Когда была плохая погода на улице, они играли в подъезде. В подъезде было тепло и чисто.
Можно было играть в жмурки. И искать ничего не надо, чтобы глаза завязать. Шапку одеть задом-наперед, тесемки завязать под затылком - вот ничего и не видит водящий. Только одно условие было: не бегать по этажам. То есть, можно было от двери входной до лестничной площадки между первым и вторым этажом - но не выше. И если водящий вдруг начинал подниматься по лестнице, ощупывая ступеньки ногой, то нужно было тут же перелезть через перила и повиснуть, упираясь в стену ногами. А если тот, хитрый такой, начинал про-щупывать все перила и все железные прутья, то тогда оставалось одно - прыгать, но так, чтобы быстро убежать снизу, потому что если "зажмет" внизу - там уж некуда спрыгивать.
Вообще-то "можно играть в жмурки" здесь не совсем подходит. Родители ругались, если их дети вместо свежего воздуха проводили время в подъездах. Но это если хорошая погода! Вот когда она хорошая, тогда можно играть в войну. Надо быстро поделиться на две команды, и гоняться друг за другом. Делиться надо так: командиры отходили в сторону и звали всех "в войнушку". Тогда все делились по парам и договаривались друг с другом, что говорить. Потом подходили к этим командирам и спрашивали, например:
- Револьвер или пистолет?
И вот как тут угадаешь, кто из них револьвер, а кто - пистолет? Называл тот из командиров, чья очередь выбирать, например, револьвер. И один, который "револьвер", отходил к нему, а другой - к другому. Подходит вторая пара:
- Пулемет или автомат?
И уже второй командир пытается так подгадать, чтобы команда получилась хорошая и дружная.
Ну, а потом бегали между сараями, скрывались за заборчиками и колоннами подъездов, самые хитрые отвлекали внимание врага, забегая в третий подъезд, а потом появляясь у них за спиной из первого, перебежав по чердаку вдоль всего дома (но это только пока не надоело жильцам и не поснимали все лесенки).
Или можно было в лапту поиграть. Или в чижа... В хорошую погоду. А в плохую - только в подъезде, хихикая и уворачиваясь от протянутых рук водящего.
Сашка замер, пригнув голову к груди, упершись ногами в стенку и повиснув на руках. Двое прорвались мимо водящего, пока тот ощупывал перила. Но тот как будто знал, что тут еще кто-то есть. Вот его руки спускаются все ниже и ниже по крашеным зеленой краской прутьям перил, они касаются Сашкиных пальцев, и тот не выдерживает, отпускает руки, летит вниз, продолжая смотреть на водящего.
- Уй, блин! - шепотом, сквозь перехваченное дыхание и внезапные слезы на глазах. Как же больно-то! Он промахнулся и упал коленями прямо на угол ступеньки.
- Уй-ё-о-о-о,- шепотом стонал Сашка, ковыляя в сторону, чтобы не попасться.- Ребя, все, я не играю! - уже громко, чтобы все было по-честному.
У него даже голова заболела от боли.
Вообще-то боли он не очень боится. Сколько раз было летом, что с разбегу, споткнувшись, пролетишь коленями и ладонями по асфальту так, что потом пару недель весь в болячках ходишь, отрывая их понемногу. Или еще было, пошли купаться на Каму, а когда Сашка спускался к воде, то поскользнулся на обросшем зелеными водорослями камне, и резко, с шумом и брызгами, провалился по пояс - и прямо на расплетенный конец стального троса ногой. О-о-о-о... То еще удовольствие. Проволока чуть не насквозь проткнула ногу. Когда Сашка вылезал, руками отдирая от себя тот кусок троса, проволока аж скрипела, сопротивляясь. Хорошо, она не ржавая была. Так он хромал всего неделю. Родители даже не узнали. И только теперь если посмотреть на ногу снизу, то на са-мой подошве, на подъеме этом между пальцами и пяткой, прямо посередине, осталась черная точка в том месте, куда вошла проволока.
Сашка отошел к батарее, прислонился к ней, отдышался, вытер шапкой навернувшиеся слезы. Летом он читал Фенимора Купера, толстые зеленые тома которого стояли в шкафу в большой комнате. И потом решил, что надо вести себя, как делавары, как Быстроногий Олень среди ирокезов. Надо всегда держать неподвижным лицо, и еще надо не кричать и не плакать, когда больно.
