой человек! Ему нужны деньги, а мне – нет! А они твои? Это пояс короля. Король умер, и теперь я королева, значит эти деньги и драгоценности принадлежат мне!
 - Нет уж, дорогая. Король умер – это факт. Но ты не королева. Кто тебя короновал? Или ты не знаешь законов? Пока не было церемонии коронации – ты никто, и имеешь на корону ровно столько же прав, сколько и я. Так что со своими претензиями приходи, когда тебя коронуют. Тогда и поговорим.
 - Да, покойник умел подбирать доверенных лиц. Один – лопоухий мальчишка, другой – торжествующий хам и пьяница. Может быть, корона мне и не принадлежит, да её я бы с радостью тебе уступила вместе с виселицей и эшафотом, но драгоценности эти – наши семейные, и на них ты никакого права не имеешь. Тебя назначили ослом для их перевозки, и не больше того. Не будет же наследница огромного состояния тащить его на себе. И если у папеньки была хоть капля здравого смысла, то он вручал тебе пояс именно с этой целью. Хотя, конечно же, здравомыслящий человек для этого взял бы настоящего осла, с ушами, копытами и хвостом.
 - Не жаловала ты папеньку при жизни, и сейчас, вижу, даже мёртвому покоя не дашь.
 - Это уже не твоё дело. Отдай мне меч, и разойдёмся, я больше не хочу этих разговоров.
 - Ну да, я отдам тебе меч, чтобы ты меня зарезала и бросила в море на прокорм рыбам. Не дам. У меня ещё есть планы на жизнь.
 - На что тебе эта жизнь? Ты бесполезный человек, дурак и пьяница, ты и так в долг живёшь, потому что два раза должен был умереть.
 - Спасибо за дружеский отзыв и напоминание. Надо думать, я это слышу от человека небесполезного.
 - Отдай меч. Он нужен мне.
 - Зачем?
 - Не бойся, ты не пострадаешь.
 - Откуда мне знать?
 - Даю слово.
 - Слово! Что значит твоё слово? Ну хорошо, допустим, я тебе поверил. Но тогда предлагаю сделку: я отдаю тебе меч, а себе забираю деньги. Идёт?
 - Ты даже полумёртвый думаешь только о деньгах. Сделки не будет. Я просто расскажу глупому рыцарю о твоих намерениях. А то он, похоже, не догадывается, что ты собираешься украсть деньги.
 - О, он вовсе не такой дурачок, как ты думаешь. Как он нашёл бы меня, если бы не знал моих мотивов? А потом, что он по-твоему мне сделает? Убьёт? Выдаст властям? Он этого не сделает, он принципиально против любых человеческих жертв и не делит людей на полезных и бесполезных. К тому же он обещал королю довести нас до своей страны в целости и сохранности, и мне кажется, делает всё, чтобы сдержать слово. Так что ты, дорогуша, напрасно надеешься на его поддержку, мы с тобой в его глазах абсолютно равноценны, что бы ни делали. И если во мне когда-нибудь и шевельнётся стыд за некоторые мои поступки, то только перед ним, потому что он, несмотря ни на что, отнёсся ко мне хорошо, и даже вылечил меня, пусть всего лишь ради слова, данного королю. А тебя, будь ты хоть трижды королева, я бы ещё сто раз бросил и не пожалел. Твой отец, чтобы спасти тебя, пожертвовал собой, а ты и при его жизни вела себя с ним по-скотски, и мёртвого продолжаешь поносить. Он был благородным человеком, достойным звания короля, а ты – такая же дрянь, как и я.
 - Что ты знаешь, чтобы судить? На что мне его смерть, если он мою жизнь сломал?
 Она замолчала и снова уставилась на линию горизонта. Кажется, я наконец-то её зацепил. Я тоже стал смотреть на горизонт, мне казалось, что так дурнота отступает. Я даже улыбнулся про себя, представив со стороны, как мы с принцессой сейчас стоим рядышком и любуемся морем. Кто скажет, что эти двое – не влюблённые голубки, а враги, полыхающие ненавистью? Впрочем, я её не ненавидел, мне она просто была неприятна, а вот она, похоже, испытывала ко мне настоящее сильное чувство, и оно её тяготило.
 Вдруг она заговорила совершенно неожиданным, спокойным и усталым тоном.
 - Хорошо, я скажу тебе, зачем мне нужен меч. Я хочу убить капитана.
 - То есть как? – не понял я. Её заявление было неожиданно, как удар по голове. Сошла с ума или он успел ей чем-то насолить?
 - Не ожидал? Это давняя история и личная, так что тебя не должна касаться. Но раз уж ты так уверен в чести и благородстве покойного короля, я скажу тебе, что всего лишь собираюсь сделать то, что он из-за трусости не сделал десять лет назад.
 - Ты не бредишь? Откуда у тебя такие сведения? Как они вообще могли друг друга знать?
 - Это правда. К сожалению. Один из них должен был убить другого.
 - Ты хочешь отомстить за отца? – догадался я. С меня слетела вся ирония. Вот почему она его так презирала. Конечно, это чушь, трус не стал бы сжигать себя во дворце, он убежал бы ещё из ратуши, как только его выпустили. Видно, девчонка чего-то недопоняла в той давней истории, или король за эти годы изменился.
 - Я хочу отомстить… - она задумалась, - за себя.
 - Причём здесь ты?
 Я задал этот вопрос с сочувствием, и она, наверное, поняла его, потому что взглянула мне в глаза и сказала:
 - Если хочешь, расскажу.
 Рассказывала она долго, ей хотелось выговориться и было уже безразлично, что слушателя своего она ненавидит. Просто надо было облегчить душу от давней боли, и для этого годился даже я. Её рассказ был очень эмоционален и сбивчив, но основные события я запомнил, и попытаюсь привести их так, как понял сам.

Рассказ принцессы о несостоявшейся дуэли.

 История эта началась двадцать шесть лет назад, перед самым началом войны. Мать нашей принцессы, тогда совсем юная княжна Беатрис той осенью впервые вышла на бал. Кто не знает, что такое первый бал для юной княжны, воспитанной в строгом патриархальном укладе родовитой семьи, тому трудно объяснить, каковы были её впечатления. Её родители, представители древнего рода, едва ли не столь же древнего, как мой, крепко держались за свои традиции и относились к современным шумным светским мероприятиям с неодобрением, предпочитая им уединение и частные визиты. В таком характере они и старались воспитывать свою дочь, которая, надо сказать, была ребёнком живым и общительным, и всем существом не принимала эту родовую замкнутость. Но традиции традициями, уклад укладом, а приличия современного бомонда соблюдать тоже надо, без контактов с внешним миром сейчас не прожить. Новоиспечённые дворяне, покупавшие титулы у разорившихся древних дворян, и оттеснявшие их в тень, приносили в высший свет свои плебейские привычки, и светские мероприятия из утончённых раутов всё больше превращались в балаган с весельем и плясками. Это было неприлично, но деваться некуда, и наши аристократы крови скрепя сердце, ради своих дочерей тоже стали устраивать подобные балы. Однако при всём желании добиться великолепия балов новых дворян они не могли. Аристократы были как правило бедны, а такие балы устраивались главным образом затем, чтобы пустить пыль в глаза другим, что требовало совершенно неприличных трат. Увы, род будущей королевы, был не только одним из древнейших, но и одним из беднейших, поэтому они не устраивали бала сами, а вывели её на бал её ровесницы, принадлежавшей к роду дружественному, но не столь консервативному. Естественно, первую скрипку на том балу должна была играть дочь хозяев, но наша Беатрис была столь ярка и очаровательна (удивительно, куда эти качества подевались в её дочери), что именно она была в центре внимания, и все хотели танцевать только с ней. На её беду среди приглашённых случился некто Грам, молодой человек лет двадцати пяти, недурной внешности, при своей молодости уже составивший себе некоторый капитал и купивший титул у бедного родственника, который, по слухам, теперь служил у него камердинером. В общем, как это всегда и случается, две самые яркие личности на этом балу заметили друг друга. Молодой Грам, ловкий от природы, недурно танцевал, юная княжна обучалась искусству танца у своей матушки, которая была прекрасным педагогом, так что кружиться друг с другом им доставляло удовольствие и, естественно, разговаривали. В общем, не надо долго думать, чтобы догадаться, что наша девушка влюбилась в своего блестящего партнёра. Что поделать, бедняжка впервые увидела мужчину, наделённого всеми внешними признаками кавалера, но, увы, не обладающего соответствующими моральными достоинствами. Молодой Грам был чрезвычайно честолюбив, и его не устраивало нынешнее положение в свете, где его воспринимали лишь как выскочку. А породнившись с древним и всё ещё влиятельным рыцарским родом, он смог бы достичь высот не только в торговле, но и в политике. Знакомство с молодой и очаровательной наследницей титула, таким образом, было для него как приятным приключением, так и перспективой через брак быть принятым во всех слоях общества. Поэтому он решил пойти ва-банк и попросить руки Беатрисы. Естественно, старики приняли его в штыки. Пока он не был настолько влиятелен, чтобы нажать на них через третьих лиц, и действовал подарками, тратя на них огромные деньги. Непреклонные родители возвращали всё обратно, хоть и трудно было устоять перед соблазном такого богатства. Принцесса, рассказывавшая мне эту историю, искренне негодовала на своих предков, которые, как она сказала, ради своих амбиций лишили дочь любви, но лично я считал, что они правы. Я тоже горжусь своим древним родом, и будь у меня дочь, старался бы найти ей жениха не богатого, а благородного, или, лучше, самого богатого из благородных. Но у принцессы свои понятия о родовой чести. Впрочем помнится, рыцарь называл благородными людьми разбойников, так что я ничему не удивляюсь в воззрениях принцессы. Они хоть и непохожи друг на друга, но ровесники. Однако, продолжу рассказ. Итак, подозреваю, туго пришлось старикам, молодой Грам брал их измором, и не остановился бы даже перед тем, чтобы соблазнить невинную княжну. По крайней мере к тому всё шло. Но тут, спасибо Беспощадному королю, разразилась война, и Граму, как дворянину и офицеру (сам этого хотел) пришлось отправляться на фронт. Перед самой отправкой наглец решился-таки на последний шаг: пришёл к родителям возлюбленной и заявил, что она беременна. Можно себе представить переполох в почтенном семействе. Он хотел сломить их сопротивление безнадёжностью положения. Но тут он просчитался. Старики оказались упрямее, чем он ожидал, и поступили прямо противоположно его расчётам. Они увезли дочку в родовое имение в глухой провинции и заперли там, чтобы скрыть позор. Слов самой княжны никто не слушал и на слёзы внимания не обращал. Всё получилось очень бестолково. Грам всё равно уехал на войну, княжна, естественно, не родила, однако слух в свете прошёл. Грам отомстил строптивым дворянам. Кто из благородных людей возьмёт в жёны опороченную? В общем, заслуживал этот Грам кровной мести за свою подлость. Но история на этом не закончилась. Года через три Грам пропал на фронте без вести. И примерно в то же время к нашей княжне посватался-таки человек, которому было наплевать на её репутацию, и человек этот – брат тогдашнего короля, сам впоследствии ставший королём Бурмиром IX. Бедные родители только успели оправиться от первого шока. Внимание королевской семьи – это, конечно, большая честь, но сам король имел славу человека патологически жестокого, а о его брате-затворнике ходили самые противоречивые слухи. Он держался в свете особняком и всё время молчал (узнаю принцессу), так что даже ухаживаний как таковых не было. Он нанёс будущим родственникам несколько визитов, во время которых был так же тих и немногословен, и они, скрепя сердце, согласились на брак. Им очень хотелось снять с дочери позорное пятно. Самой невесте он совсем не нравился, к тому же теперь она в каждом мужчине видела проходимца и предателя. Но против воли родителей не пойдёшь, и скоро была сыграна скромная свадьба. Молодые остались жить в столице в княжеском доме, а родители уехали в свой родовой замок в провинции. Первое время всё шло просто замечательно. Княжна быстро освоилась с ролью хозяйки большого дома и стала по современной моде устраивать балы-маскарады, благо муж был богат и во всём ей потакал. Сам он, однако, шумных развлечений не любил, предпочитая им тишину библиотеки. Бедняга слишком хорошо понимал, что молодая супруга не полюбит его никогда, и просто разрешил ей жить в своё удовольствие. Принцесса, рассказавшая мне эту историю, этого не поняла. В её рассказе отец представал какой-то угрюмой личностью, а по-моему он просто замахнулся на то, что ему не по силам. Женское сердце – неисследованная материя. Наверное, лучше ему было бы и вправду не проявлять благородство, спасая честь невинной девушки, а продолжать сидеть в своей библиотеке. Но как бы то ни было, жизнь шла своим чередом. Скоро родилась Тилла. С самого детства она существовала в светской жизни, будто бы мать силилась дать дочери то, чего в своё время сама была лишена. Старые князь и княгиня, видя такое, с их точки зрения, безобразие, прервали все отношения с молодой семьёй и скоро тихо скончались в своём замке и были похоронены в семейном склепе. Тилла их не видела никогда, но тем не менее ненавидела.
 Жизнь в столице продолжалась, весёлая, красивая и беззаботная. Красивые дома, красивая мебель, красивые дамы в красивых платьях. Маленькую Тиллу все любили и баловали и прочили ей блестящее будущее. Думаю, в этом была большая заслуга её матери, потому что мне слишком трудно представить эту буку весёлым и ласковым ребёнком. Но неожиданно эта замечательная жизнь резко оборвалась. На одном из балов, ставшем последним в жизни Тиллы, Беатриса неожиданно исчезла. Бал был костюмированный и, как обычно, многолюдный, поэтому исчезновение хозяйки заметили не сразу. К тому же она была большая выдумщица, и поначалу её отсутствие восприняли, как очередной розыгрыш. И только когда она не появилась к закрытию, начался переполох. Гости в испуге разбежались, пошли какие-то нелепые слухи. Тилла, которой в то время было десять лет, впала в истерику и проплакала всю ночь. Отец отвёл её в детскую и сам куда-то ушёл. На следующее утро Тилла проснулась поздно и от прислуги узнала, что утром родители вернулись вместе и сейчас они заперлись в кабинете и о чём-то говорят. Тилла пыталась подслушать под дверью, но говорили они очень тихо. Потом матушка вышла с усталым заплаканным лицом и, не замечая Тиллу, прошла на свою половину. Отец громко позвонил в колокольчик и отдал камердинеру распоряжение собираться в дорогу. Никогда раньше он не командовал в доме, с прислугой всегда общалась матушка. На следующий день вся семья отправилась в родовой замок княжны Беатрис.
 С этого момента жизнь Тиллы круто переменилась. Замок был тихим, уединённым и довольно мрачным местом. Тилле, привыкшей к городскому шуму и великолепию, здешняя атмосфера показалась зловещей. Никаких гостей. Даже с соседями не общались. Отец по своему обыкновению проводил целые дни в библиотеке. Матушку же будто подменили. Она как-то потускнела, как увядший цветок. Больше никогда Тилла не слышала её весёлого заразительного смеха. И голос изменился, стал тихим и глухим, а во взгляде появилась совершенно невозможная раньше рассеянность и отрешённость. Матушка поселилась в дальней половине замка, в маленькой уединённой комнатке, и, что было вовсе непохоже на неё, запретила Тилле приходить к ней. Это было самым сильным ударом для девочки, которая была очень привязана к матери и считала её своей лучшей подругой. Слуги, подчинявшиеся теперь отцу, следили за тем, чтобы Тилла не ходила на половину матери. Так Тилла возненавидела всех: мать за предательство, слуг за верность, отца, как она сама считала, за это спокойствие, в котором он проводил жизнь в замке, но на самом деле причина ненависти к отцу крылась в другом. Она считала, что это он своей молчаливостью довёл её до сумасшествия. Так прошло несколько месяцев, и Беатриса умерла, даже не попрощавшись с дочерью. В день похорон Тилла заперлась у себя в комнате и не выходила оттуда, пока с зеркал в замке не были сняты траурные драпировки, и ещё долго не разговаривала ни с кем, кроме старика-конюха, который ей сочувствовал, как казалось, единственный из обитателей поместья. Старик обучил её верховой езде, и теперь она целые дни проводила в седле, объезжая самые глухие уголки своих владений. Да, этот замок и его окрестности после смерти матери принадлежали ей, и от этого она чувствовала себя ещё более подавленной и одинокой. Зимой отец выписал из города учительницу, которой надлежало обучить Тиллу грамоте и необходимым наукам. Учительница оказалась высохшей старой девой, Тилла невзлюбила её сразу же, но никогда не прекословила ей, потому что боялась. Старая карга стала единственным человеком, которого Тилла слушалась. Но на самом деле она, хоть и имела чрезвычайно строгий вид, была добра и справедлива, просто понимала, что девчонке нужна строгость. Конные прогулки были сильно ограничены во времени, но не прекращены. Кто знает, каким был бы сейчас характер Тиллы, если бы учительница при всех своих качествах была моложе и умела ездить на лошади, но увы, в своих скитаниях по окрестностям замка девочка была одинока и предоставлена самой себе, своим мыслям и чувствам. Даже рыцарь на белом коне ей не встретился, в те края чужие не заглядывали.
 Шло время, которое называют лучшим лекарем сердечных ран. Раны заживали, но на их месте образовывались грубые отвратительные рубцы. Связь с отцом была окончательно потеряна. Бедняга мучался комплексом вины за то, что не уберёг жену, и сам себя этим поставил в положение виноватого.
 Будущий король боролся с горем по-своему. Он с головой ушёл в свою философию, которая, как наркотик, позволяла ему уйти от реальности. Реальность же была такова: имение не приносило дохода. Слуги стали уходить. Последней ушла учительница, успевшая, однако, привить ученице какие-то знания. Отец ничего этого будто не замечал.
 Однажды, незадолго до переезда в королевский дворец, Тилла пробралась на дальнее крыло замка, туда, где матушка прожила последние месяцы своей жизни. Она и сама не знает, что повлекло её туда, может быть жило в ней желание узнать, что же произошло на самом деле. Отца она в своём сердце уже казнила, но это не удовлетворяло её. В комнате матери, похоже, после её смерти никто ничего не трогал. Вещи пропылились, отсырели и начали тлеть. Перерыв всю комнату, Тилла не нашла ни писем, ни дневников, ничего, что так облегчает труд исследователям семейных тайн. Только небольшой портрет незнакомого человека, чьи черты навечно впечатались в её память. Она поняла, что это и есть губитель. Отец так и нашёл её в полутёмной комнате, пропитанной тлением, впившейся взглядом в портрет. Он взял её за руку и увёл обратно в светлую половину замка. Там она впервые за все годы, прошедшие со дня смерти матери, задала ему вопрос: «Кто это?» Отец отвёл её в библиотеку и рассказал о Граме, о том, что он опорочил честь мамы много лет назад, сделал её несчастной, и о том, как впоследствии, став на чужбине преуспевающим дельцом, решил вернуться и похитить её. В тот вечер последнего бала мама ушла с ним, а ночью, поняв, что произошло, отец отправился на их поиски, и утром нашёл их и привёл маму домой.
 - Почему ты не убил его? – спросила Тилла, сжав кулаки от ненависти.
 - Разве это вернуло бы нам маму? – ответил отец в своей проклятой философской манере, вопросом на вопрос.
 - Может тогда и тебя бы не стало, - сказала Тилла и убежала.
 С этого дня ненависть и презрение остались единственными её чувствами к отцу. Он не просто допустил гибель мамы, но и побоялся отомстить. Она поклялась, что если когда-нибудь встретит этого Грама, то убьёт его. Много раз она представляла эту встречу, сочиняла обвинительные речи. Этого она мне уже не рассказывала, но я понял это сам. В её воображении подлец рисовался опустившимся и дрожащим перед неминуемой расплатой, а она стояла перед ним и уничтожала его пламенной речью, а после того, как он был окончательно раздавлен, с наслаждением протыкала его фамильным мечом. И вот встреча произошла.

