Поднимаясь из столовой, где он натырил полные карманы свежих черных сухариков, которые по вечерам на электроплите сушил дежурный по общаге из оставшегося хлеба, Валерка услышал бренчание гитары.
О! Лешка на месте! Поворот направо на третьем этаже, вторая дверь, как обычно незапертая:
- Привет, Лёха!
- Угу...,- не поднимая головы от гитары покивал тот.
Лешка Лядов сидел на своей кровати, свернув ноги как-то по-восточному, левой рукой что-то подкручивал, поворачивал туда-сюда, а правой подергивал струны новой гитары, и прислушивался, склонив голову чуть ли не до струн.
- Уй, блин, вы бы носки, что ли, стирали,- заворчал Валерка, вдох-нув первую порцию местного "угарного газа". С непривычки, да со свежего воздуха шибало сильно.
- Нах? Тебе надо - постирай...,- меланхолично ответил Лешка, продолжая настройку.
Лешка с Валеркой были земляками, призывались из одной области, служили в одной части, и вместе приехали сюда, в общагу. Только поселили их, как было принято, с теми, кто пожил уже и порядок знал. Если Валерке достался Толик, который "Толик еще будет ой-ой-ой", то соседом Лешки по комнате был невысокий чернявый Коля Тюрин, всего-то на год старше.
Он был похож на какого-то артиста театра: маленький, толстенький, вертлявый, смешной, дразнящий всех и всегда. Регулярно он подхватывал какое-то словцо, нравящееся почему-то ему именно сейчас и именно здесь, и использовал его в качестве универсального слова-ругательства или слова-поощрения. "Ну, ты - пористый чувак!"- стало его фирменной фразой.
За последний год Колян познакомился с какой-то девчонкой, одинокой мамашей, живущей со своей одинокой же мамашей, часто бегал к ней, оставался на ночевку, а в последние месяца три вообще не приходил в общагу.
Лёха перестал убираться, складировал грязные носки в стенном шкафу, говоря себе, что вот - завтра, завтра... Но наступало очередное "завтра", а он опять сидел, свернув ноги калачиком, и извлекал прекрасные звуки из новой четырехструнной гитары.
Приехал он сюда "за компанию". Дома ему было делать нечего, учиться он не собирался, а тут Москва, да и заработок, да и свобода от родительского присмотра. Он, наверное, чуть-чуть завидовал Валерке, поступившему в ВУЗ, но потом увлекся музыкой, стал гоняться по магазинам за хорошими гитарами, и стал настоящим домоседом. На работу - с работы. Вот и вся его прогулка. Остальное время он просиживал с наушниками на голове, пытаясь вычленить басовую партию из звучащих свежих записей.
Руки у него были умелые. Именно он помогал всем общежитейским наладить импортную технику. Внезапно вошли в моду японские кассетные магнитофоны. Маленькие и плоские они не требовали много энергии, но и звук от них был "карманный", что не устраивало их владельцев. Они покупали дополнительно усилители, колонки, и сталкивались с проблемой: наши колонки и наши наушники имели пятиконткатный круглый большой штекер, который совать в боковину японской техники было просто некуда. У японцев давно уже перешли на тоненькие "пальчики".
Лёшка спокойно отхватывал ножницами советский штекер, что-то куда-то наматывал, что-то как-то лудил, заменяя в комнате вонь от прокисших носков на вполне приятный запах горящей канифоли, где-то что-то припаивал, и гордо вручал очередному заказчику вполне работоспособное изделие. И уже через полчаса из очередного окошка раздавалось надрывно:
- What can I do-о-о-о?
Зимой он накопил денег (до этого отдавал долги за купленую гитару и новые джинсы, приобретенные возле большого "Универмага", что на Беговой), и поехал за большим магнитофоном. Импортные кассетники он не признавал за технику. Тем более, что советские кассеты пока не вмещали больше 60 минут музыки, а импортные, гораздо более дорогие - 90 минут.
- А ширина пленки в кассете? Это же просто курам на смех! Как можно качественно что-то записать на такую ширину, тем более, когда она делится пополам, раз пленка переворачивается туда-сюда. А если стереозапись, то, выходит, еще пополам делить? Ну, какая там может быть запись? - так объяснял Лёха народу свое желание купить нормальный катушечный магнитофон высокого класса.
