+ + +
Класс давно опустел. Марья Алексеевна, подперев щеку рукой, остановила взгляд на портрете Толстого в настенной рамке. Как он воспитывал детей? На старости лет ушел из дома, состояние хотел беднякам раздать. Богатство не принесло душевного спокойствия. Вечная проблема отцов и детей. Говорим заученные фразы, как и много лет назад. Надо понять и принять нынешний образ жизни, с его трудностями, недостатками, изъянами. Мы же пытаемся уйти от действительности, учим по старинке. Они выходят на улицу и сталкиваются с совершенно иным миром, не похожим на тот, который мы им преподносим.
Мысли снова и снова возвращаются к утренней беседе. Неужели разучилась понимать детскую душу? Юра придет домой, там совсем другая обстановка. Власть денег, домработница. Ботинок не помоет. Расшибаешься перед ним, а ему до потолка. Андрей не доверяет, будто враг.
- Марья Алексеевна, не ушли домой? - Анна Леонидовна, держа в руке модную шляпку, приоткрыла дверь. - Прошла по коридору, у вас свет горит! - подошла к столу, села напротив, положила сумку на стол.
- А я и не заметила, как быстро пролетел день. Мои, сегодня задали хлопот.
- Что-то случилось? - директорша тряхнула короткой стрижкой.
- Обсмеяли Андрюшу Рогова, полы моет, уборщик.
- Это тот мальчик, помню, вы говорили.
- Теперь, наверное, откажется. Не решусь, снова уговаривать. Хотела помочь. Признаться, самой не по душе эта затея. Ребенок должен учиться! Не следует лишать детей детства! К тому же деньги, уродуют душу. Жажда накопительства, при еще не сложившейся психике.
- Все же лучше труд, чем улица! - Анна Леонидовна достала из сумки зеркальце, провела помадой по губам.
Марья Алексеевна проследила за директоршей. А я когда красилась, и не припомню?
- Выбор небольшой. При школах нет факультативов, кружков.
Директриса положила помаду и зеркало в косметичку, щелкнула замком сумки.
- Не выделяют фонды. Школы бедны, детские дома еще беднее. Процветает беспризорничество. Как в двадцатые годы сумели покончить с этим безобразием? Факультативы и кружки создавайте на общественных началах. Только, кто ходить туда станет, нынче у детей ни к чему нет интереса, одни деньги на уме, да секс. Обезумели от свободы. А мальчик действительно, плохо обеспечен?
- Я Вам рассказывала. Потерял родителей, к матери был сильно привязан. Что может дать бабушка? Не хватает заботы, ласки, внимания. Предоставлен сам себе. Не предугадаешь, чем живет, о чем думает? Такие дети - вулкан страстей! Носит в себе, а потом выплеснутся накопленные чувства со страшной силой. Материальный недостаток детей угнетает.
- С мальчиком беседовали?
- Не успела.
- Пойдите к нему домой.
- Вряд ли застану. Наверное, сейчас сидит на чердаке, и, Бог знает, о чем думает. Недавно на уроке стихотворение Пушкина прочел. У ребенка в его возрасте мысли о неизбежности смерти! Как натянутая струна, чуть задень и лопнет. Недоверчив и предубедителен.
Анна Леонидовна встала, подошла к зеркалу, застегнула пальто, надела шляпу.
- Пойдемте домой! Муж и сын обижаются, внимания не уделяю. Директором стала, дом запустила. Времени не хватает, а без карьеры неинтересно жить. С мальчиком обязательно побеседуйте. Мне тоже не безразлична его судьба.
+ + +
Андрей, обняв колени, сидит на старом ящике. Жжёт стыд. Девчонки обсмеяли. Пусть бы кто-то другой, только не Верка. Меня все ненавидят. И правильно, кто я такой? Ни отца, ни матери, хожу в заплатанных штанах. Бабка Нюрка раскричалась: «давай перемывай»,- произнес он вслух, подражая старческому шепелявому выговору. Сказала бы тихонько, а то кричит. Марьюшка хороша. - «Смотри внимательней, после дождя много грязи, меняй воду, полоскай тряпку. Любой труд в почете», а сама унижает. Теперь надо мной все смеются: «уборщица тётя Андрюша». Ребенок сжал кулаки. Не прощу никому. В школу больше не пойду. Уеду куда-нибудь. Ничего не хочу. Никого видеть, ни с кем общаться, всё надоело.
- Андрюха, с кем разговариваешь? - послышался голос Сергея. - Я у тебя дома был, сумку отнес, бабка плачет, куда подевался! - взялся рукой за выступ, перешагнул порог, стукнулся головой о низкий потолок. - Ой, голову зашиб в потемках, теперь шишка вскочит. Чего молчишь? - нащупал ящик, пристроился рядом.
- Дура Верка, Марьюшка её отругала.
- А мне дела до вас нет. У меня своя жизнь и никого не касается! - огрызнулся Андрей. Пришел, учить?
- Обиделся!? Плюнь! Марья сказала, не хочешь, не убирай, деньги, что заработал, выплатят.
- Она меня унизила: «Убери там, и там грязь, разводы остались»,- скопировал он учительницу.