 - Теперь ты понимаешь, чего я хочу? – спросила принцесса.
 - Да уж, - сказал я. Эту историю следовало осмыслить, прежде чем давать определённый ответ, - твои чувства я, положим, понимаю, но скажи пожалуйста, какой смысл убивать капитана в начале плавания? Пусть сделает своё дело, доставит нас туда, куда нам нужно, а там, на месте, суди и казни его как хочешь. Да и почему обязательно меч? Убить можно и ножом, и из пистолета, можно отравить, на худой конец – сбросить за борт.
 - Это меч королевского дома. Я, в конце концов, не кто-нибудь, а принцесса крови и делаю лишь то, что должен сделать всякий представитель нашего рода. Мне стыдно, что мой отец оказался трусом, и я хочу смыть с себя этот позор. Для этого не подойдут ни пистолет, ни яд.
 Настроена она была серьёзно, и кажется мне, я её понимал. Единственное, с чем я не мог согласиться – это с тем, что король проявил тогда трусость. Трус не остался бы в горящем дворце. Я не остался бы, хоть не считаю себя трусом. Я могу полезть в драку, но жертвовать собой сознательно у меня не хватит духу. Может быть король действительно тогда был по-своему прав: месть не вернёт погибшую женщину. И сейчас месть не перечеркнёт прошлого принцессы и не сможет изменить её отношения с отцом. Месть – акт бессилия, а не восстановление справедливости. Это будет просто ещё одна смерть.
 Я удивился собственным мыслям: рассуждаю почти как рыцарь. Ну да, в данном случае всё так и есть, но это не значит, что нужно отказываться от необходимой обороны. А потом, у этих рассуждений тоже есть слабая сторона: ведь за преступлением всегда должно следовать наказание.
 - Ты не рассказывала рыцарю?
 - Это ещё зачем? Я думаю, что и тебе зря рассказала.
 - Напрасно. Он умён, и возможно найдёт выход из этой ситуации.
 - Предупредит капитана. Они друзья. Нет уж, его это дело вовсе не должно касаться. Так уж получается, - усмехнулась она, - что ты на этом корабле единственный, кому я могу довериться. Скажи мне кто-нибудь такое пару месяцев назад – не поверила бы.
 - Скажи мне кто-то тогда же, что ты умеешь улыбаться – я бы тоже не поверил. Я не поверил даже, когда увидел.
 - Ладно, – сказала она, – считай, что убедил меня. Убивать капитана в начале плавания я не буду. Но рассчитываю на то, что ты меня не выдашь.
 С этими словами она повернулась ко мне, тряхнула головой, взметнув волосы по ветру и, ослепив меня улыбкой, засмеялась и убежала. А она вовсе не мышь, подумал я. В этой маленькой головке бушует большой огонь, и горе тому, кто вздумает с этим огнём поиграть. Впрочем, скорее в этом огне первой сгорит она сама. Как бы то ни было, в ней появилось что-то новое, какое-то иное выражение глаз. Кто знает, чем были наполнены её одинокие дни, когда никто не обращал на неё внимания.
 Но что теперь делать мне? Похоже, её намерения серьёзны, и она в самом деле способна сделать необдуманный шаг. Хорошо, что мне пришло в голову отговорить её сводить свои счёты в открытом море. Но это слабое утешение. А может всё это мой собственный болезненный бред? Такая встреча просто невероятна. Да и трудно представить себе такого симпатичного и положительного человека, как наш капитан, в роли коварного соблазнителя. Я решил всё-таки поговорить с рыцарем.
 Разговор с принцессой немного отвлёк меня от морской болезни, но едва она оставила меня одного, как я снова почувствовал дурноту и удалился в каюту, откуда больше не выходил. Рыцарь, посвятивший день уходу за конём, которого, наверное, тоже поразила морская болезнь, вернулся поздно вечером.
 - Скажи, ты хорошо знаешь капитана? – спросил я у него.
 - Капитан – один из наших друзей.
 - Но что ты знаешь о его прошлом?
 - Он не внушает тебе доверия?
 - Нет, я не о том.
 - Ты знаешь о его отношениях с покойным королём? – удивился он.
 - А что ты о них знаешь?
 - Он всё рассказал мне, как только узнал, кого я сопровождаю. Как я понимаю, принцесса его узнала и рассказала тебе. Удивительно! Ведь она никогда не видела его, а значит, не может узнать.
 - Она видела его портрет и знает имя.
 - И что она намерена предпринять? Впрочем, раз она говорила об этом с тобой, то подозреваю, что она хотела взять меч.
 - Ты будто слышал наш разговор.
 - Я просто предположил. Ваши отношения нельзя назвать тёплыми, скорее вы едва терпите друг друга. И на откровенный разговор с тобой её могло подвигнуть только что-то серьёзное. Принцесса очень любила свою мать, и, встретив человека, виновного в её страданиях, естественно, захотела отомстить. Кроме того в своё время Грам избежал смерти от руки её отца, так что это была бы месть за него.
 - Значит, и Грам всё это знает?
 - Он дал мне слово, что поговорит с ней. Конечно, вряд ли она способна на убийство, но разговор всё равно необходим. Тем более, он действительно виноват.
 Рыцарь говорил спокойно, как всегда. И как всегда он оказался на шаг впереди моих опасений.
 - У меня такое ощущение, что ты знаешь ответы на все вопросы, причём ещё до того, как я их задам, - сказал я, - с тех пор, как мы познакомились и ты ведёшь нас, я ни разу не видел тебя растерянным. Тогда, с разбойниками в лесу… ведь ты их ни капли не испугался. И потом, когда нашёл меня и вернул пояс. Ну, с разбойниками ты мог быть знаком…
 Рыцарь отрицательно покачал головой.
 - Я не был с ними знаком, да и вообще никогда прежде не был в том лесу. Я всегда пересекал границу на западе.
 - То есть ты хочешь сказать, что таким уверенным шагом вёл нас по незнакомому лесу наугад?
 - Конечно нет. Вести вас к западной границе не имело смысла. Там сплошь населённые места, где нам появляться опасно. Поэтому я решил, что разумно будет отправиться на север, в глухие леса. Я посоветовался с Карлом. Он дал нам лошадей и порекомендовал обратиться в Леон к Санте, они хорошо знают лес. Санте рассказали мне о дороге и предупредили о разбойниках. А последнее семейство подтвердило эту информацию и ещё кое-что рассказало о разбойниках. Так что я шёл не наугад. Я знал направление, ориентироваться в лесу просто, так что можно было идти быстро.
 - Но почему разбойники нас не тронули?
 - Не знаю. Ведь ты не веришь в то, что разбойники могут быть благодарными. А они такие же люди, как и мы с тобой. Кроме того, у них мог быть какой-то расчёт. Если бы они хотели напасть на нас, то сделали бы это без предупреждения. Скорее наоборот, они с самого начала собирались нам помочь. Они прекрасно знали, кто мы такие, ведь вас ищут власти, и ваши портреты наверняка уже висят на каждом столбе. Знали и про кольцо на пальце принцессы, и про меч и пояс у тебя под плащом, потому что следили за нами как минимум день. Им просто надо было убедиться, что мы – это мы, потому они и устроили этот спектакль на тропе.
 - С какой стати им помогать нам?
 - Скорее всего они знакомы с кем-то из наших друзей. Ты ведь слышал, как Морин говорил о Санте?
 - Да, его послушаешь – и правда подумаешь, что разбойники благородные люди.
 - Не более, чем мы с тобой.
 - Конечно, они собирались перевести нас через границу, чтобы здесь продать наши ценности вместе с нами. Недаром наш провожатый шептался со старухой. Они должны были нас задержать до прихода местных бандитов. И если бы я не спас положение, мы бы погибли.
 - Ты сам нас чуть не погубил, потому я и увёл вас оттуда. Парень договаривался об одежде и еде для нас. О твоём поясе он даже не знал. И если даже о нём знал Морин, то, собираясь сохранить нашу жизнь, он поручил нас либо человеку надёжному, либо тому, кто не знает о твоём богатстве.
 - Он и знал! Ведь меня в конце концов ограбили и чуть не убили.
 - Это не они. Это хозяин магазина и меняла.
 - Откуда ты знаешь?
 - Я шёл по твоим следам. Посыльный из магазина сказал мне, что ты выспрашивал у хозяина адрес меняльной лавки. Меняла же и хозяин магазина всё отрицали. Тогда мне пришлось вернуться к контрабандистам и заплатить им, чтобы они проследили за лавкой и магазином. А в последний момент мы подключили полицию, так что бандитам пришлось отдать пояс. Только мы немного опоздали, и нам не удалось взять их, пока они тебя не побили. Тут я перед тобой виноват.
 - Так просто. Признаться, я немного разочарован. Я думал, здесь не обошлось без какого-нибудь сверхъестественного вмешательства или того везения, благодаря которому ты со своими взглядами ещё жив. Ну а где ты взял ту золотую монету, которой я расплатился в магазине?
 - Нашёл. Ты потерял её на месте одной из наших ночёвок, а я подобрал и сохранил у себя, пока мы не пришли в город, где она тебе понадобилась. Тогда я её вернул. Мне просто не хотелось, чтобы ты потерял её ещё раз.
 - Никак не пойму тебя, рыцарь. Ты поступаешь всегда правильно и умно. Однако этот ум сочетается у тебя с совершенно бредовыми идеями.
 - Может быть, они не бредовые? Попробуй взглянуть на них с другой стороны.
 Рыцарь улыбнулся и лёг на свою койку, давая понять, что разговор окончен. Я тоже больше не хотел говорить. Мне требовалось время, чтобы обдумать всё услышанное сегодня.
 Итак, первое – это принцесса с её желанием мести.
 Второе – капитану всё известно, так что хотя бы груз тайны на меня давить не будет.
 И третье – рыцарю известно всё как всегда на шаг вперёд. Конечно, он знает о моих намерениях, просто они не представляют для него серьёзной проблемы. Он всё предусмотрел, любую мою выходку вплоть до побега. И монету наверняка сам у меня из кармана вытащил, чтобы я не вылез со своей идеей выкупа и не испортил всё. Возможно и во дворе старухи-контрабандистки всё происходило именно так, как говорил он. Тогда получается, не он легковерный, а я. И я в очередной раз посрамлён. Ну, держись, рыцарь, как только прибудем на место, извернусь, но задам тебе задачу, убегу и скроюсь так, что всю жизнь будешь искать и не найдёшь. Если, конечно, не погубит меня морская болезнь. Снова стала одолевать отступившая было тошнота. Не знаю, то ли я от рождения такой хилый, то ли ранденские бандиты повредили в моём организме некий орган, отвечающий за примирение с качкой. И если даже с ездой на лошади я на третий день освоился, то здесь с каждым часом моё положение становилось всё более невыносимым. И было одно-единственное желание: ощутить под ногами землю, твёрдую и устойчивую. Не хотелось даже есть, что удивительно для меня. И уже на следующий день я, поглощённый своим болезненным состоянием, и думать забыл и о принцессе, и о капитане, и о рыцаре, только лежал в своей каюте и стонал. Мёртвый штиль, установившийся через неделю, не принёс мне облегчения. Корабль всё равно еле заметно покачивался, отвечая на каждое движение каждого человека на борту, и мой организм реагировал на это, будто некий чрезвычайно чуткий прибор. И это было ещё более мучительной пыткой. Рыцарь и капитан наперебой уговаривали меня поесть, но сама мысль о еде в таком состоянии была мне отвратительна. Я только пил воду, и выходил на палубу либо рано утром, либо поздно вечером, когда нет солнца, и блеск воды не слепил глаза. Временами мне становилось чуть-чуть легче, и тогда я вспоминал перипетии нашего путешествия и думал, что лучше было бы нам отправиться к западной границе и попытаться пройти в страну Принца по суше, по следам древних торговых караванов. Пусть это было бы опаснее, но не пришлось бы мне страдать от этой ужасной морской болезни. Я даже согласился бы проделать весь путь верхом. А мудрый рыцарь и тогда, я уверен, нашёл бы выход из любого положения.
 Штиль не мог продолжаться вечно и, говорят, это обычное дело – после мёртвого штиля сильный шторм. Так и случилось. На пятые сутки штиля я среди ночи проснулся от какого-то неясного тревожного чувства. Меня даже перестало мутить. Потом на палубе поднялась суета и беготня, и вскоре я услышал далёкий глухой гул. Рыцаря в каюте уже не было. В разгар шума на палубе он заглянул в дверь и сообщил:
 - Надвигается шторм.
 Это я понял и без него. Через несколько минут корабль закачало и в снастях угрожающе загудел ветер, а ещё через полчаса я понял, что до сих пор просто не знал, как бывает плохо. Ветер и волны играли кораблём, как щепкой, и меня бросало по каюте от стены к стене, от пола к потолку, больно ударяя обо всё, что есть в помещении. Корабль скрипел, трещал и стонал всем корпусом, как огромный зверь, заболевший, как и я, морской болезнью. Сквозь щели в каюту просачивалась вода, и я быстро промок. Удивительно, но при всём этом команда была на палубе: я слышал топот и крики. Как можно противостоять такой стихии? А однажды дверь на мгновение распахнулась, и в неё кто-то буквально влетел. При очередной вспышке молнии я успел разглядеть, что это принцесса. Бедняжка была такая мокрая и жалкая, что я, всегда мечтавший оказаться хоть в чём-то выше её (до сих пор мне это не удавалось), тут даже не стал злорадствовать, как обычно. Впрочем, сам я вряд ли выглядел лучше. Да и она бы не расслышала. Мы уселись каждый в своём углу, пытаясь поодиночке сохранить равновесие и думая каждый о своём. Не знаю, о чём думала принцесса, но лично я уже начинал сожалеть, что бандиты в Рандене не убили меня. То была бы хоть и мучительная смерть, но тогда мне не пришлось бы переживать эти страдания. А уж смерть в отечестве от руки палача была бы и вовсе мгновенна и легка. Получается, не стоило мне и бежать. Да и принцессе тоже. Зря дурочка бежала к далёкому принцу, зря строила планы мести. Вместо этого нам предстояло умереть медленной и мучительной смертью. Осознание неотвратимости надвигающейся гибели буквально парализовало меня. Я явственно представил себе, как сначала обессилею и потеряю сознание. Потом корабль развалится, я окажусь в холодной воде и очнусь только для того, чтобы ощутить, как она заполняет лёгкие. Бр-р-р-р! Вот так глупо окончится глупая жизнь глупого человека – барона Кима Четвёртого.
 Сколько времени мы провели так, я не знаю. И днём, и ночью было одинаково темно, выл ветер, били волны и скрипел и трещал многострадальный корабль. Впрочем, может быть, прошло всего несколько часов, ощущение времени мною было потеряно. Несколько раз я забывался от усталости и страха, меня начинало бросать по каюте, и я снова просыпался от боли, ударившись обо что-нибудь. Вдобавок много хлопот причинял привязанный к поясу меч, с которым я не расставался ни на миг. Хорошо, что даже в бессознательном состоянии я постоянно придерживал его, иначе он обязательно выпал бы, и я бы на него обязательно напоролся. Но наверное кому-то нужно было, чтобы я выжил. Во время одной из вспышек молнии я заметил, что принцесса крепко привязала себя кушаком от платья к кровати, на которой спал рыцарь. Тогда я пробрался к своей койке и привязался к ней куском верёвки. Стало легче. Наверное, все остальные, если хоть кто-то остался жив, так же точно сидят по каютам, привязав себя к чему-нибудь, и ждут смерти. Неужели в такую бурю кто-то рискнёт остаться на палубе? Да и что там теперь делать? Дважды я слышал какой-то особенно сильный треск и мощный удар по корпусу корабля – это падали мачты. Чудом не разбилось оконное стекло, хоть несколько раз в него что-то ударялось. Если бы разбилось, каюту залило бы водой. Впрочем, тогда я об этом не думал. Повторяю, я просто ждал смерти.
 И однажды мне явственно показалось, что она пришла. Корабль с такой силой ударился обо что-то твёрдое, что меня едва не перерезало пополам моей верёвкой, потом накренился (я при этом оказался в нелепом положении вниз головой) и в таком состоянии со страшным скрежетом пополз вперёд по дну. Нас выбросило на мелководье. «Ну вот и всё, - подумал я, - сейчас он рассыплется, и я полечу вниз, в холодную воду. Хоть бы по пути удариться обо что-нибудь головой, чтобы потерять сознание и не мучиться.» Но этого не происходило. Корабль остановился, но тут же ещё продвинулся вперёд под действием набежавшего вала воды. Так повторилось ещё раза три, пока корпус корабля прочно не сел на грунт. Снаружи слышались крики, но из-за шума бури я всё равно ничего не мог разобрать. Одно было бесспорно хорошо – качка прекратилась, теперь корабль просто сотрясался под ударами волн. Почувствовав, что стихия решила дать нам передышку, я немедленно ею воспользовался. Изловчившись, я смог-таки освободиться от своей верёвки. Принцессе же и тут повезло – она повисла головой вверх, и отвязаться ей не стоило никакого труда. Впрочем, устала она не меньше моего. Я подполз к двери, которая оказалась внизу, и выглянул в неё. Снаружи было темно от ливня и сильного ветра, так что невозможно было разглядеть, что там, внизу, и я счёл за лучшее закрыть дверь и, свернувшись калачиком, лечь между ней и окном. Всё равно я был бессилен изменить своё положение, поэтому решил: будь что будет. От усталости я почти сразу провалился в глубокий сон, успев напоследок подумать, что умереть во сне – не самый худший вариант.
 Пока я спал, буря утихла, будто бы у неё была единственная задача – выбросить наш корабль на берег. Проснувшись, я едва не выпал в открытую дверь. Было солнечно, словно природа улыбалась, глядя на результат своих забав.
 В дверь просунулась голова матроса. Наверное, это он меня разбудил. Несколько секунд он смотрел на меня, а потом спросил:
 - Живой?
 Я пошевелился, чтобы самому в этом удостовериться, и утвердительно кивнул. Матрос подтянулся на руках и влез в каюту. По поясу он был обвязан верёвкой, которую тотчас снял и привязал к крюку, вбитому в стену по другую сторону двери. Я невольно рассмеялся. Все эти дни лёжа на своей койке, я смотрел на этот крюк и пытался понять, для чего он здесь нужен. Однажды в каюту зашёл капитан справиться о моём здоровье и посочувствовать, и я задал ему этот вопрос. Капитан рассказал мне, что когда-то давно один из матросов, отличавшийся отменной физической силой, на спор воткнул этот крюк в бревенчатую стену голой рукой. С тех пор он тут и торчит без всякой пользы, просто в напоминание о возможностях человеческой силы. И вот этот бесполезный крюк и пригодился, правда после смерти корабля, только для того, чтобы снять пассажира, одновременно самого ценного и самого бесполезного.
 - Сможешь спуститься сам? – прервал мои весёлые размышления мой спасатель.
 - Попробую, - сказал я и полез по верёвке вниз, где на песке стояла кучка усталых и оборванных людей, всё, что осталось от команды. Я даже сперва подумал, что это не матросы а местные жители-мародёры, и испугался за свой пояс, но увидев среди них капитана, успокоился. Принцесса сидела чуть поодаль на камне и задумчиво глядела в море, которое сильно отступило и плескалось где-то вдали за кормой поверженного корабля. Впрочем, кораблём это уже нельзя было назвать, от него остался только сильно покорёженный и разорванный остов. Как же мы держались на воде в таком состоянии?
 - Больше никого нет, капитан! – послышался голос того же матроса, - и ничего. Груз погиб весь.
 - Спускайтесь, - прокричал капитан ему в ответ и подошёл ко мне, - рад, что вы живы. Как себя чувствуете? Можете идти?
 - Теперь надо привыкать к твёрдой земле.
 - Ничего, к этому привыкают быстро. Если есть силы, берите вашу спутницу и идите вон туда, на берег. С вами пойдут ещё два матроса. А мы возьмём раненого и последуем за вами.
 - А где рыцарь?
 - Мне очень тяжело об этом говорить, но во время бури погибло несколько матросов и вместе с ними наш друг. Он успел перевести принцессу в самое безопасное место – к вам в каюту. А потом его и других смыло в море огромной волной.
 - А конь? – задал я совершенно глупый вопрос.
 - Коня тоже нет. Скорее всего, и он погиб.
 Известие о гибели рыцаря сильно расстроило меня. Я успел привязаться к парню, а всего несколько дней назад узнал его с неожиданной стороны, как умного и наблюдательного человека. Вдобавок, я уже начал кое в чём соглашаться с его идеями. Я вспомнил ту комичную сцену во дворце, когда он торжественно клялся доставить нас ко двору своего господина и рассказать ему о героической смерти короля. За прошедшее время произошло столько событий, что я уже и забыл, куда и зачем мы направляемся, а сейчас вдруг вспомнил и, хоть сам не собирался никуда идти, но подумал с сожалением о том, что рыцарю не удалось выполнить обещание. И ещё – странное дело – я вдруг почувствовал одиночество и какую-то пустоту внутри. Что случилось? Столько времени я порывался убежать, освободиться от его опеки, а сейчас его нет, и я жалею об этом? Наконец я стал свободен. Я никому не давал никаких обещаний и обязательств, и формально был свободен всегда, но что-то удерживало меня от решительных действий. В самом деле, разве я не мог плюнуть на эту дурочку-принцессу и просто уйти? Мне она ни капельки не дорога, я презираю её, и ушёл бы от неё сразу же. Что мешало мне? Вот этот смешной лопоухий парнишка. При желании я мог бы прихлопнуть его, как муху. Однако я этого тоже не сделал, наоборот, всё время слушался его, как господина. Я, свободный человек, над волей которого никогда никого не было. Я свободный человек. Что означает моя свобода? Я свободен сам выбирать себе дальнейший путь. Мне не нужны опасные путешествия к дальним странам, я хочу покоя и осёдлости. Я свободен, и никто не принудит меня ночевать в лесу, скакать на лошади, плыть на корабле и выносить общество принцессы. Я свободен и … никто не уведёт меня от смерти от рук палача или разбойников, никто не поможет в беде и не вылечит… Да, у меня есть деньги, но рыцарь великолепно обходился и без них. У меня есть меч, а рыцарю он не был нужен. Конечно, я больше не полезу в лес к разбойникам и постараюсь не делать глупостей. На сцену моей жизни выйдут деньги. Но сколько ещё предстоит пережить мне в моей свободе! Деньги и оружие – это хорошие вещи, но рыцарь был мне настоящим другом. Друга я за деньги не куплю. Сколько их у меня было, друзей, чью выпивку я оплачивал в ответ на заверения в вечной дружбе? От них-то я и бегу сейчас, чтобы они меня не казнили. И, мечтая под звёздным небом о свободе, я всё-таки незаметно для самого себя избрал дружбу. Да, таков выбор: дружба или свобода. Наконец звёздное небо избавило меня от дружбы, я обрёл свободу и не рад этому. А может быть, это не дружба, а слабость с моей стороны? Просто я спрятался за спину этого парня, потому что сам ничего не могу? Какая подлая мыслишка! Нет уж, дудки, Ким Четвёртый – отпрыск славнейшего рода – не слабак.
 А что же принцесса? Тоже свободна? Я украдкой посмотрел на неё: снова та же знакомая отрешённость во взгляде. Бедняжка, она не свободу получила, она теперь зависит целиком и полностью от меня. У меня деньги и меч, власть и сила, а она осталась одна без защиты. Это её, безусловно, злит. Зависеть от рыцаря было не зазорно, ведь он, в сущности, слуга, а вельможи всегда зависят от слуг. А я не слуга, я равный, сам король, прощаясь, поставил нас в равное положение. Я нечто вроде старшего брата. Нет ничего хуже для больного самолюбия, чем зависеть от равного. Кроме того, я сам по себе неприятен ей не меньше, чем она мне, а зависеть от неприятного человека вдвойне мучительно.
 Да, получается, я теперь глава нашего предприятия. И если я просто так уйду со всеми деньгами, она погибнет. У неё нет денег, а умеет она разве только скакать на лошади. Можно этим заработать? Выходит, у неё нет другого выхода, как оставаться со мной. Мне на неё наплевать, но не могу же я просто так оставить её умирать. Может быть, предоставить ей место служанки в моём будущем кабачке? Вот будет смешно! И ей будет расплата за высокомерие: здесь хочешь - не хочешь, а будешь улыбаться. Никому не интересно, что ты наследная принцесса. Хочешь есть – потрудись, помой посуду, вытри столы, обслужи посетителя. А не хочешь работать – тебя никто не держит, иди на все четыре стороны, может быть какому-нибудь сказочному принцу встретишься да приглянешься.
 Нет, не пойдёт. Мне будет слишком тяжело каждый день видеть её хмурую физиономию и знать, что она меня ненавидит. Так недалеко и до убийства. Лучше будет сразу, как приедем в первый же город, дать ей пару монеток, чтобы было на что жить первое время и продолжать путешествие (пусть идёт дальше, ей это выгодно), а самому скрыться в толпе. Или, раз уж я владею таким несметным богатством, стоит проявить великодушие и купить ей домик где-нибудь в глуши и хорошего коня, и просто время от времени выдавать небольшие суммы на текущие расходы. Что ей нужно кроме этого? Балы-маскарады? Высший свет? Чтобы воинственные соотечественники поинтересовались, кто это за границей так шумит, блестит и благоухает, и пришли исполнить приговор? Принадлежность королевской крови – преступление, не имеющее срока давности. Тебе, милочка, чтобы сохранить жизнь, надо сидеть тише воды, ниже травы.
 Да, я могу поступить с ней и так. Но и тут события могут развиваться в очень неприятном для меня направлении: что если она наймёт кого-нибудь, чтобы отобрать у меня деньги, или, того хуже, отомстить? Она злопамятна, это я уже знаю. Выходит, лучше будет поместить её в какой-нибудь острог под арест. Сказать, что она сумасшедшая и хорошенько заплатить тюремщикам, чтобы не спускали с неё глаз. Но ведь и среди тюремщиков попадаются легковерные и продажные, и она сможет их подкупить, пообещав долю богатств. Естественно, этим она наживёт себе кучу проблем, в случае, если стражи пойдут на преступление. Неверные на службе, они и ей верны не будут, и могут продать её точно так же, как и свой долг. Но мне-то от этого не будет легче, ведь меня они первым делом убьют. А моя главная цель – не принцессе насолить, а свою жизнь устроить. Только вот получается, что для этого устройства от принцессы надо избавиться. И по всему выходит, самый надёжный способ избавления - убийство.
 Я ещё раз посмотрел на принцессу. Надо же, какие мысли приходят иногда в голову! Вот так просто взять и убить. У меня мурашки по коже побежали от того спокойствия, с каким я это подумал. Я вспомнил, как она говорила о своём желании убить капитана. Нет, она не была спокойна, она едва держала себя в руках от ненависти. Я к ней такого чувства не испытываю. Я даже сожалею, что оказался перед таким выбором, и хочу, насколько это возможно, решить вопрос каким-нибудь другим способом, оставив этот на самый крайний случай. С капитаном всё ясно, он мерзавец, заслуживший смерть уже давно. Но она, она заслуживает ли смерти? Злобное, истеричное создание, не помнящее в жизни ничего, кроме ненависти к самому близкому человеку. Такая жизнь сама по себе – мучение, а перспектива и того хуже. Не стоит ли говорить в данном случае не о заслуженности смерти, а о её благе? Не лучше ли будет прекратить одним махом эти страдания? Я вспомнил виселицу, плаху и стенку, приготовленные для нас мятежниками. Совсем недавно я вспоминал их в применении к себе. И тоже как благо. Но обстоятельства переменились, и я думаю совсем по-другому. Изменятся ли обстоятельства у принцессы? Я подумал о том, что её покушение на жизнь капитана может не удаться. Тогда, возможно, он либо, обороняясь, убьёт её, либо сдаст властям. Это было бы для меня хорошо, при условии, что он не будет считать меня её единомышленником. Вот, пожалуй, единственная моя надежда. Не буду торопиться. Кстати, ещё неизвестно, где мы находимся.
 Мы добрались до берега, поросшего кустарником, и стали устраивать лагерь. Я, как когда-то на болоте, рубил дрова мечом. Он, как и прежде, остр, толстые сухие сучья легко отрубались даже моими ослабевшими руками, и на клинке – ни зазубринки. Умели делать тысячу лет назад. Хорошая штука для боя, наверняка голову от тела отделяет ещё легче, чем сук от дерева. Убиваемый даже не успеет почувствовать боли. Гуманное оружие. Может быть, принцесса… а кстати, кто поручится, что она сейчас не думает о том же, что и я? И угрюмое выражение её лица означает не скорбь о рыцаре, которого она уважала не больше, чем меня. Богатство, зашитое в моём поясе, она считает своим, а поскольку я не намерен с ним расставаться, ей тоже ничего другого не остаётся, как убить меня. И если я ещё как-то колеблюсь, взвешиваю альтернативы и ищу моральные оправдания своему решению, которое, повторяю, ещё не принял, то она вряд ли станет колебаться. За неё всё решит её ненависть, и меня ожидает та же судьба, что и капитана. Кстати о капитане. О нём-то я и забыл. Этот приветливый человек с добрыми глазами и тёмным прошлым тоже может знать о содержимом пояса. Может, конечно, и не знать, но он друг рыцаря, а дружба многим развязывает языки. А знание в некоторых случаях способно перешагнуть через дружбу. Так и наш милейший капитан запросто мог воспользоваться штормом, чтобы избавиться от единственной преграды, отделявшей его от возможности завладеть богатством, в лице собственного друга. И теперь, если он тоже включился в этот конкурс на право обладания моим сокровищем, получается, что я один нахожусь среди стаи голодных волков, ждущих только удобного момента, чтобы растерзать меня. Вот я и выжил в буре, но почему-то не прыгаю от восторга.
 Костёр уже вовсю горел, когда капитан и ещё один матрос принесли на импровизированных носилках раненого. Им оказался тот самый человек, что встретил нас на вокзале – первый помощник Берто. Левая нога его была неестественно согнута ниже колена, сам он был бледен, как мертвец, и лишь тихо стонал и скрипел зубами. Капитан взял у меня меч, распорол ему левую штанину и осмотрел ногу.
 - Перелом, - констатировал он и, обернувшись к одному из матросов, попросил, - сбегай, братец, к кораблю и подбери там обломок помассивнее, фунтов на пять-десять.
 Матрос убежал, а капитан моим мечом вырубил из жердей, из которых были сделаны носилки, две шины, чтобы зафиксировать перелом, а из брюк нарезал бинты, и ещё дал больному фляжку с ромом, которую тот судорожно схватил и опустошил мгновенно.
 - Хороший клинок, - сказал капитан, возвращая мне меч, - достойный настоящего короля. Гордитесь, вам его оставил воистину благороднейший из людей. Для меня такой подарок был бы самым драгоценным.
 Загадочные слова. Тьфу, да я так напуган, что в каждом звуке вижу угрозу!
 Матрос принёс приличный чурбак, весом куда больше пяти фунтов. Грам попробовал его в руках и сказал:
 - Ну, Берто, твоя удача, - и с этими словами неожиданно и сильно ударил своего помощника по голове. Я вздрогнул. Капитан решил из милосердия убить беднягу? Не проще ли было сделать это моим мечом? Или это какой-то морской ритуал? Пока я терялся в догадках, капитан ловко выправил ногу обездвиженному помощнику и прибинтовал её к шинам. Вот зачем он бил беднягу по голове – это было обезболивающее! Да уж, не повезло Берто. Срастётся нога, зато всю жизнь будут мучить головные боли. Это тебе не лекарства Санте.
 После удачно проведённой операции капитан отправил матросов на разведку местности. Мне поручений не нашлось, и я отошёл к костру и прилёг на кучу хвороста. Капитан тоже отошёл от раненого и сел рядом с принцессой, которая, как только мы пришли на берег, уселась на самый большой камень и принялась смотреть в морскую даль. Даже проведённая с успехом в полевых условиях хирургическая операция под общим наркозом её не заинтересовала. Они были довольно далеко от меня, но ветерок приносил мне все слова их разговора. Впрочем, сначала они долго молчали, и я не слышал ничего, кроме далёкого шума моря и тихих стонов начинавшего приходить в себя раненого. Да я и не собирался подслушивать, я только прилёг отдохнуть, и услышал их разговор совершенно случайно. Наконец капитан решился прервать молчание.
 - Я давно хотел с вами поговорить, но всё не решался. Дело в том, что я знаю, кто вы, рыцарь мне всё рассказал. И я просто обязан вам многое рассказать, чтобы снять груз с души.
 - Я тоже знаю, кто вы, так что не трудитесь, - тихо ответила принцесса, - вы погубили мою мать.
 Снова молчание. И опять его прерывает капитан:
 - Я почему-то был уверен, что рано или поздно встречу вас. И хорошо, что это наконец произошло. По счетам надо платить. Я в жизни совершил слишком много подлостей, и вот они начали возвращаться на мою голову.
 Ещё минуту они помолчали. Я лёг удобнее, чтобы видеть их. Сидят рядышком на камнях, смотрят в море.
 - Я хотела убить вас, - наконец проговорила принцесса, - я хотела отомстить за свою сломанную жизнь, за гибель матери. Я наверное всю жизнь жила этой местью. А сейчас… я больше этого не хочу. Я сама чудом избежала смерти и в благодарность судьбе решила подарить вам жизнь. Пусть это слишком пафосно звучит, но наверное не всегда жить должен лучший и достойнейший. Вот рыцарь погиб, он ведь был хорошим парнем, так старался для нас. А мы живём. Вы живёте со своими, как сами сказали, подлостями. Вот это ничтожество, что дрыхнет сейчас у костра – он уже не впервые выживает. Я жива, а я тоже далеко не идеал. Мама моя умерла, а вы живы, и отец мой тогда тоже остался жить. Умирают лучшие, это закон. И, как ни отвратительно, похоже, отец был прав: ваша смерть ничего не поправит. Так что живите, капитан.
 Снова они замолчали надолго. Наконец капитан сказал:
 - Да, вы правы. Не надо убивать плохих, надо беречь хороших. Спасибо вам за ваше великодушие. Вы достойная дочь своих родителей. Я действительно заслужил смерть. И не однажды. Ваше прощение, честно скажу, сняло с моей души часть груза, но я со страхом думаю, что будет, если меня простят все, кому я должен. Это будет тяжелейшее наказание. И тем не менее я вам благодарен. И хочу сказать вам вот что. Рыцарь был моим другом, и я знаю всё о вашем путешествии. И поскольку он не смог выполнить слова, данного им королю, я обязан довести его дело до конца. Не знаю, способен ли я в полной мере заменить его, но я, как и он, подданный Принца, и перед Принцем за вас отвечаю. Поэтому прошу вас принять это как помощь не от меня, а от Принца.
 - Вы бросите все свои дела и поведёте нас за тридевять земель? – спросила принцесса с иронией в голосе. Капитан что-то ответил, но его слова унёс ветер. В этот момент раненый застонал и заворочался, и капитан подошёл к нему.
 - Прости, брат, но другого способа помочь тебе не было.
 В ответ Берто лишь выругался. Он вообще грубоватый человек, но в его положении это извинительно.
 Услышанный мной разговор был достоин размышления. Чем это может грозить мне? Ясно одно – друг друга они убивать не будут. Рыцарь сказал бы, что это хорошо. Но мне это невыгодно. Я не хочу никого убивать сам! И что ответил капитан принцессе? Может это как раз и касалось денег, а следовательно, моей судьбы. Странно было бы в таком разговоре не коснуться этой важной темы. Капитан возился вокруг раненого помощника, а принцесса продолжала неподвижно сидеть на камне и смотреть на горизонт.
 Может быть хватит мне бояться? Ещё ничего не произошло, а я уже готов умереть от страха. Разве это достойно дворянина? Если суждено мне умереть, то лучше умереть защищаясь. Да и они, если бы договорились, треснули бы меня камнем по башке, пока нет свидетелей, а труп уволокли бы в море. Вернутся матросы: «Где Ким?» «Ушёл.» И всё. Кому я тут нужен? И эта тоже: «ничтожество». Сама-то ты кто? Принцесса крови! Чего ты стоишь на этом пустынном берегу? Жалкая бездомная кошка, худая и облезлая, но воображающая себя молодой львицей.
 Матросы вернулись поздно вечером. К тому времени капитан наловил в зоне прилива крабов и сварил их в принесённом с корабля котелке.
 - Плохие новости, капитан, - крикнул один из матросов издали, - мы на острове.
 Капитан если и расстроился, то не подал виду.
 - Садитесь к костру и поешьте, - сказал он, когда они подошли к костру, - и расскажите, что видели.
 Из рассказа разведчиков я понял, что мы попали на небольшой островок круглой формы, густо поросший низкими деревцами. В центре острова – высокий холм, у его подножия – болотце, из которого вытекает ручей, кстати, впадающий в море совсем рядом. Так что место для лагеря оказалось удачным. Двое матросов сразу же взяли бочонок из-под рома и отправились за водой.
 - Всё не так уж плохо, - сказал капитан, - здесь есть пища и вода. Скорее всего мы на Архесе, в шестидесяти милях от берега. И у нас есть обломки корабля. Так что устраиваемся на ночлег, а завтра будем думать, как выбираться отсюда.
 Итак, остров. Я лежал под ясным звёздным небом и вспоминал ночь на весеннем болоте. Оставалось два дня до счастья. Так я думал тогда. Всё обернулось иначе. Звёзды бессовестно обманули меня. Вот и сейчас смотрят со своей высоты и улыбаются моим глупым мечтам и страхам. Что-то они готовят мне на завтра? До завтра надо дожить. Но как же трудно жить, когда каждую секунду ожидаешь удара в спину.
 Утром я проснулся с головной болью. Все уже копошились, что-то делали. Естественно, ведь они ночью спокойно спали, а не дрожали за свою жизнь. У костра сидел Берто, вытянув больную ногу, и помешивал варево в котле. Капитан и три матроса муравьями ползали вокруг лежащего на отмели остова корабля. Принцессы не было видно.
 - Доброе утро, лежебока, - сказал Берто, заметив, что я проснулся.
 - Как себя чувствуете? – спросил я.
 - Я привык к боли. Всякое бывало за двадцать лет в море.
 - А что они делают? – я кивнул в сторону останков корабля.
 - Нам надо преодолеть шестьдесят миль до большой земли. Как, по-вашему, это можно сделать?
 - Не знаю, я сухопутный человек. Наверное придётся дождаться, пока нас кто-нибудь подберёт. Вода у нас есть, крабов сколько угодно, можно жить.
 - Ну, если вам здесь так нравится, можете оставаться, а мы поплывём без вас. Но нам для этого нужен крепкий плот. Капитан и матросы сейчас именно этим и заняты – изготовлением плота. Если всё пойдёт хорошо, послезавтра отплывём.
 Послезавтра. Да им и незачем меня убивать. Просто оставят здесь одного. И совесть их будет чиста – ведь не убили же. Ну так пусть попробуют отобрать у меня пояс. Я за него поборюсь, у меня есть меч.
 У меня не было меча. На поясе болтались пустые ножны. Я посмотрел на них, и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Началось!
 - Капитан реквизировал, - сообщил Берто, глядя на меня смеющимися глазами, - у нас не осталось ни одного топора, одни ножи, а доски и верёвки надо чем-то рубить. Единственный инструмент, пригодный для этого – у вас. А будить вас он не захотел, вы, говорит, ещё не оправились от болезни.
 Берто мне явно не симпатизирует. Говорит спокойно, но сколько яду в глазах! А он знает о тайне моего пояса?
 Я пошёл по мелкой воде к строителям. Какая насмешка над моей единственной надеждой: меч украли, пока я спал! И что мне теперь делать? Убежать? Но на маленьком островке меня сразу же найдут. Попытаться отобрать меч? Глупость, разве я безоружный справлюсь с четырьмя крепкими мужчинами? Ужасно. Вот они, звёзды! Стоило мне размечтаться под ними, как они тут же показали свою власть. На что теперь надеяться?
 - Доброе утро! Прошу простить меня, пока вы спали, я взял ваш меч. Мне не хотелось будить вас, ведь вы больны. Поэтому я на свой страх и риск решился на маленькое воровство.
 - Я вовсе не так болен, как вы думаете. Отдайте мне меч, я сам буду рубить всё, что нужно.
 Меч мне тут же отдали, но рубака из меня никакой, через несколько минут неловкой работы я устал, и меч снова взял один из матросов. Я решил не уходить, но сидеть просто так без дела тоже было нехорошо, и я немного помогал строителям, где-то что-то поднести или поддержать. Днём, когда мы пошли на обед, меч мне вернули, но после обеда капитан снова попросил его, и я не отказал ему, и тоже пошёл с ними. Вечером, после работы, капитан вернул мне меч, и я лёг спать, держа руку на рукоятке. Ну что же, думал я, пока я гожусь в качестве маломальской рабочей силы, они меня не убьют, так что ещё дня три у меня есть.
 На следующее утро капитан разбудил меня, едва показалось солнце. После трудового дня мне сна явно не хватило, и матросы усмехались, глядя на меня. Им я тоже не нравился. Ну и что? В чём же я виноват, если я человек сухопутный? Посмотрел бы я каково было бы вам на моём месте.
 Строительство продолжалось неспешным темпом. Остов корабля был окончательно разрушен, и среди обломков матросы нашли старые паруса, канаты и даже пистолет и немного пороха. Всё это перенесли на берег и разложили на просушку. С этого дня неотлучно на строительстве плота находились лишь я, капитан и один из матросов по фамилии Андрес, двое других тоже помогали нам, но в основном они были на хозяйстве: носили и сушили вещи с корабля, рыбачили, охотились на крабов и запасали воду. Для Берто сделали костыли, и он понемногу ходил на них вокруг своего костра, как шаман вокруг жертвенника, командуя двумя матросами. Возвращаясь с берега, эти двое не упускали возможности задеть меня какой-нибудь грубой шуткой. Я кипел от негодования, но ответить им ничем не мог. Физически я был слаб, чтобы поставить их на место (а такие люди лучше всего понимают именно эту меру воздействия), а мой юмор был слишком тонок для их ушей, и они его не воспринимали. А отвечать пошлостями – увольте, это недостойно дворянина. Впрочем, капитан становился на мою защиту, хотя от этого я чувствовал себя ещё более униженным. Но отчасти из-за этой защиты я и старался держаться подле капитана, потому что он единственный на этом острове разговаривал со мной без ехидства. Андрес тоже не задевал меня, но ему, видимо, просто недоставало ума, чтобы разбираться в наших дрязгах, поэтому он ко всем без разбора относился хорошо. Этакий добродушный увалень-дебил.
 Принцесса не принимала участия в общих делах. Она сама по себе гуляла по острову, и на неё никто не обращал внимания. Приходила она только к обеду и ужину.
 К вечеру четвёртого дня плот был построен, и мы перетащили его за линию прилива и крепко привязали канатом к большому камню, чтобы ночью его не унесло отливной волной. Отплытие наметили на утро. Капитан предполагал при попутном ветре достичь земли за двое суток. По своим морским приметам он определил, что благоприятная погода должна продержаться ещё несколько дней. Кроме того наш маршрут пересекал весьма оживлённый торговый путь, и велика была вероятность, что нас подберёт проходящий корабль. Это было бы даже лучше высадки на берег.
 С заходом солнца мы собрались у костра. В предвкушение предстоящего отплытия настроение у всех было приподнятое и какое-то благодушное. Даже Берто смотрел весело, и матросы не цеплялись ко мне.
 Общая радостная атмосфера усыпила мою бдительность. Тут-то мне и нужно было собраться и смотреть в оба, а я сидел и радовался, как ребёнок. Сейчас я вспоминаю события того вечера, и это собрание у костра кажется мне зловещим. Всё было ненатурально: это добродушие матросов, и особенно поведение Берто. Он будто взял на себя роль капитана. Именно он, когда все собрались, поднял фляжку с ромом и провозгласил:
 - За успех нашего предприятия!
 Это были очень странные слова, но я не обратил на это внимания. Фляжка была пущена по кругу, и каждый сделал глоток.
 - Я думаю, нам стоит с вечера запастись водой для путешествия. У нас как раз четыре бочонка, пусть матросы и наш гость сходят к ручью. Не возражаете, капитан?
 Берто говорил, как хозяин положения.
 - Здравая мысль, - сказал капитан и, обращаясь к нам, скомандовал: - Возьмите бочонки, наполните их и отнесите на плот.
 Только тут меня охватило тревожное предчувствие. Всё ясно, думал я, сейчас они втроём накинутся на меня в темноте и убьют. Придумать повод, чтобы остаться? Тогда убьют прямо здесь. Нет, лучше уж там, может быть в темноте удастся убежать от них и продлить себе жизнь на несколько часов. А может быть я смогу побороться с ними, ведь у меня меч, и фехтовать я умею неплохо. Конечно, их больше, и на маленьком островке мне от них не скрыться, всё равно найдут и возьмут, не силой, так измором. Но пока есть шанс, стоит его использовать. Да и где-то в глубине сознания теплилась мысль, что может быть, это всё моя выдумка, и никто не собирается лишать меня жизни, и на сокровища всем наплевать. Я встал и пошёл вслед за матросами. Шёл я медленно, и всю дорогу они ругались на мою неловкость. Куда мне торопиться, неужели на смерть? Сквозь высокий кустарник проблёскивали звёзды, смеясь над моей глупой судьбой. Избежал гибели от рук мятежников, смерти от побоев, остался невредим в кораблекрушении, и всё ради того, чтобы сдохнуть на необитаемом острове от удара ножом в спину. Я и сам с удовольствием посмеялся бы над такой судьбой, не будь она моею.
 Ручей был мелкий, и воду мы набирали в маленьком приямке, вырытом матросами в первый день. Вода была вовсе не холодная, что странно для лесного ручья. Я набрал воду последним, но матросы подождали меня на берегу и пропустили вперёд. Я обхватил бочонок обеими руками и пошёл в темноту. Бочонок был тяжёлый и неудобный, для того, наверное, меня и послали за водой, чтобы я, неся его, не мог сопротивляться. Но у матросов тоже были полные бочонки в руках, значит, для того, чтобы напасть на меня, им требовалось бросить их на землю. Я напрягся и был готов, услышав за спиной стук, бросить свой бочонок им под ноги и пустить в ход меч. Но едва мы отошли от ручья, раздался другой звук, совершенно неожиданный. Выстрел! В то же мгновение Андрес, шедший за мной, издал тяжёлый стон и упал, едва не сбив меня с ног. Это секундное происшествие порвало натянутую до предела струну моих нервов и, как впоследствии оказалось, спасло мне жизнь. Пытаясь сохранить равновесие, я развернулся всем телом, швырнул бочонок в неясные тени, шедшие за мной, и пустился наутёк не разбирая дороги.
 - Убежит, сволочь! Лови! – крикнул за моей спиной один из матросов, и они побежали за мной. Я нёсся со всех ног, продираясь сквозь кустарник, подгоняемый их топотом и громким дыханием, и проклинал себя за то, что торчал все эти дни у строящегося плота вместо того, чтобы изучать остров и найти безопасное убежище. Теперь же остаётся только бежать очертя голову и уповать на то, что не оступлюсь и не сломаю ногу. Чтож, тогда преследователям придётся познакомиться с королевским мечом. Но почва под ногами была ровная, а страх придавал мне столько силы, что погоня стала отставать, а вскоре её шум и вовсе стих. Вот где проявляется превосходство сухопутных людей перед моряками: моряки не могут быстро бегать! Не останавливаясь, я выбежал на открытое место, посреди которого возвышался холм. Взобравшись на его вершину, я лёг и осмотрелся вокруг в свете взошедшей луны. На тёмных склонах ничего не было видно, кустарник представлял собой сплошную чёрную массу. Только где-то вдалеке был виден слабый отблеск костра.
 Вот я и избежал смерти ещё раз. Что делать дальше? Конечно, они от меня не отстанут. Сейчас наверное вернулись к костру, а завтра с утра начнут прочёсывать остров, и рано или поздно найдут меня. Через пару дней я обессилею от голода, и взять меня будет очень легко. Мне здесь некуда деться и неоткуда ждать помощи. Даже если я сам отдам им этот пояс, они всё равно убьют меня, или, по крайней мере просто оставят здесь на верную смерть, зная, что сам себе я пищи не добуду и не приготовлю. Как всегда избавление оборачивается для меня всё более безрадостной перспективой.
 Интересно, что это был за выстрел? И почему упал Андрес? Случайно попали в него? Чушь! Стреляли где-то у костра и скорее всего в принцессу. Пистолет у Берто, но зачем ему в неё стрелять? Скорее это должен был сделать капитан. Наверное она что-то заподозрила, и он решил от неё избавиться. Вот оно, прощение! И вот какими могут быть внешне очень добрые люди. Да, на капитана это непохоже, скорее Берто выглядит злодеем. Или принцесса переменила своё решение сохранить жизнь капитану? Тоже непохоже. В моей голове версии рождались одна за другой и одна нелепее другой. В этих раздумьях я не заметил, как заснул, а когда проснулся, было уже светло. Холм, на котором я обосновался, был самой высокой точкой острова, и я осторожно встал и осмотрелся. Остров был весь покрыт кустарником, за исключением небольшого болота у подножия холма. Каким чудом я ночью миновал его? Вдали на отмели были видны останки корабля, а у самого берега на мелкой волне покачивалась точка – наш плот. Они не отплывут, пока не получат пояс. Лагеря с моей точки не было видно, его скрывал кустарник. Жаль, хотелось бы мне посмотреть, что там творится сейчас. Впрочем, наверняка все, кроме Берто и того, кому предназначался выстрел, отправились на мои поиски. А мне остаётся сидеть на своей позиции и ждать, пока кто-нибудь не предпримет попытки атаковать меня. И сильно не высовываться, ведь у них есть пистолет.
 Через несколько часов ожидания, когда солнце взошло и стало припекать, неожиданно из кустов у подножия холма появилась принцесса. Я даже обрадовался, значит стреляли не в неё. Это во-первых. А во-вторых, похоже, происшедшее её не очень смутило, раз она гуляет по острову. Хотя я до сих пор ещё не видел ничего, что смогло бы вывести её из обычного угрюмого равновесия. Выйдя из кустов, она остановилась и неожиданно громко крикнула:
 - Эй, друг короля! Если ты здесь, откликнись!
 - Что тебе нужно, - прокричал я из своего укрытия.
 - Спускайся, опасность миновала!
 - Так я тебе и поверил!
 - Если хочешь, можешь оставаться здесь, а мы с капитаном уплывём без тебя. Эй, я безоружна и одна, посмотри на меня.
 Я выглянул из-за вершины. Она стояла у подножия холма, расставив ноги и широко разведя руки, показывая, что ничего не прячет.
 - Хорошо, поднимайся сюда, - сказал я и на всякий случай вынул меч из ножен. Она поднялась наверх и встала в пяти шагах от меня.
 - Ну, рассказывай, - сказал я, кося глазом на кусты: вдруг оттуда грянет выстрел?
 - Да положи ты свой меч, никто тебе не угрожает! – в сердцах сказала она.
 - Ага! Ночью я в этом убедился.
 - Ладно, можешь бояться, только не заруби меня со страху.
 - Рассказывай, что хотела.
 - Что рассказывать? Неужели ты ничего не понял?
 - Я понял только одно: меня все хотят убить.
 - Тебя хотел убить Берто. Он подговорил двух матросов устроить мятеж, ведь капитан был на нашей стороне. Он специально отправил вас за водой, чтобы матросы расправились с тобой и Андресом, который остался верен капитану. А сам он хотел застрелить капитана. И этот выстрел был сигналом матросам для нападения на тебя. Но у них ничего не вышло. Берто промахнулся, а матросы убили только Андреса, а за тобой не угнались. Сейчас они крепко связаны, капитан присматривает за Берто, чтобы тот не выкинул чего-нибудь ещё, а меня отправил найти тебя и всё рассказать. И если ты не поторопишься, начнётся отлив, и нам придётся задержаться здесь ещё на сутки.
 - Ладно, пойдём, - сказал я и, чувствуя себя полным дураком, пошёл вслед за ней, держа на всякий случай меч наготове.
 У костра всё было так, как она и сказала. Берто и матросы были связаны, капитан сидел у костра на бочонке с водой.
 - Приветствую вас, и очень рад, что вы живы, - сказал он и, встав, пожал руку, - жаль только беднягу Андреса. Но они похоронят его, как только освободятся. А нам надо спешить. Берите бочонок и идите на плот, принцесса возьмёт рыбу, а я помогу Берто.
 Он приподнял связанного помощника за шиворот, перекинул его через плечо, как вещь, и пошёл в сторону плота. Принцесса покорно взяла узелок с рыбой, которую Берто насушил в первый день, а я опять понёс тяжёлый и неудобный бочонок.
 Отлив уже начался, и плот садился на дно, когда волна отходила. Мы сложили поклажу у мачты и подтолкнули плот. Так началось моё второе плавание. Капитан поставил парус, и плот весело побежал прочь от берега. Я оглянулся назад. По мелководью за нами бежали два матроса и громко ругались. Но нас им было уже не догнать.
 Я сел на корму и смотрел на удаляющийся остров. Вид бескрайнего моря наводил на меня тоску и воспоминания о морской болезни. Плот качался на волнах, но меня не мутило, пока я был способен цепляться взглядом за неподвижный остров. Капитан подошёл и сел рядом.
 - Все неприятности позади, отдыхайте.
 - Спасибо, мне что-то не до отдыха.
 - Вы мне не доверяете?
 - Я никому не доверяю. Поэтому и жив.
 - Даже не знаю, что сказать вам на это. Деньги многих сводят с ума. Берто не смог этому сопротивляться. Впрочем, я здесь тоже виноват. Это я рассказал ему о тайне вашего пояса. Что поделать, всю жизнь я пользовался доверием людей в своих целях, теперь то же происходит со мной.
 Ага, что-то подобное я слышал в его разговоре с принцессой.
 - Мне не нужны ваши деньги, - продолжал он, - я должен завершить то, что начал рыцарь. Я провожу вас к Принцу.
 - Зачем вам это нужно?
 - Я подданный Принца и отвечаю за вас перед ним.
 - Но я не его подданный.
 - Верно, вы подданный своего пояса. Вернее, заложник. Но это богатство приносит вам только неприятности. А Принц через своих подданных защищает. Я понимаю ваше состояние, но всё же советую продолжать путь.
 - И вы так просто бросите все свои дела и пойдёте куда-то ради совершенно чужих бродяг?
 - Мне нечего бросать. Мои дела погибли вместе с кораблём. Он принадлежал мне, груз я тоже приобрёл на свои деньги. Всё утонуло. Осталось только одно: формальности со страховкой и оформление пенсий семьям погибших моряков. И пристроить Берто в госпиталь. Это займёт некоторое время, но вам тоже нужно отдохнуть. Так что теперь меня можно считать свободным, и отныне я помогаю вам.
 Он свободен. Каждый понимает свободу по-своему. Для кого-то свобода – это нищета и странствия. Нужна ли мне его помощь? Безусловно, без него я не смогу достичь берега. А вот что делать дальше, я ещё не решил.
 - Хотите знать, что произошло? Может тогда вам полегчает, - сказал капитан и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать, - Берто работает у меня уже пять лет. Он толковый помощник, настоящий профессионал, и мне с ним было легко, я всегда мог на него положиться в любой ситуации. Вот и провожать вас от вокзала я поручил ему и даже рассказал, насколько вы важные гости для нас. Собственно, ради вас мы сутки простояли на рейде и рискнули попасть сначала в штиль, потом в шторм. Когда Берто навёл на меня пистолет вчера у костра, он припомнил мне эту задержку. Я виновен в гибели корабля и матросов, таким было его основное обвинение. А поскольку я пошёл на это ради вас, то по его мнению ваши ценности должны пойти на компенсацию ущерба. Он заранее подговорил матросов напасть на вас в тот момент, когда он произнесёт приговор мне и выстрелит. Он вёл игру издалека, сначала спрашивал у матросов их мнение о вас и о беде, которая нас постигла. Андрес мог помешать им, поэтому его тоже решили убить. Вам повезло, что первым убили его.
 - Берто промахнулся?
 - Меня спасла Тилла. Она стояла в тени и когда увидела пистолет в его руках и услышала слова, бросила в него камень. Пистолет выстрелил, и пока он его перезаряжал, я успел подбежать и обезвредить его. Потом вернулись матросы, и мы с Тиллой схватили и связали их. Она молодец, настоящая дочь своего отца. Я теперь дважды обязан ей жизнью. Ну что, теперь будете отдыхать? Берто можете не бояться, он крепко связан и разоружён. Пистолет я выбросил.
 Капитан принёс мне большой кусок парусины. Я завернулся в него и крепко заснул.
 Плот наш был большой, шагов десять в длину и шесть в ширину. В середине, ближе к носу, была укреплена мачта с небольшим парусом, так что ветерок нас довольно резво подгонял. Я так и остался на корме, принцесса облюбовала себе нос, Берто был привязан к мачте, а капитан, казалось, никогда не отдыхал и всё время перемещался, переставляя парус и руль. Он прекрасно ориентировался и искусно маневрировал плотом, чтобы обмануть ветер, дувший в ненужном нам направлении. Как он и рассчитывал, плавание заняло двое суток. У меня опять началась морская болезнь, вдобавок Берто постоянно громко ругался в мой адрес. Еды у нас было немного, но я не мог к ней прикоснуться из-за тошноты, а вода, хранимая в стоящих на солнцепёке бочонках из-под рома, была тёплая и отвратительная на вкус. Принцесса снова, по своему обыкновению превратилась в изваяние, и всё путешествие просидела на носу плота.
 - Почему мы не оставили его на острове? – спросил я Грама, когда ругательства первого помощника в наш адрес были особенно злобны и грубы.
 - Это он от боли так кричит. У него серьёзный перелом. Матросы на острове проживут. Туда иногда заходят корабли пополнить запасы воды, в основном это рыбаки, торговые пути проходят слишком далеко от острова. А у Берто может начаться гангрена.
 - На острове он молчал. Значит ничего не болело. А тут сразу – больной. Он хотел убить нас, пусть бы помирал от своей гангрены.
 - Он такой же человек, как мы. Так получилось, что кроме нас некому оказать помощь. И мы её окажем.
 - Не уверен я, что он не откажется от своих притязаний.
 - Возможно, вы правы. Но каждый человек может заблуждаться и допускать ошибки. Я тоже могу. Но я хотел бы, чтобы в такой ситуации обо мне позаботились, а не бросили умирать. Уверен, вы тоже.
 - Узнаю идеи рыцаря. Убийца равноправен со своей жертвой. Бред идеалиста. Едва этот бандит встанет на ноги, он будет искать нас, чтобы отомстить за неудачу. Он сам об этом говорит.
 - Пусть это будет на его совести.
 - Неужели вы действительно верите в эту чушь? Не о его совести речь идёт, а о нашей жизни. Я могу понять, когда это говорит мальчишка, не знающий жизни. Но как может думать так седой человек? Капитан, это безумие?
 - Доброта, любовь и терпение – лучшая защита от любого зла. Они творят чудеса. А вот зло – это настоящее безумие. И это я вам говорю именно как седой и опытный человек.
 - Ах, избавьте меня от этих разговоров. От них можно сойти с ума.
 - Как хотите. Надеюсь, сама жизнь переубедит вас.
 - Надеюсь, этого не произойдёт. Иначе эта жизнь будет слишком коротка.
 Ночью мне стало немного легче, то ли оттого, что не было видно волн, то ли оттого, что Берто спал и не раздражал своими ругательствами. Я лежал на спине и смотрел на звёздное небо. Что там, за этим потолком с нарисованными на нём яркими точками? Какой-то огромный и сложный механизм, поднимающий и опускающий солнце и луну, перемещающий воду в приливах и отливах, создающий ветер. Он, этот механизм, и вершит все дела на земле, под его воздействием мы куда-то бежим, копошимся, чтобы противостоять стихиям, которые он на нас насылает. И какое ему дело до того, будем мы здесь добры или злы друг к другу. Наша задача – всего лишь удержаться на этой земле, как на раскачивающемся плоту. Кто не удержался – соскользнёт, и его перемелют огромные шестерёнки звёздного механизма. А кто удержался… того ожидает та же участь, только несколькими звёздными мгновениями позже. И нет здесь места ни добру, ни злу, ни счастью, ни горю, ни совести, ни любви.
 Нам повезло, вечером следующего дня нас подобрал большой корабль, следующий в Паупан, тот самый город, который и был конечной точкой нашего плавания под командованием Грама. В Паупане был и его дом, и контора, оттуда же родом были почти все члены команды. На корабле, подобравшем нас, оказался и доктор, так что за Берто, чьё состояние и вправду ухудшилось, теперь был профессиональный уход. Пассажиров на борту было много, но я, страдая морской болезнью, опять лежал в каюте и ни с кем не общался. Впрочем, к общению я и не стремился, ведь по образному выражению капитана, которое он высказал в одной из наших бесед, в отсутствие рыцаря некому защитить меня от моего богатства. Да, конечно, богатство представляет собой определённую опасность, но разве оно не вожделенно? Разве оно не раздвигает границы возможного? Что же, люди жаждут обогатиться только ради того, чтобы испытать страх за свою шкуру? Я ненавижу страх, и хочу этих денег только для того, чтобы купить на них право ничего не бояться и жить в спокойствии. Но если ради этого придётся претерпеть страх – я согласен.
 За своими болезнями и размышлениями я совсем забыл о принцессе. Хотя, в каком бы состоянии я ни был, повлиять на ход событий я вряд ли смог бы.
 Через неделю мы прибыли в Паупан. Капитан сразу же отвёз нас с принцессой к себе домой. Дом у него был просторный, с большим садом, и располагался на окраине города в очень живописном районе. Хорошо. С одной стороны живёшь на природе среди благоухания сада и пения птиц, с другой – в пяти минутах ходьбы – улицы делового района, где располагались конторы большинства городских предприятий, в том числе и компании «Грам и К». Всей прислуги в доме три человека: повар, горничная и садовник. Видно, работники они были добросовестные, так как наш приезд не вызвал никакой суматохи. Горничная сразу же отвела нас с принцессой в хорошо убранные гостевые комнаты, а повар, едва мы успели переодеться с дороги, уже приготовил роскошный обед. В доме Грама нашлось много одежды для меня (мы примерно одного роста), а платье принцессе мы купили по дороге, причём капитан заплатил за него сам. О гибели корабля прислуга ничего не знала и, выслушав эту новость, они опечалились. Ещё бы, теперь дом наверняка придётся продавать, а каков будет новый хозяин, неизвестно. Сразу после обеда я пошёл в сад, принцесса поднялась в свою комнату, я так полагаю, поваляться на мягких перинах, а капитан отправился в контору. Сад Грама больше походил на небольшой ухоженный парк с песчаными дорожками, аккуратно подстриженными кустами и даже небольшим прудиком. Я ходил и любовался садом, изредка ловя на себе довольные взгляды садовника. Он явно гордился своей работой, и видно было, что ему не терпится поговорить, похвастаться, но я, хоть и знал толк в садах, не доставил ему этого удовольствия. Я был осторожен.
 Капитан вернулся поздно вечером и был невесел. Финансовые дела компании были не очень хороши, страховка только-только сможет покрыть расходы, и приобрести новое судно не удастся. А это значит, что компания вынуждена будет прекратить своё существование, и капитан станет наёмником. Конечно, его многие знают как надёжного человека, и найти работу ему будет нетрудно, но всё равно жаль своё дело. Услышав эти новости, я снова обеспокоился. Не станет ли теперь он охотиться за моим богатством? Убеждения убеждениями, но перспектива бедности способна заставить любого человека сменить ориентиры. По словам того же капитана, у Берто тоже были хорошие принципы. Но куда они подевались, когда подвернулся удачный момент? Придётся мне бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше, может быть сегодня ночью. Нет, лучше завтра утром, ночью я всё равно далеко не уйду, не зная местности. А с утра можно будет пораньше пойти обратно в порт и сесть на любой корабль.
 И тут снова в мои планы вмешался небесный механизм.
 Принцесса не вышла к ужину, и горничная доложила, что в комнате госпожи нет, и никто не видел, когда и куда она ушла.
 - Может быть она гуляет в саду, - предположил Грам, но я уверил его, что сам только что пришёл оттуда, и её там не видел. Но он всё-таки отправил садовника ещё раз пройти по всем дорожкам. Садовник вернулся через полчаса, когда уже стемнело, и уверенно заявил, что никого в саду нет, он лично обшарил каждый уголок и даже заглядывал за забор. Причин не поверить ему у нас не было. Принцесса исчезла.
 - Но куда она могла отправиться одна в незнакомом городе?
 - Не знаю, имеет ли это какое-то значение, - сказал капитан, - но я пару раз видел, как она на корабле разговаривала с одним мужчиной. И мне показалось, они говорили, как хорошо знакомые люди.
 - Чушь. Она всю жизнь прожила в глухой деревне, а последний год вообще не выходила из комнаты. Завести знакомство на корабле за несколько дней – это не в её духе. Вспомните, сколько слов она произнесла за то время, что вы знакомы.
 - Да, я это понимаю. Это показалось мне немного странным, но не более. Я даже не запомнил, как выглядел тот человек.
 - Ну, сейчас, ночью, это уже не имеет значения, ведь не побежим же мы его искать.
 - Да, поиски сейчас бессмысленны. Давайте сядем на веранде и подождём. Вдруг всё совсем не так трагично.
 Делать было нечего, и я согласился, тем более из-за своих вновь нахлынувших подозрений всё равно не смог бы заснуть. Мы сели в плетёные кресла на веранде, капитан закурил сигару, а я снова уставился на звёздное небо. Звёзды, преследующие меня везде, куда я ни пойду. Видел ли я их когда-нибудь раньше, когда жил во дворце в своё удовольствие? Вряд ли, даже скорее всего нет. Я их не помню. Мне не было дела до них, им было не до меня. Им безразличны беспечные жители дворцов, но стоит только отправиться в путь или удариться в бега, и они тут как тут со своей властью. И днём ты ходишь, как свободный, будто их и вовсе нет, но ночью они появляются из своего небытия, снова обступают тебя и в полном составе становятся на караул, и ты понимаешь всю бесполезность своих попыток убежать. И если там, над небом, спрятан загадочный механизм, движущий миром, то звёзды поставлены как часовые, чтобы бедный человек не смог ускользнуть и спрятаться. Убежать от звёзд могут только мертвецы, которых закапывают в землю, и утопленники, пропадающие в пучине. Их звёзды больше не видят, и они вольны делать, что угодно, они свободны. Вот рыцарь ушёл от них. Он свободен. А я нет.
 Сигара капитана вспыхивала в темноте, будто один из небесных стражей спустился сюда, чтобы присматривать за мной лично. Запах дыма напомнил мне зиму во дворце. Дворца теперь нет, он сгорел, отправив своего хозяина в виде такого же дыма к тем же звёздам. С тех пор прошло четыре месяца. Скоро осень. Никогда так долго не отсутствовал дома. Да и дома теперь нет. Здесь, в этой идиллии, блещущей звёздами и стрекочущей ночными насекомыми, трудно поверить, что всё это великолепие – не твоё, а того, что было твоим, больше нет, а твоё сейчас – бегство и скитания. Слишком нелепым казался статус государственного преступника для человека, сидящего в спокойном созерцании на веранде, выходящей в благоухающий ночной сад.
 Мои размышления прервал капитан:
 - Я хотел бы внести ясность в наши отношения. Сегодня я рассказал вам о своих финансовых затруднениях и увидел, как вы переменились в лице. Не знаю, будут ли мои слова убедительны, но я считаю своим долгом объясниться с вами. Вам и так тяжело, и если вы ещё и во мне будете видеть врага, ваша жизнь станет невыносимой.
 - О чём вы? – спросил я, попытавшись спрятать испуг за деланным неведением.
 - О деньгах и драгоценностях, что зашиты в вашем поясе. Ведь вы боитесь, что я, оказавшись в стеснённых обстоятельствах, захочу тем или иным способом заполучить сокровища и таким образом поправить своё положение. Я хочу, чтобы вы знали: мои финансовые дела касаются только меня, и решать их за ваш или за чей-либо ещё счёт я не намерен. Тем более, всё ещё не безнадёжно. После продажи имущества компании у меня останется некоторая сумма, и я смогу сопровождать вас к Принцу, оплачивая сам свои расходы. А деньги, которые вы носите в поясе, принадлежат Тилле, как наследнице прекрасных людей, перед которыми я бесконечно виноват и память которых бесконечно уважаю. Поэтому, даже если бы у меня не было никаких обязательств по отношению к вам, я всё равно не смог бы воспользоваться этими деньгами, ради памяти дорогих мне людей.
 - Ну чтож, я рад, что на свете есть ещё благородные люди, - ответил я, опешив от его прямоты.
 - Это не благородство, это всего-навсего долг, и я счастлив, что имею возможность его исполнить.
 - Тем, что не отберёте у меня пояс?
 - Тем, что провожу вас с Тиллой к Принцу.
 - Дался вам этот Принц! Король хотел просто, чтобы мы остались живы. Вот мы живы, и ничто нам не угрожает.
 - Если бы вам ничто не угрожало, вы бы ничего не боялись. А сейчас, едва взглянув на любого человека, вы начинаете подозревать его в дурных намерениях на ваш счёт и испытываете страх.
 - Ну, это естественно для человека – бояться бедности, голода, смерти. От этого страха никуда не убежишь. И никакой принц от этого не спасёт. Это человеческая сущность – постоянный страх, сознательный или неосознанный.
 - Вы совершенно правы. Но есть в мире сила, способная влиять на самую сущность человека. Под действием этой силы люди совершают поступки, противоречащие естественному стремлению сохранить собственную жизнь, но сохраняющие жизни других. Эта сила оберегает безоружных и защищает слабых. И ещё есть разум, который знает всё, что происходит в этом мире и сообщает свою силу именно тому, кому она более всего необходима. Ничто на свете не происходит само по себе, без ведома этого разума.
 - Я знаю, вы говорите о звёздах.
 - Нет. Что звёзды? Это только видимость, миф, они мертвы и ничем не могут управлять. Просто, чтобы посмотреть на них, нам приходится задирать голову.
 - Значит, вы имеете в виду вашего принца? Это он управляет миром через свой разум и силу?
 - Хотите я расскажу свою историю? Она, может быть, не объяснит всего, но послужит иллюстрацией силы и разума, о которых мы говорим.
 - Всё равно делать нечего. Валяйте.