- Ф-ф-фу-у-у-у...,- выдохнул он. Вроде, полегчало. Правая нога уже не болела. Зато левая продолжала ныть, а если наступить на нее, то все время почему-то так распрямлялась, что аж сгибалась в другую сторону.
- Ребят, я пойду на улицу,- крикнул Сашка и пошел в мороз и метель. Слишком уж стало вдруг жарко ему - аж круги перед глазами от жары.
С ним никто не пошел, потому что все играли. Если бы он упал и лежал, или если бы у него лилась кровь, тогда они бы ему помогли, конечно. Вон, когда играли в войнушку и сшибали камнями с деревьев засевших там снайперов, одному попали прямо по голове, и так сильно тогда кровь пошла. Они же не бросили его, а довели до дома, и даже признались родителям, что кидали камни, что виноваты, да. А Сашка сейчас шел сам, крови не было, помощь не требовалась.
Еще с час примерно он походил по улице, глубоко дыша носом, перебарывая накатывающую иногда дурноту. А когда стало совсем темно, пошел домой. К ним в гости приехал дедушка из Волгограда, с Городища, и сегодня был праздничный ужин. Мама даже сделала пирог с рыбой и рисом, как все любили. И еще один пирог - сладкий. Это уже к чаю.
Сашка медленно переоделся в комнате, кинув гуляльные штаны на батарею. Когда раздевался, посмотрел на ноги. На правой расплывался синяк пониже коленки, на левой вся коленка была синяя и горячая. Но трогать ее было не больно, а к ноющей постоянной боли он уже как-то притерпелся. Только голос чуть похрипывал в разговоре, да совершенно не хотелось есть. Даже один кусок пирога он не смог осилить.
Сесть-то Сашка за стол - сел, а вот встать после ужина - никак. Нога, которую он с трудом согнул, теперь не разгибалась. Со скрипом, с сжатыми челюстями, еле-еле, он доковылял до своей кровати и упал в нее. Хорошо еще, что сегодня была суббота, и завтра в школу не идти, а значит не надо делать домашнее задание.
Он все пытался заснуть, но никак не выходило. Ногу дергало. Боль, к которой он притерпелся на ходу, теперь сверлила его колено. Колену было больно и жарко в любом положении. Под одеялом пробил сразу пот. Сашка скинул одеяло, но тогда сразу начался озноб, его затрясло. Еще час или два он честно пытался заснуть, но нога не давала. Тогда он начал стонать. Когда стонешь - легче. Боль как будто уходит со стоном куда-то в сторону. Но от стонов проснулся младший брат и тут же кинул-ся за матерью:
- Там Сашка чего-то стонет!
Ну, всё...
- Что с тобой?
- Да так, ногу ушиб...
Откинули одеяло, а нога уже - как подушка. Толстое мягкое горячее колено с синими разводами.
- Скорую! Срочно!
...
Брюки на такую ногу просто не натянулись, и в машине "Скорой помощи" Сашка ехал, завернувшись в одеяло.
Их с мамой сразу провели в рентген, а там стояла строгая тетка в белом халате, которая закричала, что согнутую ногу смотреть нельзя, на согнутой - ничего не видно. А у Сашки после ужина она так и оставалась согнутой, и никак не мог он ее разогнуть. Ну, просто не разгибалась, как будто уперлось что-то внутри. Сашку положили на холодную каталку, а потом здоровенный мужик с волосатыми руками, пощупав немного, нажал сверху так, что нога даже хрустнула слегка, а у Сашки его карие глаза вдруг стали синими, и поползла слезинка, хотя он даже и не почувствовал почти ничего.
А его сразу из рентгенкабинета потащили-покатили быстро-быстро в процедурную, делать гипс, потому что все-таки перелом, а даже и не трещина. Два доктора стояли со свежими влажными снимками, смотрели на них, подняв вверх, к свету, тыкали пальцем, говорили о коленной чашечке. Пока шли разговоры, к Сашке подошел тот здоровый и сказал:
- А сейчас придется потерпеть.