- Ну, и что, забудь.
- При Верке.
- Не видела она Верку. А что Верка? Девчонка, дура!
- Теперь я для нее умер, как мужчина.
- Да, брось, глупости говорить!
- Ты не понимаешь, - вздохнул Андрей.
- Понимаю. Нравится она тебе. Да таких, Верок, в твоей жизни будет много. Вырастешь, станешь богатым, сами побегут!
Сергей встал, взял Андрюшу за плечи, сильно встряхнул.
Андрей оттолкнул друга.
- Дурак ты, Серёга, не надо меня утешать, ничьей жалости мне не надо. Хожу в старых штанах, ботинки каши просят. С неба, что ли, как снег на голову, свалится богатство?
- Школу закончишь, выучишься.
- На кого выучусь? - голос мальчика дрогнул и сорвался. - Вон Юрка, отец бизнесмен, а я никому не нужен.
Сергей почесал затылок, он не знал, как утешить товарища.
- Рассопливелся, как девчонка! Возьми себя в руки, пойдем домой, всё перемелется, мука будет. Поспишь до утра и забудешь. Марья Алексеевна твой рисунок показала, талант у тебя. Зря обижаешься, она тебя уважает, а полы придумала, чтобы помочь.
- Она унизила меня! Над Юркой не посмеет насмехаться, а надо мной можно. За меня некому заступиться, и взять с меня нечего.
- Да, ты совсем озверел, или взбесился? - Сергей повысил голос. - Уговариваю тебя, уговариваю. Зачем ей над тобой издеваться?
- Вы меня ненавидите, я всем мешаю! - всхлипнул Андрюша.
Сергей потянул друга за руку. - Пойдем домой, бабушка заждалась, в милицию хотела звонить, обещал привести.
Андрей оттолкнул Серёжу. - Не пойду, мне здесь хорошо!
- Пойдём, не глупи, голодный, вот и злой! - он снова потянул руку друга. - До утра обида пройдет. Подумаешь, беда, Верка посмеялась. Вставай, пойдем домой! Хватит сидеть в потемках!
Андрей медленно поднялся, отряхнул брюки, перебросил куртку через плечо.
Нащупывая ногой узкие шаткие ступеньки, мальчики спустились с чердака.
Уличные фонари тусклым светом освещают тротуар. Перед глазами качаются верхушки деревьев и блики фонарного света. В голове кружится, или сильный ветер? Нерешительно ступив на асфальт, Андрюша поплелся за другом, спотыкаясь на каждом выступе, давно не асфальтированного тротуара.
- Пойдем скорей, что плетешься, холодно! - обернулся Сергей.- Куртку надень, простудишься!
Андрей махнул рукой. - Все равно.
- Вот привел!- подтолкнул Сережа товарища, едва Афанасьевна открыла дверь.
- Андрюшенька, где же ты был, мальчик мой, голодный весь день, замерз? Пойдем, покормлю, маленький, мой ручки.
Андрюша прошел в ванную, открыл воду. Никому я не нужен, никто меня не любит. Слезы хлынули из глаз. Он подставил голову под прохладную струю. Вода потекла за воротник, по лицу, смешиваясь со слезами. Мальчик поежился от холода. Внезапная злость захлестнула. Ребенок поднял голову. В зеркале отразилось бледное лицо, затекшие от слез маленькие красные глазки. Противный, страшный, нищий! Стукнул по стене кулаком, потом еще, еще, и замолотил кулаками стенку, захлебываясь слезами. Преодолев спазмы, сдавленным голосом, прохрипел. Ненавижу, всех ненавижу!
Сипящий говор бабки и высокий дискант товарища отрезвили.
- Спасибо, Серёженька. Где его нашел?
- Как всегда, на чердаке.
- Любит он там сидеть. Медом что ли помазано.
- Я пойду, поздно уже. Пусть завтра в школу придет. Никто смеяться не станет. Марья Алексеевна с нами целый час беседовала.
- Спасибо, касатик, спасибо!
Обо мне беседуют, прислушался мальчик. Не нравлюсь, не такой, как им надо!
Андрей вытер полотенцем голову, пригладил волосы. Что бабка хорошего видела за свой век? Зубы не может вставить! Не было бы нас, может, все сложилось, иначе. Ну и ладно. Я всем мешаю.
Афанасьевна громко хлопнула входной дверью.
- Ой, Господи, руки не слушаются! - заглянула в ванную. - Ты, что, милок, заснул? - подошла к внуку, закрыла воду. - Совсем утомился! - обняла, прижала к себе.- Пойдем!
Андрей, как лунатик неуклюже переставляет ноги. Женщина подвела ребенка к столу, усадила на табурет
- Поешь супчику с потрошкамми. Горяченький! - поставила перед мальчиком тарелку, придвинула блюдо с хлебом.
Андрей зачерпнул ложку, с трудом проглотил. Спазмы сдавили горло. Почувствовав отвращение и тошноту, отодвинул еду.
- Не хочется!
- Да, что ж так, касатик!? Целый день не ел, силы не будет. Алешенька, хоть ты с ним поговори! Всё книжками своими занят, брат он ведь тебе! - крикнула старушка.