Рассказ капитана Грама.
 В молодости я был очень успешным человеком. Во мне есть коммерческая жилка, и я уже к двадцати пяти годам сколотил приличный капитал. Одного не хватало моей честолюбивой душе: признания света, аристократии. Они волей-неволей были вынуждены общаться со мной, брать ссуды, но всё равно я был для всех этих выродившихся представителей древних родов человеком второго сорта. Будто бы они ведут родословную от начала мира, а я зародился в кочане капусты. Я купил титул у одного вконец опустившегося и проигравшегося маркиза. Так я стал дворянином. Можно было бы и успокоиться, но мне всего было мало. Я хотел уже не признания, а любви. Да этого, наверное, все хотят. Людей порочных всегда тянет к чему-то чистому, незапятнанному. Где можно оставить наиболее заметный след, как не в совершенной чистоте? Так и я, когда впервые увидел девушку, впоследствии ставшую матерью Тиллы, захотел, чтобы она стала моей. Перед любовью столь нежного создания меркли все богатства и титулы мира. К тому же женитьба на ней роднила меня с одним из древнейших наших семейств, хотя, будь она простой крестьянкой, я бы не менее желал обладать ею. Я был проворен, находчив, смел и отчаян. Как ни удивительно, но именно эти качества более всего ценятся в мужчинах большинством женщин, будто между полами ведётся некая война. Недостатка в любовницах, приобретаемых этими достоинствами, у меня не было, но всё это было как-то неосновательно, не по-настоящему, походя, да и не бескорыстно. Мне хотелось не этих пародийных похождений, а настоящего чувства, на которое, по моему убеждению, способно только совершенно невинное, девственное существо. И вот однажды я пришёл на бал, на котором впервые выходили в свет две девушки: дочь хозяев и ещё одна, из обедневшего древнего рода. Признаться, я шёл туда с корыстной целью: по роду своей деятельности я был знаком с хозяином, а о дочери его, которую до того никогда не видел, шла молва, что она красавица и умница. Но как только я увидел маленькую Беатрису, я забыл о хозяйке. Я даже не помню, как её звали, хоть несколько раз после этого мы встречались. Хозяйка была очень хороша, но её бедная родственница оказалась столь прекрасна, что во мне вспыхнула эта страсть, и я, забыв обо всём, сказал себе: я её завоюю! Я представлял себе, как медленно, в упорной борьбе будет сдаваться этот бастион непорочности, как трудно мне будет сорвать этот прекрасный благоухающий деревенский цветок. Но сладостные мечты были разбиты в прах: она вовсе не стала бороться, а сразу же сдалась. Она приняла все мои условия игры, писала письма и передавала их через верных слуг, по ночам выходила из дому для встреч со мной. И сама же первая заговорила о возможном браке со своими родителями. Её поведение обескуражило меня. Только спустя годы я понял, что это-то и было наивысшим проявлением чистоты: она просто не имела о грязи никакого понятия, будучи воспитана в идеальном мире, и меня восприняла, как его часть. А то, чего я ожидал, и чего не получил, наоборот, было бы неким наиболее утончённым развратом, который и заменяет любовь таким, как я. Короче говоря, скоро мои похождения вышли наружу, а тут как раз началась война, и я лихорадочно заторопился с женитьбой. Но старики-родители упёрлись в моё дворняжечье происхождение, будто из-за этого я не человек, и ни в какую не соглашались, даже слышать об этом не желали. Тогда я в полном помрачении рассудка, выдвинул то, что считал своим козырем: сказал, что она была со мной и, возможно, беременна. Это ужасно, но факт. Я рассчитывал, что после такого никто из этих кичливых дворян не возьмёт её за себя, и родителям не останется ничего другого, как отдать её мне. Вот до каких глубин низости может дойти человек в стремлении построить своё счастье на несчастии другого. Я иногда думаю, что было бы, сдайся они тогда и отдай её мне. Она опротивела бы мне, как любая из моих многочисленных пассий. Ведь все женщины по сути своей одинаковы, и все созданы для любви. Но мне нужна была не любовь, а игрушка, и я вёл себя, как ребёнок, которому эту игрушку не дают. Сейчас я благодарен судьбе за то, что старый князь, пользуясь своим влиянием, нажал на какие-то рычаги в машине власти, и меня призвали в армию для отправки на фронт. Это было благом для меня во всех отношениях, ведь в мирное время он добился бы суда чести надо мною. На войне я дрался храбро и был на хорошем счету. У меня были все качества хорошего воина и офицера, скажу вам без ложной скромности, но война всё-таки не моё дело, я человек мирный по характеру и не понимаю этого бессмысленного уничтожения людей в угоду чьим-то идеям, будь они трижды хорошие. Я коммерсант, и видел в войне для себя скорее возможность разбогатеть, чем сделать карьеру военного. Тогда я не задумывался о том, что войны развязывают именно для того, чтобы кто-то разбогател. Военная служба сама по себе привлекала меня только тем, что в случае успеха я мог перейти на государственную службу, где получил бы доступ к тем самым вожделенным рычагам государственной машины, и моё самолюбие наконец было бы удовлетворено. Пусть это не принесло бы мне денег, зато поставило бы меня над всей этой знатью, которая брезговала подавать мне руку. Через какое-то время затяжная, неподвижная война мне надоела, я понял, что никакого карьерного роста не предвидится, и потерял к ней всякий интерес. Но возвращаться в столицу ни с чем не хотел, может быть опасался старого князя. И тут судьба сама пошла мне навстречу. В одной из вылазок вглубь территории противника я был ранен и потерял сознание. Товарищи мои сочли меня мёртвым, но их, видимо, тотчас выбили с того места, иначе они похоронили бы меня. А так я остался лежать, и меня подобрали неприятельские солдаты, которые, вопреки нашей пропаганде, не стали меня добивать, а отправили в госпиталь. Там меня, как и многих моих соотечественников, поставили на ноги и … отпустили на все четыре стороны. Хочешь – шагай за линию фронта к своим и объясняй им, с какого света ты вернулся, хочешь – принимай гражданство и живи мирной жизнью, а хочешь – так и вовсе справляй паспорт и уезжай в любую страну и в любой город, какой тебя примет. Так я и поступил, сделал документы и отправился путешествовать по миру. Здесь, в Паупане, мне понравилось и я осел и, как видите, преуспел. Некоторые из моих товарищей-земляков отправились в Полуденную страну, к Принцу, и звали меня с собой, но я был энергичен и полон планов, и не нуждался ни в чьей высочайшей помощи, тем более в советах, как жить. Довольно скоро я смог открыть свою торговлю и приобрёл корабль. Поначалу сам я в море не ходил, у меня был наёмный капитан со своей командой. Появились деньги, а с ними пришло и свободное время для развлечений и раздумий. Тут я и вспомнил о своей былой любви. Я ощутил вину перед ней, ведь она меня действительно любила. Я даже не подумал о том, что за это время она могла выйти замуж (я ведь сделал всё, чтобы этого не произошло), родить детей, да и просто забыть меня, как страшный сон. Когда мы расстались, она была маленькой девочкой, раздавленной тем, что я считал любовью. Для меня она и осталась такой, и я решил, что просто обязан в память о прошлом облагодетельствовать её. Я приеду на родину, там явлюсь к ней вестником счастья, выкраду её, перевезу через границу, и мы заживём здесь в полном согласии и достатке. В общем, я принял решение совершить авантюру. Может быть именно авантюры мне и хотелось, слишком спокойна стала моя жизнь, не стало в ней былого огня. Здесь, в Паупане, республика, и никому нет никакого дела до твоего происхождения, родись ты хоть в собачьей конуре, только работай, и будешь процветать. Даже политика здесь неинтересна и лишена всякого благородства. Сплошные законы, которым должны подчиняться все, в том числе и те, кто наблюдал сотворение мира. В общем, мне снова захотелось ощутить огонь в крови. Я приобрёл документы на чужое имя для себя и фальшивую печать, чтобы самому впоследствии вписать в них имя якобы путешествующей со мной супруги, и через третью страну въехал на родину, представившись родственником того самого маркиза, что продал мне когда-то свой титул, путешествующим по могилам предков. К дурачкам у нас всегда относились благосклонно, и я беспрепятственно пересёк границу. Обратно я собирался выезжать в другом месте, как совершенно другой человек, да ещё с супругой. Ощущения, которые я испытал, проезжая по родине, трудно передать. Тут и ностальгия, и горечь утраты, и бессильная злоба. Я уходил на войну из богатого, цветущего края, а сейчас проезжал по каким-то заброшенным, заросшим бурьяном деревням. Везде разруха, нищета, какое-то тление. И погода-то ещё была осенняя, мрачная, с мелким дождиком и пронизывающим ветром. Всю дорогу – дождь, грязь и унылые осенние пейзажи. Родина лежит в грязи и плачет. Может быть мне просто не повезло, и я не увидел многого из того, что было хорошего, кто знает? Но я ещё долго находился под тяжестью этого свинцового неба своей родины. И тем горестней было видеть парадную иллюминацию столицы. Она даже будто похорошела за эти годы, а уж разрослась - это точно. Я поселился в гостинице на окраине, чтобы случайно не встретить кого-нибудь из знакомых, и быстро разузнал всё о своей возлюбленной. Это оказалось нетрудно, ведь она стала хозяйкой самого именитого дома в стране и жила на широкую ногу, часто давала балы. Мне бы тогда развернуться и уехать восвояси, но я в ослеплении решил, что семейная жизнь – не показатель счастья. Может быть, она и в самом деле не была счастлива, но мне ли было решать? Я явился на костюмированный бал, нарядившись иностранцем. Она узнала меня! А я не дал ей опомниться и прийти в себя, и просто украл её, увёз прямо с бала. Ночь она провела у меня, но я так и не понял тогда, было ли то проявлением былых чувств ко мне, или это просто шок, когда человек теряет волю и говорит и делает то, что от него требуют. Значительно позднее я понял, что всё-таки это был именно шок. А утром следующего дня я посмотрел в её глаза – они были пусты. И тут явился её муж. Как он смог меня найти – ума не приложу. Я приготовился драться, но он даже не взглянул на меня, только сказал ей «пойдём», взял её за руку и увёл. А я в тот же час собрал свои вещи и отправился восвояси с чувством, что совершил что-то ужасное, непоправимое. Дома я тоже не находил себе места и, чтобы отвлечься от горьких мыслей, отправился в плавание на собственном корабле. Так получилось, что первый же мой рейс был в Полуденную Страну, куда я так не хотел раньше. Теперь мне это было безразлично. А когда мы прибыли туда, я решил, что если Принц так мудр, как о нём говорят, то ничего со мною не случится, если я спрошу у него совета. Я явился на аудиенцию (это оказалось очень просто) и спросил у него, почему так пусто и холодно у меня в душе и почему, пытаясь сделать доброе, я совершил поступок, глубоко ранивший человека. Ответ Принца показался мне тогда несерьёзным, даже глупым, и я в сердцах плюнул, выйдя от него. Он сказал, что моя проблема – одна из главных, мучающих всё человечество. Решение её парадоксально: душу надо отдать людям. Главный закон сохранения душевного тепла – чем больше его раздаёшь, тем теплее становится самому. Вокруг тебя соберутся такие же замерзающие души, как ты сам, и вместе вам будет теплее.
 Слова старого мудрого Принца показались мне совершенной чушью, не имеющей ко мне никакого отношения. Я нуждался не в общих рассуждениях о мировом порядке, а в конкретном действии, подобном обезболивающему. Сейчас я понимаю, что Принц предложил мне способ жизни, при котором обезболивание не понадобится, потому что чужая боль воспринимается острее собственной. На прощанье, видя мою досаду, он сказал мне, что если я задаю себе такие вопросы, значит моя боль сама подсказывает мне верный путь и, хочу я этого или не хочу, но теперь не смогу жить сам по себе. «У тебя есть выбор, - сказал он, - либо ты будешь мстить всему миру за свои собственные ошибки, либо перестанешь о них думать и станешь жить для людей. И между ненавистью и любовью я советую тебе выбрать любовь. Просто не торопись и прислушайся к своей боли, и она подскажет тебе, какой должна быть истинная любовь. Это не желание и вожделение, а наоборот – полная отдача себя без расчёта получить что-либо взамен. Это не погоня за краткими моментами удовольствия, за которыми следует разочарование, а постоянный труд, незаметный, но радостный тем, что приносит много открытий и даёт покой душе. Такая любовь превыше всего, и именно она правит этим миром, который отчаянно сопротивляется ей развратом и войнами. Если бы сила мира была соизмерима с силой любви, мир давно погубил бы себя, но она спасает его от самоубийства. И тебе, чтобы жить, надо принять в себя именно эту высшую силу любви.»
 Я уехал оттуда, потеряв последнюю надежду на успокоение, и решил, что дальше буду сам строить свою жизнь, не прибегая ни к чьим советам. Чтобы не иметь свободного времени для хандры, я стал ходить в море капитаном собственного корабля. В то время дела в конторе шли неважно, я заключил несколько рискованных сделок, и все они провалились. Сейчас я думаю, что скорее всего, это та самая мировая любовь обо мне позаботилась, ибо будь я в то время материально благополучным человеком, пустился бы во все тяжкие, а так пришлось работать, чтобы спасти фирму. Занявшись новым для меня делом, я обнаружил, что в лице команды имею не просто механизм, исполняющий мою хозяйскую волю, но вполне конкретных живых людей, у каждого из которых тоже есть душа, отягощённая своими проблемами. Поначалу я был жёсток в своей требовательности. Сказывался армейский опыт, когда едва ли не каждый день приходилось посылать солдат на смерть и ждать, когда вышестоящее начальство пошлёт на смерть тебя. В армии о людях я не думал: убьют этих – придут новые. Для того они и нужны – пушечное мясо. Потому и берут у нас в армию убогих и безответных, да сирот, что до них никому дела нет и никому их не жалко. Но здесь я столкнулся со свободными людьми, имеющими право предъявлять мне некие требования. Я плачу им за работу, и поэтому завишу от них не меньше, чем они от меня. Прежний мой капитан был вор и пьяница, и команду подобрал соответствующую. Мне стоило немалого труда добиться их подчинения. Угроз они мало боялись. Тогда я стал подавать им пример добросовестности. Начал с того, что выплатил все долги по жалованью в полном объёме. И за невыполнение обязанностей списывал на берег с полной выплатой всего заработанного. Так мы начали постепенно притираться друг к другу. А потом я с удивлением обнаружил, что пытаюсь действовать именно по тем принципам, о которых говорил Принц. Они работали! Добро и любовь требуют колоссального труда, но труд этот приносит плод. Я оглянулся на свою жизнь и обнаружил, что добро и любовь, проявляемые ко мне другими людьми, пусть неосознанно, и раньше помогали мне и спасали от гибели. Что было бы со мной, если бы солдаты неприятеля не подобрали меня раненого на поле боя? А если бы после госпиталя власти сочли меня военнопленным и отправили на родину? Но поразительнее всего был поступок мужа Беатрисы, который тогда утром в моём гостиничном номере не стал драться со мной. Я потом понял, что он настолько любил свою жену, что просто не мог опуститься до мести. И она умерла не оттого, что он не смог ей помочь, он сделал всё, на что была способна его душа, просто удар, нанесённый мной, оказался слишком силён. И я ничуть не удивился, узнав от рыцаря о героизме, который он проявил перед смертью. Он мог многого не знать, но та самая сила любви жила в нём, и именно она свела его с рыцарем, который пообещал ему встречу с Принцем.
 К сожалению, я слишком поздно понял все эти уроки любви. Позже я снова побывал у Принца и задавал ему уже другие вопросы, в том числе и о том, почему ошибки, совершаемые в слепоте, часто бывают непоправимы. Принц ответил, что душа человека не умирает, и дальше та же любовь распоряжается ею не в нашем мире, а наше дело – надеяться на лучшее и жить с открытыми глазами, чтобы не ошибаться впредь. Так что любовь не только всесильна, но и бессмертна, и нам, чтобы обрести бессмертие, надо стать её проводниками. Рыцарями. Тогда же Принц и обратился ко мне этим званием: рыцарь. Я удивился, сказав, что нет во мне ничего рыцарского, и не совершал я героических поступков во имя любви, а он ответил, что героизм не обязательно должен быть громким. Больше всего результата даёт именно тот незаметный героизм, который приходится проявлять в обычной жизни. Так что полем для рыцарства может стать и корабль, и контора. Вот такова моя история. Поэтому я и советую вам не отказываться от дальнейшего путешествия. Побывайте у Принца, расскажите ему о том, что вас волнует и выслушайте ответ, а потом решайте, что делать дальше. Поверьте, он найдёт для вашей души нужные слова.

 Капитан умолк. Я задумался. Вот одну и ту же историю мне рассказали два участника событий, каждый со своей точки зрения. Оба они не лгут, оба желали добра и оба заставили страдать других. Хорошо, что Граму этот урок помог что-то понять и переосмыслить. Пусть эти идеи и выводы кажутся мне бредовыми, но если они успокоили его – уже хорошо. И, подумав так, я удивился: надо же, о чём я стал размышлять!
 И тут появилась принцесса.
 Сначала мы услышали шум приближающейся к дому кареты. Около нашей калитки шум стих, карета остановилась. Слышно было, как открылись дверцы и вышел сначала один человек, потом другой. Потом всё стихло, и мне показалось, что в этой тишине я различил звук поцелуя. Затем скрипнула калитка, и лёгкие шаги зашуршали по гравию дорожки.
 - Не забудьте, вы моя! – раздался голос из-за калитки, и карета с шумом уехала. К нам на веранду взошла лёгкая, полупрозрачная в темноте тень. Это была принцесса. Она глубоко дышала и глаза её, казалось, светились отражённым светом звёзд. Я увидел их даже в этой кромешной темноте. Она заметила нас и остановилась.
 - А вы что здесь делаете? А! Ждёте меня! Ну вот она я. Идите спать, мои блюстители и благодетели. Порядочные люди в это время уже давно видят сны.
 - Где ты была, и что это за человек позволяет себе говорить с тобой таким тоном?
 - О! Лучше ты скажи, нашёл ли уже меняльную лавку?
 От неё шёл еле заметный знакомый аромат.
 - Да ты пьяна. Иди спать, завтра поговорим.
 - Ах, я пьяна! Наш трезвенник брезгует пьяными. А что скажет наш образец целомудрия и благочестия? – она повернулась к капитану.
 - Я бы тоже посоветовал вам отдохнуть.
 - А с чего вы взяли, что я устала? Ах да, это означает, что я пьяна. Учитесь, капитан, у шута говорить правду в глаза. Он в этом профессионал, всё называет своими именами. Да, я сегодня пила вино. Впервые в жизни. Но пьяна я не от вина, а от счастья, что есть на свете человек, которому я небезразлична. Мой любимый – не размазня, как мой папенька, не раскаивающийся подлец, как вы, капитан, и не торжествующий хам, как шут. Он – человек действия. Он так страстно желал меня увидеть, что не побоялся бросить все свои дела в Рандене и отправился на край земли на мои поиски. Я ему нужна. Я! Так при чём здесь вино? Оно только приправа к любви. Тех, у кого нет любви, она делает свиньями, а тому, у кого она есть, оно даёт крылья. Мы с тобою, любезный шут, относимся к разным видам. Так что не пеняй мне, я видала тебя всяким. А вы, капитан, вспомните, как сами ходили через границу. Может быть вы были бы счастливы, если бы не были трусом и умели довести дело до конца. А теперь, пожалуй, я и правда пойду спать. Разговор с вами слишком скучен и совершенно бесполезен. Прощайте.
 И упорхнула наверх.
 - Бедняжка. Она будто не соображает, что делает. Нам надо узнать, что это за человек и каковы его намерения, - сказал капитан.
 - Завтра я этим займусь, - ответил я, - а вы продолжайте свои дела.
 Меня очень задели её слова.
 Утром следующего дня я решил идти вместе с ней, куда она пойдёт, и поговорить с нахалом по-мужски, проучить его, чтобы не поил вином невинных девушек. Когда за завтраком я объявил принцессе об этом, она громко рассмеялась и ничего не сказала, а потом демонстративно оделась и пошла вон из дома. Я отправился за ней. Она шла легко и быстро, будто летя, и в этом полёте смеялась и напевала что-то себе под нос. Её откровенно забавляло моё преследование и кажется, она была больше рада моему недоумению, чем предстоящему свиданию. Мы шли по торговым кварталам, утопающим в запахе несметного количества фруктов и щебетании птиц, которыми здесь тоже торговали. Принцесса так улыбалась, что некоторые продавцы даже бросали ей свои фрукты, она легко ловила их и перебрасывала мне. Я был неловок, и вся улица потешалась над этой игрой. Выйдя из торговых рядов, мы свернули к морю, но не дошли до него, а вышли на набережную реки, поднялись по ней вверх по течению, потом снова повернули и вышли из города по тропе, ведущей в лес. Похоже, принцесса хорошо знала дорогу, потому что шла уверенно, только изредка оглядываясь, иду ли я за ней. Несколько раз я пытался догнать её, но она только смеялась и отбегала от меня вперёд. Я досадовал и удивлялся тому, как она переменилась. Куда подевалась эта угловатость и угрюмость? В ней появилось что-то очаровательно женское: грация, кокетство. Лёгкость шагов, плавность движения рук, отбрасывающих волосы от лица, наклон головы, блеск глаз, улыбка – всё стало каким-то осмысленным и многозначительным. Я шёл за ней, невольно восхищаясь и смутно сознавая, что делаю глупость. И естественно, это и в самом деле оказалось глупостью. Едва мы вошли в лес, как сверху, с дерева на меня свалилось что-то тяжёлое и сбило меня с ног. Принцесса мигом очутилась рядом со мной. Но не для того, чтобы помочь мне. Упавшее на меня оказалось крепким молодым мужчиной, и принцесса помогла ему привязать меня к дереву. Когда я был привязан так, что не мог шевельнуться, она ловко сняла с меня пояс, отстегнула от него меч и положила его на землю, а пояс надела сама.
 - Вот так вот, друг мой. Помнишь, мы спорили, кому принадлежат эти деньги? Сейчас ты убедился, что они мои по праву. А ты повиси здесь, подумай о своей жизни, о том, что скажешь Принцу при встрече. Может быть кто-нибудь, проходя мимо, сжалится над тобою и проткнёт тебя этим мечом. Либо разрежет верёвки, чтобы продлить твои мучения. Пусть он сам решит. И если останешься жив – иди к сказочному принцу, может быть он тебя озолотит за твои страдания. А мне больше ничего не нужно. У меня есть он.
 С этими словами она обняла мужчину и поцеловала его в губы. Он недобро улыбнулся, подошёл ко мне и с размаху ударил меня кулаком по лицу так, что я на мгновение ослеп и оглох. Очнувшись, я услышал топот копыт: они уезжали на лошадях.
 Провисеть привязанным к дереву мне пришлось почти до вечера. Это было ужасно. Руки и ноги затекли, левая половина лица опухла и сильно болела, вокруг роились мухи, которые, садясь, щекотали и больно кусали, вдобавок по мне ползали муравьи и, хоть не кусали, но всё равно было очень неприятно. И только когда дневная жара спала, пожилой крестьянин, шедший с торга с большой корзиной, услышав мои стоны, остановился и, минуту подумав, освободил меня, разрубив верёвки мечом.
 - Спасибо, добрый человек, - сказал я, и дальше у меня невольно вырвалось, - Принц отблагодарит тебя.
 - Не знаю, кто твой принц и что он со мной сделает, - сказал он, - но если ты преступник, то прячься, потому что следом за мной идут люди, а если добрый человек – прячься тем более, потому что тебя могут принять за преступника, и пострадаешь ни за что.
 Я ещё раз поблагодарил его и отполз подальше от тропы, отлежался в кустах, выждав, пока пройдут все, и в сумерках на нетвёрдых ногах побрёл домой, с трудом вспоминая дорогу.
 Капитан ждал меня в сильном волнении.
 - Что с вами? И где принцесса?
 Я рассказал ему всё, что произошло.
 - Она вчера что-то говорила о том, что этот человек приехал за ней из Рандена. Скорее всего они отправятся в Самедбург на корабле, если уже не отплыли днём. Идите отдыхать, а я побегу в порт, - сказал он и ушёл, а я остался и заснул прямо на диване в гостиной.
 Вернулся он уже под утро, усталый и печальный.
 - Я напал на их след. Они действительно отплыли в Самедбург на «Белинде» – самом быстроходном судне. Но хуже всего, что догнать их по свежим следам не удастся: ближайший корабль отправится туда только через неделю.
 - Я поеду за ними через неделю, - сказал я.
 - Я сопровожу вас.
 - Не надо. У вас есть свои дела, и они займут ещё много времени. А это уже наше дело. Видимо, наше путешествие прекратилось. Жаль, что мы не увидели Принца и не услышали его мудрых слов, которые объяснили бы нам нашу жизнь и научили жить дальше. Это всё очень хорошо, но я свою жизнь уже выбрал. Только надо сначала найти эту негодницу.
 Подумав, капитан спросил:
 - Вы твёрдо приняли решение?
 - Да, капитан, я возвращаюсь за ней.
 - Вас интересует её судьба или богатство, которое она увезла с собой?
 Вопрос был задан в самую точку. Конечно, я ехал за деньгами, но тут было и желание мести этому мужлану. А ещё мне было жаль глупую девчонку, придумавшую себе любовь, когда у этого жлоба на лице была написана любовь лишь к роскоши и разврату. Я хорошо знаю это выражение, благо частенько видал его в зеркале.
 - Я поеду за ней, капитан. И кто знает, может ещё вернусь.
 - Вы обязательно вернётесь. Я буду ждать вас. Вам сейчас нужны деньги?
 У меня ещё оставалась некоторая сумма, не потраченная рыцарем, но я всё же взял денег у Грама. Кроме того, он дал мне листок бумаги, на котором был написан адрес в Рандене и имя.
 - Если будешь в чём-нибудь нуждаться, пойди по этому адресу и отдай хозяину эту записку. Он знает мой почерк, это мой бывший боевой товарищ. Он поможет тебе.
 Я поблагодарил капитана и пошёл в порт. Мне не хотелось ждать целую неделю до корабля, следующего в Самедбург, и я сел на судно до Порт-Барбера, рассчитывая там пересесть на попутный рейс. О том, чтобы догнать «Белинду», конечно же, не было и речи. Едва мы отправились, испортилась погода, и я уже подумал, что мне придётся переживать крушение в каждом плавании, но всё обошлось, просто путь занял больше времени, чем обычно. В Порт-Барбере, крошечном грязном городишке, пропахшем рыбой и корабельной смолой, я проторчал неделю, и всё это время корил себя за то, что не остался ждать в Паупане в гостеприимном доме Грама. В первый день зашёл в один из кабачков, каких много в портовом районе, но вино в нём было отвратительное и еда дрянная, в соседнем то же самое. Я расстроился и впервые в жизни ушёл из кабака, не напившись допьяна. Впрочем, может быть я отвык от вина, а может быть моя злость из-за похищенных денег была так сильна, что вино не приносило облегчения, а наоборот только раздражало. Погода улучшилась, и я на целый день уходил из города на большой каменистый пляж и сидел там, думая о прошлом и развлекаясь бросанием камешков в воду. Я перебирал в памяти все события прошедшей весны и уходящего лета, и мне подумалось, что всё это происходит со мною не зря, будто бы и вправду, каждый раз, когда я попадаю в шестерни небесного механизма, некая сила в последний момент выхватывает меня из них и снова помещает вдали от звёздного неба, предвещающего мне смерть. Неужто жизнь и вправду вечна, и любовь спасает от смерти? Я вспомнил короля, с которым прожил осень и зиму под одной крышей, но узнал его, как человека лишь после его гибели. Вспомнил рыцаря, которого только-только начал узнавать и понимать за день до его смерти в пучине. Я действительно сожалею о его смерти, такой нелепой и совершенно лишней на том пути, которым он нас вёл. Смерть вообще нелепа. Вот о чём думал я, бросая камешки в остывающее осеннее море.
 Но наконец подвернулся попутный корабль, и я, выехав из Паупана на день позже отплытия принцессы и её спутника, прибыл в Самедбург с опозданием в три недели. След был потерян. На следующее утро я прибыл на ночном поезде в Ранден, где поселился в той самой гостинице, в том же номере, что и в первый раз. Хозяйка меня узнала и даже как будто обрадовалась, да ведь времени прошло совсем немного, просто для меня оно было слишком насыщено событиями, так что мне казалось – я покинул эту комнату несколько лет назад. Хозяйка сохранила и мою тетрадь с записями о бегстве из дворца, путешествии по лесу и злоключениях в первый день в Рандене. Не имея определённого плана действий, я первым делом решил отдохнуть после утомительного плавания и, чтобы не впасть в уныние, написал вторую тетрадь своих приключений и размышлений.
 
 









































Запись третья. Осень.
 