Потом отошел к столику, позвенел там чем-то железным, и вернулся с огромным шприцем в руках.
- Ну, брат, сам понимаешь, так в гипс нельзя,- бормотал он низким голосом, ощупывая колено-подушку, и вдруг как воткнет иголку прямо в колено. Сашка дернулся было, но оказалось совсем не больно. Поршень пошел назад, и весь огромный, как в "Кавказской пленнице", шприц оказался заполнен какой-то черно-красной мутной жидкостью. А потом поршень пошел вперед, и из шприца в подставленный тазик потекло все это. Прямо как из насоса.
Летом здорово было играть, когда пройдет дождь, и лужи кругом, но уже тепло. Тогда можно достать велосипедный насос, открутить от него шланг, и бегать, брызгаться теплой летней "лужевой" водой, набирая ее из лужи, как шприцем, а потом выталкивая поршнем обратно.
Как-то вдруг сразу нога опять стала похожа на ногу. Только кожа пошла складочками-морщинками. И тут стало так больно, так больно, что он не выдержал и схватил за руку этого мужика.
- Что, больно? Это хорошо,- так же негромко басом приговаривал тот.- Это значит, что вычистили мы с тобой все. Это значит, гипсовать можно.
Он еще придавил ногу к столу, а потом стал быстро и умело оборачивать ее белыми мокрыми бинтами, разглаживая руками. И вся нога до середины бедра оказалась как бы в мокром толстом белом валенке. Только пальцы торчали наружу.
Сашку переложили на каталку. Он и так был в одних трусах и майке, поэтому ему дали только больничный халат. На выезде из процедурной стояла мама, прижимая к груди сверток с одеялом:
- Ну, что, доктор?
- Завтра, мамаша, все завтра. У парня перелом, сейчас его в травму определят, а все разговоры - завтра.
И укатили Сашку в травму.
Он больницу не боялся. Больница - дом родной. Печенкой он болел, еще чем-то болел, воспалением легких болел, потом опять печенкой болел. В школе учительница говорила, что в Перми каждый второй - печеночник из-за воды. Вот Сашка и прижился в больнице, чуть не каждый год там бывал. Правда, это было давно. С тех пор их поселок разросся, детское отделение перевели на левый берег, и теперь тут лежали только взрослые. Но "травма", говорили, для всех одна.
В палате было шесть коек. Стоял густой запах мази Вишневского и чего-то противного, соленого даже на запах. Сашку аккуратно сгрузили на угловую койку, медсестра тут же дала ему на ладошке две таблетки и маленький стаканчик с водой, чтобы запить. Свет не включали, просто открыли двери, и от света в коридоре все было видно.
- Все, выпил? - медсестра погладила его по голове, как маленького, взбила подушку и ушла, прикрыв за собой дверь.
Таблетки помогли или просто устал Сашка очень, но он сразу заснул, а потом почти сразу проснулся. В противоположном, по диагонали, углу начались стоны, затряслась кровать, а потом послышались тупые удары. Вбежала медсестра, включила свет, и Сашка вприщур от света увидел на той койке парня лет двадцати без обеих ног. Остатки ног были замотаны бинтами, красными от крови. А парень бился головой в стену и стонал:
- Сестра, больно... Сестра, больно... Сестра, больно...
Ему сделали укол, он как будто успокоился, но начал метаться другой, без руки.
Утро все встретили не выспавшимися и злыми. Во время обхода Сашке объяснили, что у него перелом коленной чашечки, что это травма серьезная, которая требует неподвижности сустава от трех до шести месяцев. Полгода в гипсе! Да и потом все равно хромать... Так вот сказали.
Мама, пришедшая навестить, плакала, спрашивала, где же он так умудрился. Но Сашка говорил, что не помнит. Где-то ушибся, а потом еще бегал.
- Не толкнули тебя? - допытывалась мама. - Не ударили?
Вот так все у взрослых. Тут сказали - хромой буду, а им бы только найти виноватого...
А потом пришел другой доктор. Молодой, чернявый. Он посмотрел на Сашку, посмотрел на рентгеновский снимок, вышел в коридор и вернулся с костылями.
- На, вот. Не маленький уже. Ходи сам.