Алексей, покусывая дешевую, синюю авторучку, появился в дверях с отсутствующим взглядом.
- Что он маленький? Захочет, поест! Мне некогда!
- У него в школе неприятности. Обидели мальчика.
- Знаю! Сережка рассказал. Подумаешь, девчонки посмялись. Если на всех обращать внимание, жить не надо! Плюнь и размажь!
Алеша подошел к брату, неуклюже погладил по плечу.
- Все хорошо, учишься на пятерки! Подумаешь, ботинки старые, зато, здоров! Не хочешь, есть, ложись, отдыхай. Утро вечера мудренее. Постели ему, бабуль, а я еще немного позанимаюсь.
- Постелю, сейчас, постелю! - бабка погладила внука по светлым волосам, поцеловала в макушку.- Пойдем, голубочек, ложись! Даст Бог, все обойдется! И ты Алешенька,- она обернулась к юноше. - Поздно уже, отдыхай, умаялся за день, завтра в школу вставать.
Андрей поднялся, медленно побрел за бабкой в комнату.
Старушка согнулась, закряхтела, поправляя постель. Сморщенные худые руки черными пятнами задвигались по простыни. Глаза Андрея наполнились слезами. Она еще более постарела, после мамкиной смерти. Мы о ней должны заботиться, а она о нас хлопочет. Подойти, помочь! Ноги пристыли к полу, тело онемело.
Бабуля разогнулась, погладила поясницу. - Ложись, родненький! - Глянула на внука, испугалась. Что с ним? Будто окаменел: бледное лицо, трясущиеся губы. Подошла, расстегнула пуговицы, сняла рубашку, подвела к постели, усадила, коснулась губами лба. - Да, ты, горячий! Заболел?
Ребенок не ответил. Голова качнулась, опустилась на плечо. Афанасьевна стянула с него брюки, подняла отяжелевшие ноги, положила на кровать, накрыла одеялом дрожащее тело.
- Поспи, поспи, все обойдется! - перекрестила, поцеловала горячую щечку.
Горит весь, бедняжка! В свете настольной лампы, лохматым, нечесаным комком, склонилась над столом, кудрявая голова Алексея. Постричься надо, да денег нет! Она потянула, сбившийся на затылок, платок, приложила ладони к щекам, покачала головой.
- Ложись, касатик, не начитался еще? Ложись! - повторила с раздражением. - Свет Андрюшеньке в глаза! Совсем чужой, одни книжки на уме! - женщина беззвучно зашевелила губами и заковыляла из комнаты, шаркая по половицам старыми тапками.
Алексей повернул голову, поправил очки.
- Ладно, бабуль, сейчас лягу!
Парень захлопнул книгу, встал, закинул руки за голову, потянулся, зевнул и улыбнулся. Сегодня много прочитал, завтра дочитаю. Погладил блестящий переплет ладонью, поставил на полку, погасил лампу.
Тонкая полоска света от раскачивающегося на ветру уличного фонаря, пробивается через штору, мечется по комнате. Алексей разглядел свернувшегося в клубок под одеялом, брата. Завтра поговорю! Стоит переживать из-за пустяков! Парнишка разделся и нырнул в постель. Вытянул ноги, повел плечами, укладываясь поудобнее, натянул одеяло к подбородку, вдохнул прохладный запах лаванды, и закрыл глаза. Через минуту сладкий блаженный, юношеский сон овладел молодым здоровым телом.
Старушка долго поворачивается на постели, кряхтя и вздыхая в ожидании сна. Ох, тяжко, годы давят! И на покой нельзя! Детей надо на ноги поставить. С Андрейкой беда! Обидчивый, гордый, скрытный, все в себе носит, не расскажет, не поделится. Посмеялись, полы моет, ну и что. Весь день на чердаке просидел. О чем думал? Тяжело ему будет в жизни. Какие они разные. От одних отца с матерью, а не похожи. Как сложится их жизнь? Даст Бог, по-хорошему. Натерпелись! Родителей схоронили, полуголодные. Смилуйся над ними, Господи! Она стерла сморщенной рукой слезу, скатившуюся на щеку, приподняла голову от подушки, прислушалась. Кажись, заснули! Уткнувшись в белую, синим горошком, прохладную наволочку, прерывисто задышала, погружаясь в тяжелую, старческую дрему.
+ + +
Андрея бьет озноб. Под потолком светлое колеблющееся пятно. Сердце тревожно бьется. Высоко в углу, под потолком появился белый шар, закачался и, разросшись большим облаком, поплыл, к мальчику. Андрюша вгляделся, узнал улыбающееся лицо матери. Оно приближается, приближается и вот, склонилось над ним.
- Плохо тебе, сыночек мой!? - прошептала мать.
- Плохо, мамочка, ой как плохо! - тихо произнес Андрюша.
- Хочешь ко мне?
- Страшно!
- Я тебя обниму, прижму к сердцу. Разве ты не любишь меня?
- Люблю, мамочка, очень люблю, только боюсь!
- Не бойся! Я не дам тебя в обиду! Иди ко мне! - руки отделились от облака и потянулись к ребенку, белея и качаясь в сумерках. Тонкие холодные пальцы коснулись лба.