 
 В третий раз беру в руки карандаш, чтобы составить очередную, возможно последнюю, главу своих злоключений. Если не произойдёт какое-нибудь чудо, через несколько дней мне придётся покинуть этот постоялый двор и его гостеприимную хозяйку и очень скоро погибнуть на улице от голода и холода. Я намеренно начинаю писать эту тетрадь именно сейчас, пока у меня ещё остаётся немного денег на жизнь, чтобы успеть запечатлеть события уходящей осени, приведшие меня в столь плачевное состояние. Опять, как и весной, когда я писал первую главу, я побит и лишён средств к существованию, но сейчас я, увы, один, некому позаботиться о моём выздоровлении и пропитании, некому поддержать мой павший дух. Одна надежда – на чудо.
 Оглядываясь на своё прошлое, я всё время пытаюсь понять, когда я совершил ту роковую ошибку, в результате которой мой жизненный путь пришёл сюда. Ведь столько раз я уходил от смерти благодаря стечению обстоятельств, и неужели всё это лишь ради того, чтобы умереть, безнадёжно опустившись на самое дно? Стоило ли мне проживать эти семь месяцев, что отделяют меня от дня нашего бегства из дворца? Не лучше ли было умереть в сытости и не знать этих лишений и беспокойств? Вот я перечитал две написанные ранее тетради. В них одни вопросы. Я за всю свою жизнь не задал столько вопросов, сколько за эти полгода скитаний. И видно так и умру, не получив ответов. Может быть мой будущий читатель найдёт смысл в моих приключениях и сможет дать ответы на эти вопросы, которые мой глупый ум не в силах разрешить. Хоть какая-то польза от меня будет: он разглядит мои ошибки там, где я их не увидел, и в своей жизни поступит мудро. Жаль только, что у меня не остаётся времени разобраться в причинах своих страданий и, тем более, исправить ошибки. Поэтому оставлю всё на суд читателя и продолжу повествование.
 Итак, прибыв в Ранден прекрасным осенним ранним утром, я направился в ту самую гостиницу, где провёл столько времени между жизнью и смертью, что уже могу считать её своим вторым домом. Собственно, я других мест в Рандене и не знаю, поэтому и пришёл сюда. Хозяйка почему-то обрадовалась мне и поселила в ту же самую комнату, лучшую в доме. При этом она с видимым удовольствием сообщила, что сохранила мою тетрадь и даже ни разу не заглянула в неё: вдруг там что-то личное. Я этим словам не поверил (если бы это было так, то зачем об этом нарочно говорить?), но вообще-то мне было всё равно. Пусть читает. В конце концов, для того книги и пишутся.
 - А где ваши спутники? Молодой человек и девушка. Они остались в Полуденной стране? Вы ведь туда направлялись, насколько я помню, - спрашивала хозяйка, расстилая мне постель с дороги.
 - Молодой человек погиб в кораблекрушении. До Полуденной Страны мы так и не добрались и чести видеть Принца не удостоились. А девушка сбежала от меня в Паупане с каким-то проходимцем и, судя по всему, они отправились сюда. Вот я и приехал, чтобы найти её и вернуть на путь истинный, ведь кроме меня у неё никого осталось. Я должен позаботиться о ней ради памяти её покойного отца.
 Хозяйка даже прекратила свою суету и, всплеснув руками, села.
 - Ну надо же! Ах, как жаль! Простите, что я так любопытна, я не могла предположить, что столько горя на вас свалится.
 - Ну что вы, не стоит извиняться, это жизнь. Всё может быть в жизни, не только же хорошее, - философским тоном сказал я, чтобы успокоить её, видя, как близко к сердцу она приняла мои проблемы.
 - Всё равно мне жаль. Тот юноша, ваш спутник, был, по всему видно, очень добрым и умным человеком. Он так заботился о вас. Просто не верится, что теперь его нет. А что же девушка, почему вы думаете, что она здесь?
 - Тот проходимец, который увлёк её, приехал отсюда, она как-то обмолвилась об этом.
 - А кто он, как его имя?
 - Этого я не знаю. Но я однажды видел его и смогу узнать при встрече.
 - Как же вы собираетесь искать их в огромном городе?
 - Не знаю, я даже не думал об этом.
 - Вы благородный человек. И я постараюсь помочь вам, - сказала хозяйка. Пусть думает так, ведь не стану же я объяснять ей, что приехал не за принцессой, а за деньгами. Рано или поздно она откроет эти тетради и всё прочтёт и, надеюсь, простит, ведь у неё доброе сердце. А пока что мне нужна была её помощь, ведь я действительно не представлял себе, как буду искать негодницу. Застелив постель, хозяйка ушла готовить завтрак мне и другим жильцам, а я почувствовал себя усталым и разбитым с дороги и, взяв любезно сохранённую тетрадь, улёгся на кровать и перечитал написанное. Тогда мне и пришла в голову идея описать свои дальнейшие приключения, и в тот же день я взялся за карандаш.
 Впрочем, о цели своего приезда я не забыл. Хозяйка вечером того же дня привела ко мне своего знакомого полицейского, и я описал ему, как мог, принцессу и её спутника. Он важно кивал головой, записывал мои слова в маленький блокнот, а потом так же важно удалился, пообещав, что сделает всё возможное. Естественно, я дал ему денег. Его важность вселила в меня доверие, и я успокоился, решив, что поиски беглецов – дело нескольких дней. Но дни проходили, а новостей не было. Я уже закончил свой литературный труд, на который ушла неделя, но по-прежнему ничего не знал о принцессе. Визит в полицейский участок только расстроил меня.
 - Мы ищем, - сказал важный усач, - вы ведь понимаете, что ваши сведения очень скудны, а у полиции недостаточно средств, чтобы так быстро прочесать весь город.
 Он хотел, чтобы я заплатил ему ещё. Но таким образом я мог издержать все свои финансы, не зная даже, точно ли ведутся поиски, или полицейские просто прибавляют мои деньги к своему жалованью. Поэтому я решил больше на них не полагаться и заняться поисками самостоятельно. Увы, слишком много времени было упущено. Вернувшись из участка в гостиницу, я поделился своими страхами и соображениями с хозяйкой. Она согласилась со мной и, для порядка повозмущавшись нерасторопностью и жестокосердием полиции, дала разумный совет: поскольку в прошлый раз принцесса развлекалась катанием на лошади, надо искать её соблазнителя среди владельцев конюшен и членов конных клубов. Маловероятно, чтобы принцесса крови всерьёз увлеклась человеком низкого происхождения, поэтому он скорее всего дворянин, небогатый и честолюбивый. Будь он простолюдин или наоборот богатый человек, он не пустился бы в дальний путь за ней. Плебею эта затея была бы не по зубам, а богач послал бы за ней своих слуг. «А раз поехал сам, значит любит, - подытожила хозяйка, - может и не стоит их искать? Вдруг это её счастье?» Я не стал объяснять истинных чувств прохвоста, задурившего голову глупой девчонке, сказал только, что у меня есть основания полагать, что истинной любовью здесь и не пахнет. Хозяйка сочувственно посмотрела на меня и понимающе кивнула. Она наверное решила, что я сам влюблён в принцессу, и на поиски меня подвигла ревность. Да так, пожалуй, и лучше. Пусть думает, что помогает благородному влюблённому.
 Таким образом круг поисков был очерчен, и на следующий день я вышел в город. Однако это оказалось вовсе не так просто. Богатые конюшни, как выяснилось, охраняются едва ли не более тщательно, чем дома их хозяев, работники в них все, как на подбор подозрительны и нелюбезны, а к конным клубам не подступишься без рекомендаций и взносов в кассу. Рекомендовать меня было некому, а деньги были наперечёт, и рисковать я не хотел. Тогда я подумал о кузницах. Ведь лошади время от времени нуждаются в перековывании, а экипажи в починке, а раз уж мы решили, что наш ловелас небогат, следовательно своей кузницы у него нет, и он вынужден прибегать к помощи вольных кузнецов. Правда могло статься, что принцесса на свои (мои!) деньги купила себе и дом, и конюшню с кузницей, но проходимца могли помнить ещё по старой памяти. В любом случае даже самый призрачный шанс надо было использовать. Придя к этому выводу, я было воспрял духом. Кузнецы - народ простой, не прочь поболтать с хорошим человеком, который, к тому же, ставит выпивку. Вот где пригодилось мне потом и кровью приобретённое умение ездить на лошади. Я позаимствовал у хозяйки одну из гостиничных лошадей и стал методично объезжать все городские кузницы. Обыкновенно я просил кузнеца посмотреть, хорошо ли держится одна из подков, потому что мне кажется, будто у лошади немного сбился шаг. Кузнец внимательно осматривал все подковы до одной, и пока суд да дело, я заводил разговор о лошадях и их владельцах. Кузнец всегда рад поговорить со словоохотливым и демократичным клиентом, и я выслушал много самой разной информации, только не той, что была нужна. Людей, которых я описывал со всеми подробностями, никто не видел. Вдобавок, походы по кузницам ударили меня по карману. Каждый кузнец считал своим долгом найти в моей кобыле какую-нибудь неисправность и устранить её своими инструментами. Таким образом, в течение недели бедная лошадь была переподкована дважды по кругу, и я уже боялся, что и принцессу не найду, и несчастное животное будет замучено насмерть. Удача неожиданно улыбнулась мне, когда я уже совсем отчаялся и решил бросить эту затею. В кузнице, о которой я поклялся, что она будет последней в моих поисках, моих преступников видели, как раз в тот самый день, когда я прибыл в Ранден на их поиски. Работники кузницы определённо узнали мужчину по моему описанию, да они знали его и раньше, он чинил у них экипажи. Вот и в этот раз он пригнал карету, приказав подготовить её к длительному путешествию, и хорошо заплатил. Зовут его граф Влад Манус, известен он, как человек, живущий на широкую ногу и авантюрист, но в последнее время у него, похоже, возникли финансовые трудности, поскольку раньше обычно его кареты в починку привозили слуги. И, что было наиболее ценно в показаниях кузнецов, в этот раз с графом была молодая девушка, чьё лицо было закрыто густой вуалью, но по описанию фигуры она сильно походила на принцессу. И хоть фигуры многих девушек в словесном описании будут одинаковы, но я уже был уверен: это они. Я уходил из кузницы окрылённым: у меня есть имя мерзавца, следовательно теперь я могу идти по вполне определённому следу.
 Имя графа Влада Мануса в городе было известно, но толком о нём никто ничего не знал. Все сведения я получил от своей хозяйки, но они были чрезвычайно расплывчаты. Других каналов получения информации у меня пока не было, и приходилось довольствоваться этим. Итак, кое-кто из прежних постояльцев гостиницы вёл какие-то дела с графом, но всё было окружено ореолом тайны, и вскоре постоялец, в общем симпатичный и порядочный человек, исчез, и никто его не искал. Потом в газетах упоминалось имя графа в связи с каким-то финансовым скандалом, который, впрочем, скоро был замят. Где живёт граф, хозяйка не знала. Я пошёл в полицию, но там понял, что сделал это зря. Усатый гневно посмотрел на меня и сказал, что не дело полиции - давать разным тёмным личностям сведения о честных гражданах и пообещал, что если я ещё раз покажусь ему на глаза, он найдёт повод упрятать меня за решётку. Вернувшись в гостиницу несолоно хлебавши, я пересказал всё хозяйке, и она возмутилась таким поведением своего знакомого, но поделать ничего не смогла: он - власть. И со следующего утра я снова отправился прочёсывать город. На сей раз меня интересовали почтовые конторы, ведь должен же был такой человек получать корреспонденцию, хотя бы и до востребования. Свои поиски я начал с района вокруг счастливой кузницы. Расчёт оказался верным, и уже вечером я имел адрес апартаментов графа. На следующее утро я отправился туда.
 Дом графа был довольно скромен, но находился в нагорном районе города, где сосредоточены летние резиденции многих Самедбургских и Ранденских вельмож. Судя по тому, что мне дали именно этот адрес, зимнего дома в Рандене у графа не было, а значит он вместе с принцессой отправился на зимнюю квартиру в Самедбург.
 Подходя к дому, я почувствовал учащённое сердцебиение. Может быть сейчас я всё узнаю, а может быть даже и найду принцессу. Ясно, что граф, испытывающий финансовые трудности, польстился не на неё, а на мой пояс, и именно за ним он плыл в Паупан. Да и кого эта ледышка могла бы очаровать? Разве только какого-нибудь деревенского молокососа или впавшего в детство маразматика, да ещё и слепого. А молодой здоровый мужчина вроде графа Влада будет для души искать другую женщину. Поэтому логично будет предположить, что он с её денежками отправился, допустим, в Самедбург на зимнюю квартиру, а ей оставил этот домик, чтобы было где оплакивать горькую девичью судьбу. Помнится, я сам рассматривал подобный вариант. Да я много вариантов рассматривал, и уж наверняка те же мысли приходили в голову этому графу. А если он её убил? Тогда ведь и меня может убить! Нет, прочь эти мысли, с ними не стоило и из дому выходить. Убийство – это слишком крайняя мера, на которую не всякий способен. Я видел его лицо, лицо мелкого человека, высшее удовольствие для которого – ударить по лицу связанного и неспособного ответить. Он трус, нападающий исподтишка. Способен ли такой убить? Не знаю, мне кажется, чтобы убить человека, надо обладать изрядной долей смелости и хладнокровия, или наоборот – не иметь здравого рассудка. Да и принцесса, я так думаю, не станет просто сидеть и ждать смерти. Если она раскусит истинные намерения графа, ему самому не поздоровится. Она непредсказуема и может быть опасной.
 Короткая дорожка, ведущая от улицы к воротам усадьбы, была совершенно ровная и чистая, видно было, что давно никакой экипаж здесь не проезжал. Я постучал в дверь привратницкой. Мне открыл человек лет пятидесяти, крепкого телосложения и весьма нелюбезный.
 - Я хочу видеть графа Влада Мануса. Это его дом?
 - Ну и что? – буркнул привратник.
 - Дома ли граф? – спросил я как можно более учтивым тоном.
 - Нет, - рявкнул сторож и захлопнул дверь. Я постучал снова.
 - Что ещё нужно? – он снова высунул в дверь злобное лицо.
 - Вы, видимо, не поняли. Я хочу видеть графа Влада Мануса.
 - Я всё понял. Графа здесь нет. Убирайтесь, - он хотел снова захлопнуть дверь, но я подставил ногу.
 - Не будете ли вы так любезны сказать, где я могу его найти? – я говорил с ним издевательски вежливо, отчего он терял самообладание.
 - Я не знаю, где он.
 - Можете ли хотя бы сообщить, когда он вернётся домой? Может быть, мне стоит подождать?
 - Не стоит. Он в Самедбурге, - он больно прижал мою ногу дверью, показывая этим, что считает разговор оконченным. Я потянул дверь на себя, ослабив нажим, и продолжал расспросы.
 - Давно ли он уехал?
 - Не знаю.
 - Как же вы у него служите?
 - Меня нанял дворецкий три недели назад. Графа здесь уже не было.
 - Тогда я хочу поговорить с дворецким.
 - Его тоже нет.
 - Ну хоть кто-то из прислуги в доме есть? Или вы здесь совершенно один?
 - Это не ваше дело. Кто вы такой, чтобы меня допрашивать?
 - Я барон Ким Четвёртый, и я имею право задавать вопросы до тех пор, пока не получу ответы на все. А интересует меня только одно: где находится граф Влад Манус?
 - Я уже сказал: я не знаю, где он находится. Не моё дело знать, моё дело – не пускать в дом посторонних, а до ваших дел мне дела нет. Если вы бедный родственник, или кредитор, или он вам задолжал в карты, ищите его сами, мне ваши трудности не нужны.
 Моё терпение лопнуло, я выхватил меч, который всё время носил под плащом, чтобы не привлекать внимания, и приставил остриё к его горлу.
 - Дорогой мой, трудности будут у тебя, если ты не скажешь мне, куда он уехал, или хотя бы как найти дворецкого. Напрягайся и вспоминай. Мне нет дела до его имущества, денег и карточных долгов, мне нужен лично он. И если ты, вместо того, чтобы помочь, будешь гавкать на меня, я буду отрезать от тебя по кусочку, пока ты не научишься вежливости и не расскажешь всё, что знаешь.
 Пока я говорил, он медленно отступал спиной вперёд внутрь сторожки, а я наступал на него, держа остриё меча на его горле и следя глазами за тем, чтобы он не нащупал руками что-нибудь и не запустил это в меня. Вся важность с него слетела, глазки, бывшие такими колючими и самодовольными всего секунду назад, забегали, в точности отражая лихорадочный бег мыслей в его голове. Я знаю таких людей, он сейчас притих и будет тянуть время, а едва я ослаблю бдительность, нанесёт удар. Наконец он упёрся в стол и остановился в неудобной позе, изогнувшись назад. Руки его зашарили за спиной в надежде дотянуться до любого предмета, которым можно запустить в меня. Но стол был пуст.
 - Не шарь, там ничего нет, - сказал я, нажав чуть сильнее, - я жду. Любую информацию. Всё, что знаешь, даже самую мелкую мелочь.
 - Я действительно ничего не знаю. В самом деле. Самого графа я никогда не видел, и слуг его не видел. Видел только дворецкого, он вручил мне ключи и уехал в карете.
 - Как выглядела карета?
 - Большая, зелёная с позолотой, крылья красной меди. Запряжена четвёркой.
 Такое же точно описание кареты мне дали в кузнице. Это карета графа.
 - Как выглядел дворецкий? Куда он уехал?
 - Куда уехал – не сказал. А выглядел обыкновенно. Ростом с вас, чернявый, с бородкой.
 Похож на графа. Хотя мало ли таких, чернявых? Может быть дворецкий похож на хозяина. А может быть это хозяин прикидывается собственным дворецким. Значит, кого-то боится и заметает следы.
 - С ним была девушка? В карете кто-нибудь был?
 - Я не видел.
 - Сколько он тебе заплатил?
 - На полгода вперёд.
 - Куда ты должен сообщить в случае грабежа?
 - В полицию.
 - А если придёт письмо?
 - Переслать в Самедбург до востребования на главный почтамт.
 Больше допрашивать его не имело смысла, и я, кольнув его больнее остриём, быстро перехватил меч и нанёс ему сильный удар рукояткой по голове. От неожиданности он потерял равновесие и упал назад, на стол, а я, заметив стоявшую на полу бутылку, поднял её и для верности хорошенько стукнул его по голове. Вспомнив, как капитан на острове делал общую анестезию своему помощнику Берто, я улыбнулся, стащил тяжёлое тело под стол и, заведя ему руки за спину, связал их вокруг ножки стола его же собственным ремнём. Стол был дубовый, массивный, так что бедняге придётся потрудиться, чтобы освободиться. В карманах у него ничего не было, и я огляделся вокруг в поисках ключей от дома. Обстановка в привратницкой была, прямо скажем, удручающая, жизнерадостный человек здесь не стал бы жить. Маленькая конура, посредине печь, по одну её сторону – кровать, по другую – лавка, у единственного слепого от грязи окна – стол, под столом батарея пустых бутылок, в углу у двери ворох грязного тряпья. Над дверью на кривом гвозде висела связка ключей. Я взял её и отправился в дом. Может быть там что-нибудь поможет мне в моих поисках. Первой моей мыслью было перевернуть всё вверх дном, побить посуду и забрать всё более-менее ценное в качестве компенсации морального ущерба, но, поразмыслив и успокоившись, я решил, что такое поведение не подобает настоящему дворянину. Куда полезнее будет пошерстить кабинет и спальню на предмет каких-нибудь бумаг, способных пролить свет на жизнь хозяина дома. В конце концов, я мог идти по ложному следу. Увы, я потерпел фиаско. Изнутри дом произвёл какое-то нежилое впечатление. Будто бы хозяева покинули его, не успев как следует обжиться. Мебель кое-где была незачехлена. Библиотеки в доме вообще не было, видимо, графу некогда читать. Бюро в кабинете было абсолютно пусто, и в спальне я не нашёл ни клочка бумаги. Постукав в разных местах по паркету стенам в поисках тайника, я также ничего не добился. Я прошёл по всем комнатам. Они были пусты и совершенно безлики. Несмотря на явную спешку, с которой хозяева покинули дом, они не оставили ничего, что могло хоть как-то охарактеризовать их жизнь и пребывание здесь. Не было даже фарфоровых безделушек. Только в гостиной на камине стояли часы. Я попробовал их завести, но они только щёлкнули механизмом у меня в руках – сломаны. Дом оставили, чтобы больше сюда не возвращаться. На кухне был полный порядок и чистота, такая же, как на дворцовой кухне в день нашего бегства. Фредерика, уходя тогда, тоже знала, что не вернётся. Да она, наверное, вообще всё знала, и о готовящемся мятеже, и о приговоре нам, она же жила в этом городе и дышала его воздухом. А может быть, она и была главной зачинщицей. Определённо она состояла в заговоре против нас, иначе почему она сама ушла, а нас не предупредила? А я-то так её любил!
 Из кухни был лаз в погреб. Я усмехнулся (всё, как тогда!) и полез туда, прихватив с собой свечу, за которой пришлось возвращаться в комнаты. В подвале было холодно и сухо, и не было никаких запасов, кроме весьма большого количества вина. Вот откуда в привратницкой столько пустых бутылок. Я взял одну бутылку и хотел было тут же откупорить её, но передумал. Не стоит повторять ошибок и дожидаться неприятностей в винном погребе. Привратник вполне может освободиться и привести полицию, и тогда мне придётся отправляться за решётку, как обещал усатый полицейский. С бутылкой в руках я вернулся в сторожку. Очнувшийся страж пыхтел и скрежетал зубами, пытаясь приподнять стол, чтобы освободить руки. Увидев меня, он громко выругался и пообещал, что если мы когда-нибудь встретимся на узкой дорожке, мне будет плохо, как никогда и никому. Я усмехнулся, повесил ключи на место, а бутылку поставил на стол.
 - Будь аккуратен, а то лишишься вечерней выпивки, - сказал я и ушёл, закрыв за собой дверь. Вслед мне понеслись ещё более страшные ругательства.
 Спускаясь по улице в нижний город, я подводил итоги сегодняшним поискам.
 Итак: граф Влад Манус три недели назад спешно покинул Ранден, перед этим уволив всю прислугу и наняв нового привратника, достаточно тупого и грубого, чтобы отшить любого, кто поинтересуется хозяином. Ведь в сущности страж мне ничего не сообщил. Сам граф мог уехать куда угодно, вовсе не обязательно в Самедбург. Если он заметает следы, может и соврать. Кстати, вовсе не факт то, что он прячется именно от меня. У него действительно может быть масса недоброжелателей из числа тех же родственников, кредиторов или картёжников. А с моим богатством ему лучше всего просто бежать за границу. Ниточка, которую я держал в руках, могла в любой момент оборваться. Да и вообще все мои поиски базируются на том, что работники кузницы опознали его по моему описанию. Но ведь злодей мог быть просто похож на него. А подозрительное поведение, судя по всему, обычно для графа. По всему выходило, что мне необходимо ехать в Самедбург и там попытаться отыскать графа хотя бы ради того, чтобы убедиться в своей ошибке и начать поиски сначала. С этим решением я возвратился в гостиницу.
 - Значит, вы снова покидаете меня? – спросила хозяйка с грустью в голосе, - а я снова начала привыкать к вам.
 - Да, поеду в Самедбург. Но может быть ещё вернусь. Вдруг Манус вовсе не тот, кого я ищу. Тогда поиски придётся начинать сначала, а начало, как ни крути, здесь. Я оставлю вам немного денег, чтобы в случае возвращения у меня был кредит. Мало ли что ждёт меня впереди.
 - Ну что же, значит, если не вернётесь, значит вы нашли её. Но тогда хотя бы напишите мне письмо, чтобы я не волновалась за вас и могла выслать вам ваши деньги.
 Всё-таки она милая женщина и, кажется, ко мне неравнодушна. Казалось бы, именно о таком счастье я и мечтал. Но на что мне её неравнодушие, когда я остаюсь без средств к существованию? Я должен явиться своей будущей избраннице во всём блеске и великолепии. Я мужчина, я дворянин в конце концов, и сидеть на шее женщины мне не пристало. Я должен её содержать, а она меня ублажать. Но без денег это невозможно. Не станет она меня ублажать, если узнает, что я нищ и неспособен сам сколотить свой капитал. Я не обладаю талантами Грама. Но я хочу жить в достатке и спокойствии. И если Манус – тот, кого я ищу, я отниму у него эти деньги. А если это не он – вернусь и начну поиски сначала и буду продолжать их, покуда хватит средств. Приду к друзьям капитана и воспользуюсь их помощью. Надо использовать все возможности. Не хочется думать о том, что может быть, если денег я так и не найду. Наверное тогда я плюну на всё, отправлюсь обратно к капитану и попрошу его отвезти меня к Принцу. Когда у человека пропадает последняя надежда, ему только и остаётся, что слушать мудрые слова. Может быть тогда я смогу понять, в чём же состоит их мудрость. А может, и вправду Принц посоветует что-то путное. Но мысли о неудаче я всячески отгонял от себя. Всегда приятнее думать о хорошем исходе дела. А при хорошем исходе… а зачем мне при хорошем исходе эта милая хозяйка? Чем она обязана мне в своей жизни? Ничем. Личная симпатия может пройти, но благодарность и долг – это самое надёжное основание в отношениях между мужчиной и женщиной. Найду молодую и буду сам для себя её воспитывать.
 Сейчас вспоминаю эти свои раздумья и не знаю, то ли плакать мне, то ли смеяться над своей глупостью и наивностью. Реальная жизнь всё расставила по своим местам.
 На следующий день сидя в поезде Ранден – Самедбург я любовался прекрасным осенним пейзажем. День был солнечный, но по-осеннему холодный и ветренный. Я смотрел в окно и, узнавая детали пейзажа, которые запомнил ещё летом, в первую поездку, улыбался им, как старым знакомым. Они изменились, переменили цвет и очертания, но спрятаться от меня им не удалось. Вот этот одинокий куст на краю оврага летом был густым, зелёным и терялся среди высокой травы, будто присел в ней, а сейчас торчит ввысь полуголыми ветками, кое-где сохранившими ржавые сморщенные листья, воспоминание о летней красоте. Облысевший старик, я тебя узнал. Хоть ты и за версту от меня, но воздух так прозрачен, что я вижу каждую твою веточку и запомню твой силуэт на всю жизнь. А вот озеро, которого летом был виден только уголок, остальное скрывали заросли болотной травы и прибрежные деревья. Сейчас видно не только твоё тёмное осеннее лицо, но и птицы, рассыпанные по нему, как оспины. Ты так грустно, что небо, смотрясь в тебя, не узнаёт собственного отражения. Смотри, оно синее, как и прежде, ты же черно, потому что провожаешь птиц. А вот и лес. Здравствуй, лес, неужели ты тоже грустишь? Посмотри, какая светлая и яркая у тебя опушка! Под этим солнцем жёлтые листья отливают золотом, а красные медью. Ты богат несметно, но в глубине своей хмур ещё больше, чем летом. Может быть, боишься, что теперь твоё богатство видно всем, и вороватый ловкий ветер нахально срывает золото и медь с твоих сучьев и бездарно разбрасывает их по сторонам света. Ветер глуп, для него нет ничего ценного, а ты копил это богатство всё лето, и вот оно уходит, и ты ничего не можешь поделать.
 Деревня в поле. Летом выглядела весёлым островком леса, а сейчас под голыми деревьями видны дома, чёрные, осеннего цвета. А в поле стога, серые и насупленные, с сидящими на них грозными стражами – коршунами, высматривающими полёвок в жнивье. Над избами в деревне струятся дымки, люди отдыхают после летней страды, готовятся к праздникам. Может быть, когда у меня появятся деньги, поселиться в деревне, дышать этим прозрачным воздухом, в котором летает паутина и осенние птицы? Там тоже можно завести трактир. Тогда вся деревенская жизнь будет вращаться вокруг меня, и все праздники станут моими. А летом, когда крестьяне работают, и им не до выпивки, я буду ходить на озеро и удить рыбу.
 Поезд мчался дальше, и на поворотах ветер приносил к моему окну облачка дыма и пара, а когда мы шли на подъём, то, случалось, и искры. Этот пар и дым с искрами странным образом отделяли меня от пейзажа, делая его ещё более ярким и выпуклым, а меня наоборот – нереальным. Будто бы не я смотрю в окно, а этот пейзаж спит под пронзительным осенним солнцем и столь же пронзительным ветром, и ему снится пыхтящий змей-поезд и я, барон Ким Четвёртый, сидящий в пятом вагоне и грезящий о хорошей жизни при больших деньгах. Уж и взаправду не сон ли всё, что со мной происходит?
 Вечером, по прибытии в Самедбург, я сразу же снял комнату неподалёку от вокзала и вышел погулять по вечернему городу. Уже стемнело, и на улицах зажглись фонари, такие яркие, что видно было не хуже, чем днём. Как давно я не видел уличного освещения! Наша столица уже лет пять по вечерам погружается во тьму. А здесь светло. По центральному проспекту не спеша прохаживаются хорошо одетые господа и дамы. И наверняка далеко не многие из них знатные особы, возможно большинство – простолюдины. У них ведь республика. Интересно, они свою республику тоже начали строить с казни короля и его шута? Кажется нет, у них ведь и короля-то толком не было. Как только отделились от нашего королевства, сразу же и назвались Северной Республикой. История, которую я изучал, говорила о северянах скупо. Это естественно, у нашего королевства за столько лет истории накопилось достаточно своих проблем, чтобы ещё изучать и соседские. А их республике всего полтораста лет, они ещё не успели обрасти проблемами. И древней аристократии собственной завести не успели, вот и гуляют себе по центральному проспекту, не стесняясь своего происхождения. И никакого хулиганства, всё чинно-благородно, не спеша. Кем бы ты ни был, хоть трубочистом, но перед публикой надо выглядеть не хуже других. Может быть, это и хорошо, но я в этой демократической толпе загрустил оттого, что мне, настоящему аристократу, здесь никто не окажет должного почтения.
 Впервые за долгое время я увидел красивых, хорошо одетых людей. Особенно волновали меня дамы. Их ярко раскрашенные улыбающиеся лица и не по сезону лёгкая одежда пробудили во мне давно забытые чувства. Они были так изысканны и, проходя мимо, оставляли за собой тонкие шлейфы таких ароматов, что я, один из самых родовитых людей своей страны, чувствовал себя среди этих плебеек медведем, вышедшим из лесу. Горячая красота женщин оттенялась холодным спокойствием и самоуверенностью их кавалеров. В глазах каждого из них, шедшего под руку со своей дамой было написано: «Я всецело ею обладаю. Я господин, а это существо, выглядящее среди вас королевой – моя раба. Вот как я силён и хорош собой.» И с таким напыщенным видом они дефилировали вдоль проспекта, кажется с единственной целью – возбудить зависть у встречных. Глупцы, чему им завидовать, они все равны между собою, их королевы и рабыни одинаково красивы и ароматны. Вам не хвастаться надо, а сидеть и наслаждаться тем, что принадлежит вам, если оно действительно так ценно. И чем вы гордитесь? Разве в чём-то, что вы имеете, есть ваша заслуга? Вы просто родились в таком месте в такое время. Вас никогда не видели мои звёзды. Разве я чем-то хуже вас? Однако меня они гонят по свету, заставляют голодать и ночевать под открытым небом, и сторожат, чтобы я случайно не убежал от них в вашу спокойную красивую жизнь. Но разве, живи я здесь с рождения, не был бы я одним из лучших среди вас? А живи вы там, где жил я, какая из ваших королев согласилась бы стать вашей рабой? Ваш мир – такая же точно ложь, как мои мечты. Вы живёте среди своих фонарей, как на собственном небе среди самодельных звёзд и просто не знаете, как безжалостны настоящие звёзды на том небе, которого сейчас вашими стараниями отсюда не видно. Вы думаете, будто сами своими трудами вращаете своё небо, но стоит погаснуть вашим фонарям и умолкнуть уличному шуму, как вы увидите настоящее небо и ощутите вращение тех шестерёнок, которые двигают мир. А они не пощадят вас, они перемелют вас вместе с вашим бутафорским небом, которое вы сделали, чтобы ослепить себя и не видеть этой огромной и грозной звёздной пустоты. Глупцы, куда побежите вы, когда ваши рукотворные звёзды погаснут? Ведь вы ничего не знаете об угрожающей вам опасности, и не хотите знать. Я знаю – и то никуда не могу спрятаться. Поможет ли вам спесь в ваших глазах? А будут ли ваши красавицы верны вам, когда небесные шестерни будут перемалывать ваши косточки? Они разбегутся, и та же машина пожрёт их, переловив по одной. Глупцы.
 Я зашёл в театр и купил билет на вечернее представление, которое началось несколько минут назад. Хоть в театре я не был тысячу лет, а в прошлой своей жизни, помнится, очень уважал это искусство, сейчас я вошёл сюда скорее, чтобы погреться, чем посмотреть пьесу. Я даже не поинтересовался её названием.
 То, что я увидел, пробравшись на галёрку, привело меня в ещё большее смятение, чем красочный вид ночного города.
 На сцене были декорации старинного королевского замка, действие происходило в покоях монарха. Сам он, видимо, при смерти, закрыв глаза возлежал на огромной кровати, рядом стояли трое молодых мужчин. Все долго молчали, только оркестр в яме издавал какие-то зловещие звуки. Наконец старый король открыл глаза и один из молодых людей нарушил молчание:
 - Отец, ты звал нас? Мы пришли.
 - Дети! Выслушайте мои последние слова, мою волю. Сегодня я уйду от вас навсегда, и хочу, чтобы вы по моей смерти не остались беспомощны и не впали в бессмысленную вражду из-за наследства.
 - Отец, отец, да не будет этого с тобой! – заговорили наперебой сыновья.
 - Не перебивайте меня, я и так очень слаб, а сказать вам имею очень много. Я должен подвести итог своему царствованию и назначить наследника. Чтож, вы можете радоваться, страна вам достаётся обширная и богатая. Но богатство собирается долго, а расточается в один момент. Мир требует усилий, а война развязывается от одного неосторожного слова. И свободным быть трудно, а в рабстве жить легко.
 Король замолчал и снова закрыл глаза.
 - Что означают твои слова, отец?
 - Я всё о вас знаю. Каждому из вас уже не терпится получить власть и тут же насладиться ею в полной мере. Вы молоды и горячи. Я сам был таким в ваши годы, и потому хочу, чтобы вы избежали моих прошлых ошибок и не наживали своим горбом новое богатство взамен разрушенного, а приумножали старое, которое досталось от меня. Вы знаете, что имеете равные права на наследство, ибо появились на свет в один день и час и похожи друг на друга, как капли воды. И вы думаете, что я разделю царство между вами. Признайся, Эдуард, ты уже видишь себя правителем Восточных областей. Я знаю, что ты в последнее время шлёшь туда своих эмиссаров, готовых в любой момент заставить народ кричать «Слава королю Эдуарду!» А ты, Александр, уже прочишь себе Центральные области. А ты, Порфирий – Западные. Видите, я стар и немощен, но всё знаю. У меня всё ещё есть глаза и уши, которые не обманывают меня. Потому-то я и король, что ведаю обо всём, что творится в моём королевстве. Плохо только, что три моих сына – единственные люди, желающие моей смерти, ждущие её, чтобы разделить державу, как пирог и сожрать каждый свою часть.
 - Как ты мог такое подумать, отец? – завозмущались сыновья.
 - Замолчите! Речь идёт не о ваших надеждах и обидах, а о великой державе! Расточить её вы можете, это легко. Но не затем вы поставлены правителями над ней. Вы должны будете управлять. Это значит – не пользоваться благами, а решать проблемы. В нашем благополучном королевстве не всё безоблачно. И вы знаете, что у нас есть долги, что наши соседи агрессивны, а большая часть населения – рабы. Но вы будете спокойно пировать каждый в своей области, зная, что в любой момент кредиторы могут потребовать долг, соседи – развязать войну, а рабы – поднять мятеж! Сейчас этого не происходит, потому что все боятся и уважают меня, но как только я сойду в преисподнюю, все эти напасти падут на вас. Что вы будете делать? Молчите? То-то же! Ваши доверенные лица, которых вы посылаете по областям, не помогут вам. Они годны лишь на то, чтобы за деньги кричать славу тому, кто больше заплатит. Но пока я здесь ещё король, я распоряжусь своим наследством разумно. Позовите секретаря.
 - Секретарь! Секретарь! – закричали сыновья. Вошёл секретарь со свитком и пером в руках.
 - Садись и записывай, будешь свидетелем того, как я разделю своё наследство, - сказал король ему и продолжил, обращаясь уже к сыновьям, - вы думаете, моё наследство – эта держава, и я разделю её между вами? Нет, вы ошибаетесь! Моё наследство – вы! И это вы должны служить державе, как служил ей я, и потому именно вас я буду делить.
 - Что это значит, отец? – спросил один из сыновей.
 - Подойдите сюда. Силы мои иссякают, и я должен поторопиться. Эдуард, сын мой, вот, возьми этот ключ от королевской сокровищницы, - король снял со своей шеи большой ключ на шнуре и протянул его одному из сыновей. Тот опустился перед одром на колени и принял ключ. В моей памяти вдруг ясно встала тёмная столовая во дворце и раненый король, отдающий последние распоряжения мне, принцессе и рыцарю. Я закрыл глаза, а действо на сцене подо мной продолжалось.
 - Сын мой Александр. Подойди и ты сюда. Вот меч нашего славного королевского рода. Я вручаю его тебе. А это перстень с моей руки, символ власти. Это тебе, мой сын Порфирий. Вот вы и получили каждый своё. Распорядитесь этим мудро, иначе наша держава погибнет.
 Несколько секунд длилось молчание, а затем сыновья закричали:
 - Отец! Отец!
 Старый король умер, сцена погрузилась во мрак, зазвучала громкая торжественно-печальная музыка. Я открыл глаза и побежал прочь из этого театра. Я бежал залитому неверным искусственным светом проспекту, казавшемуся мне театральной декорацией, расталкивая самоуверенных господ и их раскрашенных бутафорских дам. Несколько минут назад мне казалось, будто я знаю некую тайну этого города и могу смотреть на него свысока. Теперь же всё перевернулось таким образом, что это город знает все мои тайны и смеётся над ними, устраивает из них зрелище. В глазах толпы я теперь видел злорадную усмешку, и кажется даже, пока я бежал, кто-то отвесил мне пинка, и я услышал смех за спиной, но не обернулся, чтобы ответить обидчику по заслугам.
 Только в гостинице я перевёл дух. Что же меня так расстроило? Неужели воспоминания? Как точно сошлись символы: деньги, меч, кольцо. Не было только медальона королевы, и расстановка действующих лиц была не такая. Впрочем, я пришёл не к началу и убежал, толком ничего не увидев. Но эти символы! Будто бы автор пьесы был во дворце накануне нашего бегства.
 Нет, конечно это чушь. Кто и что может знать о том, что было там? Да и пьеса совсем не об этом. Там никто не спасался бегством, там умирающий король старался мудро разделить своё королевство между тремя сыновьями-близнецами так, чтобы и никого из них не обидеть, и не превратить одну сильную державу в три слабых. И я понял его замысел. Одному он дал казну, чтобы тот расплачивался с долгами не в ущерб себе, второму – военную силу для отражения внешней агрессии, а третьему – власть внутри страны, чтобы удержать рабов от мятежа. Только действуя в согласии они способны будут управлять страной и уберечь её от беды. И такая расстановка сил должна вынудить их к этому согласию. На ведение войны и поддержание порядка внутри страны необходимы деньги, для прироста казны и готовности защищаться нужно мудрое управление гражданами, а для порядка внутри страны и избежания претензий со стороны потребна хорошая военная сила. Если бы братья получили каждый свою территорию – пали бы поодиночке, увлёкшись каждый грабежом своей области. Этому королю, как и моему, не откажешь в мудрости.
 Ночью мне было не уснуть. Так много впечатлений за один день, и все они теснились в моей голове и беспокоили, как надоедливые насекомые. Наутро я встал с головной болью и отправился в город на поиски графа. При дневном свете город выглядел совсем не так, как ночью. Тогда он казался каким-то ненастоящим, сделанным из папье-маше, сейчас же на месте ночных декораций стояли выглядевшие очень похоже, но вполне реальные каменные дома. По улицам не прогуливалась праздная толпа, а сновали занятые люди, на лицах которых была написана забота дня. И следа нет от вчерашнего лоска и высокомерия. Может быть, это совсем другие люди? У одного города существует два населения. Это - дневное, суетливое и бегающее по улицам днём, а ночью спящее. А вечером, когда эти прячутся по домам, просыпаются другие, неторопливые и самодовольные, и выходят на улицу под свет фонарей. А утром они заползают в дома, потому что не выносят дневного света и выгоняют оттуда до вечера суетливый дневной народец. Какая только глупость не придёт в голову после бессонной ночи.
 Начать поиски я решил с почтовых контор. В первой же, услышав мой вопрос о графе Манусе клерк смерил меня взглядом и спросил:
 - Вы из Южного Королевства, не так ли?
 - Нет, я приехал из Паупана по личному делу.
 - Вы говорите, как южанин.
 - Я оттуда родом. А что вас удивляет?
 - Наоборот. Среди южан граф Манус сейчас должен быть популярен.
 - Почему? – удивился я.
 - Вы действительно приехали из Паупана, раз ничего не знаете. Читайте вчерашние газеты, в них только об этом и пишут.
 Я купил газету и, присев тут же на скамью, раскрыл её. С разворота на меня смотрело лицо того самого человека, который летом в лесу близ Паупана привязал меня к дереву и ударил по лицу. Я на верном пути! Возвращаться в Ранден не придётся. Сердце снова забилось учащённо. Возможно уже сегодня я его увижу, и тогда решится моя дальнейшая судьба. Но что же пишет о нём столичная пресса такого, что связывает его с моей родиной? Неужели он решил объявить о помолвке с принцессой? А что, это неплохая идея. Он женится на ней и совершенно официально завладеет её богатством, а потом, когда ажиотаж спадёт, без лишнего шума избавится от неё. Ради такого куша стоит некоторое время потерпеть нашу принцессу в качестве супруги. Чтож, почитаем, как это подано в прессе. Однако в статье, посвящённой графу, говорилось совсем о другом. Это было интервью на тему большой политики.
 «Сегодня в нашей стране, как и во всём мире, происходят серьёзные изменения, и это касается и политики, и экономики. Прекращена затяжная братоубийственная война с Южным Королевством. Весной нынешнего года прекратило существование и само Королевство, граждане которого свергли монархию и установили у себя республиканское правление. Нет больше агрессивного Южного Королевства, есть Южная Республика, настроенная на дружбу и торговлю. Такая радикальная перемена курса наших соседей требует и от нас изменения внешней политики. Мы взяли интервью у молодого финансиста Влада Мануса с целью прояснить его точку зрения по этому вопросу, которую многие считают спорной. Скажите, господин Манус, каким же вы видите создавшееся положение?
 - Я думаю, что ситуация в корне отличается от той, что была всего год назад, и к которой мы все привыкли. Тогда всё было ясно: на юге – враг, и с ним надо воевать, как и воевали, сколько я себя помню. У нас на этой войне целое поколение выросло. Но вот война окончена, произошла революция на Юге, и мы не можем остаться в стороне. А наши старые политики, привыкшие бряцать оружием, задумались и выжидают, как поведут себя там новые власти.
 - Чтож, это разумно.
 - Отнюдь! Пока мы выжидаем, мы можем упустить очень выгодный момент, как для нас, так и для них. И многие молодые политики и финансисты понимают это. Нам не нужен вечный враг на южной границе, отделяющий, к тому же, нас от остального материка, так что мы вынуждены жить в основном за счёт моря. Совсем недавно, каких-нибудь пятьдесят лет назад, через Южное Королевство проходил оживлённый торговый путь, приносивший и нам и им миллионные прибыли. На восстановление этого пути мы и предлагаем направить наши политические усилия. Естественно, реалии с тех пор изменились, пешие караваны, извините за каламбур, ушли в прошлое. Но у нас есть железная дорога. И если вы посмотрите на карту, то увидите, что она буквально просит себе продолжения через Южную Республику дальше на юго-восток, дабы наконец соединить две части континента. Это трансконтинентальный проект, и выгоден он всем, а особенно южанам с их разрушенной войной экономикой. Я встречался с некоторыми представителями их деловых кругов и могу сказать, что они способны здраво рассуждать и во многом мы пришли к согласию.
 - Это экономическая сторона вопроса. А что вы скажете насчёт политической?
 - Политическая напрямую вытекает из экономической! Скажу сразу прямо, без намёков: мы рассматриваем, как вполне реальный вариант, объединение двух наших республик в одну мощную державу, контролирующую значительную часть трансконтинентального пути. И с этой точки зрения объединение будет выгодно всем. Сейчас мы работаем над сбором экономических материалов и опросами общественного мнения по этому вопросу. Поверьте, объединение – вовсе не химера. Всего меньше двух веков назад мы были единым народом и единым государством, корни ещё не до конца обрублены. И, конечно же, мы не предлагаем рубить сплеча. Во избежание серьёзных трений объединение необходимо проводить постепенно, сначала создав союз или конфедерацию, с формальным суверенитетом, но открытой границей. И повторяю, всё это потребует времени и тщательного всестороннего исследования.»
 Я внимательно прочитал статью до конца. Одни лишь политические прожекты, и ни слова о принцессе. А он заметная личность, этот граф Влад Манус, которого, кстати, в статье ни разу не назвали титулом, а только господином, что является здесь обращением почти к любому лицу мужского пола. Как же ему удалось летом так просто очертя голову предпринять путешествие в Паупан, рискованное, да ещё с сомнительным исходом? Был бы он настоящей шишкой – послал бы своих вассалов, и они бы разделались с нами без шума и пыли. Но он пустился в эту авантюру сам. Значит, либо он просто пресыщенный жизнью бездельник, жаждущий острых ощущений, либо выскочка, у которого закружилась голова от неожиданной удачи, либо ему нечего было терять. Сейчас же он строит далеко идущие планы, значит позаботился об охране. Так что мои шансы получить деньги обратно приближаются к нулю. Ну что же, если не удастся отобрать деньги силой, попробую прибегнуть к помощи шантажа. А для этого нужно побольше узнать о его жизни и не худо бы увидеться лично.
 И где, в конце концов, принцесса? Я до сих пор ничего не знаю о её судьбе. Если она живёт у него, можно попытаться получить деньги через неё. Впрочем, нет худшего союзника, чем влюблённая женщина. Да и сильно сомневаюсь я, что он живёт с ней.
 Не имея определённого плана действий, я сложил газету в карман, вышел из конторы и кликнул извозчика. Раз мой граф такая известная персона, извозчики могут знать, где он живёт.
 - Отвези меня к Владу Манусу, - сказал я как можно более естественным и небрежным тоном.
 - Скажите адрес или покажите дорогу. Я этого человека не знаю, - ответил извозчик.
 - Как? А ты это видел? – я потряс перед его носом газетой, - самая известная личность в городе!
 - Да мало ли их, этих известных? Он у себя там наверху может и известен, а мы к нему в гости не ездим. Пожалуйте адрес.
 - Тогда вези меня в редакцию этой газеты, - мой мозг пронзила мгновенная догадка: я могу побеседовать с репортёром, бравшим интервью, и узнать у него и адрес, и много чего ещё. Извозчик выхватил у меня газету, прочёл адрес и, едва я успел запрыгнуть в экипаж, как мы уже летели по центральному проспекту.
 Редакция располагалась на пятом этаже одного из домов в конце проспекта. Это был уже не элитный район, здесь чувствовалась близость грузового порта. Стены домов были погрязнее, фонарные столбы без вычурных украшений, люди в грубой одежде.
 Секретарь редакции оказался одним из тех, кто с первого взгляда способен определить внутреннюю сущность посетителя, чтобы не тратить время на тех, кто не несёт ценной информации. Он чем-то напомнил мне крючконосого чиновника в нашей ратуше, которому я прошлой осенью вручал царские указы. На сей раз у меня даже самого завалящего указа не было.
 - Что вам нужно? – равнодушно спросил он.
 - Я хочу встретиться с автором этой статьи, - сказал я, ткнув пальцем в колонку с портретом мерзавца.
 - Он в командировке, - сказал секретарь и тут же забыл обо мне, погрузившись в чтение какого-то письма.
 - Он нужен мне. Когда я могу его увидеть?
 - Сожалею, но ничем помочь не могу. Я не выдаю репортёрам заданий и не знаю, когда они возвращаются, - ответил он, не поднимая головы, что должно было означать: уходи отсюда, парень. Меня это разозлило, я взял его за шиворот, одним движением перетащил через стол и поставил перед собой.
 - Слушай внимательно. У меня есть информация для этого репортёра, связанная с графом Манусом, и такая, что если бы ты знал её важность, сейчас бы ботинки мне лизал, чтобы я тебе рассказал. Но ты мне не нравишься, поэтому я расскажу всё только ему. Когда он вернётся, скажи ему, что я жду его по адресу: улица Вокзальная, дом 14, третий этаж, комната 46. Запомнил? Повтори!
 - Вокзальная, 14, 46, - повторил ошалевший секретарь.
 - Отлично. И в следующий раз будь любезен с посетителями. Не каждый будет столь добр, как я.
 Я спокойно спустился и пошёл по проспекту в сторону вокзала. Спешить было некуда. Вот только газету я оставил в редакции на столе этого гадёныша. Ну ладно, не возвращаться же за ней, если понадобится, куплю новую. Кстати, надо будет подумать ещё над тем, что сказать этому репортёру, когда он явится ко мне. Конечно, проще всего будет применить меч в качестве инструмента для извлечения информации, но всё-таки лучше с человеком договориться. Ведь здесь у меня нет ни одного знакомого, а начинать дело не имея союзника плохо. Репортёр, конечно, союзник о двух концах, ибо прежде всего он должен искать выгоды, но ему можно будет рассказать выдуманную легенду. Да и выдумывать ничего не надо будет, просто скажу, что с графом сбежала моя девушка. Смешно, но это внешне очень похоже на правду и, коль скоро Манус такая известная личность, то любая информация о нём пойдёт нарасхват. А сомнительная в данном случае хороша тем, что её надо будет проверять. Это-то мне и нужно. Репортёр, как хорошая гончая, побежит по следу, и мне останется только поспевать за ним. И если я не буду болтать лишнего, то он ничего и не узнает, ведь мерзавец тоже не заинтересован в том, чтобы о происхождении его богатства трубили на каждом углу.
 Пройдя квартал, я ощутил голод. Действительно в последний раз я по-настоящему ел аж вчера утром в Ранденской гостинице. Мимо по улице пробежал мальчишка-газетчик, выкрикивая на ходу: «Свежие утренние газеты! Новости! Открытия! Сенсации! Премьера «Сказания о трёх королях»! Объединение Северной и Южной Республик! В глухой деревне живёт человек, который знает всё обо всех!»
 - Постой, парень. Дай газету и скажи, где тут можно перекусить.
 - Две монеты, сударь. А неплохой кабак есть во-он в том доме, - он ловко, одним движением, взял деньги, вручил мне газету и указал на здание в конце квартала, на котором и в самом деле виднелась вывеска: «Вкусная еда». Я направился туда, а мальчишка побежал дальше, крича на ходу свои заклинания.
 Еда в кабачке и вправду оказалась вкусной, а пиво было таким крепким, что меня разморило, и огромного труда стоило заставить себя выйти на улицу. Впрочем, погода на улице тоже была на редкость умиротворяющей. Стоял один из редких для поздней осени дней, когда солнышко ещё припекает, и где-нибудь в скверике, защищённом от ветра высокими стенами окрестных домов, можно сесть и почитать газету в своё удовольствие. Так я и поступил. Газета, которую я купил у мальчишки, оказалась не та, что приобретена мною утром. Та называлась «Вечерний курьер», а эта «Новость дня». Чтож, посмотрим, что пишут здесь о моём нехорошем графе. Насколько я понял, объединение – его идея.