- А разве можно?
- Я сказал - ходи!
И Сашка пошел. Он очень быстро научился ловко толкаться костылями и выбрасывать вперед одну ногу, придерживая вторую, загипсованную, чуть впереди. По утрам они еще с двумя пацанами бежали на костылях в туалет наперегонки.
А маме новый доктор сказал, что ничего обещать не будет, но возможно все будет гораздо быстрее.
...Что еще было плохого в больнице? Ну, вот, например, в один из дней все попадали. Ну, то есть абсолютно все, кому разрешили ходить. То ли слишком поздно помыли полы, то ли их помыли с порошком мылящимся, но костыли скользили, мужики падали прямо возле кроватей, а Сашка страшно испугался, когда вдруг костыли разъехались, и он встал на загипсованную пятку, а потом не удержался и рухнул плашмя.
А больше ничего плохого и не было. Ну, таблетки, ну, уколы - так на то и больница.
Вот чесалась нога под гипсом - страшно!
А всего через три недели его отвели в процедурную и сняли гипс. Он страшно боялся, потому что помнил, что гипсу положено быть на ноге почти полгода. А тут - только-только зима в разгаре. А еще через несколько дней за ним приехали папа с мамой и увезли домой, где он наконец-то полежал в ванной. Правда, мама все равно еще долго морщилась и говорила, что от него пахнет больницей.
Костыли у него отобрали. Правда, на улицу еще не выпускали.
Зато взялись за сломанную ногу.
Пока нога была в гипсе, она перестала не только разгибаться, оставаясь все время чуть-чуть согнутой, но и сгибаться. Чуть-чуть вверх-вниз колено - и все. Так вот теперь начались ежедневные муки. На газовой плите в миске растапливали медицинский парафин. Под ногу клали клеенку, парафин лили на ногу. Сашка пищал и стонал. Особенно противно и больно было, когда горячий парафин затекал под ногу, под коленку, к нежной и тонкой коже. Ногу в горячем парафине заворачивали в клеенку и ждали, пока все остынет и присохнет. Потом Сашка сам снимал парафин, ломающийся полупрозрачными белыми кусками, и уже с папой вместе начинали пытки: согнуть - разогнуть, согнуть - разогнуть. Ну, хоть немного еще подальше. Ну, еще...
- Ой, больно!
- Терпи, терпи...
После таких ежедневных процедур и хождения по квартире, нога стала чуть-чуть поддаваться, хотя и сгибалась всего наполовину.
Сашку выпустили на улицу. Он шел по весеннему твердому насту, смотрел на синее-синее небо, слушал оживленное воробьиное щебетание... И так было хорошо... Вот и Васька прибежал после школы, принес задания (Сашка старался не отстать. А то если бы полгода в гипсе - оставили бы на второй год). И они с Васькой пошли-побежали (Васька побежал, а Сашка пошел следом) в магазин за хлебом. Пошли не по дороге, а по тропинке, которая шла через пустырь. Тропинка вытаяла, поднялась над окружающими сугробами, стала скользкой и твердой.
Сашка поскользнулся и провалился одной ногой. Здоровой. А сел на тропинку - на больной, полностью согнув ее в колене, услышав даже какой-то щелчок в суставе. Он так и постоял какое-то время, борясь со страхами, потом потихоньку вылез и медленно пошел дальше.
А еще через неделю он забросил парафиновые компрессы и бегал за Васькой, как будто и не было ничего.
Они бежали наперегонки из школы, когда на пути вдруг оказался высокий чернявый чем-то знакомый человек.
- Саша? Ты - Саша?
- Да.
- Ты бегаешь?
- Так, Васька же убегает!
И он опять сорвался в погоню.
Вечером рассказал, что подходил какой-то чернявый, какой-то дурак, наверное...
- Это же твой врач! Он же тебе ногу спас!
И мать побежала к телефону, чтобы еще раз поблагодарить молодого хирурга, взявшего ответственность за лечение Сашки на себя.
А Сашка даже и не вспомнил о нем. Он уже думал о лете, которое будет скоро. О каникулах. О футболе.
И только иногда тер левую коленку, да еще стал опасаться стукаться коленями или падать на колени...