- Ой! - вскрикнул мальчик и, сбросив одеяло, сел на кровати. Холодный пот крупными каплями покатился по спине. Сон или на самом деле!? Андрей вытер онемевшей, негнущейся ладонью вспотевший лоб. Разглядел на кровати, брата. Услышал тихое похрапывание. Спит!? Хорошо ему! Никто не унижает и не смеется. Почему я неудачник? Почему меня никто не любит? Мне здесь места нет! Промелькнула в воспаленном мозгу страшная мысль. О чем это я? Здесь нет места, а где? Там с мамкой!? Он вспомнил ласковые прикосновения рук матери. Слезы горячими каплями побежали по щекам, затекли за ворот ночной рубахи. Была бы мамка живая, не позволила унижать! Мамка все понимала! Она меня любила больше, чем Алешку, я на нее похож. Мамка добрая, красивая, она защитит, к ней надо пойти. Как пойти!? Ужаснулся пришедшей в голову отчаянной мысли. Так, будто услышал свой голос издалека. Взять и пойти! Внутренний голос, понял мальчик и он прав. Уйти к маме, она добрая, она защитит, не даст в обиду. Обещала, не будет страшно. А бабуля? Сердце сковала жалость. Мальчик представил сморщенные щеки, слезящиеся глаза. Алешка утешит. Ощутив в теле ледяной холод, потер ладони, поднес к губам, подул на сведенные судорогой, пальцы. Марьюшка виновата, вдруг осенило его. Нарочно унижает, потому, что ненавидит! Предложила мыть полы, чтобы унизить, надсмеяться. Хватит! Больше не позволю!
Андрей вытер глаза, опустил ноги на холодный пол. Согнувшись, дрожащими руками натянул истрепанные тапочки, потер под коленками. Встал, подошел к столу. Подвинул стул, сел, зажег настольную лампу. Взял большую тетрадь в коричневом кожаном переплете, вырвал лист, положил перед собой, разгладил рукой и ощутил блаженство, как перед написанием годовой весенней контрольной, в которой все известно. Напишешь формулы, решишь задачу, сдашь учительнице, выйдешь в коридор, и читаешь школьную газету на стенде, или глазеешь в окно на цветущие деревья в пришкольном саду. Он задел локтем стаканчик с карандашами. Один выпал, покатился по столу. Андрей подхватил карандаш, обернулся на спящего брата. Не разбудил? Как воришка, подумал с досадой. Будто делаю что-то непозволительное. Ребенок вздохнул, погрыз кончик синей ручки, торопливо вывел дрожащей рукой: « Не хочу ходить в школу, потому что учительница Марья Алексеевна меня унижает. Она нарочно заставила мыть полы и ругает, что плохо убираю. Она меня ненавидит. Поэтому я в школу больше не пойду, а пойду к мамке. Мамка в обиду не даст».
С чувством удовлетворения и любования собой, перечитал написанное. Красные чернила! Переписать? Долго. Пусть, заметнее будет. Положил листок на середину стола, поставил на него стакан с карандашами. Поглядел на часы. Половина четвертого. Торопясь и путаясь в брючине, просунул сначала одну ногу, потом другую, застегнул рубашку. Погасил свет. На цыпочках прошел в прихожую, надел куртку и осторожно открыв замок, вышел из квартиры. Спустился по лестнице, толкнул дверь подъезда.
На улице обдало прохладой. Осень, жаль, не весна, подумал мальчик. А мне ничего не надо. Андрей втянул голову в воротник куртки и быстро зашагал к знакомой девятиэтажке.
Отсыревшие доски скрипнули, в нос ударил теплый, спертый запах старой хлами. Мальчик споткнулся и упал. От резкой боли в колене, защипало в глазах, защекотало в носу. Зачем сюда пришел? Хорошо укрыться с головой одеялом, вдохнуть аромат лаванды, подложить ладонь под щеку, утонуть носом в подушке и заснуть. Он присел на ящик, потер коленку, заметил дырку на ткани. Брюки разорвал, бабка расплачется. Встал, прихрамывая, подошел к окну. Толкнул тяжелую набухшую от сырости, раму, выглянул в окно. Листья с деревьев почти облетели. Облысевшие ветки, скоро станут совсем голыми, покроются снегом. Сирень зацветет не скоро. У мамки на кладбище каждое лето огромные душистые кисти. Почему в городе не такие крупные и густые цветы? Она их любила, потому так и растут. Рядом с мамкой хорошо! Андрюша прищурил глаза, вгляделся вдаль. Пройдет еще сто лет. И все также будет стоять покосившаяся церковь, блестеть мокрыми крышами после дождя, дома и нарушать тишину резкими пронзительными гудками, будто прося о помощи, поезда. Только меня не будет, я больше ничего не увижу. Слезы ручейками побежали по щекам, ребенок шмыгнул носом. А надо мне все это? Андрюша размазал по лицу соленую жидкость, вытер ладони о штаны.