 В колонке светской хроники была помещена статья, посвящённая театральной премьере. С первых же строк я понял, что речь идёт о том самом спектакле, с которого я вчера в ужасе сбежал. Статья была разгромная. Автор писал, что пьеса затянута и перегружена размышлениями и морализаторством, а вот действия в ней явно не хватает. Кроме того автору, как и публике, что особо подчёркивалось, пришёлся не по вкусу трагический конец пьесы. По сюжету сыновья вместо того, чтобы договариваться и вместе править страной, стали плести друг против друга интриги, в результате чего в стране вспыхивает бунт, а потом на неё нападают соседи, а союзники не спешат оказывать помощь из-за больших долгов. Но и тут ещё можно было договориться и попытаться всё исправить, но наследники окончательно теряют головы. Тот, кому в удел достался меч, переходит на сторону противника в надежде, что в обмен на предательство ему помогут завладеть царством, но там его вскоре убивают, что закономерно для любого предателя. Обладатель казны гибнет при мятеже, его буквально разрывает толпа, жаждущая денег. Третий же, унаследовавший символ власти, оставшись в одиночестве между озверевшей толпой рабов и знающей все секреты армией врага, покончил с собой. Последняя сцена – монолог секретаря, единственного оставшегося в живых персонажа пьесы. Он оплакивает славу погибшей державы и проклинает человеческую жадность, из-за которой держава погибла. После краткого пересказа сюжета рецензент продолжил разгром пьесы. Самым серьёзным недостатком он посчитал отсутствие любовной интриги и юмора. «Публика ходит в театр за тем, чтобы развлечься пикантными сценами и здоровым смехом. Нам же предложили какую-то нудную и печальную тягомотину с глупым и скучным сюжетом и бессмысленным концом. Даже прекрасная игра наших великих актёров не спасёт зрителей от вселенской тоски, которая и является сутью произведения. Нужно ли нам это?» Прочитав эти слова, я пришёл в негодование. Подлинно трагический сюжет вовсе не глуп и не скучен. Наоборот, мне, пережившему подобное в своей жизни, это было необычайно близко. У меня на глазах тоже погибла великая держава, и тоже виной всему был ненасытный человеческий дух, жадность Беспощадного короля и безумие толпы, желающей не раздумий о своей судьбе, а только зрелищ и развлечений, «смешных и пикантных». И не тоска берёт меня, а горечь и сожаление о былом величии своей родины и о тех временах, когда людьми управляли с помощью мудрости и заботы, а не воздействия на жестокие инстинкты. Я подумал, что виселицу, стенку и эшафот нам готовили именно такие жизнерадостные люди, как этот рецензент, ищущие в любой трагедии только развлечений. Неужели все люди таковы, независимо от того, где живут и кто ими правит? Я раньше думал, что это только у нас, где народ измучен годами войны и бездарной тирании, но что я вижу здесь, в благополучной стране, где люди по вечерам становятся такими красивыми в свете своих фонарей? То же самое. Просто если человека не раздражать, он начнёт терзать себя сам.
 А собственно, чем я отличаюсь от них? Что движет мной в моих рысканьях по городам? Только ли инстинкт самосохранения, говорящий, что я погибну без средств, или всё-таки та же жадность?
 Буду честен: это в большой степени жадность. Но я не хочу жертв. Да, я рассматривал возможность убийства принцессы, но старался использовать все шансы, чтобы этого избежать. А ведь убивают и по гораздо более незначительным поводам. Но довольно с меня и того, что меня самого столько раз пытались убить, чтобы мне желать смерти кому-то. Даже этому подонку графу, хоть он, без сомнения, её достоин.
 Ба! До чего я додумался! Не это ли я слышал от рыцаря? Неужели он был прав?
 Но довольно этих мыслей, от них начинает болеть голова. Не надо забывать, зачем я здесь. Мне нужно отыскать негодяя графа и стребовать с него если не деньги, то хотя бы принцессу. Негоже ей оставаться в его лапах. Почитаю-ка газету дальше, может быть там будет что-то полезное для моих поисков.
 Статья об объединении Северной и Южной Республик не содержала ничего ценного для меня, граф в ней только упоминался, как один из идеологов процесса. Я только подивился скорости, с которой вершится история. Всего год назад – непримиримые враги, ведущие тяжёлую затяжную войну. Сегодня – братья, желающие жить одной семьёй. Интересно, что пишут газеты у меня на родине? И вообще, каково там сейчас? Наверное, о нас уже забыли, если и там всерьёз рассматривают перспективу объединения? А может быть и наоборот, теперь Северные власти, желая угодить Южным братьям, активно возьмутся за наши поиски. Надо держать ухо востро, чтобы снова не затянуло в эту мельницу. Рыцаря теперь нет, и никто не станет добровольно рисковать жизнью, чтобы обезопасить нас. Об обстановке на Юге в статье упоминалось очень кратко, даже вскользь, как о чём-то несущественном. Однако я понял, что там неспокойно, и те люди, о которых в своём интервью говорил Манус, как о поддерживающих его прожекты, если и существуют, то не представляют реальную власть. Пригодится ли мне эта информация? Разве только для общего развития. Читаю дальше. Последняя страница, как всегда, посвящена какой-нибудь ерунде, которую печатают лишь за тем, чтобы заполнить газетную площадь, да ещё для привлечения легковерных глупцов, которые нормальную жизнь почитают невыразимо скучной и желают чего-нибудь, не укладывающегося в рамки обыденного, независимо от того, правда это или нет. Ну вот и здесь – подобная чушь, статья о некоем прорицателе, живущем в глухой приграничной деревне, которая раньше принадлежала Южному королевству, а осенью прошлого года по мирному договору отошла северянам. Судя по всему – просто выживший из ума древний старикашка, периодически произносящий длинные бессмысленные тирады, которые окрестные старухи воспринимают, как пророчества. Кто-то вспомнил, что лет десять назад, когда старик уже потерял счёт годам и окончательно тронулся умом, кто-то из соседей спросил его, почему бы ему, немощному, не бросить свою делянку и не уехать к родственникам, живущим на Севере. А дедок в ответ возьми да ляпни: «Нечего мне трогаться с места, пусть Северная Республика сама ко мне придёт, тогда и поговорим.» Над ним посмеялись, покрутили пальцем у виска, а он продолжал нести какую-то околесицу про то, как пешком через болото с Юга на Север уйдут какие-то деньги и много чего ещё. И вот сейчас кто-то вспомнил все эти нелепости. Действительно, граница оказалась передвинута и таким образом Север сам пришёл к старику. И деньги… Вот это меня заинтересовало! В статье говорилось, что на след королевской казны сыщики вышли и определили, что главные преступники – принцесса и шут. Летом даже была предпринята экспедиция по нашим следам, но закончилась она неудачей, поисковый отряд не поладил с разбойниками и едва не погиб в болоте. Тогда условились считать, что мы тоже погибли там же, тем более проследить наш путь дальше они не смогли (деньги-то мы не потратили), а маразматический пророк о нашей судьбе ничего не говорит. В последнее время он переменился, теперь всё больше молчит и лишь изредка даёт на вопросы такие ответы, что вопрошавшие уходят от него ещё более озадаченными, чем пришли. В заключение автор статьи высказался, что для всех было бы лучше, чтобы королевские сокровища действительно погибли в болоте, иначе южане начнут подозревать северян в их присвоении, и добром это не кончится. Тут я порадовался, что старикашке не пришло в голову сказать, что я жив, иначе меня бы точно начали искать, и нашли бы легко, благо я ни от кого не прячусь. Закончилась статья тем, что теперь в ту деревню ведёт широкая дорога, по которой толпами ходят паломники, уже даже не столько, чтобы послушать пророка, сколько, чтобы на него посмотреть и поклониться ему. Вдруг да чего-нибудь скажет.
 Вообще статья здорово смахивает на выдумку, тем более в ней не было указано даже название деревни. Но расслабляться мне всё же не стоит. О сокровищах короля ещё помнят, и я рискую неосторожным движением разворошить осиное гнездо. И всё более разумным на этом фоне мне представлялось бросить всё и вернуться в Паупан к капитану, чтобы он отвёз меня к Принцу. Но я отогнал от себя эту умную мысль и решил, что надо лишь хорошенько подумать над легендой для репортёра «Курьера», чтобы не будить в нём ненужных подозрений.
 Пробегая рассеянным взглядом по колонке объявлений, я случайно зацепился взглядом за одно необычное.
 «Лиц, служивших в последнее время ( до такого-то дня) в доме графа Влада Мануса, просят обратиться по адресу (далее следовал адрес до востребования)».
 Вот это интересно. Кто-то разыскивает его бывших слуг. С какой целью? И кто? Неужели у меня есть конкурент? Но это невозможно. Кто может знать, что граф похитил сокровища? Только капитан. Но откуда он знает имя похитителя? Нелогично. Скорее всего у графа и кроме меня хватает недоброжелателей. Но как бы то ни было, полезно будет выяснить, кто ещё имеет зуб на негодяя. Вдруг этот человек станет моим союзником, а если не станет, можно будет проследить за ним и воспользоваться плодами его деятельности. Кстати, у меня есть время, и я могу сходить по указанному в газете адресу. Это почтовая контора. Покручусь рядом, может быть увижу или услышу что-нибудь полезное. Я сложил газету и снова, как и утром, вышел на проспект ловить извозчика.
 На моё счастье извозчик знал, где находится нужная мне контора, правда, ехать к ней нужно было почти через весь город. Наверное графской прислугой интересуется кто-то местный, приезжий обосновался бы где-нибудь поближе к порту, либо к вокзалу. Этот же если и приехал, то не далее, чем из пригорода. Или у него здесь живут родственники или знакомые, у которых он остановился.
 И тут я увидел карету, зелёную с позолотой и крыльями красной меди. Она проехала прямо перед нами по улице, которую мы намеревались пересечь, так быстро, что я не разглядел, кто сидит внутри, и так опасно близко, прямо перед носом нашей лошади, что мой возница выругался и резко натянул поводья.
 - Давай за ним, - приказал я.
 - Вы хотите ему отомстить? Лучше не делайте этого. Вы потешитесь и уйдёте, а меня он может найти.
 - Ты знаешь его?
 - Нет, но он богатый и наглый, с такими лучше не связываться. Я прошу вас, не надо его догонять.
 - Не догонять, а ехать за ним. Это мой знакомый, и я хочу знать, где он живёт. Поторопись.
 Тут нам снова пришлось шарахнуться. Следом за каретой с той же скоростью промчался наёмный крытый экипаж. Преследователи? Или охрана? Нет, охрана ехала бы рядом, этот же держится на расстоянии. Или пытается догнать.
 - Вперёд, мой друг! – крикнул я и протянул извозчику банкноту, которой хватило бы ему в качестве заработка на целый день.
 В конце улицы мы догнали второй экипаж и поехали медленнее следом за ним, а вскоре увидели, как зелёная карета сворачивает во двор небольшого особняка. Однако живая изгородь, ограничивающая внутреннее пространство двора, ещё не облетела, поэтому я не смог увидеть, кто вышел из кареты или вошёл в неё. Экипаж преследователя, притормозивший было у ворот, снова набрал скорость и свернул на другую улицу. Я решил проследовать за ним.
 - А на почту мы уже не поедем? – спросил повеселевший возница.
 - Поедем, когда проводим этого, - ответил я.
 - А кто это?
 - Какая тебе разница? Поезжай вперёд и говори мне названия улиц, по которым мы едем, а то я не очень хорошо знаю город.
 Города я совсем не знал и не представлял себе, где сейчас нахожусь. Надо будет купить карту. Почему мне не пришло в голову сделать это сразу по прибытии в город, чтобы не шляться вслепую? Вдруг этот, в экипаже, меня заметил и пытается куда-то заманить. Конечно, у меня есть меч, но, помнится, на меня два раза нападали, и оба раза я не успевал им воспользоваться. Где гарантия того, что успею на этот раз?
 Барон Ким Четвёртый празднует труса? Нет, барон Ким Четвёртый проявляет разумную осторожность.
 Мой возница исправно называл улицы, по которым мы ехали, я записывал их огрызком карандаша на газете и чертил примерную схему пути.
 - А вот и та самая почта, - сказал извозчик, показывая рукой на здание впереди, около которого остановился преследуемый нами экипаж.
 - Проезжай мимо, и не спеши.
 Из экипажа выбрался человек с тростью, расплатился с извозчиком и, хромая, вошёл в здание почты. Я узнал его. Он похудел и отпустил бороду, но несомненно это был Берто, мятежный помощник капитана Грама. Он на меня не обратил внимания, улица была оживлённая, и мой экипаж терялся среди других. Я сошёл у следующего дома, подарив своему вознице ещё одну банкноту, и он уехал, чрезвычайно довольный, а я стал прогуливаться вдоль здания почты, ожидая, когда Берто выйдет. Вышел он через несколько минут с пакетом в руке, медленно пересёк улицу и вошёл в дом напротив. Вот оно что – он здесь живёт. Но с какой стати ему преследовать графа? Тем более, он ещё не оправился после перелома. Я зашёл на почту и обратился к клерку:
 - Скажите, этот человек с тростью, это он разыскивает бывших слуг графа Мануса?
 Клерк посмотрел на меня, но ничего не сказал.
 - Понимаете, возможно он ищет именно меня, я могу быть ему полезен, но я уезжаю из города, и мне хотелось бы встретиться с ним поскорее.
 Клерк молчал. Я положил на стойку банкноту.
 - Да, это он.
 - Он живёт в доме напротив?
 - Он ежедневно приходит за своей почтой, это всё, что я знаю.
 - Благодарю вас, - сказал я и вышел на улицу.
 Итак, Берто выслеживает графа и разыскивает его бывших слуг. Что это может значить? Вот ещё одна загадка, которую предстоит решить. И действовать придётся вдвойне осторожно, чтобы не попасться на глаза ещё и этому злодею.
 Однако, мне сопутствует удача, думал я, возвращаясь в своё убежище. Я в городе только первый день, а уже видел карету графа и имею кое-какую информацию, которая, правда, ещё больше задаёт мне загадок. Но это всё же лучше, чем день за днём обходить городские кузницы, получая везде отрицательные ответы. Приятно находиться в гуще событий, особенно когда это не за тобой гонятся, чтобы убить, а ты сам кого-то ищешь. Меня ещё сегодня ждёт разговор с репортёром, а я не придумал легенду. Придётся рассказать историю несчастной любви, якобы моя невеста сбежала с графом, и теперь я ищу её, а на самого графа мне наплевать. Поверит? Да тоже, в общем-то наплевать, лишь бы что-нибудь рассказал.
 По дороге домой я зашёл на вокзал и там купил карту города. Дома развернул её и сравнил с планом, начерченным на газете. План никуда не годился, ориентироваться я не умею, но расстояние я сегодня покрыл порядочное, вычертив по всему городу подобие большого треугольника. По карте я выяснил ещё одно обстоятельство: Берто жил довольно далеко от порта, в богемном районе, где располагался университет и несколько городских музеев. Такое местожительство показалось мне неподходящим для моряка. Правда, он уже немолод, может быть, накопил за жизнь денег и купил себе дом, чтобы в спокойной старости ничто не напоминало о надоевшем уже море. Ведь и Грам в Паупане живёт не у моря, а в фешенебельном районе. Но Грам не моряк, а коммерсант. Может быть, и этот подался в море не по своей воле.
 Кажется, я отвлекаюсь от основной цели своего пребывания здесь. Берто может быть вовсе ни при чём, и занимаясь им, я могу только потерять драгоценное время. Но всё же и забывать о нём не стоит.
 Я почему-то ожидал репортёра поздно вечером, но он пришёл днём, около трёх часов, почти сразу после того, как я отметил на карте города все известные мне точки и на всякий случай проложил маршруты. Увидев репортёра, я тут же отверг как вариант возможность добыть у него информацию силой: он был вдвое крупнее меня и явно не стал бы пугаться меча в моих руках.
 - Так это вы так напугали беднягу Свикса? – спросил он, с широкой улыбкой протягивая руку, и представился, - Берри Младший.
 - Очень приятно. Дейр, - представился я вымышленным именем. Я здраво рассудил, что открывать ему моё подлинное имя не стоит, чтобы история с побегом не выплыла сама.
 - Может быть пропустим в баре по стаканчику? – предложил он, - я предпочитаю неофициальную обстановку. А вы как?
 - Пожалуй, - согласился я.
 Пить мне не хотелось, для вранья нужна ясная голова, но я пошёл с ним, чтобы не вызвать лишних подозрений.
 - Берём быка за рога? – спросил он, когда мы расположились за столиком в углу полутёмного кабака. Я для солидности пригубил бренди. Неплохое, но я поставил стакан с твёрдым намерением сегодня к нему не прикладываться.
 - Секретарь рассказал вам, о ком я хочу говорить с вами?
 - Да. Сколько вы хотите за вашу информацию?
 - Мне не нужны деньги.
 - У вас к нему личный счёт?
 - Он силой увёл у меня невесту. Я хочу найти её. Собственно, в этом и состоит моя история.
 - В таком случае вам надо было не ко мне обращаться, а нанять детектива. Я не занимаюсь розыском.
 - У меня нет столько денег, чтобы оплачивать услуги детектива, к тому же с сомнительным успехом.
 - Ну, это вы зря. Есть хорошие детективы, могу одного порекомендовать. Оплата только по положительному результату.
 - Может быть. Но он не сможет отомстить графу за меня. А я хочу ещё и этого. Чтобы мерзавец почувствовал на своей шкуре позор и безысходность. Поэтому я и хочу, чтобы в печати была неприятная для него информация.
 - Понимаю. Но ценность вашей информации сомнительна, а у меня может не оказаться того, что вам нужно.
 - Может оказаться или – нет?
 - Ловите на слове?
 - Набиваете цену? Вы разбогатеете, если напечатаете такую историю об известном политике. Для людей нет лучшего развлечения, чем наблюдать, как корчится человек, который выше их по положению.
 - Для этого не нужно собирать реальные факты. Напиши любую выдумку – и не отмоется до конца жизни. Только это можно делать лишь в том случае, когда ты знаешь, что в случае чего тебя поддержат. Любая информация должна быть кому-то выгодна.
 - А как же справедливость? Как же правда?
 - Правда состоит именно в этом. И в принципе утопить можно любого, ведь нет среди нас ни одного безгрешного.
 Я явно переоценил способности прессы. Их интересует только выгода при собственной безопасности.
 - Хорошо. Но вы можете мне помочь? Мне наплевать на графа, всё равно он когда-нибудь умрёт. Я хочу найти девушку.
 Он опустил голову и задумался. После молчания, длившегося минуты две, он опрокинул стакан с бренди в себя и произнёс:
 - Чисто по-человечески я вас понимаю. И мне очень жалко, что ничем не могу помочь. Я знаком с графом, бывал у него дома и беседовал с ним на официальных мероприятиях. Но я не вхожу в число его друзей и ничего не знаю о его личной жизни. Известно, что в отношении женщин он действительно не очень чистоплотен. Но моя стезя – политическая хроника, а на политической арене он появился всего несколько недель назад. Вам могу дать совет: бросьте это дело. Как я понимаю, к нему вы не пойдёте, вы его боитесь. А девушка? Если ей с ним хорошо – пусть лучше будет так, вам будет спокойнее. А если она от него ушла – подождите, может быть, она к вам вернётся. Ну а уж если не вернётся, то, извините, насильно мил не будешь. Как её зовут?
 - Тилла.
 - Не слышал. Честное слово.
 - Очень жаль.
 - Поверьте, мне тоже.
 - Я пожалуй поступлю так, как вы советуете. Я исчезну. А вы ничего графу не говорите. И я постараюсь его забыть.
 - Ну чтож, тогда я откланяюсь. Удачи вам, Дейр.
 Он положил на стол несколько монет и удалился. Я, так же точно, как он пять минут назад, опрокинул в себя своё бренди и закашлялся: отвык от крепких напитков.
 Итак, эта встреча ничего не дала. Конечно, чего же я ожидал, репортёры – народ прожжённый. Его «нет» может означать что угодно, недаром он так долго думал прежде чем ответить. Может быть вспоминал, а может – прикидывал собственную выгоду от ответа и пришёл к выводу, что лучше не рисковать. Наверное, действительно стоило нанять детектива. А почему бы мне, собственно, не пойти к графу самому? Не съест же он меня в самом деле. Где он живёт, я теперь знаю. И я решил назавтра же отправиться к нему с визитом. А сейчас, после бессонной ночи, утомительного дня и стакана бренди мне очень хотелось спать. Я доковылял до своего убежища и лёг не раздеваясь. Завтра мне тоже предстоял тяжёлый день.
 Утро следующего дня было холодным и дождливым. С моря дул резкий ветер, вколачивающий, словно гвозди, капли дождя в лицо и одежду. Едва я вышел из дома, сразу же замёрз и промок, и идея посетить графа показалась мне не заслуживающей таких страданий. Но тут мне подвернулся крытый экипаж, подобный тому, в котором вчера ехал Берто, и я, махнув рукой на погоду, поехал к тому дому, где видел зелёную карету.
 И снова у меня колотилось сердце, когда я шёл через большой ухоженный двор, поднимался по ступенькам крыльца и стучал в дверь того дома. Едва я стукнул один раз, дверь распахнулась, и я очутился лицом к лицу с огромным человеком, одетым в ливрею. Лицо лакея обладало выразительностью поднесённого к носу кулака. Он молча смотрел на меня, видимо, ожидая, что я всё пойму сам и уйду подобру-поздорову. Но я не ушёл, а твёрдым голосом сказал:
 - Я хочу видеть графа Влада Мануса.
 - Все хотят видеть графа. И всех приказано вышвыривать вон.
 - Лучше доложите ему, что пришёл барон Ким Четвёртый.
 Детина, обескураженный моим нахальством, исчез, заперев дверь. Минут через пять, когда холод пробрал меня до костей, и я твёрдо решил проникнуть в дом любой ценой, чтобы погреться, он выглянул и с отвращением сказал:
 - Проходите, граф ждёт вас.
 Когда я вошёл, он встал впереди, преградив мне дорогу, и потребовал:
 - Плащ.
 Я снял плащ и отдал ему. Он взглянул на меч и прорычал:
 - Это тоже.
 - Не надо, Буль, не разоружайте нашего гостя. Ступайте, я сам провожу его, - раздался голос из-за спины детины. Тот, сверкнув глазами, молча повиновался, и передо мной предстал во всей красе граф Влад Манус, тот самый человек, который украл у меня сокровище короля, соблазнил принцессу и ударил меня, связанного, по лицу.
 - Этого человека я искренне желаю видеть своим другом, - продолжал граф, - а друзья имеют право на ношение оружия. Пойдёмте, барон, я очень рад вашему визиту. Надеюсь, сегодня будет снят камень с моей души. Эй, Крусс! Прикажите подавать в мой кабинет завтрак на две персоны!
 С этими словами, не давая мне опомниться, он увлёк меня вглубь дома, по лестнице на второй этаж. Мы вошли в большой уютно обставленный кабинет, и граф жестом указал мне на кресло.
 - Я вам не друг и пришёл сюда не завтракать, - сказал я.
 - Знаю, знаю. Вы пришли, чтобы отомстить за поруганную честь вашей госпожи и нанесённоё лично вам оскорбление. Поверьте, я очень сожалею, что так недостойно поступил с вами, и как честный человек хочу принести искренние извинения и хоть как-то всё объяснить и по возможности загладить вину. Умоляю вас, не откажитесь меня выслушать и будьте моим гостем.
 Я мог ожидать чего угодно, только не этого. Граф выглядел не торжествующим негодяем, а смущённым школяром, которого застали за постыдным занятием.
 - Прошу вас, садитесь же. Вас, видимо, смутил вид моей прислуги. Он только с виду такой страшный, а на самом деле безобиднейшее существо. Знаете, лакей при двери должен быть внушительным. Это же лицо дома, а значит и хозяина. Посмотришь на такого и поймёшь – здесь живёт серьёзный человек. А то бывает, стучишь, стучишь в дверь и ждёшь, пока кто-нибудь прибежит. И прибегает такое нечто сонное, с помятым лицом или, того хуже, кухарка, обсыпанная мукой и с руками в жиру, потому что этот сонный так и не проснулся. Куда это годится? Да, я хочу быть скромным и ограничиваю свои запросы, но согласитесь, у благородного человека прислуга должна быть соответствующая.
 В этот момент в кабинет вошёл другой лакей, почти полная копия привратника, несущий на подносе горячий завтрак на две персоны. Граф, далеко не субтильный человек, выглядел мелким по сравнению со своими слугами. Похоже, они у него совсем недавно, раз он с таким упоением о них говорит. Он даже будто бы побаивается их. Пока лакей накрывал на стол, хозяин продолжал тараторить без умолку, не давая мне опомниться.
 - Попробуйте вот это вино, очень вам рекомендую. Конечно, я понимаю, вы можете считать меня глупцом, но наверное так оно и есть… Всё же, прежде всего давайте, наконец, представимся друг другу, как подобает приличным людям и прямо сейчас начнём разрешать все наши недоразумения. Итак, граф Влад Манус к вашим услугам. Впрочем, вы знаете моё имя, ведь вы как-то меня отыскали.
 Он выжидательно посмотрел на меня, и мне пришлось поддержать этот спектакль.
 - Барон Ким Четвёртый. И это имя вам известно так же, как и мне ваше.
 - Конечно. Простите за любопытство, а что значит Четвёртый? Фамилия?
 - Порядковый номер.
 - Ого! Ну что же, за знакомство, - он поднял бокал, и я пригубил чуть терпкого вина, действительно очень хорошего. Он же выпил до дна.
 - Ну что же, не буду больше вас интриговать, расскажу всё по порядку, а вы уж судите сами, стоит ли делать во мне дыру вашим клинком. Конечно, конечно, я виноват, я один виноват во всём случившемся, потому что потерял голову. Когда я познакомился с вашей спутницей, она показалась мне умной и милой. Но почему-то она была очень печальна, а для меня нет ничего более противоестественного, чем женская печаль. Женщина – это цветок. Он должен быть постоянно раскрыт в благоухающей улыбке. Даже нет, ещё лучше – бутон, готовый в любой момент раскрыться, прекрасный и загадочный. А эта девушка была постоянно печальна, и я чувствовал себя из-за этого больным. Мы познакомились, как вы знаете, в Рандене, когда пересеклись пути наших дневных конных прогулок. Я очень люблю лошадей, могу сутками не слезать с коня, даже участвую в скачках и беру призы. Вот они, посмотрите, - он указал на стеклянный шкафчик, в котором стояли разнообразные кубки и статуэтки, - мелочи, но приятно. В Рандене у меня никаких особых дел не было, я приехал развеяться от столицы, сменить обстановку, и всё лето провёл в седле. Вы наверное и сами знаете, что нет лучшего способа отдохнуть и восстановить силы, как езда на лошади, общение с этим прекрасным существом.
 Я вспомнил свои летние страдания и внутренне усмехнулся. А наш граф настоящий поэт! Однако, как практичны бывают поэты! Между тем, он продолжал:
 - Я сразу, с первого взгляда, определил в этой грустной девушке страстную лошадницу, и понял, как добиться её благосклонности. Знаете, эти неприступные красавицы на самом деле вовсе не так замкнуты, как кажется на первый взгляд. У каждой женщины есть слабое место, поверьте мне. Надо только нащупать эту точку. Я нащупал. Похвалил её лошадь, и дальше слово за слово – сам собой пошёл разговор, и мы незаметно провели вместе целый день. Каюсь перед вами, конечно мои побуждения в большей степени были эгоистичны, но через несколько минут я уже забыл об этом, так был очарован. Да, есть в ней этот шарм. Вот так вот незаметно, минута за минутой, вы оказываетесь целиком в её власти. Она просто едет рядом с вами и молчит, слушает вашу болтовню, и всё хорошо, и жизнь прекрасна, вы король и поёте соловьём. Но когда вы расстаётесь вечером, от вас будто что-то отрывают, её нет рядом с вами – и вас самого нет. Вам ведь знакомо это чувство?
 Он вопросительно посмотрел мне в глаза. Неужели это он говорит всерьёз, и так всё и было? Этот развязный самодовольный самец поёт песнь о высоких чувствах? Бутафория, обычное явление в этом городе.
 - Вижу, что знакомо, - продолжал он, не найдя ничего в моих глазах, - иначе зачем бы вы проявили такую настойчивость в поисках? Вот и я точно так же искал её, когда она внезапно меня покинула. Мы ведь провели вместе в прогулках почти целое лето, по крайней мере два месяца, представьте себе, каково мне было, когда она исчезла, не предупредив меня. Сначала я даже не мог понять, в чём дело, почему моя жизнь так пуста. Я места себе не находил, пробовал всё, что мог. Участвовал в скачках – брал призы, играл в карты – выиграл такую кучу денег, что теперь могу купить весь город, а уж как кутил! Ранден ещё не скоро забудет моё мотовство. И ничто не радовало меня, пока я не осознал, что надо во что бы то ни стало вернуть её, отправиться за край земли, но увидеть эти глаза, услышать этот голос. Сейчас я удивляюсь своему безумию, ведь иначе это не назовёшь: высокое, благородное, но безумие. Я ведь ничего о ней не знал! Она была необычайно скрытна со мной. Мы могли целый день напролёт говорить о чём угодно, но она очень умело избегала разговоров о себе и своём прошлом. Даже вас, несомненно самого близкого человека, она никак не отрекомендовала, даже имя ваше я узнал гораздо позже и совершенно случайно. Сплошная тайна! Может быть, именно на это я и попался. Красивая, гордая и абсолютно непознаваемая, таинственная. Только однажды она как-то обмолвилась, что вы едете в Паупан, но когда и на чём туда отправитесь, не сказала. Упомянула только, что вы больны, и только это и задерживает вас в Рандене. В общем, когда я осознал причину своего болезненного состояния, я бросил всё и прямо как был, налегке, отправился в Паупан. Здесь в порту я выяснил, что в те дни в Паупан отходило только одно судно – «Восточный ветер» компании Грама. Я сел на первый же корабль и – о чудо! – мы подобрали ваш плот! Я счёл это настоящим знаком свыше, ведь я не мог себе представить, как бы искал вас в Паупане. А тут сама судьба мне помогла. Понимаю, что это нехорошо, но я радовался тому, что вы попали в крушение. А ведь вы в том крушении потеряли друга. Но о чём я мог думать тогда? Ведь я снова встретил её! Вы можете себе представить, как я был счастлив! Как последний дурак! Я был просто ослеплён своим счастьем и считал, что она мне тоже рада. Она была очень нежна со мною, впрочем, не буду оскорблять ваших чувств. Тем более, всё это обернулось вовсе не так, как я предполагал. До чего может довести человека безумная любовь, безоглядная страсть! Я стал игрушкой в руках женщины, которая вынашивала некий план. Вы ведь согласитесь, что мои действия были, прямо скажем, неправильны и даже непорядочны. Человек, желающий соединить свою жизнь с жизнью девушки, которую любит, должен испросить согласия её старших родственников или опекунов. Я обязан был прежде всего поговорить с вами. Но именно этого она и не хотела допустить. Вы знаете, что она мне говорила? Я сейчас просто разрываюсь оттого, что вынужден вам это пересказывать, потому что тогда посмел поверить этой лжи. Сейчас я знаю, что вы настоящий благородный человек, рыцарь, но тогда она страшно оболгала вас. Она рассказала мне ужасную историю. Якобы её родители умерли, и вам, как другу семьи, поручили заботиться о ней до её совершеннолетия. А вместо этой заботы вы (я только повторяю её слова) задумали присвоить её наследство. Вы зашили драгоценности в пояс и не расстаётесь с ним ни днём, ни ночью, а затем задумали это путешествие, чтобы по дороге, где-нибудь подальше за границей, отделаться от неё, а сокровища присвоить. Она изобразила вас угрюмым и злобным человеком, себе на уме. Вы задумали что-то страшное, грозящее её жизни, и она сходит с ума от страха и просит меня, как благородного человека, которому она дорога, освободить её от вас. Скажите, если бы вам сказала такое ваша любимая девушка, как бы вы поступили? А я был околдован ею настолько, что ради неё мог бы убить и родную мать, если бы она была жива. Поэтому я с готовностью предложил ей свои услуги. Разве вы не сделали бы то же самое на моём месте? Ну а что было дальше, вы, к сожалению, знаете. Она великолепно всё спланировала. И я был просто слепым орудием в её руках. Поверьте, я действительно очень сожалею о случившемся. Тем более, последствия оказались катастрофичны и для меня. Да, вы не единственный пострадавший в этой истории. Вам даже, можно сказать, повезло. Настоящее мучение испытал именно я, мучение человека, который обнаруживает, что его самого и, что тяжелее всего, его любовь, просто бессовестным образом использовали. Вот это был настоящий удар, не пожелаю вам испытать такое. Впрочем, простите меня ещё раз, ведь я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших чувствах. Как бы то ни было, но я сполна наказан за своё легковерие и впредь зарёкся влюбляться. А произошло вот что. Мы вернулись в Самедбург, и я так и хотел остаться здесь, но она настояла на возвращении в Ранден. Я не понимал, зачем ей это нужно, но не осмеливался задавать вопросы, боясь её гнева. О, она уже начинала проявлять свой характер. Итак, мы приехали в Ранден, в мой летний дом. Там поначалу всё шло хорошо, она даже помогала мне собираться к переезду на зимнюю квартиру, то есть сюда. Я хлопотал, прыгал, как кузнечик, а она, пользуясь моим отсутствием, проводила какую-то свою игру. Видимо, в Рандене я не был единственным её воздыхателем. И, однажды вернувшись домой, я не застал её. Она оставила записку, в которой самым издевательским тоном благодарила меня за оказанные услуги и советовала мне не искать её и вообще забыть всё, как страшный сон. Её единственной целью, оказывается, было использовать меня для того, чтобы похитить у вас сокровища. Теперь, когда они были у неё, я ей стал не нужен. Представьте себе, что я испытал!
 Он замолчал и снова уставился на меня, ожидая сочувствия. Выражение его лица при этом было уморительно жалобное. Неужели он думает, что я ему поверю? Конечно, у принцессы огонь в голове, но я хорошо помню её поведение в последний день. Если кто и был тогда безумен и ослеплён, так это она. А сейчас этот сытый ловелас изображает передо мной жертву обмана. Он больше походит на клоуна, которого выпустили на арену покривляться, чтобы отвлечь зрителей от перемены реквизита. Но я-то всё заметил. И то, что убитый горем влюблённый, рассказывая эту историю, непрерывно и с хорошим аппетитом ел. И то, что, несмотря на распоряжение графа, в кабинете всё время находился кто-нибудь из его каменнолицых лакеев, будто бы присматривающих за хозяином, чтобы не сболтнул лишнего. Наверное много денег из моего пояса ушло на этих чудовищ. И если у него кишка тонка, то любой из них вполне способен убить принцессу. А значит и меня, если буду слишком настойчив. Мне стало страшно, и я решил закончить разговор и поскорее откланяться.
 - Записку вы сохранили?
 - Конечно нет! – вспыхнул граф, - я был просто вне себя, уничтожен, разорён, унижен! Я разорвал её в мелкие клочки! Подвернись мне кто-нибудь в ту минуту, я бы убил его в бешенстве.
 - И вы не искали её и не знаете, где она может находиться?
 - Ни малейшего понятия не имею. И искать не буду. После такого, что она со мной сделала! Даже ради вас, хоть и перед вами она выставила меня виноватым. Всё кончено, пусть живёт, как хочет. Вы, если хотите, ищите сами. А я больше не желаю быть влюблённым шутом. Я окончательно переехал сюда и занялся финансами и политикой. Пора, наконец, взяться за ум и заняться делом. Я и так много в жизни упустил. Кто-то в моей ситуации предпочёл бы удалиться от мира, уехать в деревню, но я человек активный, светский, как и вы, и я ушёл с головой в замечательный политический и экономический проект, направленный на процветание наших с вами держав. А что же вы не едите?
 Я действительно ничего не ел. То ли рассказ графа на меня так подействовал, то ли лица лакеев, но прекрасная еда не вызывала во мне аппетита. Как бы меня здесь не отравили.
 - Ешьте пожалуйста, у меня прекрасный повар. А после завтрака я бы желал с вами кое-что обсудить. Я вижу, вы человек деятельный и умный, так почему бы вам не принять участия в нашем проекте? Я был бы рад сотрудничеству с таким человеком, как вы, и заодно это послужило бы мне гарантией того, что я прощён.
 - Благодарю вас, но я пришёл сюда не за этим.
 - Не спешите отказываться. Многие влиятельные люди в стране очень скоро будут мечтать о том, что я сейчас предлагаю вам. Это всё, что нужно человеку: деньги, слава, власть. Подумайте.
 - Я должен найти девушку.
 - Вы благороднейший из всех людей, которых я знаю. И я понимаю ваши чувства, но всё же моё предложение остаётся в силе. Не ради денег и славы, я знаю, что это для вас мусор, но ради дружбы и чести.
 - Я подумаю над вашим предложением, - сказал я, чтобы отвязаться, - а теперь разрешите мне откланяться.
 - Где вы живёте, осмелюсь спросить? Это я к тому, что не годится моему другу проживать в дешёвых комнатах, я знаю, что вы стеснены в средствах. Вы могли бы быть моим гостем.
 - Я и над этим подумаю, но сейчас позвольте мне уйти.
 - Надеюсь, вы больше мне не враг? Ну скажите же!
 - Не враг, - соврал я. Мне здесь становилось всё более неуютно, и чтобы покинуть этот дом я готов был сказать всё, что угодно.
 - Ну ступайте с миром. Буль вас проводит.
 Буль отконвоировал меня вниз, где помог надеть плащ и указал на дверь, словно я сам её не видел.
 Оказавшись на улице, под острыми уколами ледяного дождя, я с облегчением вздохнул. Как будто вырвался из лап смерти, и теперь для меня даже непогода – благословение.
 Но надо было что-то делать дальше. О судьбе принцессы я ничего не узнал. В то, что она сбежала от него с деньгами, я ни капли не поверил. Куда глупая девчонка сбежит от такого льва, да ещё в чужой стране? Деньги он, скорее всего, прикарманил, но решил распорядиться ими с умом, вложить их в прибыльное дело. Чтож, тут он поступил разумнее меня, деньги теперь принесут пользу не только ему. Но он и рискует куда больше, чем рисковал бы я, попади сокровища в мои руки. Ну ладно, наплевать на деньги, я их уже точно не получу, у меня на это не хватит ни силы, ни хитрости. Но где же принцесса? Убили? Держат где-нибудь взаперти? Надо было согласиться с предложением графа пожить у него, чтобы разнюхать. Но он бы не стал ничего подобного предлагать, если бы она была здесь. Значит здесь её нет. Как же узнать? А что если спросить у Берто? Эта мысль сначала возникла у меня как шутка, но взвешивая все возможности, я всё больше убеждался в том, что это тоже возможность. Прийти к нему с миром, убедить, что я ему не конкурент (да я и не знаю, что ему нужно от графа) и попросить рассказать всё, что ему известно. Или пригрозить. Здесь это может сработать. Берто следит за графом, значит должен много знать. А если и не так, то через него я смогу выйти на бывшую графскую прислугу. Очевидно граф сменил весь свой персонал совсем недавно, уж очень не вяжутся эти каменные рожи с образом мотылька и прожигателя жизни. Эти лакеи – охрана, а зачем охрана игроку и моту? Ясно, что они появились у него сразу, как только он разбогател. Значит Берто может стать моим помощником в поисках принцессы. Решено. Еду к Берто. Хорошо, что запомнил адрес.
 Однако в этом районе и в такую погоду поймать извозчика оказалось непросто, и мне пришлось изрядно пройти пешком, замёрзнуть и промокнуть, прежде, чем я выбрался отсюда и дошёл до ближайшего питейного заведения, которое находилось уже в богемном квартале. Там я недурно пообедал (пешая прогулка пробудила во мне аппетит) и нашёл извозчика, который тоже прятался от непогоды.
 В доме, где жил Берто, был консьерж. Это упрощало мои поиски, не надо было стучать во все квартиры подряд. Я обрадовался и прямо спросил у него:
 - Скажите, любезный, в какой квартире проживает Берто?
 - Ни в какой, - был ответ. Может быть, он живёт здесь под псевдонимом, подумал я.
 - Я имею в виду хромого мужчину с бородой и тростью.
 - Я знаю, о ком вы говорите. Но вчера он умер. Поэтому и не проживает.
 - То есть, как умер? – опешил я.
 - Все люди умирают, и этот умер. Утром тут полиция была. Если хотите, можете с его вдовой поговорить. Поднимитесь на последний этаж, там всего одна дверь.
 Я в полном смятении поднялся на пятый этаж и постучал в глухую массивную дверь. Мне открыла заплаканная женщина, одетая в траур.
 - Мадам Берто? Я только что узнал от консьержа. Примите мои искренние соболезнования.
 Женщина молча кивнула и повела меня внутрь квартиры по тёмному коридору. Здесь было темно и мрачно, где-то в глубине дома раздавались приглушённые стоны, похожие на вой раненого животного. Зачем я сюда пришёл, думал я, идя за ней следом, что теперь смогу узнать? Мы вошли в комнату со спущенными шторами, женщина жестом пригласила меня сесть за стол и сама села напротив меня.
 - Кто вы такой? – спросила она усталым, безразличным тоном. Мне пришлось импровизировать.
 - Меня зовут Дейр, я друг капитана Грама, у которого работал ваш муж. Я здесь проездом из Рандена в Паупан. Капитан прислал мне письмо, в котором написал, что они попали в крушение, и просил, чтобы я, когда буду в Самедбурге, навестил Берто, который получил ранение. К сожалению, письмо не сохранилось… - я засуетился, будто желая вытащить это письмо из небытия, чтобы доказать правдивость своих слов.
 - Вы опоздали. Передайте капитану, что моего мужа убили.
 - Как убили? Кто убил? – я взволновался не на шутку. Похоже, я опять собираюсь влипнуть во что-то серьёзное.
 - Я не знаю, - устало сказала вдова.
 - Что же произошло? Скажите мне. Может быть капитан сумеет вам чем-то помочь, он добрый человек и не оставляет своих в беде.
 - Муж тоже хорошо о нём отзывался, он платил хорошие деньги. Но их корабль потерпел крушение, и дело капитана погибло, да вы из письма сами всё должны знать. Нам очень нужны деньги, чтобы оплачивать эту квартиру. Устроиться на работу муж не мог. Сейчас осень, навигация кончается, тем более, он не оправился от ранения. Неделю назад он вернулся домой очень возбуждённый, всё время твердил о том, что мы будем богаты, как королевская семья. Но толком ничего не говорил, то ли скрывал, то ли хотел сделать сюрприз. Каждое утро куда-то исчезал, тратил деньги без счёта. А вчера к нему приходили какие-то странные люди. Два раза, днём и вечером. Он принимал их у себя в кабинете. А ночью я обнаружила его мёртвым в кресле. Его задушили. Сразу вызвала полицию, но что я могла им сказать? Посетителей мужа я не видела, я почти всё время провожу в дальней части квартиры. Консьерж вечером куда-то отлучался или спал, в общем, тоже никого не видел. Только клерк с почты напротив сказал, что вчера днём мужем интересовался какой-то иностранец в плаще, говорил, что ему нужно с ним увидеться. Вот этого человека полиция и ищет.
 - Ну, плащ – это не примета. Сегодня я тоже надел плащ, что же, и меня можно схватить по подозрению? – моё волнение достигало предела. Всё-таки не зря я пришёл сюда. Теперь знаю, что за мной охотится полиция, и если они меня найдут, мне несдобровать. Надо делать ноги из этого города, и чем скорее, тем лучше.
 - Как я теперь буду одна? – хозяйка, похоже, забыла о моём существовании и глядела куда-то в пустоту, мимо меня.
 - Переезжайте на другую квартиру. Обратитесь к родственникам.
 - Я не могу переехать.
 - Почему же?
 - Слышите эти стоны? Пойдёмте.
 Она встала и снова повела меня по тёмному коридору куда-то в глубину квартиры. У меня было ощущение, будто я погружаюсь в холодную тёмную пучину океана. Мы остановились у маленькой двери, обитой войлоком.
 - Это чтобы заглушать слишком громкие звуки, - объяснила хозяйка и открыла дверь. Мы вошли в маленькую каморку, в которую свет проникал откуда-то сверху, и стены которой тоже были обиты войлоком. Я едва не задохнулся от стоящего в каморке смрада.
 - Вот! – сказала хозяйка твёрдым голосом и указала в угол комнаты. Там стояла кровать, на которой бесформенной серой грудой лежало какое-то существо и громко хрипло дышало. На наше появление оно никак не отреагировало.
 - Это наш сын. Уже пятнадцать лет он только лишь лежит на постели и непрерывно кричит от боли. Когда он родился, от нас отвернулись все родственники, и мы переехали сюда, в тихий район, сняли эту квартиру и сделали в ней всё, чтобы крики не беспокоили соседей. Муж был деловым и умным человеком, он зарабатывал деньги на содержание квартиры и докторов, а я постоянно сидела при сыне. Пятнадцать лет. И вот такой конец. Что я теперь буду делать?
 Словно в подтверждение этих слов отвратительное существо издало громкий надрывный крик. Хозяйка в сердцах захлопнула дверь.
 - Будь проклята ночь, в которую ты был зачат! Будь проклят этот бесконечный ад! – воскликнула женщина, но тут же погасла и тем же усталым тоном произнесла: - каждый день я тебя проклинаю, но что от этого меняется? Мы умрём вместе. Пойдёмте, - сказала она мне и мы пошли по коридору обратно.
 - Я расскажу Граму, он обязательно поможет вам.
 - Ах, оставьте, Грам разорён.
 Мы вернулись обратно в комнату со спущенными шторами. Я смотрел на эту раздавленную горем женщину и жалел о том, что нет у меня с собой сейчас мешочка с деньгами, подобного тому, который я однажды подарил мальчику, проводившему меня тогда из кабака до чёрного входа во дворец. Сколько у меня было таких мешочков! Наверное и не нужно было бы сейчас рисковать жизнью в погоне за сокровищами короля. И этой женщине бы смог помочь. Я пошарил в кармане и достал все деньги, которые у меня были. Себе оставил одну мелкую купюру, чтобы хватило на оплату гостиницы и билета до Рандена, остальные положил на стол перед женщиной.
 - Это всё, чем могу вам помочь.
 Я ушёл, а женщина так и осталась сидеть, понурив голову. Бедняга Берто. Ему действительно нужны были деньги. Граф строит карьеру и мечтает о власти, при этом боясь своих слуг, я желаю идиллии, тоже дрожа за свою жизнь. А этим людям некогда и незачем было дрожать. У них не было другого выхода. Вот откуда скверный характер Берто и его жажда денег. Они оправданы.
 Моих денег вдове хватит ненадолго. Да и я остался с носом и абсолютно без всяких перспектив, если, конечно, не считать перспективой возможность общения с полицией в качестве главного подозреваемого. Клерк меня опознает, а больше никто никого не видел. Да, конечно в тюрьме мне не надо будет ломать голову в поисках средств к существованию. Но разве о такой жизни я мечтал? Итак, сейчас моя задача – как можно быстрее и незаметнее покинуть этот город и вернуться в Ранден. Там я отыщу друзей Грама, возьму у них денег на обратную дорогу и быстро, пока не кончилась навигация, отправлюсь в Паупан, откуда уже вместе с капитаном поеду в полуденную страну послушать мудрости Принца.
 Я сразу поехал на вокзал и купил билет на вечерний поезд, а потом вернулся в гостиницу переждать время. Зачем я это сделал, ума не приложу, может быть, ещё на что-то надеялся. Мне надо было сразу отправляться в порт и проситься на любой корабль, в крайнем случае, проникнуть в трюм, чтобы путешествовать на правах крысы, если моих денег будет слишком мало для такой дороги. Я же решил зачем-то возвратиться в Ранден. Наверное мне просто не хотелось так вот сразу признать свою беспомощность. Или я лелеял слабую надежду спрятаться от звёзд, преследующих меня везде, где бы я ни находился. Да сейчас уже не имеет значения, что побудило меня поступить неразумно. Важно то, что я в очередной раз подписал себе приговор.
 Я лежал на кровати в своём номере и смотрел в потолок. Всё смешалось в моей голове. Пьеса о трёх наследниках, поездки по городу, беседы с репортёром, графом и вдовой Берто. Всего два дня, но сколько тягостных впечатлений. А главное, мечта моей жизни – деньги – рассыпалась в прах на моих глазах. И дождь за окном довершал картину уныния и безысходности. Хотелось плакать от жалости к самому себе и к этому миру, обречённому на вечную тоску, да не было слёз. Не подобает плакать настоящему представителю древнего славного рода.
 И вот, когда я предавался этим размышлениям, в мою комнату вошли два громилы, одного из которых я видел сегодня утром в доме графа. Ни слова не говоря, один схватил меня за шиворот и встряхнул так, что порвал мою одежду, другой же перевернул в номере все предметы и вытащил все ящики, а потом обыскал меня.
 - Что вам нужно? – прохрипел я и тут же получил сильный удар под рёбра. Обыскивающий громила снял с меня меч и вынул его из ножен.
 - Хорошая штука. Мне нравится. Себе возьму, - он приставил остриё к моему горлу, - боишься, собака? Смотри, он сейчас штаны намочит! Ха-ха-ха! Так, а что у нас в карманах? Пусто… пусто… тоже пусто… какая-то бумажка. Эй, где ты деньги держишь, свинья?
 - Прочти, что на бумажке, - сказал второй.
 - Тут какой-то адрес. Ким Четвёртый. Кто такой? Ладно, наведаемся – спросим. Ба, да это же он сам. Свой собственный адрес в кармане носит, заблудиться боится. Что ещё? Газеты. Грамотный, газеты читает. О! Билет на поезд! Куда собрался? В Ранден. Это правильно ты решил, здесь тебе больше делать нечего. Да отпусти ты его, а то из него дух выйдет, - сказал он второму, - хватит с нас одного трупа.
 Второй отпустил меня, а этот продолжал:
 - Значит так, скотина, слушай меня внимательно. Мы люди очень добрые и не делаем зла тем, кто не проявляет упрямства и глупости, а особенно тем, кто делает то, что мы говорим. Так вот слушай свою задачу на сегодняшний день и на всю оставшуюся жизнь. Сейчас ты садишься в свой поезд и едешь, едешь, едешь, пока не окажешься так далеко отсюда, что никогда больше мы тебя не увидим и даже слухов о тебе не услышим. Это для твоего же блага. Сам понимаешь, нам-то что с того, что ты будешь упрямиться? Твоим же инструментом в тебе дырочку проковыряем, чтобы через неё жизнь вытекла – и наши заботы на том кончились. Но мы не убийцы, поэтому предоставляем тебе шанс стать хорошим парнем и убраться. Я понятно высказался?
 - Понятно.
 - Ну вот, приятно всё-таки иметь дело с разумным человеком. И запомни, жадность – это большое зло. Оно погубило очень многих. Вот не далее, как вчера вечером умер от жадности один наш общий знакомый. Его звали Берто. Ему очень хотелось денег, и это желание так овладело им, что в конце концов задушило его. Отсюда вывод: нельзя потакать своей жадности, её надо обуздывать и искоренять. Я понимаю, это тяжело и не всякому даётся сразу. Но на это и существуем мы, помощники. Мы сейчас дадим тебе первый, показательный урок борьбы с жадностью и приобретения мудрости, а дальше ты уже сам. Ну-с, начнём.
 И они принялись меня бить. Били вполсилы (в полную силу хватило бы и трёх ударов, чтобы убить), но долго. Когда я окончательно обессилел, они усадили меня на кровать, отёрли мне лицо, кое-как поправили разорванную одежду, а потом взяли под руки и повели на вокзал. Будто два товарища провожают до поезда своего подвыпившего друга. Усадив меня в вагон, они ушли, и мне казалось, я ещё долго слышал их удаляющиеся по перрону шаги.
 Утром следующего дня я пришёл в гостиницу к своей хозяйке, которая почему-то была рада моему возвращению. Рассказывать я ей ничего не стал, да она и не расспрашивала. Умная женщина всё поняла по моему виду.
 Самое плохое – то, что громилы графа забрали записку капитана, на которой был написан адрес его Ранденского друга. А я не удосужился этот адрес запомнить и не догадался оставить его здесь, а таскал везде с собой. И сейчас у меня осталась единственная надежда: с утра до вечера ходить по городу и читать названия улиц, пытаясь вызвать в памяти ассоциации с адресом из записки. Этим я и занимаюсь. Утром хожу по городу, а по вечерам сажусь за стол, беру карандаш и пишу в тетради о том, что происходило в моей жизни этой осенью, переживая все события заново. Сегодня я закончу свои записи, завтра мне останется обойти последний уголок города, где я ещё не побывал, и завтра же кончаются деньги. Всё одно к одному. Если и завтра я не вспомню адрес и не найду его, мне останется распрощаться с милой хозяйкой и идти на улицу умирать от голода и холода. И спасти меня может только чудо.


















