Он поехал на Речной вокзал вечером, уже под закрытие магазина, потому что был в первую смену и сменился только в четыре, а еще надо же было пообедать, да и деньги взять надо, до автобуса добежать. В общем, под самое закрытие он стоял в магазине и выписывал агрегат, который давно присмотрел: полустудийный "Тембр-2" с псевдосенсорными кнопками, большими рукоятками, огромными бобинами под пленку и тремя двигателями внутри. С этим агрегатом давали еще две колонки такого же цвета. Все это упаковывалось в картонную коробку, которую он втискивал в автобус через поручень, сверху, а потом, доехав до нужной остановки, не торопясь шел по узкой тропинке к общаге, регулярно останавливаясь, ставя коробку в сугроб и отдыхая.
Сила воли у него была железная. Так, например, он не курил. Все курили, а он - нет. И даже когда в армии давали деньги "на сигареты", он тратил их на конфеты. Вот и здесь, принеся коробку домой, он свалил ее в угол, а сам пошел ужинать. На вопросы:
- Что купил, Лёха? Что за машина?
Он отвечал спокойно:
- Завтра приходите, увидите.
О-о-о-о, какое это удовольствие для мужчины - распаковывать и настраивать новую технику! Через полчаса огромный магнитофон занимал практически всю поверхность стола, колонки серого цвета теснились за ним. Лёшка приложил палец к кнопке, внутри корпуса что-то звонко щелкнуло, правая бобина закрутилась. Он дотронулся до другой кнопки - снова щелчок, закрутилась левая бобина, а правая встала.
«Псевдосенсоры - это круто!» - подумал он.
Проверка записи и воспроизведения показала, что магнитофон исправен, все работает как часы, колонки орут и не дребезжат, микрофон записывает чисто. Его гитарные переборы записались и воспроизвелись. Можно было укладываться спать. Но хотелось послушать, как звучит студийная запись. Лёшка сбегал к ребятам с четвертого этажа и принес катушку с последними записями "Smoky". Он приладил катушку слева, протянул пленку, включил, но вместо ожидаемого:
- What can I do-o-o-o? - раздался какой-то шум и гомон. И что он ни делал - исправить положение было нельзя.
Если что-то не получается, почитайте техническую документацию. Из паспорта изделия он узнал, что у него студийный магнитофон, записывающий в одну сторону по всей ширине пленки для лучшего качества звучания, а следовательно, ни одна стереоплёнка из студии звукозаписи к его магнитофону не подойдет. Более того, даже если он вздумает оставить все как есть и не экономить на пленке, то ни одна студия не пишет по ширине пленки, везде давно в обиходе "четырехдорожечные" магнитофоны.
Лёха был зол. Но руки у него были. И ноги. Он "сбегал" в тот же магазин и купил головку для четырехдорожечного магнитофона. Он вернулся назад и припаял ее вместо фирменной студийной головки. Он включил музыку и, прижавшись ухом к колонке, маленькой часовой отверткой полчаса регулировал высоту и наклон головки, добиваясь наилучшего звучания для каждого канала. Он заизолировал все контакты, закрыл крышку, протянул пленку, включил колонки на полную громкость, открыл дверь комнаты и ткнул пальцем в кнопку. В корпусе звонко щелкнули соленоиды, а из колонок на всю общагу понеслось:
- What-t-t? Can I do-o-o-o... What-t-t?
- Вод-ку найду-у-у,- поддержал баритоном заглянувший в дверь Григорич.- Хороший магнитофон, Лёш! Фу-у-у-у... Чем это у вас тут воняет? - и сбежал куда-то.
Зато набежали друганы-одногодки, устроили прослушивание на всех режимах, на любой громкости. И приняли все вместе решение, что теперь переписывать со студийного - только у Лёшки.
Когда все, кто хотел, посмотрели на электрического монстра, щелкающего кнопками, подмигивающего лампочками и помаргивающего стрелками, успокоились и рассосались по общаге, Лёха надел наушники, вырубил колонки, сел в позе "Будда с гитарой", и начал подбирать очередную басовую партию.
- Дум-ду-дум, дум-ду-дум,- звучала гитара, а он, довольный, сидел и слушал, как звук его гитары смешивается со звуком в наушниках. Он как будто играл с ними, со "смоками", вместе. И ему этого хватало.
По крайней мере - сегодня.