Из-за горизонта показалось светящееся солнце. Какое бледное! Грустно подумал мальчик. Устало за лето, лучи слабые, светят, но не греют. За зиму отдохнет и снова засверкает, и так каждый раз. Ничего не хочу, тихо произнес он вслух. Все надоело!
Слабый шорох раздался за спиной. Мыши! Сколько времени, испугался мальчик? Уже светло. Алешка ушел в школу. Надо торопиться. Вдруг Сережка придет. Никто не должен помешать. Он спрыгнул с подоконника, отряхнул брюки. Осторожно ступая по узкому проходу среди наваленного старого, отжившего свой век, хламья, прошел к выходу. Спустился по шаткой лестнице и побежал к дому.
- Господи! Андрюшенька, где с утра ходишь? - открыла дверь, встревоженная бабушка.
- В школе, полы мыл, - скривил губы в улыбке, мальчик. - Сейчас переоденусь, мне разрешили, правда.
Покраснев, отстранил бабку. - Дай мне, пожалуйста, белую рубашку. Ту, помнишь, в которой фотографировался весной, а я пойду, умоюсь.
Прохладные капли стекают по телу, лаская кожу. Все у меня получится, обрадовался ребенок и тихонько запел: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»
Слава Богу! Улыбнулась бабка, поет, все сладилось.
Насладившись купаньем, Андрей вошел в комнату. На щеках румянец, розовые губы изогнуты в улыбке, голубые глаза излучают свет.
Приложив руки к щекам, женщина залюбовалась внуком, наблюдая, как перед зеркалом Андрей оделся, пригладил волосы, повернулся, оглядывая себя. Его душа пела. Рубашка оттеняет лицо, с еще не успевшим сойти летним загаром, гладко причесаны волосы, только, как всегда, торчит непокорный хохолок. Он застегнул пуговицу на вороте, впервые удовлетворенный своей внешностью. Мамке понравлюсь, промелькнуло в голове.
- Куда наряжаешься? - улыбнулась бабушка.
- В кино с классом пойдем.
- Книжки брать не будешь?
- Нет.
- Ну, пойди, погуляй, а то всё на чердаке сидишь.
- Больше на чердак не пойду.
- И правильно, касатик.
Афанасьевна уголком косынки вытерла слезы.
- Как ты на мать похож. Сейчас бы она поглядела на тебя, да порадовалась. Красавец!
Мальчик подошел к бабушке.
- Можно я тебя поцелую?
Бабка сняла с головы платок, вытерла губы, нагнулась к мальчику.
- Ох, ты, мой ласковый, ну поцелуй, поцелуй.
Андрюша взял в ладони лицо старушки, поцеловал щеки, глаза. - Бабулечка, я тебя очень, очень люблю!
- И я тебя люблю, голубочек мой! - обняла внука старушка. - Иди, касатик, погуляй, а я, пирожочков, твоих, любимых испеку.
В прихожей мальчик надел курточку, подтянул манжеты рубашки.
- Ну, я пошел, бабуль.
Женщина встретила застывший взгляд ребенка, и холодок пробежал по спине. Жесткость, решительность взгляда поразили старушку. Что-то с ним неладное, подсказало сердце, глаза светятся. Никогда так не смотрел.
- Ты надолго? Мальчик остановил глаза на бабке, и, не отрывая взгляда от ее лица, медленно потянул на себя дверь, пока она не стукнула о притолоку.
Старушка перекрестилась. Даст Бог, все сладится! Подошла к окну, отодвинула занавеску. Андрей повернулся, помахал рукой. Афанасьевна смахнула слезу со щеки. Ласковый, добрый мальчик!
+ + +
Утреннее солнышко пробивается сквозь редкие облака. Прохладный ветерок ласково шевелит волосы. Андрей почти бежит по улице. Всё у меня получится! Легкость и необузданное веселье, не оставляют мальчика, будто накануне грандиозного праздника.
Вот железнодорожный мост. Блестящие, словно отполированные рельсы сходятся за горизонтом. Забравшись на пути, бодро зашагал по шпалам: «… девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять»… Здесь! Андрей огляделся. Никого нет. Присел на рельс. Перед взором раскинулась лесополоса. Красные гроздья рябины горят среди полуголых веток. Андрей глубоко вдохнул пахнущий прелыми листьями и сыростью, осенний воздух. Почему сирень не бывает красной, как рябина? Тоже красиво! Почувствовав под собой легкую вибрацию, повернул голову и увидел вдалеке приближающийся поезд. Стук колес громче и настойчивее. Андрей поднялся, аккуратно расправил курточку и лег поперек путей, ощутив подрагивание земли.
- Мама, мамочка, возьми меня! - прошептал мальчик.
Сильный удар и пронзительная боль сотрясли тело. Перед глазами возникло лицо матери с ярко алой веткой в светлых волосах. - Красная сирень! - промелькнуло в затуманившемся сознании.
+ ++
Афанасьевна повернула на сковороде румяные пирожки.
- Афанасьевна, Афанасьевна! - раздался с улицы голос соседки.
Кричит, будто стряслось дурное. Старушка подошла к окну, толкнула раму.
- Что случилось? Зачем кричишь?
Михайловна приложила руку к груди.