Запись четвёртая. Зима.

 Чудо. Можно ли прожить человеку без надежды на него? И можно ли выжить без осуществления этой надежды?
 Не утерпел и, прежде чем приняться за эту тетрадь воспоминаний, перечитал предыдущие. Сплошные страхи, рассуждения и глупые расчёты. Видел перед собой цель, шёл к ней, проявляя чудеса храбрости и хитрости, вовсе не свойственных мне. И что в итоге? Разочарование, горечь, зависть. Даже само по себе моё катастрофическое финансовое положение на самом деле не так расстраивало меня, как то, что богатство досталось не мне, а другому человеку, к тому же недостойному. Зависть – бессильное и бессмысленное чувство, выжигающее человека изнутри и заполняющее собою выжженное пространство. И когда становится ясно, что цель недостижима и зависти приходится уйти, она оставляет после себя пустыню. Сейчас мне кажется, что тогда, в те последние дни, когда была написана третья тетрадь моих воспоминаний, я ходил не по городу, а по той пустыне, что была внутри меня. И большим чудом для меня было тогда не отыскать в чужом городе по неизвестному адресу незнакомого человека, а найти в этой пустыне хотя бы маленький росток жизни. И уж если бы миром в действительности управлял тот звёздный механизм, он бы скорее привёл меня по искомому адресу. Но случилось именно чудо. И, как всегда, надеясь, что эти записки когда-нибудь обретут читателя, не стану забегать вперёд, а продолжу свой рассказ с той самой точки, на которой его прервал. А о чуде пусть судит читатель.
 Утро того дня, когда я ждал чуда, выдалось холодным и пронзительно ясным. Я встал рано, перед самым рассветом, позавтракал куском хлеба и вышел в город. Мне осталось обойти самый дальний район, протянувшийся вдоль железной дороги, обиталище городской бедноты. Туда я решил пойти уже только ради очистки совести, поскольку не допускал, что капитан мог направить меня за помощью к какому-то нищему.
 Пока я шёл, взошло солнце, и иней, упавший ночью на траву и камни, засверкал всеми цветами радуги так, что больно стало глазам. И холодно было так, что я вспомнил первую ночь бегства и усмехнулся про себя: всякая неизвестность начинается с холода. Через час скорой ходьбы по запутанным городским улицам я наконец вышел к железной дороге и пошёл по тропинке вдоль неё в направлении предместья. Железная дорога на этом участке была прямая, и поэтому я уже издалека заметил одинокую женскую фигурку, медленно шедшую по насыпи. Пройдя ещё немного, я понял, что она идёт мне навстречу, и что-то неуловимое в ней привлекло моё внимание так, что я пошёл быстрее. Когда мы почти поравнялись, она тоже заметила меня и остановилась, будто в нерешительности. Я присмотрелся повнимательнее, и вдруг у меня закружилась голова от волнения: я узнал её! Это была принцесса!
 - Тилла! – закричал я и бросился вверх по насыпи, спотыкаясь и хватаясь руками за камни и голые кустики. Она не произнесла ни слова, только молча смотрела на меня и, когда я подбежал, в бессилии упала мне на руки. Её исхудавшее тело было совсем невесомым, как пёрышко, и таким ледяным, что я ощущал это через мою и её одежду. Впрочем, то, что было надето на ней, уже нельзя было назвать одеждой, это были грязные лохмотья. Я крепко обнял её и гладил её спутанные волосы, целовал осунувшееся перепачканное лицо.
 - Я уже потерял надежду тебя увидеть, думал, что они тебя убили. Пойдём же скорее домой, там тепло и горячая еда.
 Она не могла идти, и я подхватил её на руки и понёс через просыпающийся город, залитый холодным октябрьским солнцем. Прохожие оборачивались на нас, но я не обращал на это внимания. Тилла нашлась: вот что было самое главное. Тилла, которую я ненавидел и даже когда-то хотел убить, сейчас бессильно лежала на моих руках, и я нёс её в гостиницу, как величайшую драгоценность, и радовался этому обретению. В тот момент я забыл и о зависти, и о своём безденежье, мне хотелось только одного: принести Тиллу домой и там отогреть её. Нас теперь двое, значит как-нибудь выживем.
 В холле гостиницы никого не было. Я не стал звонить в колокольчик (руки были заняты – на них лежала Тилла), а громко позвал хозяйку:
 - Анита! Идите скорее сюда!
 - Бегу! Бегу! Что случилось? – послышался голос хозяйки из глубины дома, а следом за ним явилась и она сама. Увидев Тиллу на моих руках, она всплеснула руками:
 - Вы нашли её! Бедняжка, она же едва жива! Несите её скорее в комнату! Идите за мной!
 По пути она кликнула горничную и приказала ей принести горячей воды. Мы вошли в свободную комнату на втором этаже, рядом с моей, и я осторожно положил Тиллу на кровать. Бедняжку бил озноб, и она тут же завернулась в покрывало.
 - Идите пока к себе, - сказала мне Анита, и я подчинился. В дверях едва не столкнулся с горничной, несшей ведро с водой.
 Я сидел в своей комнате, слушал, как за стеной плещет вода, и думал о том, что ждёт меня дальше. О том, чтобы благородно уйти из пансиона на улицу умирать, теперь не могло быть и речи. Тиллу нельзя оставить одну. Да и она не сможет заплатить за проживание и уход. Я решил упросить Аниту предоставить нам пока кредит, а сам напишу подробное письмо капитану и попытаюсь найти какой-нибудь заработок здесь. Я плохо представлял, чем смогу заняться. Никогда прежде мне не приходилось работать. Всё, что я умею – это в силу своего воспитания говорить то, что думаю, но вряд ли этим можно заработать на жизнь, даже в свободной стране. Да и кому интересны мои мысли? Меня самого от них временами тошнит. Попрошу Аниту, она умная женщина, может, что-нибудь посоветует.
 В своих раздумьях я не заметил, как за стеной воцарилась тишина, и вернул меня к реальности стук в дверь. Я открыл. На пороге стояла Анита, держа в руках узелок рваного тряпья, которое всего час назад было одеждой Тиллы.
 - Можете зайти к ней. Я дала ей рубашку и уложила. А это придётся выбросить, тут даже починить ничего нельзя. И ещё – ей нужен доктор, она очень больна.
 Она повернулась, чтобы уйти, но я придержал её за руку.
 - Подождите, мне надо с вами поговорить. Зайдите ко мне. Это коротко, но очень серьёзно.
 Анита прошла за мной в комнату и села на стул.
 - Понимаете, мне очень трудно и стыдно вам об этом говорить, но у меня нет денег. Я знаю, что вы считаете меня благородным человеком и не станете требовать вперёд, тем более, Тилла больна, но мне тоже не хотелось бы вводить вас в заблуждение и, тем более, пользоваться вашим добрым расположением. Ведь сегодня кончается срок, который я оплатил, а дальше мне платить просто нечем. Я даже собирался сегодня уйти с квартиры, чтобы потом не оказаться в ваших глазах подлецом. Но нашлась Тилла, и теперь я просто не знаю, что делать. Ведь она не сможет с вами расплатиться. И я не имею права её оставить. Я напишу капитану, может быть, он сможет помочь, но ведь и с ним всякое может случиться. А я не хочу быть вам в тягость. Мне надо как-то зарабатывать на жизнь. Только я не знаю как. Я не приучен к работе, но если надо, возьмусь за любую. И хочу попросить у вас совета и снисходительности.
 - Почему вы скрывали это от меня? Неужели думали, что я выгоню вас? Поверьте, я могу оценить благородство. И если вы не боитесь работы, то могу вам предложить. Мне нужна помощь по хозяйству. Муж мой умер весной, и летом я кое-как справлялась, а сейчас становится больше сезонной работы. Надо колоть дрова, носить воду, убирать двор, сейчас листья, а зимой снег. Пока я стараюсь делать всё сама, да иногда помогает конюх, но всё равно мне не справиться, нужен помощник. Если вы согласитесь, этого с лихвой хватит, чтобы оплатить ваше с Тиллой проживание и визиты врача. А ещё бывает нужно сходить по поручениям кого-нибудь из жильцов. Старику конюху тяжело, а вы, если согласитесь, сможете заработать немного денег. Может быть, Тилле понадобятся лекарства… Простите, если такая работа покажется вам недостойной, но я больше ничего не могу предложить. А это – от чистого сердца. И поверьте, вы в моих глазах останетесь благороднейшим человеком, независимо от того, чем перепачканы ваши руки. Главное – сердце ваше чисто. Так что подумайте над моим предложением.
 - Хорошо, я подумаю. В любом случае спасибо вам.
- Не стоит. А я пока пойду и пошлю за доктором.
 - Да-да, конечно.
 Она встала со стула, пожала мне руку и удалилась. Я должен был провалиться со стыда: она свято уверена в моём благородстве и бескорыстии. Ах, Анита, если вы сейчас читаете эти строки, простите ли вы меня?
 Я пошёл в комнату к Тилле. Она лежала в постели, укрытая тяжёлым одеялом. Лицо её горело, жестокий озноб сменился жаром, но глаза смотрели всё ещё осмысленно и грустно. Бред пока не начался. У меня даже комок к горлу подступил, так жалко было смотреть на неё.
 - Ну как, хороша я? Смейся, радуйся, я своё получила. Осталось только умереть.
 - Не говори так. Сейчас придёт врач и начнёт лечить тебя, а я буду работать, чтобы оплатить лечение, жильё и пищу. Так что это ты будешь смеяться, глядя, как я работаю.
 Она усмехнулась.
 - Не старайся, я всё равно умру. Мне незачем жить. Кто я и кому нужна? Королева в изгнании? Всё, что у меня осталось – этот перстень с печатью страны, которой больше нет. Нет ни страны, ни подданных, ни денег. Я простая бродяжка, каких тысячи, и до каких никому дела нет, живы ли они или мертвы. В эти последние дни я очень много поняла. Сам по себе человек никому не нужен, если с него нечего взять. Пока у меня было богатство, я была нужна всем. Но не я нужна была, а именно деньги, которыми я владела. Рыцарь и капитан, похоже, хотели соблюсти законность и получить свои проценты. Ты был прям и нахален. Это противно, но по крайней мере честно…
 Она замолчала и отвернулась к стене. Повисла пауза. Я смотрел на её потемневшие спутанные волосы, лежащие чёрной кляксой на белой подушке, и мне почему-то вспомнилось то утро на корабле, когда я пытался лечить ромом морскую болезнь, а она рассказала мне историю своей жизни. Тогда ветер трепал её волосы, и она не могла с ними справиться, будто они живые. А сейчас они мертвы и неподвижны. Неужели она и в самом деле умрёт? Где и сколько времени она скиталась неодетая, по холодной осенней погоде? Её мочило дождём, продувало ветром и сушило ночными заморозками. Ела ли она хоть что-нибудь?
 Она снова повернулась ко мне. На её лице было написано удивление, словно она увидела меня впервые.
 - Откуда ты взялся здесь? Ведь мы расстались в Паупане. Или это у меня бред? Где я?
 - Ты в Рандене. Пришла пешком по железной дороге. Мы в той самой гостинице, в которой жили летом, когда я болел.
 - Это я помню. Но разве ты был здесь?
 - Я приехал сюда за тобой.
 - За мной, - повторила она, как эхо, и закрыла глаза.
 - Я знал, что добром это не кончится.
 - Ты знал. Я не знала. Я верила, что есть на свете благородство и любовь. Оказалось – ни того, ни другого не существует. Их выдумали, чтобы маскировать коварство и алчность. Знаешь, я вынуждена перед тобой извиниться. Я думала, хуже тебя на свете никого нет. Оказалось, ты – один из лучших. Ты тоже мог обобрать меня и бросить в глухом лесу на верную смерть, но от тебя я этого ожидала, ты не скрывал этого. А ведь он заставил меня полюбить. Ему мало было денег. Да если бы он только сказал – я бы отдала ему всё. Но он повёз меня за море, потом привёз в Ранден, а потом в карете – в Самедбург, и это только для того, чтобы завезти в глухую чащу и выбросить там, отобрав деньги. Зачем нужен был этот спектакль? Почему было не убить меня там же, в Паупане, чтобы я сейчас не переживала эти мучения? Ведь я всё равно не смогу жить с этим. Никакой доктор не поможет мне.
 Она снова замолчала. Я посмотрел в её глаза. Они были печальные и сухие, видно, больше не осталось в них слёз.
 - Не говори так. Ты ещё только начинаешь жить. И неправда, что все вокруг подлецы. Вспомни рыцаря, разве он был нечестен?
- Рыцарь погиб.
 - Но ведь он не один. Помнишь, сколько народу нам помогало? Неужели их всех может перечеркнуть один проходимец, пусть даже первостатейный? Я скажу тебе, я был у него и разговаривал с ним. Твоё богатство погубит его. Ты ещё останешься жить, а он погибнет. Он живёт в собственном доме, как заложник собственных слуг. Он боится даже их, которые должны охранять его. Так что не всё в мире так плохо, и ты брось эти мысли о смерти.
 - Ты был у него? Ты знаком с ним?
 - Пришлось познакомиться твоей милостью. Но ты не думай об этом, ты поправляйся.
 В этот момент в дверь постучали. Я открыл, и вошла Анита с чашкой горячего бульона.
 - Вам надо подкрепиться.
 - Благодарю вас, я не хочу, - ответила Тилла.
 - Не капризничайте, - наша хозяйка, если надо, могла быть бесцеремонной, и сейчас просто села на край постели и стала поить Тиллу, - господин Ким, я послала горничную за доктором, помните, он ещё лечил вас, он живёт прямо здесь, за углом, и сейчас будет.
 Я вспомнил доктора и невольно поморщился. Бедняжку Тиллу будут поить отравой под видом лекарства и ждать выздоровления.
 Доктор и правда пришёл тотчас же, ещё Тилла не допила бульон. Он узнал меня и высказал, что рад видеть меня в добром здравии. Естественно, во время осмотра я вышел из комнаты, и хозяйка вслед за мной. В коридоре я объявил ей, что согласен на её предложение и готов приступить сегодня же. Анита в ответ улыбнулась и пожала мне руку. Мы так и остались молча стоять в коридоре в ожидании окончания осмотра. Доктор вышел минут через десять, и все мы прошли на первый этаж, в холл.
 - Хотелось бы вас обнадёжить, но положение не очень хорошее. Она не кашляла?
 - Нет, - ответил я, - дышит немного с трудом, это я заметил, но это ведь может быть от слабости.
 - Слабость крайняя, даже истощение, но затруднённое дыхание – это от внутреннего воспаления. И если бы организм не был так истощён, можно было бы утверждать, что есть все шансы спастись. Помнится, для вас тот молодой человек нашёл хорошее средство, у вас ведь тоже был очень тяжёлый случай. Может быть, он сможет и сейчас чем-нибудь помочь?
 - Не сможет. Он погиб.
 - Очень жаль. Жаль хорошего человека. А вы не могли бы найти это средство?
 - Боюсь, что нет.
 - Тогда всё может сложиться не в нашу пользу.
 Доктор выписал рецепт, собрал саквояж и удалился, а я снова пошёл к Тилле. Она лежала с закрытыми глазами и покашливала.
 - Он сказал, что я умру? – спросила она, не открывая глаз.
 - Он сказал, что ты выживешь, если я достану лекарство от Санте, то самое, которое рыцарь достал для меня. Кстати, где он его взял, ты не помнишь?
 - Он тогда говорил, что написал своему принцу, и тот якобы прислал. Я не помню. Да и какое это имеет значение?
 - От этого зависит твоя жизнь.
 Тилла закашлялась и отвернулась к стене.
 Работать я начал в тот же день, как и решил. Я боялся, что могу испугаться и передумать, поэтому поспешил поскорее впрячься.
 Прошло несколько дней. Тилла медленно чахла. Доктор приходил каждый день, что-то колдовал и молча уходил. Я, занятый непривычной хозяйственной деятельностью, уставал так сильно, что к концу дня начинал проклинать свою горемычную жизнь. А утром опять вставал, нисколько не отдохнув за ночь, и принимался за работу: подметал двор, носил воду и дрова, посыпал навозом землю в саду, которым так восхищался летом (сейчас у меня были совсем другие ощущения), а днём бегал по различным поручениям. Постояльцы то слали письма, то желали что-нибудь купить, и всякий раз давали мне немного мелочи. Я складывал эту мелочь в коробку на своём столе, не задумываясь, зачем она мне может пригодиться. Накопить таким образом на дорогу в Паупан можно было разве что за год, но у меня уже не было такой цели. После визитов врача я заходил к Тилле и бодреньким тоном ей что-нибудь рассказывал, но с каждым днём она улыбалась всё слабее и реже. Я начинал впадать в отчаяние, и только вечная усталость позволяла мне забыться. И погода-то стояла промозглая, с холодным ветром и постоянной слякотью, хмурое небо будто никогда не знало солнца. Деревья сбрасывали листву медленно, заставляя меня каждое утро подметать двор. По ночам ветер завывал в каминных трубах, нагоняя тоску, а днём, стоило мне выйти с поручением, припускал дождь, и я возвращался мокрый, так что Аните приходилось готовить сухую перемену одежды. Хорошо, хоть она была благосклонна и никогда не ругала меня, если я по своей неловкости что-то сделаю не так, а это бывало часто.
 В один из таких мокрых тоскливых дней я пошёл на почту отправить несколько писем. Отдав письма почтовому клерку, я сел на скамью для посетителей и закрыл глаза. Идти назад не хотелось, меня одолели усталость и безысходность. На что я надеялся, когда впрягался? Ясно же было с самого начала, что всё бесполезно, Тилла не выздоровеет, болезнь слишком сильна, а она очень слаба и к тому же подавлена. Нужны ли кому-нибудь эти мои страдания? Да, я понимаю, мои страдания ничто по сравнению с тем, что переживает Тилла, но мне-то от этого не легче. И ей не легче, я это отчётливо вижу. Ах, почему деньги мои не кончились днём раньше? И в конце концов, почему бы мне не бросить всё прямо сейчас и не уйти, как задумал тогда?
 - Простите… простите, вас случайно зовут не Ким? – прозвучал над моей головой тихий робкий женский голос.
 - Вы ко мне обращаетесь? – спросил я, открыв глаза, - да, я Ким.
 Передо мной стояла незнакомая молодая и очень красивая женщина, одетая скромно, но подчёркнуто аккуратно. Увидев моё лицо и услышав ответ, она радостно улыбнулась, будто встретила старого друга. Явно ошиблась, подумал я и отметил, что в старые благополучные времена не преминул бы воспользоваться этой ошибкой и свёл бы знакомство. Однако девушка продолжала улыбаться. Удивительно, как некоторым лицам идёт улыбка.
 - А я давно вас заметила. Вот стою в очереди и думаю: вы это или не вы? А потом решила, чем мучиться догадками, лучше подойти и прямо спросить, ведь не съедите же вы меня. Правда вы изменились с тех пор, но у меня хорошая память на лица. А где же ваши друзья? Где Франк?
 - Мне очень жаль, но вы скорее всего ошиблись. Меня действительно зовут Ким, и я за последний год сильно изменился, но у меня уже давно нет друзей, и никого по имени Франк я не знаю. Да и вас к сожалению вижу впервые.
 Красавица смутилась, мне даже стало жаль, что я так разочаровал её.
 - Простите, я иногда бываю очень бестактна и самоуверенна. Но я знаю, что это вы, я помню ваш голос. А вы вполне могли меня не запомнить. Мы с вами виделись всего один раз, нынешней весной. Вас и ещё одну девушку Франк сопровождал к Принцу Полуденной страны, а у нас вы останавливались на одну ночь. Я смазывала вам ссадины на ногах.
 Это было в одну из прошлых моих жизней. Побег из дворца, ночь в лодке, день в седле, впервые в жизни. Втроём, с Тиллой и рыцарем. Наверное это он Франк. Странно, но я ни разу не поинтересовался, как его зовут. Он был просто рыцарем, некоей должностью, силой, функцией. Так и ушёл он от нас в свою вечность безымянным, обретя имя только после смерти. Но оказывается, для кого-то он был обычным человеком, способным иметь имя. Только сейчас оно ему ни к чему. А эта очаровательная незнакомка, видимо, из дома Санте. Да, сильно же подействовала на меня первая поездка на лошади, если я не обратил внимания на такую прелесть. Но вот надо же, она меня запомнила.
 - Так вы одна из Санте?
 - Да, я младшая, Марта. А что же вы? Побывали у Принца? И где ваша спутница? И Франк?
 - Мы? – я хотел соврать что-нибудь оптимистическое, жаль было расстраивать девушку, но язык мой сам собою повернулся и сказал правду, - нет, к принцу мы так и не попали, а по дороге растеряли всё, что имели. Тилла сейчас очень больна и скорее всего умрёт. А Франк погиб в море во время шторма. Вот так закончилось наше путешествие.
 Сказав это, я тут же пожалел. Ах эта шутовская привычка говорить правду! Марта переменилась в лице, села на скамью рядом со мной и заглянула мне в глаза.
 - Как вы говорите – погиб?
 Отпираться и врать под пристальным взглядом этих глаз было бессмысленно.
 - Простите, наверное мне не стоило вам об этом говорить.
 Она сглотнула и дрожащими губами прошептала:
 - Нет, ничего. Я всё равно узнала бы, не от вас, так от кого-нибудь другого. Лучше уж сразу… Как это произошло?
 - Мы плыли в Паупан. Однажды ночью разразился шторм. Рыцарь не из тех, кто будет отсиживаться, он был на палубе, помогал команде. Потом капитан сказал мне, что несколько человек смыло волной. И конь в той буре погиб. Честное слово, лучше бы я был на его месте, - сказал я, глядя на её подрагивающие губы и ресницы.
 Мне было искренне жаль юную Марту. Она ведь была влюблена в этого лопоухого паренька. И меня запомнила-то только потому, что я был с ним. Ах рыцарь, рыцарь, как рано и нелепо ты погиб, спасая жизни двух совершенно чужих тебе бесполезных и неблагодарных людей, которые к тому же всё равно скоро сами погибнут. Брось ты нас тогда, был бы жив, и глядишь, была бы сейчас у тебя красивая, верная и ласковая жена. Вы жили бы в большом доме среди родных людей и нарожали бы кучу лопоухих мальчишек и ясноглазых девчонок и сделали много добра соседям и пилигримам. Но ты этим благословениям предпочёл заботу о нас с Тиллой, и мы принесли тебе смерть. Почему ты не захотел сделать счастливой эту достойную девушку, Франк? Зачем ты выбрал смерть?
 Марта наконец справилась со слезами. Глаза её высохли и во взгляде появилась какая-то решимость. Только голос по-прежнему звучал тихо и чуть дрожал.
 - Вы сказали, ваша спутница больна?
 - Да.
 - Где она?
 - В гостинице, здесь недалеко.
 - Отведите меня к ней, может быть, я смогу чем-нибудь помочь.
 А я и забыл, что Санте – лекари. Но я чувствовал себя виноватым перед ней, будто это я лишил её счастливого будущего, и только махнул рукой.
 - Право, не стоит вам утруждаться. Да она и сама себя считает безнадёжной и не хочет выздоровления.
 - Идёмте же! – решительно сказала Марта и взяла меня за руку, - вы друзья Франка, он любил вас, и я не могу оставить вас в беде.
 Дождь на улице превратился в настоящий ливень, совсем как бывает весной, только обжигающе холодный. Марта раскрыла зонтик и подняла его над моей головой. Мы шли, почти прижавшись друг к другу, и я думал, что в прошлой, или теперь уже позапрошлой жизни я был бы рад этому сближающему нас обстоятельству. Но сейчас я поймал себя на том, что наоборот, хочу отодвинуться. От неё исходил лёгкий и приятный знакомый исцеляющий аромат, и вся она казалась воплощением чистоты. Я же был грязен и ощущал запах своего давно не мытого тела, утомлённого непривычной тяжёлой работой. Но даже не в этом было дело. Казалось, вымой меня в бане и вылей мне на голову флакон ароматнейшей туалетной воды, я всё равно буду источать этот запах тления и нечистоты. Могу ли я даже представить себя рядом с такой благородной невинностью? И я невольно каждый раз делал полшага в сторону, выходя из-под зонтика, а она снова придвигалась ко мне, прежде перенося зонтик и сама попадая под холодные небесные струи. В результате мы оба через полсотни шагов были мокрые.
 Я задумался над её словами. Франк любил нас. Что значит – любил? Это ведь не та слепая любовь, что влечёт мужчину к женщине. Ему ничего от нас не нужно было, и тем не менее он отдал жизнь, уводя нас от гибели. Деньги? Он мог отобрать их у меня ещё пока мы сидели в королевском саду и смотрели на начинающийся пожар. Взял пояс и скрылся в темноте. Не то. И к Тилле он определённо не питал каких-то нежных чувств. Особенно это понятно, если поставить её рядом с Мартой Санте. Разве только предположить честолюбивые мечты об обладании наследницей престола и надежду на реставрацию. Но в применении к рыцарю думать об этом просто смешно. Служба Принцу? Но Принцу-то мы зачем? Такая ли мы великая ценность, чтобы за нас был выплачен какой-то гонорар? Что ещё? Слово, данное королю. Да-да, честь рыцаря. Но представлю-ка, как я поступил бы на его месте? Взял бы на себя заботу о совершенно чужих и неблагодарных людях? Я очень люблю порассуждать о своей чести дворянина, но чего она стоит на самом деле? Буду откровенен хотя бы с самим собой -– ничего! А для него это были не слова. Может быть, это и есть любовь? Но за что же нас любить? Разве мы достойны?
 В холле гостиницы Марта отдала мне своё мокрое пальто, и Анита провела её к больной. Я повесил пальто сушиться, а сам быстро переоделся и вернулся в холл: теперь здесь было моё рабочее место. Немного погодя ко мне спустилась Анита.
 - Это ваша знакомая? – спросила она.
 - Да.
 - Какая молоденькая и хорошенькая. Вы думаете, она сможет помочь?
 - Надеюсь. Однажды она помогла мне.
 Анита пожала плечами и удалилась. Мне показалось, что мы с Тиллой становимся ей в тягость.
 Марта спустилась примерно через полчаса с озабоченным выражением лица. Анита шла следом за ней.
 - Ким, мне нужна ваша помощь, - сказала Марта, - вы готовы?
 - Что нужно сделать?
 - У меня с собой нет нужного лекарства, за ним нужно ехать к нам домой, в Леон. Я, конечно, могу послать письмо, но дойдёт оно нескоро, а сейчас дорог каждый день. Вы же сможете обернуться туда и обратно за шесть дней. Тогда может быть, её удастся спасти.
 Я в нерешительности посмотрел на Аниту. Та стояла поджав губы, ей эта затея явно не нравилась.
 - У Кима нет денег на дорогу, - сказала она.
 - Я дам ему денег и оплачу вам уход за Тиллой в эти дни и буду ежедневно приходить и помогать вам.
 - А вы уверены, что ваше чудо-средство ей действительно поможет?
 - Если мы успеем – обязательно поможет.
 - Хорошо, - подумав, сказала Анита, - не знаю, почему я это делаю, но я отпускаю вас, Ким. Но с условием, что вы вернётесь через шесть дней и продолжите работать у меня.
 Теперь обе женщины смотрели на меня, ожидая моего решения.
 - Ну, раз нет другого выхода, я поеду. Когда выезжать?
 - Чем скорее, тем лучше, - ответила Марта, - но сначала я должна принести деньги и объяснить дорогу. Кроме того, у меня здесь, в городе, есть кое-какие лекарства, которые помогут Тилле продержаться эти дни. Я не взяла их с собой, они в гостинице, где я живу.
 Мы с Мартой отправились за лекарствами к ней в гостиницу, а недовольная Анита осталась собирать вещи.
 Дождь перестал, поэтому мы просто шли рядом, без всякой неловкости, и на ходу Марта объясняла мне дорогу к их дому.
 - Граница сейчас открыта, её практически нет, никто ничего не охраняет и не спрашивает никаких документов, так что смело садитесь в дилижанс до Орвиля и доберётесь туда за один день без приключений. В Орвиле остановитесь в гостинице «Ослиная челюсть» на улице Каштанов, её хозяин мой земляк, и он поможет вам достать лошадь или отправит вас с оказией. А у нас в Леоне просто спросите дом Санте. Да вы его, может быть, и сами вспомните, он на окраине, среди сосен. А я напишу своим сёстрам письмо. Они примут вас, вы переночуете, возьмёте лекарство и поедете назад. Думаю, никаких затруднений возникнуть не должно. Военных патрулей больше нет, вообще в стране невиданная свобода. Видите, я даже смогла беспрепятственно приехать сюда.
 - А зачем вы здесь, если не секрет?
 - Не секрет. Я привезла лекарства. Больницы очень в них нуждаются. Здесь нас знают ещё со времён войны. Один наш земляк был ранен, попал в плен, лечился и рассказал врачам о наших средствах. Они заинтересовались. Какое-то время нам удавалось поддерживать связь через контрабандистов, ведь требовалось переправлять лекарства через линию фронта. Сейчас война окончена, и мы пытаемся наладить нормальную связь. Конечно, я бы желала, чтобы и у нас на родине врачи доверяли нам, но не будем же мы навязывать себя, это было бы неправильно. Но я думаю, что если мы объединимся, вместе будет легче. Кроме того мы собираемся открыть здесь школу фармацевтов, чтобы они сами могли готовить лекарства на месте.
 - Выходит, во время войны вы помогали противнику?
 - Мы помогаем тем, кто нуждается в помощи. Неважно, кто с кем воюет, люди везде люди, по ту и по эту сторону границы. Хотя, кому ни помогай, всегда окажется, что он чей-то противник.
 - Вы правы.
 - Поэтому помогать надо всем.
 Я только пожал плечами. Идеи рыцаря.
 На следующее утро я уезжал из города на почтовом дилижансе. Впервые за много дней выглянуло солнце и даже будто бы слегка пригрело. Перед отъездом я зашёл попрощаться к Тилле. В её комнате приятно пахло лекарствами Санте. Я рассказал ей, куда и зачем еду, она ничего не сказала, только улыбнулась и легонько пожала мне руку. Кажется, визит Марты пошёл на пользу. Я счёл эту улыбку добрым знаком, так же, как и солнце, и уезжал в хорошем настроении.
 Я еду на родину. Как хотелось бы мне побывать в нашей старой столице, пройтись по её немощёным улицам, по родной грязи, посмотреть на руины королевского дворца, оплакать тридцать лет моей жизни, что прошли здесь. Я закрывал глаза и представлял себе эту прогулку так живо, что подступал комок к горлу. Я понимал, что больше никогда не попаду в ту спокойную жизнь. Я не вернусь туда никогда, даже если перестану бояться, что меня узнают. Возвратить прошлое невозможно. Да и стоит ли о нём жалеть? Если бы оно было таким хорошим, настоящее не было бы таким плохим. Если бы мы поддерживали порядок во дворце, он бы не сгорел. Ах, как много сослагательных наклонений, ах сколько упущенных возможностей! Если бы можно было прожить жизнь во второй раз… Нет, я прожил бы её точно так же, она не располагала к раздумьям о будущем. Мне и сейчас не хотелось о нём думать, потому что просвета впереди не видно, и не верится, что Тилла выздоровеет, и неизвестно, что будет с нами дальше. Грустные мысли, идите вы прочь.
 На одной из станций я купил газету. Давно уже не читал новостей, и пока перепрягали лошадей и осматривали экипаж, я решил восполнить этот пробел. С первой же страницы на меня смотрел большой портрет графа Мануса, на котором он выглядел ещё противнее, чем в жизни. Гениальный фотограф сумел в одном мгновении ухватить всё самодовольство и всю гнусность этого типа. В статье говорилось о строительстве железной дороги, связывающей Северную и Южную республики, о том, сколько трудностей приходится преодолевать его сторонникам и какие блага оно сулит в будущем обеим странам. Попутно напоминалось, что страна, в сущности, одна, а разделена она по недоразумению, и это тоже является темой для обсуждения как на высшем уровне, так и среди народа. Мерзавец порассуждал об экономических перспективах объединения и плавно перешёл к национальной идее. Я вспомнил своего папашку и плюнул от досады и отвращения. В конце опять вернулись к строительству дороги, и граф сообщил, что уже проводятся необходимые подготовительные работы и изыскания, а за деньгами дело не станет. Тут он, похоже, не врал. Вдоль пути нашего следования я то и дело видел людей с землемерными инструментами. Значит строительство уже началось.
 На границе нас действительно не задержали, и весь путь до Орвиля я спокойно продремал. Сказалась усталость последних дней. В Орвиль мы прибыли поздно вечером, и я обеспокоился, как смогу найти «Ослиную челюсть», но оказалось, что дилижанс останавливается как раз на улице Каштанов, и я был в гостинице уже через десять минут. Хозяин, узнав, что я прибыл по рекомендации Марты Санте, очень обрадовался и отвёл мне лучшую комнату и накормил королевским ужином. Не ел так с прошлой зимы, когда меня во дворце кормила Фредерика. И с той же поры не пил хорошего вина. Я так расчувствовался, что рассказал хозяину всё о себе, Тилле, рыцаре, капитане, графе. Хозяин слушал сочувственно.
 - Кстати, вы знаете, что завтра рано утром сюда приезжает граф открывать строительство железной дороги? – сказал он, когда я окончил рассказ, - В нашем городе будет её столица, мы ведь находимся точно посередине между конечными пунктами. И завтра будет грандиозный митинг с закладкой первого камня.
 - Зима не лучшее время для таких дел.
 - Это политика. Ходят слухи, что граф собирается стать первым президентом объединённой республики. Так что ваши деньги вложены не в строительство, а в избирательную кампанию. А на железную дорогу заставят раскошелиться тех, кому она действительно нужна – купцов.
 - Значит, пользы наши деньги всё-таки не принесут?
 - Что считать пользой? Может быть этот мерзавец окажется хорошим правителем. Ведь бывают же плохими королями прекрасные люди. А железная дорога кому принесёт пользу, а лично мне грозит разорением. Вокзал будут строить на пустыре за гостиницей, там, где завтра будет митинг, и когда его построят, гостиницу снесут, потому что надо будет по-другому прокладывать улицу.
 - Что же будет с вами?
 - У меня есть немного денег, может быть удастся открыть маленький пансион, а может быть на старости лет придётся снова наниматься в работники. Никто в этом мире ни от чего не застрахован.
 - А как же Принц, неужели он не вступится за вас?
 - Какой принц? Ах да, Санте рассказывали о каком-то правителе страны справедливости, но я, признаться, не очень во всё это верю. Да и они сами не видели его, а знают только понаслышке. А может быть и просто выдумали. Та мудрость, великодушие и богатство, что составляют его славу, просто невозможны для человека. И если где-то существует кто-то, кто выдаёт себя за этого принца, я не хочу встречаться с ним, чтобы не испытать разочарования. Пусть этот принц останется доброй сказкой, в которую верят слабые люди, чтобы поддержать себя.
 - Разве Санте слабые?
 - Нет, они сильные, но добрые, они заботятся о слабых, вот и подают им такие обнадёживающие идеи.
 - Я знаком с человеком, который был у Принца, видел его и разговаривал с ним.
 - Ну и что он?
 - Сначала ничего не понял и тоже, как вы говорите, разочаровался. А потом, он сказал, жизнь поставила его в такие условия, что он понял смысл речей Принца. Не знаю, может быть он в чём-то и ошибается этот человек, но не верить ему у меня нет причины. И многих подданных Принца я видел. Они по-моему искренни и сами верят в то, о чём говорят, а главное – и поступают так же. А главное, они от имени Принца делали добро лично мне, и ничего не требовали взамен. Я не знаю, зачем они делали это, какой прок от меня этому Принцу. Мудрый человек наоборот отвернулся бы от меня, потому что я бесполезен. Я не могу служить ему, потому что ничего не умею и не люблю людей. И именно поэтому мне всё больше кажется, что всё, что о нём говорят – правда. Наверное, он и в самом деле не человек, а какая-то огромная сила, воплотившаяся в человека, способная удерживать людей на самом краю погибели. Мне всегда казалось, что внутри мира спрятан какой-то механизм, бездушный и потому жестокий, который заведён раз и навсегда, и мы бегаем и мечемся между шестерёнками и кулачками этого механизма, норовя увернуться от них, иначе, стоит остановиться и зазеваться, они перемелют нас в муку. Но ведь мы не видим этих шестерёнок и бежим наугад. Почему же обстоятельства всегда в последний момент выхватывают нас и ставят в безопасное место. Конечно, мы много страдаем и в конце умираем, но если бы мир управлялся только механизмом, мы бы не могли и рождаться. Выходит, существует эта самая пресловутая любовь, и она спасает нас. Кто-то очень могущественный любит людей и хочет, чтобы и мы любили друг друга.
 - Вот уж об этих материях я ничего не знаю, это слишком сложно для меня. А любить людей? Что хорошего в них? Это сестёр Санте можно любить. Они вылечили меня, когда я в детстве упал с крыши своего дома и переломал все кости и рёбра. Для них я сделаю всё, что могу. А скажем, живёт у нас в Леоне такой Белбок, завистник и пьяница. Он позавидовал своему соседу, что тот живёт богато, и знаете, что сделал? У Белбока во всём хозяйстве только и было, что корыто, из которого он свиней поил. Так однажды ночью он перетащил корыто на двор соседа и спрятал его там, а наутро пошёл в полицию и заявил, что видел, как сосед ночью украл у него корыто. Полиция, конечно, корыто нашла, соседа осудили как вора, а Белбок добился, чтобы получить себе его хозяйство. Только дело у Белбока не пошло, работать он не умел, потому и богатство быстро растерял и пропил. А сосед его из тюрьмы в Леон так и не возвратился, уехал куда-то далеко. Так как по-вашему, такого человека, как этот, тоже нужно любить? Что скажет на это ваш принц?
 Я не знал, что ему ответить. Пожилой, но ещё сильный, уверенный в себе человек, он не верил в то, что исповедуют рыцари. И по-своему он прав. Я представил, как он отнёсся бы ко мне и моим рассказам, не будь я посланником Марты. Вряд ли я ему понравился бы. А то, глядишь, и сдал бы меня властям. Не надо бы мне пить вино, оно развязывает язык. Мы проговорили до полуночи, и спать я ушёл расслабленный и отягощённый от выпитого вина.
 Рано утром меня разбудил громкий стук в дверь. Я с трудом встал, завернулся в простыню и на нетвёрдых ногах подошёл к двери. Открыв её, я отшатнулся: передо мною стоял огромного роста человек с каменным лицом. Отодвинув меня, он бесцеремонно прошёл в комнату, заглянул под кровать и под стол, открыл окно и выглянул наружу. В комнату ворвался морозный утренний воздух и шум, похожий на приглушённый шум моря. Я тоже посмотрел в окно. На пустыре кипела огромная человеческая масса, переливалась и шумела тревожно, как море при приближении шторма. Человек между тем продолжал обследовать комнату. Он вытащил мой чемодан и вытряхнул его содержимое на пол. Потом выгреб всё из шкафа и бросил в ту же кучу.
 - Что происходит? Кто вы такой и что ищете? – спросил я, подумав про себя: «Неужели хозяин сдал меня властям?»
 - Молчи, козявка, - грубо прорычал он и, подойдя, наклонился к моему лицу и обдал меня смрадным дыханием, - я тебя где-то уже видел. И молись, чтобы я не вспомнил, где. Иначе тебе плохо придётся. А если ты и правда такой дурачок, что ничего не знаешь, объясняю: вон там сейчас перед народом будет выступать будущий президент, поэтому одевайся и иди вниз, чтобы в комнате никого не было.
 - Зачем?
 - Чтобы ты не мог выстрелить из окна. Ну, не раздражай меня, быстро одевайся и бегом вниз.
 Я решил не спорить с каменным человеком, тем более, я-то его вспомнил: это один из слуг графа. Только я удивился, почему, если на меня пало подозрение в покушении на графа, он меня так и не узнал, и просто так отправил вниз, не беспокоясь, что я могу сбежать. По всей гостинице хлопали двери, и сонные постояльцы, наспех одетые, точно так же, как и я, спотыкаясь спускались вниз и дрожа и кутаясь выходили через чёрный ход на пустырь, заполненный толпой. Это меня с одной стороны успокоило, значит ищут не меня, а с другой стороны насторожило: что же происходит на самом деле? Последним каменные люди выволокли хозяина, который сейчас показался мне сгорбленным, старым и беспомощным, и заперли дверь, чтобы никто не мог войти. Я осмотрелся и увидел, что вся толпа состоит из таких же точно людей, как мы, которых рано утром вытащили из постелей и выгнали на улицу, а между ними сновали крупные каменнолицые мужчины и шарили по толпе цепкими глазами. Я медленно продвигался краем толпы, чтобы попытаться ускользнуть, но каменные взгляды останавливали меня, будто я натыкался на стену. От выпитого вчера вина у меня болела голова, и я как-то особенно остро чувствовал холод. Что же происходит? Зачем нас согнали сюда?
 Внезапно я вспомнил: митинг по случаю закладки первого камня! Граф Манус! Вот уж кого я не хотел бы видеть ни в какое утро, тем более в сегодняшнее. И ведь не уйти! Внезапно по толпе прошёл шум. Один из каменнолицых, стоявший близко ко мне, огляделся вокруг и громко прошипел:
 - Все кричим: «Ура президенту!»
 Раздалось несколько осторожных возгласов.
 - Не так, громко, громко! – шипел он и, продвигаясь сквозь толпу, тыкал людям кулаком под рёбра. Досталось и мне, и я тоже крикнул «Ура президенту» и почувствовал, будто меня окунули в выгребную яму.
 - Смотреть всем на балкон! – опять зашипели каменнолицые. На балконе четвёртого этажа соседнего с гостиницей здания появился сияющий граф в сопровождении двух телохранителей. В толпе снова заработали кулаки и раздались возгласы народной любви. Блеснула фотовспышка. Граф встал, картинно широко расставив ноги и подняв руку, будто намереваясь дирижировать толпой. Он явно наслаждался этой минутой своего триумфа. Я опустил взгляд и увидел в толпе репортёра Берри-младшего с фотоаппаратом на плече. Он тоже заметил меня и, узнав, помахал рукой. Я улыбнулся и подошёл к нему.
 - Вы всё преследуете графа? – спросил он.
 - Нет, я здесь проездом на родину, и если бы знал об этом митинге, сделал бы всё, чтобы здесь не оказаться.
 - А что ваша девушка, нашли вы её?
 - Да. Она сейчас очень больна, и я еду на родину, чтобы там приобрести для неё лекарство.
 - Я рад, что вы её нашли. И снова желаю вам удачи.
 Снова блеснула вспышка, граф на балконе подошёл к самым перилам и послал в толпу воздушный поцелуй. Толпа, подбадриваемая кулаками, взревела, опять блеснула и громко щёлкнула вспышка где-то рядом со мной, и вдруг граф перегнулся через перила и полетел вниз, нелепо раскинув руки и ноги, словно тряпичная кукла. Толпа ахнула, потом взревела и отшатнулась от упавшего тела. Я не успел ничего сообразить, как один из каменных стражей схватил меня за шиворот и закричал:
 - Я узнал тебя!
 Толпа обратилась в беспорядочное бегство, топча каменных людей, я вырвался и побежал за угол гостиницы, но за мной рванулись сразу несколько охранников, и через минуту я уже лежал, уткнувшись разбитым лицом в мокрую ледяную мостовую, а в спину мне упиралось каменное колено.
 - Я узнал его! Он тогда в столице приходил, он враг графа. Мы его тогда припугнули и отпустили. Не отпускай его, он тот, кто нам нужен.
 - Отлично, - сказало колено, - правосудие должно быть соблюдено.
 Тут я услышал голос другого человека и слегка повернул голову, чтобы разглядеть его. Это был репортёр Берри.
 - Отпустите его, он невиновен. Я видел настоящего убийцу.
 - А! Берри! Знакомое лицо! Рады тебя видеть! Что ты говоришь?
 - Я говорю, что видел убийцу, а этот человек здесь ни при чём.
 - Ты его знаешь?
 - Это неважно. Я знаю, что он невиновен.
 - Сейчас действительно неважно всё, что ты говоришь, - сказал каменный человек, достал пистолет и в упор выстрелил в Берри. Тот упал на мостовую навзничь.
 - Думаешь, ты поступил правильно? – спросил тот, что стоял на мне коленом.
 - Я знаю этого урода. С такими шутить нельзя. Если он что-то видел – растрезвонит на весь мир. Заткнуть его можно только так. Да не бойся ты, он не единственный, кто погибнет в этой давке, - сказал другой и, зайдя за угол, несколько раз выстрелил в смятую толпу.
 - А теперь пора уходить, - сказал он.
 Меня подняли и поволокли куда-то по мокрым тёмным переулкам. Бедная Тилла, думал я, она так и не дождётся лекарства и умрёт в своей благоухающей комнате за много вёрст отсюда. Этот негодяй даже после своей смерти не даёт ей жить. И бедный Берри, бесстрашный и справедливый Берри, о котором я так плохо подумал в первый раз. Он сейчас лежит и смотрит в небо мёртвыми глазами, и к тому же небу поднимается лёгкий пар из раны на его груди.
 Меня бросили в какой-то тёмный промозглый подвал с крысами в старом доме на самой окраине городка. Сколько я там просидел, час или сутки, не могу сказать, мне это время показалось вечностью. От холода и боли я не мог уснуть и впал в какое-то оцепенение. Наконец открылась дверь, вошли люди с факелами и повели меня прочь. На улице было темно и моросил холодный дождик. Меня погрузили в тюремную карету, приковали обе руки к скобам внутри и куда-то повезли. В карете было по крайней мере сухо, и я, скрючившись в неудобной позе, забылся.
 Когда я очнулся, было уже светло. Тело моё затекло и онемело за ночь, и теперь каждое движение причиняло мне боль. Рядом, сидя на скамье, спал охранник, добродушный деревенщина. Я взглянул в зарешеченное окошко. Мы проезжали через какое-то селение. На мгновение на окраине среди сосен мелькнул большой дом с высокой красной крышей. Дом Санте! Так близко! И я оказался здесь даже раньше, чем мы рассчитывали. Но я проезжаю мимо с горькой усмешкой. Надо же было выглянуть в окно именно в этот момент! Я подёргал скобы, к которым был прикован. Не оторвать, и наручники не отстегнуть. Охранник проснулся и дал мне пинка:
 - Не гоношись, не убежишь.
 - Я хочу в туалет, - сказал я. Может быть, удастся убежать, когда карета остановится. Но вместо того, чтобы остановить экипаж, солдат усмехнулся и открыл люк в полу. Я понял, что убежать не смогу.
 Впрочем, несколько раз карета останавливалась, охранник выходил, а на его место заступал новый, каждый раз ещё более добродушный и оттого более противный. У одного я попросил есть, но в ответ получил пинок, у другого спросил, куда меня везут, но и тот вместо ответа только пнул меня. Карета тащилась медленно, но ехали мы даже ночью, делая только короткие остановки, чтобы перепрячь лошадей. На следующее утро я увидел в окошко реку. В полдень мы въехали в деревню, и я увидел знакомый дом, сараи на берегу реки, перевёрнутые лодки, и мне даже показалось, что между ними стоит одинокая фигурка Карла. Всё ясно, меня везут в столицу, чтобы казнить. Вот и закончилось наше бегство. Мы много узнали и много пережили, но в результате всё равно обречены. Где же она, та сила любви, о которой я сам совсем недавно рассказывал хозяину «Ослиной челюсти»? Я просто поверил в красивую выдумку?
 Как только колёса прогрохотали по мосту, я припал лицом к окошку. Охранник хотел было дать мне пинка по привычке, но передумал, и даже отвернулся. Я смотрел на знакомые до боли места сквозь слёзы, навернувшиеся на глаза. Вот старая пристань, за ней новая, вот покосившиеся склады и амбары, штабеля брёвен, чуть дальше водяная лесопилка на ручье, впадающем в реку. Огороды и бедняцкие предместья, серые и унылые. Я вспомнил рассказ капитана. Не думал, что придётся пережить нечто подобное. Ему было легче, он ехал сюда по своей воле, как свободный человек. Меня же везут в оковах на казнь. Дорога делает поворот, и я увидел королевский вишнёвый сад, а за ним, в ореоле неожиданно выглянувшего из низких туч закатного солнца – дворец, мой родной дом. Я силился разглядеть руины, но закат расплывался в слезах, а потом дорога снова повернула и пошла по предместьям. Солнце снова скрылось и стало темно. В этой темноте примерно через час мы подъехали к большому зданию. Карета остановилась вплотную к открытой двери, и меня, едва отстегнув от скоб в карете, сразу толкнули куда-то вниз по лестнице. Опять подвал. Интересно, что это за здание? Городская ратуша? Тюрьма? Суд? В городе не так много массивных каменных зданий с большими подвалами. Эта каменная лестница сделана совсем недавно, видимо новая власть занялась перестройкой и расширением тюрем. Непонятно только, зачем меня привезли сюда. Разве граф гражданин нашей страны? Или всё-таки меня вычислили и действительно хотят привести в исполнение весенний приговор? Так что же, и Тиллу сюда привезут? В конце лестницы была массивная железная дверь, около которой стоял часовой. При нашем приближении он отпер дверь, и мы беспрепятственно прошли в длинный слабо освещённый коридор, вдоль стен которого сплошь были такие же стальные двери с маленькими окошками. Тюрьма. Только не старая городская тюрьма, а что-то совсем новое. Мы остановились около одной из дверей, мои конвоиры отперли её и втолкнули меня в тёмную камеру. Я споткнулся о неровный пол и упал на охапку гнилой соломы, которая была здесь вместо постели. Дверь за мной с лязгом захлопнулась, и я очутился в полной темноте.
 - Здесь есть кто-нибудь? – спросил я у темноты.
 - Никого, - ответила темнота недовольным человеческим голосом. Я протянул руку на голос, неожиданно наткнулся на мягкое человеческое тело и отдёрнул руку.
 - Не надо тыкать в меня пальцами, я не призрак, - пробурчал человек.
 - Где я? – спросил я.
 - Ты у себя дома, - ответил он и захихикал, - располагайся удобнее, закуривай. Кстати, есть у тебя закурить?
 - Нет. Я не курю.
 - Тогда зачем ты сюда пришёл? Убирайся, - сказал он и снова захихикал. Какой-то сумасшедший, подумал я. Впрочем, он был вправе подумать обо мне то же самое.
 В камере воцарилось молчание. Я осторожно сгрёб в охапку немного соломы, отполз с ней в угол, лёг и уснул.
 Первое, что я увидел, открыв глаза, был высокий сводчатый потолок, освещённый неверным светом из маленького окошка на самом верху стены. Я вспомнил ночной диалог с неприветливым соседом и улыбнулся. Сам того не зная, он оказался прав. Я действительно был дома, в подвале королевского дворца, наспех перестроенном под тюрьму. Я даже понял, почему мне так хорошо спалось: отсюда ещё не выветрился знакомый запах копчёных окороков и сыра, запах моего безоблачного детства, когда я любил прятаться и играть в этом подвале. Узнав родной подвал, я почему-то успокоился и пришёл в совершенно неуместное приподнятое настроение.
 Сосед мой уже проснулся и ходил по камере взад-вперёд, заложив руки за спину. Увидев его лицо, я не удержался от смеха: это был тот самый крючконосый чиновник из ратуши, которому я носил королевские указы, и который приходил весной арестовывать короля. Он похудел, постарел, оброс бородой, но его нельзя было не узнать. Ситуация действительно комическая, ведь он один из тех, кто приговорил меня к смерти, и вот мы вдвоём в одной камере. Услышав мой смех, он остановился, посмотрел на меня и спросил:
 - Думаешь, ты попал на дружескую вечеринку?
 - Нет, но ночью смеялся ты, сейчас моя очередь, - я решил не говорить ему, что узнал его, а он меня, конечно, не помнил.
 По коридору в дверях застучали окошки, стражник проходил вдоль камер, открывал окошки и в каждое кричал: «Подъём!» и не останавливаясь проходил дальше.
 - Ничего, здесь тебе крылья обломают, - сказал крючконосый и снова, как и ночью, захихикал. Наверное давно уже здесь сидит и начал потихоньку сходить с ума. У него-то явно крылья обломаны. Внезапно он метнулся к открытому окошку и громко закричал:
 - Эй, стражник!
 - Чего тебе?
 - Ты передал мою бумагу начальнику?
 - Передал.
 - Почему до сих пор нет ответа?
 - Вот придёт начальник, с него и требуй ответ. Моё дело маленькое.
 - Твоё дело! Мерзавец! Когда меня освободят, я тебя первого сгною! Чтоб знал своё дело! Ты говоришь с первым председателем революционного совета! Неважно, что я в камере, справедливость восторжествует, я боролся за неё! И мы ещё посмотрим!..
 Что мы посмотрим, он не успел договорить. Стражник отпер дверь, вошёл и ударил крючконосого по лицу кулаком так, что тот отлетел к стене и сполз по ней рядом со мной. Из носа у него пошла кровь.
 - Эй ты, - сказал мне стражник, - подбери ему сопли.
 Стражник вышел, и мы снова остались одни. Я потянулся было стереть кровь с лица крючконосого, но он резко ударил меня по руке.
 - Не смей. Я сам. Они у меня ещё узнают. Я им всё припомню. Каждому. Они будут молить о пощаде. Где бы они все были, если бы не я? Так бы и копались в говне. Я дал им всё: права, власть! И они решили, что я им больше не нужен. Врёте, это вы мне не нужны, а вы без меня так и оставались бы грязью. И я вас ещё втопчу обратно! Были грязью и оставайтесь ею. Вот ты кто такой? Воришка? Да тебя хоть озолоти, ты всё равно будешь воровать. И ты думаешь, мы свергли короля для того, чтобы тебе вольготно воровалось? Нет, врёшь, воровать при любой власти нельзя. Я думал о несчастьях народа, доведённого до скотского состояния бездарным правлением. Откуда вас, воров, столько взялось? Вас власть воспитала, она за всё в ответе. А я за новую власть, при которой воровать не придётся. Я именно за это боролся. Только вас оказалось больше. Надо было сразу вас всех, в первый же день согнать на пустырь и расстрелять, искоренить преступность сразу, чтобы строить новую жизнь без вас. Но я проявил слабость, решил, что человека можно исправить свободой. Тут вы и выскочили, воспользовались. Ну ничего, ничего, справедливость восторжествует, остались ещё честные люди, они меня поддержат. И тогда берегитесь. Впредь буду умнее. Всех воров, всех сволочей соберу в один сарай и сожгу, и плясать буду от радости.
 Сумасшедший. Он не узнал меня. Я для него просто один из целого мира, который противостоит ему. Он наверное и не помнит, как приговорил трёх невинных человек к позорной показательной казни. Но вот перед ним забрезжил призрак смерти, и он сошёл с ума. Впрочем, отправлять на смерть других – разве это не признак сумасшествия? Я заглянул ему в глаза. Они были пусты и блестели подобно звёздам. Звёзды! Как я мог о них забыть! Они как будто бы отстали от меня, я их больше не вижу. А вот человек, которого уже затянуло внутрь механизма, и он сошёл с ума от страха и боли.
 Он утёр лицо и замолчал, только продолжал шевелить губами. Я же встал и осмотрелся в камере. Зачем бы меня сюда ни привезли, а я так полагаю, не затем, чтобы медаль вручить, надо исследовать все возможности для бегства. Окошко под потолком слишком маленькое, чтобы через него можно было вылезти, но я хотел заглянуть в него, чтобы понять, в каком крыле дворца нахожусь. Я толком не представлял себе, как эта информация поможет моему бегству, но сидеть просто так без движения тоже не мог. Иначе меня ждёт такое же сумасшествие, как моего сокамерника. Но попрыгать на стену в своё удовольствие мне не пришлось. Принесли завтрак. Только сейчас я осознал, что ничего не ел два дня. Нам в окошко просунули две миски мутного дурно пахнущего бульона и два куска хлеба. Да, этот подвал знавал лучшую пищу. Ну чтож, я не в таком положении, чтобы привередничать. По крайней мере бульон горячий. Я принялся быстро есть, во-первых потому что был очень голоден, а во-вторых чтобы отвратительный запах не успел вызвать у меня тошноту. Мой сосед взял свою миску и вылил её содержимое в ведро, стоявшее в углу камеры и служившее, по-видимому, для естественных надобностей. Туда же отправился и кусок хлеба.
 - Зачем ты хлеб выбросил? – воскликнул я.
 - Если тебе нужно – достань и ешь. Я здесь долго не задержусь, и мне от них ничего не нужно. А ведь я тебя узнал! Ты прихвостень короля, ты носил мне в канцелярию его дурацкие распоряжения. А я их выбрасывал, - и он снова захихикал, - выбрасывал! Так тебя всё-таки нашли. Значит мне можно погибать с лёгким сердцем. Я не зря старался, хоть одно ничтожество будет истреблено. Да, теперь я спокоен.
 Он подошёл к двери и заколотил по ней миской. Страшный грохот оглушил меня, да, наверное, и всех обитателей подвала. Тут же в камеру ворвались стражники. Первый одним ударом успокоил моего соседа, а второй отобрал у меня миску и ложку, потом заглянул в поганое ведро и разворошил ногой солому, после чего оба молча удалились. Крючконосый сидел у стены, утирал кровь с лица и беззвучно смеялся.
 Сколько времени я здесь проведу? Не сойти бы мне с ума за компанию с этим человеконенавистником. Всё-таки, где точно я нахожусь, и каковы мои шансы выбраться? До окошка я не допрыгну, попробую всмотреться в его очертания и вспомнить, в какой части подвала оно находится. Это было трудно, ведь раньше подвал не был поделён на камеры. Скорее всего я нахожусь в левом крыле подвала. Да, определённо в левом, я вспомнил это окошко. Что мне это даёт? Да почти ничего. Я могу примерно рассчитать направление и длину возможного подкопа, но прежде надо вынуть камни из пола или фундамента, а этого я уже не смогу. Дворец был построен на совесть. Что делать? Опять открылась дверь, вошёл охранник и сказал:
 - Выходи на прогулку.
 Нас вывели на улицу. Левое крыльцо дворца (я угадал, мы сидели именно в нём) было огорожено высоким забором, и получился маленький дворик, на котором сейчас толпилось десятка три небритых худых оборванцев. Не ленилась новая власть эти восемь месяцев, специально построили каменный забор и сделали новые выходы из подвала. Впрочем, сам дворец не был восстановлен после пожара, использовался только подвал и несколько помещений первого этажа. Отсюда, из дворика, тоже убежать невозможно, наверху, на стене, стоят двое часовых. Я встал спиной к стене и прикоснулся к ней ладонями. Бедный мой родной дом, что с тобой сделали! Один из оборванцев встал рядом со мной и не поворачивая головы тихо произнёс:
 - Не поворачивай голову и не шевели губами. Тебя привезли этой ночью?
 - Да.
 - Так это ты подстрелил Мануса?
 - Нет. А откуда ты знаешь?
 - Здесь все всё знают. Жди, с тобой свяжутся.
 Он отошёл, а я остался стоять в недоумении. Что всё это могло значить?
 На улице было очень холодно, и видимо целью наших стражей было хорошенько заморозить нас. Когда нас повели обратно в подвал, у меня зуб на зуб не попадал. После прогулки был обед, аналогичный завтраку. И мой сосед поступил с ним так же, только не стал колотить миской о дверь. У него явно иссякли силы.
 Успев проглотить пойло до того, как сработает рвотный рефлекс, я собрался было вздремнуть на соломенной подстилке, как в камеру снова вошёл охранник, указал на меня пальцем и сказал:
 - Выходи.
 - Иди и не возвращайся, - крикнул мне вслед крючконосый.
 В коридоре меня передали конвоиру, малорослому крестьянскому мужичку, вооружённому огромной винтовкой. Охранник отпер перед нами дверь, и мы поднялись по вчерашней лестнице на улицу.
 Меня вели через весь город, залитый только что выглянувшим холодным предзимним солнцем, по грязным, разбитым немощёным улицам, вдоль покосившихся заборов и чахлых палисадников. Хоть я и прыгал между лужами, но всё-таки промочил ноги. Конвоир мой, видно, промочил их ещё утром, потому что шёл прямо по лужам и колеям, не разбирая дороги. Двигался он очень медленно, потому что промокшие сапоги отяжелели, а гигантская винтовка придавливала сверху, поэтому мне приходилось, отбегая на два десятка шагов, ждать, пока он меня догонит. Со стороны это, должно быть, выглядело очень смешно, потому что я мог удрать от этого медлительного вояки в любой момент и в любом направлении, и он не успел бы даже снять с плеча своё оружие. Но я, всё утро лихорадочно изобретавший способы бегства из заключения, об этом даже не подумал, так увлекательна была эта игра в конвоира и заключённого.
 - Эй, служивый, мы хоть куда идём? – спросил я, остановившись в очередной раз на клочке суши, торчавшем посреди лужи, чтобы подождать его.
 - В Управление Правосудия, - ответил он, когда подошёл ко мне.
 - Ух ты! А что это? Часом не здание суда?
 - Оно.
 - И кто теперь управляет правосудием?
 - Да все, кому не лень, - неожиданно ответил он.
 Где находилось здание суда, я, конечно, знал, и потому дальше пошёл уже не останавливаясь, а потом долго ждал его у дверей. Управление жило активной жизнью. Весь город, пока мы шли через него, производил впечатление вымершего, а тут жизнь просто кипела. Такое впечатление, что кроме правосудия в стране ничего не творится. К Управлению то и дело подъезжали экипажи, входили и выходили озабоченные люди, пару раз привели таких же подконвойных, как я.
 Внутри здания мой конвоир предъявил вахтёру какую-то бумагу, которую тот внимательно прочитал, поставил на ней печать и сказал:
 - Кабинет номер пять. Вас уже ждут.
 Мы прошли по грязному коридору, пока не упёрлись в дверь с нарисованной мелом пятёркой. Конвоир втолкнул меня в дверь и захлопнул её за моей спиной. Я очутился в просторном светлом кабинете с огромным окном чуть не во всю стену. Посреди комнаты стоял большой массивный стол, за которым сидела женщина, одетая в военный китель. Лица её из-за света, льющегося из окна, я не видел, но голос и обращение сразу резанули ухо.
 - Проходи, садись.
 Я прошёл и сел, но уже не по приказу, а потому что увидел её лицо, и от неожиданности у меня подкосились ноги. Это была Фредерика! Чтобы получить такой шок стоило пренебречь побегом из-под конвоя.
 - Ты? – только и смог произнести я.
 - Я, - гордо ответила Фредерика.
 - Целый день какое-то безумие. Я сегодня уже видел одного знакомца, в тюрьме. Ты что же, судить меня будешь?
 - Судить будет народ, я только веду следствие. Вот твоё дело, - она указала рукой на толстую папку, лежащую посреди стола. Интересно, что в ней может быть? Ведь арестовали меня, если это можно назвать арестом, всего три дня назад, и за это время меня ни разу никто не допрашивал. Откуда же столько материалов?
 - Ну и дела! И в чём же я виноват перед народом и перед тобой?
 - Ты украл народное достояние. Мы всё про тебя знаем. Вы с принцессой бежали за границу, там её соблазнил и убил этот граф, а на отнятые у неё деньги начал кампанию по выдвижению себя в президенты объединённой страны. Здесь всё это написано, - она хлопнула рукой по папке. Рука у неё теперь не красная, кухаркина, а белая, заметил я про себя. Как она изменилась за эти полгода! Была такая кругленькая румяная хохотушка, а теперь похудела, осунулась, побледнела, появился холодный блеск в глазах. Было спелое яблочко, а стало какое-то насекомое. Червяк сожрал яблоко! Бедняжка. Какой извращённый ум выдумал прогнать тебя с кухни и поместить сюда? Кому было плохо, что во дворце хорошая кухня и прелестная кухарка? Хотели поправить правосудие? Так оно стало ещё хуже, только при этом и ты зачахла, и на дворцовой кухне теперь готовится исключительно баланда. И я не думаю, что на других кухнях стало больше разносолов.
 - Как тебя угораздило сюда попасть? – спросил я.
 - Революция открывает новые возможности для всех.
 - Да, помнится я от своей возможности еле успел убежать. Это не ты ли тогда вынесла мне приговор? На кухне тебя в тот день не было.
 - А что, по-твоему, если я простая женщина, то дальше кухни мне дороги нет? Нет, дорогой, я тоже человек и хочу свободы, и тебе твоё баронство теперь не даёт права язвить и превозноситься надо мной.
 Я и не подозревал раньше, что милая весёлая Фредерика вообще знает такие слова. Неужели от меня наслышалась? Я ведь всегда говорил ей всё, что меня волновало, любил поразглагольствовать о разных идеях. А она только молча слушала с ласковой улыбкой. А в это время всё наматывала на ус. Выходит, я сам воспитал ту змею, которая сейчас собирается меня ужалить.
 - Ты преступник, ты обокрал страну, - продолжала она и лицо её светилось гневом. Подлинно, она ли это? Может ли человек так измениться? – и ты должен за это ответить.
 - Неправда, я ничего ни у кого не крал. Сокровища принадлежали лично королю, они фамильные, и никто не имеет права на них, кроме прямых потомков. И если уж вы считаете их вашими, то украл их граф Манус, с него и взыскивайте.
 - Он не гражданин нашей страны, и мы ничего не можем у него отобрать, даже у мёртвого. Да и этих денег уже нет. Есть факт – они украдены, и есть преступник – ты. Правосудие не возвращает украденное, оно наказывает виновного.
 - Я преступник? Но если я не вор, то в чём моё преступление? Только в том, что родился и жил во дворце? Ну ладно, я взрослый человек, мог кому-то в жизни навредить, но принцесса Тилла, этот ребёнок, чем она-то виновата и перед кем? Что это за правосудие, если оно не право?
 - Народ потребовал вашей смерти, Ким.
 - Народ? А знал ли народ о нашем существовании, пока ему не сказали, что нас надо казнить? Да этот народ и твоей смерти потребует, если ему скажут, как мы хорошо проводили время всего год назад. А если не врать этому народу, если вместо дележа несуществующего наследства занять его полезным делом, то убивать никого не понадобится. Народу ничего не требуется, кроме работы и еды, а умелая демагогия может убедить его в любой нужде. Мне это ещё мой папа объяснил, он владел этим искусством в совершенстве. Опомнись, Фредерика, откуда в тебе всё это? Ты говоришь о своих правах, но разве я когда-нибудь превозносился перед тобой? И над кем я вообще превозносился? Кто меня судит? Мои вчерашние собутыльники, которых я щедро поил и развлекал, и которые клялись мне в вечной дружбе. Так почему они не судят самих себя, мы же были вместе? Если жизнь была так плоха, что её потребовалось менять, и виноват в этом я, то почему тогда они не говорили мне об этом, а пользовались мной? Или просто с меня нечего стало взять, и поэтому решили убить меня, чтобы я не вздумал потребовать долги? Так мне от них ничего не нужно, можешь им передать моё слово чести. Я живу другой жизнью и не хочу помнить старое. И тебе советую. Ты, между прочим, жила в моём доме, во дворце, и пользовалась моей благосклонностью, и была рада…
 - Прекрати! – она неожиданно резко хлопнула ладонью об стол, так, что я испугался. Это тоже было что-то новое. Она раскрыла папку с моим делом на чистом листе и раздражённым тоном сказала:
 - Хватит этих лекций, будь добр отвечать на вопросы. Мне надо составить протокол допроса. Итак, обвиняемый Ким, вы состояли на службе у короля Бурмира IX в качестве советника.
 - Нет, я был шутом. Послушай, ты не думаешь о том, что однажды вот так же будешь сидеть и оправдываться за то, что служила у того же короля, скажем, фрейлиной?
 - Отвечайте за себя. Ваши рассуждения никому не интересны.
 - Это мой ответ.
 Она заскрипела пером по бумаге. Оказывается она и писать умеет, вот уж о чём я никогда не мог подумать.
 - Далее. Когда вам, королю и принцессе народным трибуналом был вынесен смертный приговор, вы подожгли дворец, а сами, взяв ценности, бежали за границу. Так?
 - Народный трибунал! Ха-ха! А ты бы что сделала, если тебе угрожает смертью компания дебилов и фанатиков? Ты бы стала сидеть и ждать смерти? К твоему сведению, пожар во дворце устроил король, чтобы прикрыть наше бегство, и сам погиб там. Интересно, кто-нибудь из вашего народного трибунала мог бы пожертвовать собой, чтобы спасти другого от смерти?
 - Отвечайте «да» или «нет».
 - Что я ответил, то ответил. Я не хочу играть в твою дурацкую игру, тем более всё равно вы меня убьёте. Играйте сами. Зачем ты спрашиваешь меня? Пиши сама, что хочешь.
 Она отложила перо и посмотрела мне в лицо. В её взгляде мелькнуло что-то прежнее. Мне показалось, что она нарочно пытается разозлиться на меня, чтобы не так жалко было отправлять меня на смерть. Только у неё это не получается. Она добрая, я знаю это, как никто другой. Разве ухаживала бы она тогда за мной пьяным во дворце, если бы была такой же, как этот «народный трибунал»? Плюнула бы и оставила меня валяться в луже блевотины. Ничего бы ей за это не было. Она жалела меня. И сейчас жалеет, только сейчас эта жалость бессильна.
 - Как вы нашли меня? – спросил я.
 - Люди графа отдали нам тебя и все эти документы, - она была видимо рада смене темы разговора.
 - Чушь какая-то, зачем это им?
 - Им наверное нужно избавиться от тебя, как от свидетеля. Вот они и решили убить двух зайцев, преподнесли нам тебя в качестве подарка.
 - А зачем тебе выполнять их заказ? Ты же знаешь меня, как никто другой, скажи мне честно, я способен на такое? Молчишь? Ты же не веришь ни одному слову в этой папке. И я не верю, что ты желаешь мне зла. Разве я тебя чем-то обидел когда-нибудь? Разве тебе было плохо со мной? Ты просто очень напугана, так напугана, что даже память твоя тебе отказывает. Хочешь я скажу тебе, кто мой сосед по камере? Тот самый чиновник из ратуши, который приходил арестовывать короля. Я не знаю его имени, но ты, раз ты во власти, должна его знать, у него ещё нос крючком. Он всё это затеял – и вот, он сам гибнет, никому не нужный. И ты боишься того же самого. А как же, за возможность вершить судьбы людей надо платить. Только не думай, что если ты скормишь этому чудовищу меня, оно тебя пощадит…
 - Этот человек – мой муж, - тихо сказала Фредерика, прервав мою пламенную речь. В комнате повисло молчание.
 Муж. Вот это да! Я даже не знал, что она замужем. Столько лет жил с ней бок о бок, пользовался её благосклонностью, даже испытывал к ней тёплые чувства, и ничего, ничего о ней не знал! Я воображал себя центром мироздания, и мне в голову не могло прийти, что у неё может быть какая-то жизнь, какие-то мысли помимо меня. А она наверное любила его, но была покорна мне, потому что дорожила своей работой. У них, наверное, и дети есть. Как она на самом деле должна ненавидеть меня за эту разорванную, двойную жизнь.
 - И ты ничего не можешь для него сделать? – наконец спросил я.
 Вместо ответа она только покачала головой.
 - Да ему уже и не поможешь, - сказал я, - он сошёл с ума.
 - Он давно сошёл с ума. Все мы сошли с ума.
 Именно в тот миг, когда я понял, что имею дело с совсем другим человеком, она вдруг стала почти прежней, во взгляде исчезла жёсткость, а в голосе металл.
 - Никто ничего уже не может сделать, Ким. Я никому не желаю зла. Но всё равно мы все погибнем. И ты, и я. Ты оказался в центре большой бури, которая требует человеческих жертв. И я вместе с тобой. Я не хочу твоей смерти, но не могу тебя отпустить. Это не заказ людей графа. Кто такие эти люди? Никто. Просто их интересы совпали с интересами тех, кто имеет власть.
 - Кто же имеет эту власть?
 - У них деньги, у них сила, у них всё.
 - Значит ты сама понимаешь, что эти разговоры о народе – демагогия.
 - Теперь это многие понимают.
 - Знаешь что я хочу тебе сказать? Бежим-ка мы отсюда.
 - Куда?
 - Мир велик. Я за полгода прошёл три страны, увидел, как живут люди. Ты хотела убежать из четырёх стен кухни – так взамен получила четыре стены этой тюрьмы. Пойдём со мной, я покажу тебе настоящий мир, ты увидишь настоящих людей, которым не нужно приносить никого в жертву, которые сами всё отдадут, чтобы помочь тому, кто попал в беду. Я всё потерял в этой жизни, но мне есть куда идти, есть на что надеяться, у меня есть друзья, которые всегда помогут. Они помогут и тебе, они ради того только и живут, чтобы помогать таким, как мы, несчастным. Это подданные Принца Полуденной страны, но их много и здесь, и они служат ему, делая людям добро. Я знаю это, потому что они много сделали для меня, и для тебя сделают. И мы пойдём к Принцу и предстанем перед ним, потому что я хочу научиться жить в любви, как живут его счастливые подданные, и как я пока не могу, потому что не знаю как. Это будет трудно, но это лучше страха и ненависти, в которых мы живём сейчас. Это и есть настоящая жизнь, а не делёж несуществующего наследства и бутафорское правосудие. Пойдём со мной, пожалуйста.
 Фредерика вынула из стола газету и молча подала мне. На первой же полосе я прочёл грозный заголовок: «Враги среди нас!» Фразы запрыгали у меня перед глазами.
 Эти люди живут среди нас, на нашей земле, в наших городах и деревнях, едят наш хлеб, и это не мешает им оставаться в стороне от чаяний народа и проповедовать свои принципы, прикрываясь рассуждениями о добре и любви…
 Вспомним историю. Страна была сильна и богата до тех пор, пока её не наводнили нищие иноземцы, рассказывающие о некоем царстве добра и справедливости и его якобы благородном и мудром правителе. Всем известно, что это были воры и шпионы, вынюхивавшие и кравшие наши национальные богатства. Но тогда люди ловились на удочку этих красивых сказок и раздавали нищим свои имения, разбазаривали страну, в результате чего она обнищала и обессилела…
 Удивительно то, что такие вот люди, паразитирующие на человеческих трудностях, спекулирующие на понятиях добра и справедливости, живут и сейчас среди нас и, мало того, процветают в то время, как народ терпит бедствия…
 Посмотрите на них: люди идут к ним со своими бедами и нуждами и отдают последние надежды и средства в обмен на дешёвые советы, сомнительные лекарства и прочие "блага"…
 Посмотрите на них: среди всеобщих страданий они радостны, в общей грязи остаются чистенькими. Они рассказывают о некоей счастливой будущей жизни, когда властвовать будет некий Царь любви и правды. Они не скрывают, что ждут этого завоевателя. А что ждёт нас, тех, кто не хочет быть порабощённым?…
 Посмотрите на них: среди всеобщей бедности именно их дома блещут чистотой и благоденствием. Откуда это у них? От нас! Это наше добро, оно принадлежит нам, людям, положившим жизнь на его накопление и защиту, и потому принадлежит по праву...
 Вот, где кроется зараза, разъедающая страну и общество изнутри! Вот что является опухолью на здоровом теле государства!
 Так встанем решительно все, как один, и дадим отпор этой заразе. Родину нужно лечить – мы её вылечим. Родину нужно спасать – мы спасём её от всего, что чуждо ей. Мы должны бороться за своё счастье. Пусть грабители убираются вон, а кто не захочет, пусть живёт по нашим законам, или не живёт вовсе…
 Тень моего батюшки встала у меня перед глазами. О чём думал человек, который это писал? Неужели он действительно верил в это, или это заказ очередного ограниченного самодура?
 - Это твои друзья? – спросила Фредерика, - на них ты надеялся?
 - Что же получается, начались погромы? Но это же чушь, с первой до последней буквы. Я знаю этих людей и понимаю, чего они на самом деле ждут. Они ждут, что любовь изменит этот мир и сами несут её в себе, чтобы изменения начались уже сейчас.
 - Автор статьи тоже это знает, ведь там именно это и написано. Это я о них ничего не знаю, так мне можно говорить всё, что угодно и я поверю.
 - Но ты же веришь мне?
 - Верю.
 - Тогда тем более надо бежать.
 Фредерика покачала головой:
 - Я останусь здесь.
 Я сидел на своём стуле и думал о своих друзьях: о Карле, о семье Санте, о тех бедняках, что ранним утром накормили нас и наших лошадей. Их будут изгонять и убивать. Чтож, рыцари Принца очень удобны для этого: они не ответят злом на зло, чтобы сохранить как можно больше жизней, пусть это жизни тех, кто их ненавидит и гонит, и либо погибнут, либо уйдут, оставив нажитое. Их имущество, которое и привлекает толпу, никого не накормит и не спасёт. Толпа умеет только разрушать. Они своего добьются. Только вот любить людей и делать добро будет некому.
 - Ты слышишь, что я говорю? – спросила Фредерика.
 - Что?
 - Я останусь здесь, - с нажимом произнесла она. Я посмотрел на огромное окно и всё понял. Она сняла один из своих ремней и протянула мне. Я крепко привязал её к стулу, потом скомкал газету и запихнул комок ей в рот. Последние слова, которые я услышал от неё, были: «Удачи тебе, Ким. Береги себя.»
 - И ты себя береги. Впрочем, пусть тебя бережёт та любовь, что бережёт и меня. А я буду жив – расскажу о тебе Принцу.
 Я подошёл к окну, раскрыл его, выскочил наружу и побежал.
 На что я тогда надеялся – не знаю, может быть снова на чудо, но о чуде я точно не думал. Я думал о том, что у меня ещё есть шанс добраться до дома Санте и взять лекарство для Тиллы. Но как я пройду эти семьдесят миль до Леона, об этом я даже не подумал. Главное было успеть отбежать как можно дальше, пока к Фредерике в комнату никто не зашёл, и меня не хватились. Затеряться в городской толпе не представлялось возможным: город был пуст. Я пробежал вдоль задней стены дома, потом, завернув за угол, пересёк маленький внутренний дворик и, выйдя через арку, свернул в переулок и пустился наутёк что было сил. Если доберусь до реки в районе старой пристани, думал я, там смогу раздобыть лодку, в ней спущусь вниз по реке до деревни, где живёт Карл и переночую у него. Заодно предупрежу его о готовящихся погромах, и может быть дальше к Санте мы поедем вместе. Мы все убежим из этой безумной страны. Несколько раз мне пришлось останавливаться, чтобы перевести дух, но всякий раз мне чудились звуки погони, и я снова бежал, преодолевая напряжённую боль в боку. Мне повезло, на старой пристани были лодки и не было людей. Я выбрал лодку поновее с виду и столкнул её в воду. Вёсел нигде не было, да я и не стал долго искать, просто взял кусок доски, чтобы им подгрести ближе к противоположному берегу. Скоро стемнело и похолодало, пошёл снег. Снова я плыву по ночной реке и мёрзну, только теперь я один, некому ободрить меня. На реке было тихо, только изредка слышался тихий плеск воды. Я перестал грести и улёгся на дно лодки, завернувшись в кусок какой-то дерюги, найденной в старом лодочном сарае на пристани. От дерюги сильно пахло уже подзабытым мною запахом крыс, я вспомнил последнюю зиму во дворце, улыбнулся и провалился в сон.
 Проснулся я на рассвете. Было тихо и очень светло, хотя и пасмурно. На берегах реки лежал ровный слой чистейшего белого снега, от которого и исходил этот свет. На моём импровизированном одеяле снег таял, но ткань была очень плотная, поэтому я не промок. Первая мысль моя была – испуг: не проплыл ли деревню. В воздухе запахло едким влажным дымом, и сам дым виднелся впереди по течению, как туман. Ничего не понимая, я плыл дальше. Наконец, когда дым сгустился, я увидел, что подплыл к деревне. На краю её было свежее, ещё курящееся пепелище, которое когда-то было домом Карла. Возле сарая на берегу сновали какие-то люди, вытаскивали оттуда сети и прочую рыбацкую утварь. Сердце моё в груди упало: погромы начались, я не успел их предупредить. И как теперь мне попасть к Санте? Впрочем, если вспомнить мои познания в географии, до Леона можно спокойно доплыть по реке, но займёт это не меньше двух суток. Люди на берегу меня заметили и как по команде застыли, глядя в мою сторону. Воры, застигнутые на месте преступления. Их много, но они боятся меня одного. Я сложил руки рупором и крикнул:
 - Воры!
 Они разом пришли в движение и загалдели, один из них подбежал к самой кромке воды и стал кидать в меня камни. Только сейчас я заметил, что лодок на берегу нет и счёл это добрым знаком. Во-первых, без лодок погромщики не смогут меня догнать, чтобы объяснить, что они не воры, а благородные люди, очищающие родину от заразы, а во-вторых это может означать, что лодками воспользовалась для бегства семья Карла, а значит они живы. Тут снова повалил густой снег и скрыл меня от погромщиков.
 Надо было где-то выходить на берег и искать, чем бы перекусить, я ведь не ел со вчерашнего обеда, который тоже питательным не назовёшь, а сил потрачено много, и вдобавок очень холодно. Однако выбираться на снег и оставлять следы мне не хотелось, и я, закутавшись поплотнее в дерюгу, плыл дальше. Снег потихоньку прекратился, поднялся лёгкий ветерок. Голод становился невыносимым. Чтож, думал я, раз начались погромы, вряд ли меня кто-нибудь приютит и накормит, скорее наоборот могут обидеть вплоть до смерти. Это в мои планы не входило, не затем я столько раз этой смерти избегал. Ладно, придётся потерпеть до Леона, может быть, там всё не так плохо. Не стоит губить последнюю надежду.
 Как я прожил эти двое суток в лодке, что передумал, лучше не вспоминать. Боевой задор скоро исчез, наступило разочарование, и я тысячу раз пожалел, что пустился в это путешествие, что взял на себя ответственность за Тиллу, которая, если вдуматься, совершенно чужая мне. Я жалел, что не погиб раньше, ведь это могло произойти много раз. И наконец, я жалел, что вообще появился на свет.
 К концу вторых суток плавания заметно потеплело, снег с берегов сошёл, и они стали чёрными и мрачными. К Леону я подплывал уже в самом конце дня, перед началом сумерек. Лодку я спрятал в прибрежном ивняке, и этим же ивняком пошёл в сторону посёлка, чтобы подольше оставаться незамеченным. В воздухе чувствовался запах дыма, и я понимал, что мои худшие опасения оправдываются. В последнюю минуту дня, когда облака на западе внезапно расступились, и солнце осветило сосны волшебным розовым сиянием, я стоял на пепелище дома Санте и плакал от усталости и разочарования.
 Чуда не произошло, надежды мои не оправдались. И наверное именно в этом и состояло самое большое чудо: я продолжил путешествие самостоятельно. Заночевал я в тот день в чьём-то амбаре, где хранилась пшеница. Я был так голоден, что сухие зёрна, пропахшие мышами, показались мне вкуснее всего, что я ел когда-либо. Перед рассветом, насыпав в найденный тут же мешок немного зерна, я ушёл в лес. Я знал, что если буду идти опушкой большого леса, рано или поздно достигну Орвиля. Через четыре дня, поздним вечером, окончательно обессиленный и простуженный, я вошёл в гостиницу «Ослиная челюсть» на улице Каштанов.
 Хозяин был внизу, за барной стойкой, что-то подсчитывал, наверное, прибыль за день. В баре был всего один посетитель, сильно пьяный, но хорошо одетый. Он напомнил мне меня самого в годы жизни во дворце. Увидев меня, он пробормотал:
 - Что это за пугало?
 Я действительно после побоев, тюрьмы и недели скитаний по реке и лесу почти потерял человеческий облик. Взглянув на себя в зеркало, висевшее перед входной дверью, я не узнал отражения. Хозяин поднял голову навстречу мне, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Я уже подумал, что не стоило мне сюда являться, как он узнал меня.
 - Ким? Я уже не надеялся вас увидеть. Тогда на митинге погибло несколько человек, и я грешным делом решил, что вы были среди них. Но где же вы пропадали?
 - Я был там, куда хотел идти. Но я опоздал. От дома Санте и дома ещё одних моих друзей остались только пепелища. Что же с ними самими, я не знаю.
 - Ну вот, а вы говорите, любовь защищает. Всё это сказки, - говоря это, он выставил на стойку блюдо холодного мяса и кружку пива, - поешьте вот, это всё, что осталось от ужина. Я вам скажу, люди потянулись с юга через два дня после вашего исчезновения. Подданные принца, так они себя называют. Некоторые шли обозами, большинство же налегке. Они останавливались у меня и рассказывали о погромах. Потом ко мне приходила полиция, они указывали мне, что я не должен пускать беглых подданных принца. Я сказал, что пускаю любого, кто платит мне монетой, а чей он подданный, мне нет дела, и я у постояльцев этого не спрашиваю. Они лично мне ничего плохого не сделали и ничего у меня не отняли. А вот наше правительство собирается отнять у меня гостиницу, чтобы на её месте проложить улицу. Так я им и сказал.
 - Вы рискуете.
 - Чем? Графа убили, но строительство дороги никто не отменил, а значит мне всё равно придётся уходить. Пожалуй, подожду ещё недельку, пока схлынет этот вал, они всё-таки приносят мне прибыль, а там пойду следом за ними на Север.
 - Идите к Принцу.
 - Ну и вы туда же. Бросьте эти сказки. Никакого Принца нет, и он никого не защищает. Вон как бьют его граждан, а он где? Сидит у себя и говорит благоглупости? Я поверил бы в него, кабы он примчался и встал на их защиту. Нет, они все безумцы, вот и воюют между собою, каждый вооружённый своим безумием. А у меня ещё достаточно сил и есть своя голова на плечах, чтобы ни на кого не надеяться и никого не бояться.
 - Вы что-нибудь слышали о Санте?
 - Нет. Вот их мне жалко, они добрые люди.
 - А Карл-рыбак? Вы знаете его? Такой крупный сильный мужчина, у него ещё жена такая симпатичная…
 - Не знаю. По вашему описанию трудно понять, да их много тут проходило, а я видел лишь немногих. Про Санте я тоже спрашивал, но никто о них ничего не слышал. Да тут не одни лишь подданные Принца. Бегут многие богатые, они понимают, что раз объявлены погромы, то скоро будет всё равно, кого громить, тогда доберутся и до них. Кто погромщики? Такие, как Белбок, помните, я рассказывал? Их не интересуют никакие национальные идеи, они занимаются этим ради собственного удовольствия и лёгкой поживы. Подданных Принца не настолько много, чтобы им удовлетвориться, они обязательно найдут других беззащитных. Вот нормальные люди и бегут, зная, что будет.
 Тут в разговор вмешался посетитель, которого я принял за пьяного. Он, по всему видно, и вправду много выпил, но подошёл к нам уверенным шагом, и голос его звучал твёрдо.
 - Я думаю, в ближайшее время стоит ожидать закрытия границы. Тогда погромы просто утонут в крови этих подданных Принца, и о богатых никто не вспомнит. Главное для толпы – развлечения, а нет лучшего развлечения, чем убивать загнанных в угол. И ваши честные богатые люди-труженики первыми ринутся в бой. Они просто не успели сообразить выгоды момента. Им достаточно всего лишь оплатить зрелище – и они на коне. Простите, я не представился. Гермен, писатель, драматург, исследователь глубин человеческого падения.
 - Ким, - представился я.
 - Позвольте угостить вас ромом, в честь знакомства.
 Ром вызывал у меня стойкую неприятную ассоциацию с морской болезнью, поэтому я сказал:
 - Лучше бренди.
 - Хорошо, вам бренди, мне ром. Я оплачу.
 Хозяин налил нам, Гермен выпил свой стакан залпом, я же чуть пригубил и поставил стакан на стойку.
 - Признаться, я немного задет вами, Ким. Нет, не тем, что вы не пьёте, всё равно вам за мной не угнаться, это я легко прощаю. Но почему, услышав моё имя, вы не сказали: «Ба! Тот самый Гермен!» Впрочем, и это я вам почти прощаю. Судя по акценту, вы южанин, а южане с моим творчеством могут быть незнакомы. Но северянину я бы этого никогда не простил. Самый громкий провал театрального сезона в Самедбурге и Рандене. «Сказание о трёх королях». Впрочем, тихих провалов у меня и не было. Я разорил своими творениями уже не один театр и не одно издательство. А здесь я, так сказать, в творческой командировке. Вы всегда найдёте меня там, где в ближайшее время ожидается наибольшее проявление человеческой гнусности. И кажется сейчас я не прогадал. А вы, я вижу, благородный человек, раз небриты и ходите в рубище.
 Я пожал плечами.
 - Не отпирайтесь, у меня нюх на такие вещи. Мне бы репортёром быть, да только ленив я и необязателен. Ни за что не буду писать о том, к чему потерял интерес. Знаете, сколько у меня в столе лежит неоконченных романов? Каждый произвёл бы фурор, но я оставил их и никогда не вернусь – неинтересно. Хотите, отдам вам, вы допишите и издайте от своего имени. Впрочем, вас быстро раскусят, мой стиль всем известен, и повторить его вряд ли возможно. Ведь на что покупаются издатели? Я приношу рукопись – они все в один голос говорят: гениально! И они правы. Но если оно гениально, это ещё не значит, что его захотят читать люди. И они не хотят. Я ведь прямо заявляю каждому своему читателю в лицо: ты подлец. Это сейчас, сидя в кресле, ты герой и красавец, а вот грянь гром – и что с тобой будет? Ты струсишь и от страха начнёшь убивать всех подряд, чтобы подняться вверх по трупам. Все люди такие, но каждый считает таким не себя, а другого. А я говорю каждому – ты! И кому это понравится?
 Он жестом показал хозяину на свой пустой стакан, тот налил туда рому, и он привычным движением опрокинул ром в себя.
 - Хорошая вещь – ром. Если бы не он, я бы давно сдох от тоски среди этих мерзавцев. Да, дорогой мой, не обижайтесь, но и вас, и нашего уважаемого хозяина, и ваших пилигримов я включаю в число мерзавцев. И мнения своего не переменю. Хоть убейте меня. Тогда вы станете убийцами и этим свою мерзость докажете. Впрочем, я такая же точно скотина, и пью скорее для того, чтобы самому никого не убить.
 Он замолчал, а я вдруг вспомнил вечернюю улицу и театр в Самедбурге. Он автор той пьесы, что повергла меня в шок и так не понравилась критике. Между тем он встрепенулся и продолжил:
 - Знаете, лет двадцать назад, в юности, я был романтиком. Мне казалось, что мир прекрасен. Просто я нахожусь в не самой удачной его точке. Но если отойти чуть подальше – там уж точно всё хорошо. И я мечтал и искал. Искал благородных людей, честных женщин, обманывался каждый раз, но всё же мечтал. Тогда я писал сказки, добрые сказки про добрых людей. Людям нравилось. Конечно, они считали, что добрые – это они, а не мои мечты. Но я перечитывал законченные рукописи и рвал их. Так не бывает! Вы никогда не замечали, что у всех сказок открытый конец? «И стали они жить- поживать, да добра наживать.» Вот они целый год, а то и десять лет, боролись за своё счастье, убивали чудовищ, решали неразрешимые загадки, преодолевали стихию, и вот разом всё кончилось. А что ж дальше-то? Как они теперь будут жить друг с другом, если все эти годы провели в борьбе с внешними условиями, не видя друг друга, да и до того были знакомы лишь пару дней. Какими они увидят друг дружку на следующее утро после сказки? Вот это и есть настоящий конец сказки: пробуждение и разочарование! А дальше и начинается самое интересное: как жить в этом разочаровании? Легко стремиться к какой-то цели, но вот ты её достиг… Что дальше? Организм, привыкший к борьбе, неспособен расслабиться. Я наблюдал за жизнью и понял это очень скоро. Сказки – ложь. Они подводят героев к краю пропасти и оставляют там, утверждая, что это и есть счастье. И я решил написать правдивую сказку. Первое утро Золушки во дворце. Вы можете себе такое представить? Какая комичная и грустная картина. Ночь любви принесла ей разочарование: принц оказался слюнявым импотентом. Сначала долго вздыхал и пел о высоких чувствах, а потом совершил то, что называют надругательством и спокойно захрапел в полной уверенности, что этим осчастливил свою невесту. А утром он впервые увидел её без пышных одежд и дорогой косметики, да вдобавок обиженную, и ужаснулся: да ей место на кухне! И дальше клубок начал разматываться с сумасшедшей скоростью. Она познакомилась со слугами и узнала цену дворцовой роскоши. Он же пристроил её пьяницу-отца на государственную должность, да тот быстро провалил все дела. И дальше в том же духе. В конце они должны были отравить друг друга, но я не дописал. Я понял, что это уже не сказка и решил писать быль. Но я художник, и конечно же без вымысла не обходится. Но вымысел тоже основан на наблюдениях за реальностью.
 - Я видел вашу пьесу о трёх королях.
 - Видели? Ну и как? Гениально, не правда ли? А знаете, как возник замысел? Весной я почувствовал, что от Южного Королевства понесло падалью и как всегда поспешил на запах. Я же вам говорил, что у меня нюх. В день переворота я участвовал в уличной перестрелке и даже кого-то ранил. Мне было всё равно кого, тогда все убивали друг друга. А потом ночью смотрел, как горит и рушится величественный королевский дворец. Тогда у меня и возникла эта мысль – написать об этой агонии, о грандиозном обвале, о гибели целой цивилизации. Пьеса написалась в неделю. Если мне интересно, я быстро работаю…
 Он продолжал говорить, а я будто оглох. Он был там! Конечно же, иного и быть не могло. Совершенно верно, запах падали, как же я сразу не угадал! Дух разрушения. Он стрелял и кого-то ранил. Может быть, это он прострелил руку королю. И потом стоял перед горящим дворцом и наверное радовался, что приложил руку к этой трагедии. В это время мы прятались в саду, а король вступал в огонь, чтобы умереть. Я не почувствовал к Гермену ненависти. Скорее это была брезгливая жалость: раненый тобой король погиб, как герой, а ты живёшь, как скотина. И сейчас, наблюдая массовый исход пилигримов с юга, ты напишешь очередное великое произведение, которое читатели не примут, как и все прежние. Твой талант честнее тебя.
 - …так ведь нет никого! В том-то и фокус, что как бы прекрасно ни выглядел человек, поскреби его – внутри окажется дрянь. Любого! Вот вас, например. Хотите на спор?
 - Увольте, я и так не обольщаюсь.
 - Э! Все обольщаются, особенно те, кто любит говорить о том, что не обольщается. Вы просто не знаете своей внутренней глубины.
 - Если на то пошло, не хочу знать, - мне порядком надоел этот разговор, к тому же он грозил закончиться выяснением отношений, на что я был совершенно неспособен. Мне нужно было вымыться и хорошо отдохнуть, а потом подумать о том, как пересечь границу. Её ведь и в самом деле могут перекрыть. А я нахожусь в розыске.
 - Вы меня огорчаете, - сказал Гермен.
 - А вы не пробовали не царапать людей, а наоборот, очищать их от грязи, чтобы они совершали что-то хорошее? В том, что люди плохи, вы открытия не сделали, но почему вы отказываете им в праве желать стать лучше? А знаете ли вы, что в тот момент, когда вы стояли перед горящим дворцом, там был король. Он устроил этот пожар и сгорел в нём сам, чтобы его домашние, которых тоже приговорили, могли спастись.
 - Кто вам сказал эту чушь? Во дворце жили слуги. Они воспользовались моментом и ограбили и убили короля, а потом сами подожгли дворец. Никто не знает, сколько их было там, но одного, шута Кима, долго искали потом. Он-то и есть убийца и вор.
 - Теперь помолчите, вы! – вскипел я, услышав эти слова, - вы слишком много возомнили о своём уме и знаниях. Кому, как не мне знать, как всё было на самом деле, ведь я и есть тот Ким! И я говорю вам то, что видел сам и в чём участвовал, а не то, что домыслил фантазией художника. Король умер, как настоящий герой.
 Краем глаза я заметил, как хозяин изумлённо всплеснул руками. Но отступать мне было уже некуда. Да и бояться в сущности нечего. Я всё потерял, деньги, надежду на спокойную жизнь. И Тиллу я уже не спасу, она погибнет.
 - Вы не там и не то искали, Гермен.
 - Может быть, - неожиданно легко согласился он, - а вы не боитесь вот так вот просто заявлять о том, кто вы? Ведь могут донести. Знаете, у стен бывают уши.
 - Уши я здесь вижу только ваши, и пусть это останется на вашей совести. Моя же совесть чиста.
 - Погодите, погодите, а не вас ли обвинили в убийстве графа Мануса, которое было здесь на прошлой неделе? Да-да, я был пьян, но помню, что читал об этом в газете.
 - Мне не в чем перед вами оправдываться.
 - Да и не надо. Наоборот, позвольте пожать вам руку. Он был редкостной сволочью, я бы сам его с удовольствием убил, да принципы не позволяют. Враг моего врага – мой друг.
 Я отстранился от его руки.
 - Не хотите? Чтож, я не обидчив. Впрочем, у него достаточно врагов и без нас с вами. Даже друзья его по-моему должны ненавидеть. Я знаком с его биографом. Берри-младший, слышали наверное, репортёр, обыкновенный подонок. Как только у графа появились деньги, этот прилип к нему как банный лист. Нашёл перспективную денежную тему: молодой подающий надежды политик. Сейчас, поди, локти кусает, тема ушла, надо искать другую.
 При таком упоминании о человеке, вступившемся за меня перед убийцами и погибшем из-за этого, я поморщился. Гермен видимо принял это на счёт моего общего состояния и резко переменил тему разговора:
 - Так вот почему вы так плохо выглядите: вы наверняка шли пешком из столицы.
 Тут он неожиданно засмеялся.
 - Ничего, ничего, я так. Вам, наверное, нужна помощь? Вы ведь намерены пересечь границу?
 - Что вам до моих планов?
 - Я могу вам помочь. Ну полноте вам, не воротите нос. Я конечно же сволочь, но не более, чем остальные. Просто я не лицемерю, а называю вещи своими именами. И может быть помочь я вам хочу не просто так, по доброте, которой не существует, а из какой-то выгоды.
 - Тогда тем более не стоит. Не хочу быть вашим должником.
 - И не будете. Хорошо, я раскрою вам секрет. Я хочу устроить авантюру. Чувствую, что не вовремя расслабился, стал много пить, а сейчас этого нельзя, на носу большие события, в которых стоит поучаствовать. Мне нужно встряхнуться, а то я здесь заржавею. Окажите мне такую услугу, согласитесь участвовать. Обещаю вам, что не продам вас и не предам.
 Я только махнул рукой. Пусть делает, что хочет, хуже мне уже не будет. Он похлопал меня по плечу и сказал:
 - Завтра жду вас целый день на этом самом месте.
 И ушёл. Мы с хозяином остались одни.
 - Вы в самом деле Ким?
 - Да. Надеюсь, вы не побежите сдавать меня полиции?
 - Нет, конечно. Я не верю, что вы кого-то там убили, да и не читаю газет. И он не пойдёт. Я его давно знаю, он всегда останавливается у меня, когда бывает в Орвиле. Он странный, эксцентричный, но это от таланта. Талантливые люди могут позволить себе некоторые вольности в словах.
 - Я даже не спросил, есть ли у вас место для ночлега…
 - Для вас найдётся. Переночуете у меня в комнате. Я, грешным делом, подумал тогда, что вас тоже убили на том митинге. Тогда много трупов было, некоторых не опознали. Ну я подождал маленько и сдал ваш номер, а вещи и деньги перенёс к себе. Так что они тоже у меня, и я вам их верну в целости.
 - Мне надо переодеться, а у меня нет платья на смену. И побриться.
 - Платье найдём. И бритва есть. И даже помыться можете.
 Помыться было нужно, но я чувствовал себя простуженным, а кроме того так вымок за эти дни, что мечтал побыть хотя бы немного сухим. Впрочем и хорошо, что зима выдалась такая поздняя и мягкая, без мороза, иначе мне досюда было бы не дойти, замёрз бы по дороге.
 В комнате хозяина было уютно и тепло, он постелил мне настоящую мягкую постель, я лёг в неё и крепко-крепко уснул.
 Проснулся я поздно, и первым, кого увидел, был Гермен, совершенно трезвый и с бритвой в руках.
 - Вы собираетесь меня зарезать? - спросил я.
 Он расхохотался:
 - Пожалуй об этом написали бы в газетах. Но это не входит в мои планы. Я всего-навсего хочу вас побрить. Я долго ждал вас в баре и уж думал, что вы не придёте, а тут хозяин сказал, что вы ночуете у него, вот я и пришёл к вам, чтобы вы не передумали участвовать в нашей афере.
 - Какая странная забота. Тем более от вас.
 - Мы же говорили об этом ещё вчера. Я хочу выйти из штопора, и для этого мне нужно совершить какую-нибудь выходку. Так пусть моя шалость послужит кому-нибудь на пользу. Вставайте же, а то я передумаю, уйду и напьюсь, и вам придётся ползти через границу ночью на болоте.
 - А что предлагаете вы?
 - Проехать на виду у всех через кордон, предъявив подлинные, заметьте – подлинные, документы.
 - Как это?
 - Вы хотите, чтобы я открыл вам сразу же все свои тайны? Тогда обещайте, что не откажетесь.
 - Не могу обещать.
 - Тогда вставайте и приступим к бритью. Потом будет завтрак и переодевание, а потом сразу и поедем.
 Бритвой и ножницами он орудовал очень ловко, и уже через час меня было не узнать. Конечно, в зеркале отражался уже не прежний беззаботный толстячок Ким, но и от вчерашнего пугала не осталось и воспоминания. Я даже стал чувствовать себя лучше. Переодевшись в чистое платье, предоставленное хозяином, я вышел в обеденный зал с таким чувством, что сейчас сопровождающий меня Гермен громко скажет: «Дамы и господа, позвольте представить вам Кима», - и тут же со стульев встанут несколько полицейских и отведут меня под белы ручки. Однако этого не произошло. Мы тихо вошли в пустой зал, лакей подал нам завтрак, всё очень буднично. После завтрака Гермен повёл меня к себе в комнату.
 - Это я подобрал специально для вас. Должно подойти, - сказал он, показав на ворох женской одежды, в беспорядке лежащий на кровати.
 - Что это значит? Вы хотите переодеть меня женщиной?
 - Естественно. Я же собираюсь предъявить подлинные документы! Смотрите! – он предъявил мне сложенный вчетверо лист бумаги. Я развернул его. Там было написано: Паспорт. И далее имя, местожительство, печати консульских служб и таможен (во многих странах побывал старина Гермен) и внизу в графе особых отметок: «Путешествует с супругой Олиндой, на которую распространяются все права предъявителя данного паспорта». Никогда не предполагал, что существуют такие паспорта. Впрочем, я и паспортов-то в жизни никогда не видел, так что я могу знать о них?
 - А где же ваша настоящая супруга?
 - Не знаю. Да какое это имеет значение?
 - Но ведь вы уедете, а она останется здесь.
 - Я не уверен, что она здесь. Последний раз мы виделись лет семь назад, и с тех пор никакой связи. Так что может быть её уже и вовсе на свете нет.
 - А как же вы…
 - У меня нет жены, но женщины-то у меня есть. И мне всегда есть с кем пересечь границу.
 - А та, с кем вы въехали сюда?
 - Мы расстались. Она ушла отсюда три дня назад, заявив, что не желает больше меня знать. В точности, как моя настоящая жена. Впрочем, может быть, это она и была. Я уже забыл, как она выглядит. Ну, чтобы вас не терзала совесть по поводу бедняжки, брошенной в чужой стране, представьте, что сюда я тоже провозил мужчину в женском платье.
 - Я пойду. Вы мне голову морочите, а я уж было доверился вам.
 - Подождите! Подождите же! Ну какая вам разница, что было? Важно, что будет! Прошу вас! Кроме того, у вас всё равно нет другого выхода.
 - Выход всегда есть. Прощайте.
 - Ну хорошо. Но вы можете сделать это ради меня? Мне нужно вернуться на родину, но паспорт у меня на двоих, поэтому мне нужен попутчик, согласный побыть несколько минут на таможне в роли моей жены.
 - И вы каждый раз ищете такого попутчика?
 - Женщину легко уговорить.
 - Так уговорите женщину, зачем я вам сдался?
 - Вы мне симпатичны, и я хочу избавить вас от ненужных хлопот. Останьтесь, доверьтесь мне, и уже через несколько часов вы будете в безопасности.
 И я согласился, хоть не верил ни одному его слову. В конце концов, что мне терять, думал я, я всё равно остался в этом мире один, да ещё нищий. Проживу я на несколько дней больше или меньше – неважно, всё равно меня ждёт смерть. Только хочется ещё раз успеть взглянуть в глаза бедняжки Тиллы, растаял ли лёд в них?
 Гермен явно испытывал удовольствие, загримировывая меня женщиной. Такое впечатление, что он всё это затеял только ради этого процесса. Надо сказать, к своему делу он отнёсся ответственно: возился со мной долго, подтягивая каждый шнурочек и подводя каждую чёрточку. В женском платье, загримированный и в парике, я чувствовал себя этакой вспотевшей черепахой. Каково же бедным женщинам всё это носить! Через полтора часа всё было готово, и мы спустились вниз. Предусмотрительный Гермен загодя позаботился об экипаже. В зеркале, висящем в холле, я, проходя мимо, не увидел своего отражения. И только выйдя на улицу я сообразил, что та крупная стареющая дама – это и есть я. Гермен постарался на славу.
 - Надо было попрощаться с хозяином, - сказал я.
 - Он бы вас всё равно не узнал, - ответил Гермен и чему-то улыбнулся, - теперь терпите, пока не пересечём границу.
 Границу мы пересекли совершенно спокойно. Офицер, проверявший документы, только бросил на меня мимолётный взгляд, чтобы удостовериться, что записи в паспорте соответствует человек. Я даже не успел испугаться возможного разоблачения, как дверь экипажа захлопнулась и мы поехали дальше, уже по свободной земле.
 - Куда вы направляетесь? - спросил Гермен.
 - В Ранден.
 - Не желаете заехать по пути в одно любопытное местечко?
 - Я желаю только одного – поскорее снять эту сбрую.
 - Потерпите немного, всему своё время. Давайте прежде побываем у пророка. Тут недалеко. Я давно мечтал его увидеть и послушать его слова: вдруг пригодится для новой книги. Сделайте одолжение, составьте мне компанию.
 Я вспомнил прочитанную однажды статью в бульварной газете о старике, предсказавшем перенос границы. Верно, это его имел в виду Гермен.
 В деревню, где жил пророк, мы приехали вечером. На постоялом дворе дежурила старушка, готовая за мелкую монету отвести нас прямо к нему.
 - А что, разве он ещё не спит? – удивился Гермен.
 - Батюшка наш, как дар свой обрёл, так сна лишился. Не надобен он ему стал. А люди идут издалека, у каждого своя нужда, так он каждого принимает. А при нём вот мы, старицы, когда прислужить, когда услужить. А что у вас-то к нему?
 - А мы, мать, хотим знать, что с нами завтра будет.
 - А зачем вам?
 - Как зачем? Мы, предположим, пожениться хотим, а вдруг в день свадьбы кого из нас убьёт? – Гермен подмигнул мне и продолжал, - или дети у нас умирать будут? Мы хотим быть уверены в своём будущем.
 - А что же, если впереди плохое ждёт, так и жениться не будете?
 - Не будем. Мы не хотим, чтобы один из нас из-за другого страдал.
 - Благородные, - уважительно сказала старушка, - ну вот мы и пришли, - и показала рукой на тёмную маленькую покосившуюся избушку.
 - Это вот здесь он и живёт? Что же вы ему домик получше не выделите?
 - Батюшка наш бессребреник, - старушка обиделась, но тут же взяла себя в руки, - подождите здесь, я схожу разведаю, нет ли кого у него сейчас и расположен ли принять. Устаёт он очень.
 Она удалилась, а мы остались стоять на тёмной улице.
 - Зачем вы это затеяли?
 - Хочу поставить его в глупое положение. Это моё увлечение. И потом мне просто интересен его бизнес. Вдруг стану немощным, так смогу наладить что-то подобное. Главное в любом деле – организация. Шутка. Я хочу написать книгу, а не репортаж – поэтому я должен изучить материал. Одного факта его существования мне недостаточно. Ну не скажу же я старикану, что приехал его изучать, как явление. Заодно задам какой-нибудь дурацкий вопрос и узнаю цену ему как пророку. Я конечно уверен, что он морочит всем голову, но интересно увидеть, как он это делает. А там уже посмотрю, буду ли в книге раскрывать его секреты. Но теперь молчок, идёт наша провожатая.
 - Идёмте, батюшка примет вас, - сказала старушка и повела нас к дому.
 Избушка внутри оказалась ещё мрачнее, чем снаружи. Пророк сидел в маленькой комнатушке без окон, освещаемой свечой, стоящей на грубом столе. Кроме стола из мебели в комнате была только широкая скамья, на которой сидел старик. Она же, судя по брошенной на неё охапке соломы, служила ему постелью. Самого пророка толком и не было видно, какая-то белая тень, лишь глаза поблёскивают, отражая огонёк свечи. Старик медленно раскачивался и непрерывно монотонно бубнил. На наше появление в комнате он как будто не обратил внимания. Мне же, едва я вошёл, ударил в нос сильный запах разложения.
 - Вот гости, батюшка, - сказала старушка, введя нас в комнату, и тут же растворилась в темноте. Старик не посмотрел на нас и не прекратил своего занятия, только бормотание его стало громче.
 - …все мерзавцы, все, все…деньги, деньги, только деньги…где они, ваши деньги? где? в болоте сгинули…а ещё спрашивают, будет ли дождь…какой вам дождь, если вы всё равно умрёте? тогда придёте к королю, развязавшему войну и поклонитесь от моего имени и скажите всё, что я о нём думаю…
 - Дедушка, - громко сказал Гермен, - скажи, можно ль нам жениться?
 - Дурак! – внятно ответил пророк, - иди на кобыле женись.
 И замолчал. В наступившей тишине отчётливо слышался слабый треск свечи и какая-то возня за стеной. Тут, позабыв о том, что голос разоблачит меня, я тоже задал вопрос:
 - Увижу ли я Принца Полуденной страны?
 - Свою задницу ты увидишь! – моментально отреагировал пророк, ничуть не удивившись несоответствию голоса и внешности просителя. Может быть он слепой?
 - Спасибо на добром слове, дедуля, - сказал Гермен, - а хорошо ли тебе здесь живётся, в этой вони да темноте? Ты ж так и правда с ума сойдёшь и пророчествовать начнёшь.
 Старик ничего не сказал в ответ, только застучал кулаком в стену за спиной.
 - Ну ладно, ладно, не расстраивайся, я пошутил… - миролюбиво сказал Гермен, и в комнату вошла наша знакомая старушка.
 - Пойдёмте, больше он вам ничего не скажет.
 - Да нам и того достаточно, - весело ответил Гермен, и мы пошли прочь из комнаты.
 Старик снова закачался и забормотал.
 - …это всё болезни, болезни, от них умирают…я был молодой и не болел, а сейчас кости ноют…я знаю, отчего это…люди это, вот кто… - услышал я вдогонку.
 - Ну что, матушка, сколько мы твоему пророку должны за аудиенцию? – спросил Гермен, когда мы вновь оказались на улице.
 - Сколько не жалко, столько и дайте, - сказала старушка, - батюшка наш бессребреник.
 - Значит, если ничего не дадим, тоже хорошо?
 - Дать надо, - уверенно сказала старушка, - иначе пути вам отсюда не будет.
 - Разбойников что ли на нас натравишь? – рассмеялся Гермен.
 - А и разбойники у нас в лесу водятся, - сказала старушка с убеждением в голосе.
 - Видите, я же говорил, что это бизнес, - сказал Гермен мне и протянул бабушке банкноту.
 - Пойдёмте, я отведу вас на постоялый двор, - сказала она.
 - Мы не собираемся ночевать, - сказал Гермен, - нам нужно спешить. Батюшка благословил наш брак, и мы не хотим откладывать ни на минуту. Вот вам ещё денежка, и вы скажите нам, по какой дороге мы сможем миновать ваших разбойников.
 - Поезжайте в сторону границы, - ответила она и растворилась в темноте.
 - Что вы задумали, Гермен, почему не хотите ночевать?
 - Если я останусь на ночь, то напьюсь.
 - Бросьте эту ерунду, я устал, хочу всё это с себя снять и лечь спать.
 - Решено, мы едем.
 - Вы как хотите, а я остаюсь.
 - Чтож, - подумав, сказал он, - оставайтесь. Это будет даже забавно. Мне здесь нечего делать, я всё выяснил. Сколько ни приходилось мне раньше встречать подобных пророков, на поверку все они оказывались мошенниками. Этот точно такой же. Я хотел поставить его в глупое положение, а в результате сам в таком положении оказался. Он нас просто-напросто по-пророчески обхамил. Да ну его вообще!
 Мы подошли к постоялому двору. Рядом стояла наша карета. Гермен разбудил дремавшего на козлах кучера.
 - Просыпайся, мы уезжаем отсюда.
 - Эй, постойте, а моя одежда и мои деньги?
 - Ваша старая одежда была уже ни на что не годна, и я её выбросил, а все ваши деньги я потратил на приобретение того, что надето на вас.
 - То есть?..
 - Я обещал перевезти вас через границу, так? Я своё обещание выполнил. Но я не обещал, что буду нести ваши расходы. Я не денежный мешок, да и вы не куртизанка. Если хотите, можете составить мне компанию и дальше, может, через пару месяцев мне придёт в голову посетить Ранден, куда вы так стремитесь, но специально я вас туда не повезу. Так что если не хотите – оставайтесь здесь. Вы забавный и мне жаль с вами расставаться, но я не хочу себя слишком обременять. Я свободный художник. Да, кстати, у меня для вас есть добрая новость: вот, возьмите, - он протянул мне сложенную газету, - последний раз спрашиваю: едете со мной? Молчите? Ну как хотите, я вас не неволю. Трогай!
 Более глупого положения нельзя было себе представить: я остался один в сотне вёрст от цели, без гроша в кармане, да ещё в женской одежде. Я вошёл в гостиницу, в маленьком грязном холле сел на единственное кресло и развернул газету. Внизу первой колонки чернильной рамочкой рукой Гермена была отмечена маленькая статья. В ней сообщалось, что на днях состоялся суд над вором и изменником Кимом IV. Преступник сознался в том, что убил короля и принцессу, выкрал хранившиеся во дворце сокровища королевского дома и бежал за границу. Там он сошёлся с молодым политиком Манусом, в продвижение которого и решил вложить украденные деньги. Однако Манус не оправдал возложенных на него надежд, и Ким его убил. На месте преступления он был пойман службой охраны и переправлен на родину для суда. Суд приговорил вора и убийцу Кима к повешению. Приговор был приведён в исполнение такого-то числа (три дня назад) на центральной площади столицы при огромном стечении народа.
 Я положил газету на колени и долго сидел не в силах пошевелиться. Меня никто не ищет, и Гермен знал это, и придумал этот маскарад, чтобы позабавиться и вписать ещё одну страницу в исследование глубин человеческого падения. Он хотел поставить меня в глупое положение, и ему это удалось. Но более всего потрясла меня новость, что я казнён, причём публично. А раз я жив, выходит, казнили кого-то другого. Мне показалось, что столкновение со мной несёт людям смерть. Рыцарь, Андрес, Берто, Манус, Берри, этот неизвестный… Тилла. Что сейчас с ней? Жива ли она? Прошло одиннадцать дней, я уже должен был вернуться с лекарством и добрыми пожеланиями от Санте. А я застрял в этой деревне, названия которой не помню. Я не смог ей помочь.
 Однако надо было брать себя в руки и что-то предпринимать для выхода из ситуации, в которой я оказался. Я подошёл к стойке дежурного и заказал номер. Голос мой от природы высокий, так что он ничего не заподозрил. Я сразу же взял ключ и отправился наверх, пока он не завёл разговор об оплате. Только бы завтра пораньше кто-нибудь приехал на лошадях, желательно верхом. Я собирался всю ночь просидеть в своей комнате не раздеваясь и прислушиваясь к каждому шороху на улице, чтобы как только приедет очередной гость пророка, быстро спуститься и завладеть его лошадью. Главное было не попасться никому на глаза. Когда мои глаза привыкли к темноте, я осторожно открыл окно и осмотрел двор. Под моим окном была крытая веранда, с которой можно было безопасно спрыгнуть на землю. Значит я смогу бежать через окно. Из большого сарая с левой стороны двора раздавалось конское всхрапывание. Это конюшня, и именно сюда поведут лошадей. У меня возникла мысль пойти туда прямо сейчас и взять лошадь, но тут я увидел у дверей конюшни едва различимую тень и маленький оранжевый огонёк – это конюх вышел покурить. Я завернулся в тёплое одеяло и сел у открытого окна ждать удобного случая. Наверное у меня уже выработалась привычка надеяться на чудо, потому что я никак не мог знать, когда приедут первые посетители, я даже не был уверен, что они приезжают сюда ежедневно. Но у меня не было другого выхода, не бежать же через незнакомый лес пешком да в женском платье. Впрочем, скоро, когда в доме затихли все шорохи, я подумал, что можно попытаться поискать какую-нибудь подходящую одежду. Я снял неудобные туфли и отправился на цыпочках исследовать дом. Вверху были только комнаты для постояльцев. Я осторожно, чтобы не скрипнуть ступеньками, спустился вниз. На моё счастье лестница была сделана на совесть. Я спустился в холл, где при свете свечи за конторкой спал дежурный, а в кресле – старушка, провожавшая нас с Герменом к пророку. Я прошёл по коридору на служебную половину. В первой же комнате я обнаружил гардероб с одеждой для слуг. Ощупью я подобрал себе подходящий по размеру костюм, вышел из гардеробной и прошёл на кухню. Там нашёл большой кусок хлеба и, взяв его с собой, отправился обратно в свою комнату. Дежурный и старуха спали по-прежнему. В своей комнате я переоделся и снова сел у открытого окна, завернувшись в одеяло.
 Мне опять повезло. Перед самым рассветом прискакали два всадника, конюх отвёл их лошадей на конюшню и, взяв ведро, пошёл в другой сарай. Я понял, что более удобного момента не будет, быстро спустился во двор и забрался в конюшню. Лошади шарахнулись, почуяв чужака. Я разломил хлеб и раздал кусочки лошадям, чтобы они успокоились. К самой спокойной я подошёл и отвязал её. Времени на поиски седла уже не осталось, я вывел лошадь на улицу, там вскочил на неё и поскакал по дороге, ведущей прочь из деревни. Скоро лошади хватятся, и за мной начнётся погоня.
 Опять погоня. Почти год я постоянно бегу то от кого-то, то за кем-то. Сначала я убегал от смерти, потом гнался за призраком спокойной жизни, сейчас же не мог сказать куда, от кого и зачем бегу. Ведь меня в этом мире уже нет. Я казнён на центральной площади родного города, и враги мои меня уже не ищут, а друзья не ждут. Наверное я хотел увидеть Тиллу, посмотреть, не растаяли ли льдинки в её глазах от болезненного жара. Мне не хотелось, чтобы она умерла разочарованная и обозлённая на свою неудавшуюся жизнь, хоть я и не знал, что нужно сказать или сделать, чтобы её разочарование прошло. Может быть она хотя бы посмотрит на моё похудевшее исцарапанное лицо и улыбнётся. Мне не было до неё никакого дела, пока она была жива, мне просто не хочется, чтобы она умерла.
 В раннем утреннем небе одна за одной гасли звёзды. Я погонял свою лошадь и улыбался звёздам, как старым знакомым. Их власть кончилась. Да и была ли она? Что бы со мною ни происходило, всегда я оставался жив, будто кто-то невидимый и могущественный приходил мне на помощь. Принц? Может быть. Неважно, как я его назову, важно то, что он не играет со мной, а явно мне сочувствует, избавляя из ситуаций, в которые я сам себя загоняю, преследуя какие-то свои цели. Жизнь моя по большому счёту никому не нужна, разве только Гермену какой-то её кусочек пригодился для его экспериментов, но он что хотел найти, то и нашёл, а она осталась. Мне самому она до сих пор не принесла никакой пользы. Так почему же я жив? Почему эта неведомая сила каждый раз избавляет меня? Выходит, не в одной только пользе дело. Кстати, раз уж речь об этом зашла, то какая мне польза от Тиллы? Почему я так спешу увидеть её глаза перед смертью? Что мне с того, что она умрёт?
 Несмотря на то, что выехал я из деревни наугад, случайно (или опять по подсказке невидимого хранителя) я попал на ту самую дорогу, которая была нужна мне. Я даже не думал об этом, пока через несколько часов в одной из придорожных деревень не увидел указатель: «Ранден – 25 миль». Тут я совсем воспрял духом и снова пришпорил уже уставшую лошадь. Впрочем, скоро она замедлила ход, ведь я её ни разу не накормил: не было денег на покупку корма. В Ранден мы с лошадью, оба усталые и голодные, приплелись уже поздно вечером, когда на небе снова высыпали теперь безопасные звёзды. Спрыгнув с лошади у крыльца гостиницы, я не удержался на одеревеневших ногах и свалился на мостовую, как мешок. Лошадь понюхала мою голову и потрогала волосы губами.
 - Ну вот, брат лошадь, мы и приехали, - сказал я и приподнявшись постучал в дверь кулаком.
 Через минуту дверь отворилась, и я увидел перед лицом деревянные башмаки и услышал сверху удивлённый возглас Аниты:
 - Кто здесь? Лошадь?
 - Не только лошадь, - произнёс я, предприняв попытку встать с холодных камней на ноги.
 - Ким! Ким! Голубчик! Не может этого быть! – закричала Анита и, упав на колени обняла меня, - мы уже не надеялись тебя увидеть, кто-то сказал, что тебя убили.
 - Я не смог привезти лекарство. Тилла жива?
 - Да, да, я всё знаю, ты ни в чём не виноват, пойдём, сейчас всё сам увидишь и узнаешь. Марта! Эмилия! Идите сюда!
 Она помогла мне подняться и я вошёл в дом, опираясь на неё. Навстречу нам в холл выбежала Марта Санте и другая женщина, похожая на неё, только старше.
 - Что с вами?
 - Целый день скакал на лошади без седла. Потерял былую сноровку, - сказал я и рассмеялся, - кажется, вы меня уже лечили от последствий езды на лошади без привычки. Так что вручаю себя в ваши руки безбоязненно. Но сначала скажите, что с Тиллой? Она жива?
 - Жива, жива, - ответили сразу все три женщины.
 - Тогда ведите меня к ней.
 - Она уже спит, завтра увидитесь.
 - Завтра может быть поздно. Я ведь не привёз лекарства. Я хочу увидеть её, пока она жива.
 Женщины улыбнулись.
 - Она жива и будет жить.
 Я ничего не понимал. Женщины отвели меня в мою комнату, Марта и незнакомка вышли, а Анита осталась со мной. Я без сил повалился на кровать, а она стягивала с меня сапоги и брюки, и мне, как и тогда, в доме Санте, не было стыдно.
 - Ты ведь не знаешь, что произошло здесь без тебя. Когда мы узнали, что в Орвиле убили Мануса, да ещё и в толпе погибли несколько человек, я очень беспокоилась за тебя. Если бы не Марта, наверное, поехала бы туда искать тебя, но она всё успокаивала меня, говорила, что ты под защитой. Я ей не верила, но всё-таки надеялась на лучшее. А потом на Юге начались погромы, и через неделю после твоего отъезда к нам прибыла вся семья Санте. Они рассказали нам о погромах и о том, что ещё остались на свете добрые люди, которые предупреждали подданных Принца. Вот и их предупредили, и они успели бежать до того, как пришли погромщики и сожгли их дом.
 - Я был на пепелище…
 - Вот. Санте приехали сюда, к Марте, и привезли с собой все свои лекарства и рецепты, поэтому в тот же день Тиллу начали по-настоящему лечить, и она теперь пошла на поправку. Марта и её сестра Эмилия поселились у меня. Они мне здорово помогают, даже не знаю, как им смогу отплатить. Так что у нас всё хорошо. Ну а ты-то как? Откуда-то пришёл слух, что тебя убили.
 - Всё обошлось, я жив, наверное меня просто с кем-то перепутали.
 Вернулись сёстры Санте с тёплой водой и лекарством
 - Будете лечить меня, как в старые времена?
 Марта смутилась, а Эмилия весело улыбнулась и сказала:
 - Ничего, мы знаем, как вас поднять на ноги.
 Уже через полчаса я спокойно спал на мягкой постели, а рядом сидела Анита и гладила меня по голове. На тумбочке у изголовья стояла тарелка горячего ароматного супа, который она принесла, чтобы покормить меня. Сквозь сон я чувствовал его запах и прикосновение её рук, но не было сил проснуться.
 Проснулся я утром следующего дня. В комнате моей было как-то непривычно светло и холодно. Я встал и, завернувшись в одеяло, подошёл к окну. На улице ровным блестящим ковром лежал чистый белый снег. Снегопад, видимо, только что прекратился, вокруг не было ни единого следа, ни одного изъяна или пятна на белом покрывале. От моего дыхания по стеклу поползли морозные разводы. Наконец-то наступила зима. Она будто дожидалась, когда я закончу свои метания и осяду здесь для передышки перед большим путешествием к Принцу. Про себя я твёрдо решил идти к нему, надо только спросить у Тиллы, составит ли она мне компанию.
 В дверь постучали.
 - Войдите.
 Вошла Анита, держа в одной руке одежду, а в другой конверт.
 - Ты уже не спишь?
 - Любуюсь зимой. Здорово! Только холодно.
 Анита засмеялась.
 - Неудивительно, что холодно, истопник-то где-то странствует. На вот тебе одежду, а то замёрзнешь. И ещё вот письмо тебе пришло только что.
 - А что Тилла, проснулась уже?
 - Проснулась, одевайся и иди безбоязненно.
 Я взял сначала письмо и тут же вскрыл его. Оно было от Грама. Он писал, что озабочен отсутствием вестей от меня и тем, что его друзья тоже ничего обо мне не знают. Надеется, что Тиллу и деньги я отыскал. В конце письма он сообщил, что собирается приехать к друзьям в Ранден в самом конце навигации и попытается отыскать меня, чтобы весной отправиться вместе со мной к Принцу.
 Одевшись, я пошёл к Тилле. Постучал в её дверь осторожно, даже с каким-то замиранием в сердце, будто от страха. Ответа на мой стук не последовало. Я открыл дверь и увидел Тиллу, лежащую в постели. В её комнате приятно пахло лекарствами Санте и было так же светло, как и в моей. Она повернула голову ко мне.
 - Вставай, посмотри какой снег выпал на улице, - бодро сказал я.
 Она улыбнулась в ответ:
 - Анита очень переживала за тебя. А я ей говорила, что ты нигде не пропадёшь, ни в море не утонешь, ни в огне не сгоришь.
 Я подошёл к постели.
 - Выходит, ты зря ездил, Санте сами приехали.
 - Не зря. Я много увидел и узнал. Стоило всё это пережить. Я тебе как-нибудь расскажу.
 - Потом.
 - Хорошо. Как ты себя чувствуешь?
 - Лучше. Санте говорят, что я поправлюсь.
 - Поправляйся. Я буду очень рад. Кстати, скоро приезжает Грам. Вот письмо от него. Спрашивает, нашёл ли я тебя. Прочитаешь?
 Она махнула рукой.
 - Он приглашает нас продолжить путешествие к Принцу. Я хочу согласиться. А ты?
 - Не знаю. Не торопи меня. Лучше помоги подняться. Я хочу посмотреть на снег.
 Я поднял её на руки вместе с одеялом и поднёс к окну.
 - Снег, - прошептала она и провела пальчиками по стеклу.