- Там, мальчонка, поездом задавило. Стрелочница позвонила, говорит, ваш, хорошенький, в белой рубашечке.
Старуха побледнела, прерывисто задышала, как после пробежки, сердце учащенно забилось.
- Господи, Андрюша, неужто? Не может быть? Сейчас спущусь, погоди, я сейчас! Она заметалась по кухне, Господи, что ж это? Скинула передник, выключила газ, вышла в коридор. Онемевшие ноги не лезут в туфли. Согнувшись, поправила чулки. Надела старенькое пальто, и держась рукой за перила, спустилась по лестнице во двор.
- Где, когда звонила, говори скорей?
- Там, у лесополосы, на путях, - махнула Михайловна рукой. - Да может и не ваш, зря тревожишься.
- Ой, плохо мне, чувствую недоброе!
Афанасьевна медленно бредет по улице. Стук сердца отдается в ушах, щеки горят, как в огне. Давление видно поднялось. А может другой, какой, малыш, по путям проходил? Говоришь им, говоришь, не ходите, а они не слушают, лезут, куда не надо.
Издалека увидела группу людей. Тело налилось свинцом. С трудом передвигаясь, приблизилась. Любопытствующие расступились.
Синяя курточка, неестественно заломленная под себя рука. Русые волосы и лицо обрызганы, свежей кровью. Раздробленные кости ног в рваных ботиночках
Афанасьевна потянула с головы платок, седые пряди повисли вдоль побледневших щек. Глаза остановились, наполненные ужасом. Спазмы сдавили горло. Ноги женщины подкосились, и она опустилась на колени рядом с обезображенным телом. Хриплым голосом, запинаясь, выдавила.
- Андрюшенька, сыночек! Что с собой сделал?
Незнакомая женщина в сером платке махнула рукой на противоположную сторону от железнодорожного полотна.
- Он сам, я видела, сам лег! Я вон там шла. Поезд шел, он сидел, я пути переходила, у меня тяжелая сумка, потому медленно шла и все видела, чтоб не зацепиться, не дай Бог. А он на путях сидел, потом встал и лег, а поезд уже близко был.
- Да, помолчи, ты, балаболка! - одернула стрелочница, говорунью.
Афанасьевна нагнулась, приложила ухо к груди внука. Тишина, и скованность тела ужаснули ее. Неужто, конец! Взяла в ладони бледное, окровавленное лицо.
- Врача вызовите! - прохрипела она.
Высокий мужчина смял в руках черную кепку.
- «Скорую» вызвали, вряд ли они помогут. Да, вот они.
Старушка опустила голову внука на смятую, влажную траву, размазала ладонями по щекам слезы и кровь. Ее охватила злоба.
- Уйдите, что глядите на чужое горе, креста на вас нет! - сквозь рыдания прокричала она.
Седой мужчина в белом халате положил руку на ее плечо.
- Успокойтесь! - повернулся к толпе.- Разойдитесь, не мешайте!
Санитары положили раздавленный труп на носилки, накрыли простыней. Неровно ступая по бугристой почве, понесли, раскачивая свою ношу.
- Осторожно, больно же ему! - прохрипела вслед старушка. Опершись рукой о землю, попыталась встать. - Не увозите, как же он без меня!?
Глухой стук задвинутых в машину носилок болью отозвался в ее ушах.
- Погодите!
Высокий парень-санитар подошел к старушке, приподнял под мышки отяжелевшее тело, повел к машине. Переступая негнущимися ногами, она протянула перед собой трясущуюся руку, будто ища опору. Из раскрытой дверцы «скорой» высунулся худенький юноша в белом халате. Взяв за руки, затащил в машину. Хлопнула дверца и белая с красной полосой, машина, развернувшись на сырой траве, медленно съехала на дорогу.
- Господи! вздохнула полная баба с черной сумкой. - Она ж идти не может. Ноги, наверное, отнялись.
Участковый подтянул на лоб фуражку, кашлянул, подошел к людям.
- Расходитесь!
Пожилая высокая женщина в сером пальто положила руку на рукав его шинели.
- Он сам, сам бросился, я видела.
- Понял! Все ясно! - Михаил Николаевич достал из папки блокнот.- Оставьте свои координаты!
Назойливая баба! С досадой подумал участковый, выводя на листе адрес и телефон незнакомки. Подавив неприязнь, поднял глаза на женщину. - Записал, можете идти! Взял под козырек и подошел к молодому сержанту, вымеряющему рулеткой кровавое пятно на примятой траве. Неуклюжие движения, дрожь в руках, напомнили первые годы службы. Неприятный почин! Ничего привыкнет! Хотя, дослужился до майорского звания, а сердце каждый раз жмет при виде трупа. Жаль погибшего парнишку, совсем ребенок!
Желтые листья полысевших, пятнистых березок, лениво повернули бока, согреваясь в лучах осеннего солнца. Красные гроздья рябины колеблются под легким ветерком. Черная, с серыми боками, ворона села на ветку, застучала клювом по блестящим ягодам. Задрав голову, призывно каркнула, сзывая подружек на обед.