 * * * *

 С тех пор прошла всего неделя. Я отдыхал, вспоминал и записывал то, что произошло со мной. На третий день приехал Грам и пришли его друзья, которых я не смог найти осенью. Оказывается, я несколько раз в своих поисках проходил мимо их дома. Может быть, это и хорошо. Грам рассказал, что в Самедбурге зашёл к Берто, узнал о его смерти и пообещал вдове помощь. Одна из старших сестёр Санте поехала к ней. Грам закончил все свои дела со страховой компанией. Крушение разорило его, пришлось продать и дом с садом. Но капитан не унывает, а наоборот считает себя вольной птицей и надеется с началом навигации наняться на чьё-нибудь судно. Предложения уже поступают. Я думаю, просто ему очень приятно, что его многие уважают, но в душе, конечно, жаль погибшего предприятия. Впрочем, к чести Грама могу сказать, что дом он мог бы и не продавать, но он счёл своим долгом выплатить пенсию семьям погибших матросов и помочь Берто, с которым они так неприятно расстались. Вдову эти деньги некоторое время смогут поддержать.
 Каждый день приходили гости, подданные Принца, бежавшие с Юга и осевшие в Рандене. Я спрашивал у всех о судьбе Карла и его семьи, но никто ничего не знал. Надеюсь, что всё-таки они живы, и в течение зимы я об этом узнаю. Также мне необходимо узнать, кого казнили вместо меня и какова судьба Фредерики и её мужа. Может быть зимой перед паломничеством к Принцу мне удастся побывать на родине. Конечно, своим визитом я уже ничего не изменю, не возвращу человека из небытия, но всё-таки что-то подсказывает мне, что я должен съездить туда. Заодно, кстати, верну украденную лошадь.
 Тилла поправляется и выглядит веселее, однако идти с нами к Принцу не собирается. Ну, до весны мы всё равно не двинемся, и я надеюсь, что она переменит своё мнение. В конце концов, что ей ещё осталось? У неё ещё есть время, чтобы это понять.
 Больше всего почему-то я боюсь объяснений с Анитой. Мне кажется, впрочем, это, возможно, глупое предположение, что она ко мне неравнодушна. Тем более буду осторожен в своих выводах, что эту тетрадь, как и все остальные, оставлю здесь, чтобы она их прочитала. Пусть знает, кто такой человек, в котором она приняла такое участие. Казалось бы, если на минуту допустить, что моё глупое предположение может оказаться правдой, то это как раз то, о чём я мечтал: жизнь с доброй и симпатичной женщиной. Всё это ерунда – мои прежние идеи о том, что жена должна быть обязана мужу всем. Ей от меня ничего не нужно кроме любви, а я, кажется, начинаю понимать, что это такое. И мне страшно: я вряд ли способен дать ей то, в чём она нуждается. Нет, сначала я схожу к Принцу и спрошу у него, как мне поступить. А она пусть прочитает всё, что я здесь написал и сама рассудит, стою ли я её любви.
 Сегодня утром Тилла (с моей помощью) встала с постели и подошла к окну. В этот момент в комнату вошла Марта.
 - Ой, какие вы молодцы, уже ходите!
 - Ходим, - весело сказала Тилла, - спасибо вам!
 - Это не нам спасибо говори, а нашему рыцарю, - ответила Марта и кивнула на меня.
 Я вспомнил, как когда-то Грам рассказывал мне о посвящении в рыцари. Получается, Марта меня посвятила. Я очень удивился и даже потом днём переспросил у неё, кого она назвала рыцарем.
 - Вас, - ответила она, вскинув прелестные брови, будто ей пришлось объяснять мне что-то элементарное. Ну чтож, она тоже прочтёт эти тетради и всё поймёт.
 Итак, я заканчиваю свои записки. Хотелось как-то подытожить всё записанное, вывести какую-то мораль. Всё-таки это почти целый год скитаний, раздумий и открытий, год, стоивший всей прошедшей жизни. Стоило прожить этот год, чтобы тебя назвали рыцарем, пусть даже незаслуженно. Год рыцаря после жизни ничтожества. Ну а выводы пусть делают Марта и Анита. И Грам. И Тилла. И Принц. И всякий, кому придёт в голову открыть эти тетради, и у кого хватит терпения дочитать их до конца.



















Эпилог. Письмо солдата.

Здравствуй, дорогая жена!
 Ты, наверное, удивлена. То письма от меня не дождёшься, а то вдруг целая посылка. Что поделаешь, такова наша военная судьба, подчас и присесть некогда. В последний месяц было особенно тяжело. Наша рота вошла в район, кишащий вооружёнными дикарями. Ни днём, ни ночью не было покоя. И почти каждый день потери. Главное, никогда не знаешь, в какой момент и откуда вдруг раздастся выстрел и скосит кого-нибудь из тех, кто вымазан той же грязью и вывалян в той же пыли, что и ты. И каждый раз думаешь, что ты следующий. Страшное это дело – война, особенно, когда живого врага не видишь: взрываешь объёмную бомбу над предполагаемым местом засады, а потом идёшь туда и собираешь трупы. Они и на людей-то непохожи. И вправду дикари: все обросшие, грязные, в лохмотьях. Много среди них и женщин, таких же грязных и мужеподобных. Чего им не живётся? Обустраивали бы свои руины, вели бы хозяйство, рожали детей, глядишь, жизнь и наладилась бы, снова зашумели бы города, а сейчас единственный шум в этих городах – выстрелы да рёв бронемашин. Впрочем, чего от них ожидать? Наверное, прав был лейтенант Ресс, когда говорил, что уже не одно поколение их выросло на этой войне, и они просто не умеют трудиться и хозяйничать, они даже не понимают, что это такое. Всё, что они умеют в этой жизни – стрелять. Им, наверное, мирная жизнь и не нужна. Тот же Ресс однажды сказал, что она не нужна и нам, иначе мы бы давно ушли отсюда, предоставив дикарям воевать самим с собою. Мне иногда начинает казаться, что он был прав. Что нужно нам в этих руинах? Все говорят о заселении пустующих земель, но что-то на территориях, которые мы очистили от дикарей, никто не торопится селиться. Они пустуют, а потом туда снова приходят дикари, и всё начинается сначала. Значит, мы воюем просто ради того, чтобы воевать. Нам нужно показывать свою силу и жестокость. Странным парнем был этот Ресс. Мы подсмеивались над его, как он их называл, наблюдениями за жизнью, они были парадоксальны и смешны. Но иногда становится страшно: неужели это правда, что война ведётся только ради удовлетворения какого-то жестокого инстинкта? И самое страшное – мы к этому привыкли. Как-то наткнулись на небольшое селение, где жили одни старики. Ну жили себе и жили в своих руинах, даже какие-то огородики развели, что совсем непохоже на обычных дикарей. А главное – во всей деревне – никакого оружия. Капитан наш приказал согнать всех в кучу и сказал:
 - Не может быть, чтобы вы так жили и никого не боялись. Значит ваше оружие где-то спрятано, и это ваши дети стреляют в нас из него. Говорите, где оружие и где люди?
 Старики молчали. Тогда капитан приказал каждый день расстреливать по одному из них, пока не сознаются. Раз молчат, значит дело нечисто. Но они продолжали молчать. На третий день капитан распорядился расстреливать в день по два человека. И всё равно они молчали. Мы избивали их, но тоже ничего не добились. Так всех и перебили за три недели, кого пулей, кого ногами. Но самое удивительное было, что для нас это были спокойные дни. За эти три недели ни разу никто не выстрелил в нас! И это злило нас ещё больше. Мы потеряли время и ничего не получили взамен. Даже поживиться в их хибарах было нечем. Частенько в жилищах дикарей мы находили разные диковинные предметы, имеющие отношение к далёкому прошлому, когда здесь ещё была цивилизация. Здесь же – ничего. И только Ресс, всегда равнодушный к трофеям и осуждавший мародёрство, как он это называл, увёз с собой оттуда небольшой чемоданчик. Поговаривали, что он чуть ли не подружился с кем-то из стариков, и тот сам отдал ему этот чемодан.
 Это было две недели назад. А спустя два дня, когда мы входили в развалины другого посёлка, Ресс погиб: его бронемашина, шедшая первой, подорвалась на мине небывалой силы. Экипаж погиб, даже от тел мало что осталось, только чудом уцелели некоторые личные вещи, среди них и этот чемоданчик. Никаких родственников у Ресса не оказалось, человек без роду, без племени, а из всей роты он дружил только со мной, поэтому чемодан и отдали мне. Я вскрыл его и обнаружил эту рукопись – четыре тетради, жёлтые, полуистлевшие, исписанные таким почерком, каким сейчас никто не пишет. Ты знаешь, я раньше никогда не был охоч до чтения, и в другое время ни за что не взялся бы за них, а просто похоронил бы в могиле вместе с Рессом, но бывают в военной жизни целые дни, которые нечем занять. На следующий день нас сменила другая рота, а мы отошли вглубь очищенной территории на отдых. Я не люблю эти дни отдыха. Может быть, тот же Ресс заставил меня взглянуть на них по-другому. В такие дни мы воссоединяемся с нашим обозом и начинается пьяный разгул. Кто-то развлекается с обозными девчонками, кто-то не вылезает из казино, кто-то пропадает в видеозале, кто-то просто пьёт. Впрочем, пьют все. Мне же всё это приелось. Такие островки мира ещё хуже войны. Люди доводят себя до скотского состояния и, как правило, всё кончается массовыми драками, перестрелками и поножовщиной. С некоторых пор мне это всё приелось. От водки тошнит, на девок нет настроения, а в телевизор каждый раз хочется пустить автоматную очередь, потому что всё там – сплошная ложь. И драки я тоже не люблю: насмотрелся я уже крови и наигрался в бравого вояку. Но вот чего нет в нашем обозе – это книг. Ресс в своё время просил командование прислать книги, но командование заявило, что лучше знает, что нужно простому солдату. Вот поэтому я с горя и принялся читать эти рукописи. И незаметно втянулся. Бегло пролистав в первый раз, заметил знакомые названия. Про Самедбург рассказывал Ресс, а через развалины Орвиля мы проходили в прошлом году. Я даже помню железнодорожный вокзал с единственной уцелевшей колеёй. По ней дикари ездили на какой-то допотопной дрезине в свой посёлок далеко в лесу. Ух и повоевали мы в этом посёлке.
 В общем, прочёл я эту рукопись и понял, что многое из услышанного в своё время от Ресса – правда. И судя по его рассказам, описанные здесь события происходили лет сто-сто пятьдесят назад. Век назад здесь жили люди, теперь дикари. А о многом я никогда не слышал, например, о Принце и его стране и подданных. И в школе мы это не проходили. Так что правда это или вымысел – я не знаю. И никто мне этого теперь не скажет, Ресса больше нет, да и он не успел прочесть эту рукопись, иначе обязательно поговорил бы со мной. Что сказать тебе о прочитанном – не знаю. Прочитай сама и подивись, какая была жизнь и какие нравы сто лет назад. Может быть это и есть та мирная жизнь, которую мы никогда не видели?
 Передаю особый привет военной цензуре, которая, конечно, не станет проверять эту бандероль, поскольку в ней нет ничего, что можно определить как ценное, и поэтому я так смело пишу.
 Ещё надеюсь в конце года приехать в отпуск, повидать тебя, маму и сестёр. Наверное выросли так, что не узнаю. А пока передавай всем привет.
 Твой вояка-муж.







 Санкт-Петербург 2001 - 2004