- Кыш, кыш! - сердито сдвинул брови милиционер и махнул рукой. - Раскричалась! Глупая птица! - он нагнулся, отряхнул испачканный землей, подол. А впрочем, у нее своя жизнь. Прищурив глаза, посмотрел на цепочку людей, медленно удаляющихся к мосту. Нашли зрелище! Достал из кармана шинели большой клетчатый платок, вытер лоб, щеки, глаза. Аккуратно свернул ткань, сунул в карман. Дело по осмотру местности завершено! Подтянул ремень на шинели и, широко шагая, пошел по насыпи к городу.
+ + +
«Скорая» подпрыгивает на старой бугристой дороге. Афанасьевна вглядывается в помертвевшее лицо внука. Господи! Только что проводила. Не может быть! Сейчас мальчик откроет глаза, произнесет «бабулечка». Что ж это я? Вздрогнула старушка. Алешке надо сообщить, а я номер школьного телефона забыла. Господи! Вот нерадивая, совсем беспамятная стала.
- Приехали, бабуля! - прозвучал над ухом старушки резкий, незнакомый голос.
Афанасьевна подняла голову. Худенький кареглазый паренек наклонился к ее лицу.
- Пойдем, бабуля, приехали!
Санитар поднял ее под мышки и поставил на землю.
Она оперлась на протянутую руку, пошевелила затекшей ногой. С трудом, приподняв ногу, сделала шаг, другой.
Молодая женщина в белом халате, подбежала к старушке. - Пойдемте!
- Куда ведете? - отстранилась бабка. - Мне в школу надо!
- В школу уже сообщили! - поддерживая старушку под руку, подвела к зданию. Прерывисто дыша, старуха одолела две невысоких ступеньки крылечка. В приемном покое, вцепившись в руки медсестры, тяжело опустилась на облезлую голубую скамейку.
- Люда! - крикнула медсестра.- Сделай укол!
Из двери процедурной выпорхнула молоденькая девушка в высоком накрахмаленном колпачке. Афанасьевна не почувствовала боли. Безучастный взгляд уперся в плохо побеленную стену. Руки нервно теребят полу кофты, выбившейся из-под распахнутого пальто, поблекший платок съехал на бок, седые нечесаные пряди сбились на лоб. Набухшие от слез веки, закрыли глаза. Страшный сон? Сейчас очнусь, и он появится на пороге, с ласковой улыбкой, торчащим на макушке светлым непокорным хохолком, мой добрый мальчик! Она вспомнила, как он обнял ее за щеки и поцеловал. Это он прощался со мной! Господи! Как я не угадала? Ведь сердце подсказывало недоброе.
- Бабуля! - высокий, широкоплечий парень заглянул ей в лицо.
Голос, будто знакомый. Кто это?
- Бабулечка, это я. Что с тобой?
Старуха заморгала глазами, пошевелила губами, будто что-то вспоминая, и, наконец, узнав внука, сиплым голосом прохрипела.
- Лешенька, родной, нет больше Андрюшеньки! - голова затряслась от рыданий.
- Как же так, бабуль? - Алексей смял в руках черную спортивную шапку. - Он ведь в школу пошел.
Афанасьевна стянула с головы платок, вытерла лицо.
- Сказал полы мыл, после переоделся, чистую рубашку попросил, всем классом в кино идут. Взял меня за щеки, поцеловал « Бабуля, я тебя очень люблю», и ушел. Да, если бы я догадалась, что он задумал? Господи, не пустила бы!
Она закрыла лицо платком и громко зарыдала. - Леночке, обещала беречь и не уберегла младшенького. Нет мне прощенья!
Перед глазами снова возникло бледное лицо внука. Как простился с нею, помахал рукой. Влажные ручейки заполнили морщинки на посеревших щеках.
- Лёшенька, горе то, какое! Господи! Я виновата, не учуяла, не поняла, не предотвратила! Я виновница, нет мне прощенья перед дочкой и Богом!
- Успокойся, бабулечка! - Алексей втянул носом влагу, обнял, вздрагивающие плечи старушки.- Не плачь, бабуль! Говорят, он сам.
- Сам, сам надумал! - бабка отстранила внука, прижала ладони к щекам и закачалась из стороны в сторону всем телом, как маятник. - Что ж это такое, Господи! Что сотворил с собой, какую, тяжкую смертушку, выбрал! Маленький мой! За что себя наказал?
Из процедурной, выбежала медсестра.
- Успокойтесь! Вам нельзя волноваться, давление высокое.
- Не надо мне укола! - оттолкнула ее старушка. - Ничего не надо, нет моего Андрюшеньки, зачем жить!
- Бабуль, а я как же, бабуля? - Сердце Алексея сжалось. Он испугался, умрет здесь, а я один останусь. Не вытирая слез, катящихся по щекам, парнишка заплакал навзрыд.
Медсестра положила руку на плечо юноши.
- Во дворе попросите шофера, вас отвезут. Пусть поспит! Тело получите завтра.
+ + +
Поднимаясь по лестнице, Алексей крепко держит под руку отяжелевшую старушку. Сердце бурно колотится. Он переживает за бабку, но еще более за себя. Скончается, что буду делать? Как управлюсь с похоронами, как стану жить? Афанасьевна прислонилась спиной к шершавой стенке, подъезда, дожидаясь, пока внук откроет дверь. Приподняла ногу, поставила за порог, потом вторую. Дома, Слава господу! Дай силы!
Алексей подвел старушку к дивану. Она села, протянула затекшие ноги. Юноша снял с нее туфли, спустил чулки. Мурашки пробежали по спине. Сморщенная кожа, опухшие кости, узлы синеющих жил. Совсем состарилась! А я не замечал. Он бережно положил ноги старушки, на ложе, поправил подушку под головой, накрыл пледом.
- Постарайся заснуть!
Женщина подтянула колени к подбородку. В теле ощутила усталость, как после долгого тяжелого труда. Черные круги поплыли перед глазами, в ушах зазвучала нежная мелодия. Сознание одолела сладкая греза. Ласковые руки матери пригладили волосы, теплые губы коснулись щеки: «Спи моя деточка, маленькая Варечка! Спи сладко до утра, пока солнышко не проснется». Протянула онемевшие ноги, коснулась ступнями края дивана и, вздрогнув, очнулась. Открыла глаза, увидела затянутую сумраком, комнату. Что ж это я? Дети не кормлены, а я лежу.
- Сейчас, сейчас, только согрею! - старушка поставила ноги на холодный пол.
Алексей подбежал к бабке.
- Бабуль, ты куда?
- Обед разогрею, покормлю вас, кажись, дверь хлопнула. Андрюшенька подошел. Сейчас, сейчас! Куда ж тапки проклятые, запропастились? - она задвигала по полу ногами.
- Бабуль, ложись! - Алексей надавил ладонями на плечи старушки, пытаясь уложить на постель. - Успокойся, бабуль!
Женщина оттолкнула внука. - Лампу включи!
Алеша щелкнул выключателем. Яркий свет ослепил старушку, она прикрыла ладонью, глаза и вспомнила, почему лежит в постели. Горячие слезы обожгли щеки.
- Как дальше жить будем без Андрюши? Как людям в глаза смотреть? Не уберегли малого.
- Не надо, бабуль! Хочешь, чаю согрею?
Алексей подошел к столу, и увидел листок, исписанный красными чернилами, быстро просмотрел текст.
- Бабуль, Андрей записку оставил. Учительницу, Марью Алексеевну обвиняет. Наверное, ночью писал.
Афанасьевна обтерла ладонями лицо. - Прочти!
Алексей зачитал письмо. - Он знал, что идет на смерть, вот и написал.
Лицо старушки исказилось. Глаза налились кровью. Она затряслась всем телом и, заломив руки, громко завизжала.
- Змея! Сгубила ребенка, унижала, мучила!
Алеша подбежал к бабке, присел рядом.
- Бабуль, Марья Алексеевна добрая женщина.
- Зачем заставила полы мыть? - захлебываясь слезами, крикнула Афанасьевна.
Алексей обнял старушку за плечи, прижал к себе.
- Не заставила, уговорила поработать, чтобы помочь. Знает, нам тяжело.
- Да что она знает?! - оттолкнула внука бабка. - Как мать ваша померла, один раз только пришла. Зачем такая помощь, чтобы ребенка унижать, да еще при всем классе.
- Не унижала она, Сергей рассказал. Был дождь, дети много грязи натаскали. Андрей плохо помыл пол, остались грязные разводы. Тетя Нюра, уборщица раскричалась. Марья Алексеевна указала, где перемыть. А Верка из их класса прибежала в школу за книжкой, увидела, Андрюшка моет полы, на утро обсмеяла в классе. Ничего страшного не случилось. Но он воспринял, как трагедию. Гордый, был! - грустно добавил Алексей.
Афанасьевна умолкла, покачала головой.
- Не могу поверить, что его больше нет! - Достала из-за пазухи смятый, застиранный платок, шумно высморкалась. - Господи, как жить будем?
Алексей сложил листок, положил в карман.
- Надо показать участковому.
- Зачем, разве вернешь маленького? - старушка потянула на лоб съехавший линялый платок.
- Если учительница виновата, ответит за, случившееся.
- Что ответит, Андрюшки нет больше.
- Ты ложись, я быстро.
В прихожей Алексей надел куртку, громко хлопнул дверью.
Афанасьевна вздохнула, откинулась на подушку. Сердце жмет, глаза на белый свет не хотят смотреть. А надо жить! Алешеньку нельзя бросать. За окном просигналила машина. Кто-то домой торопится, подумала женщина. Вот оно счастье человеческое, бьешься, бьешься, денег не хватает, обед пустой. Да разве это беда!? Беда, когда человека потеряешь. Нет тяжелее горя! Она сомкнула веки, и провалилась в тягостный сон.
+ + +
Под потолком оперпункта, горит тусклая лампочка. Покосившийся письменный стол завален бумагами. Лежащая на груде папок, милицейская фуражка блестит отполированным козырьком. Подперев голову кулаками, Михаил Николаевич переводит глаза со строчки на строчку, развернутых перед ним пожелтевших листов.
Алексей приоткрыл дверь, тихонько кашлянул.
- Заходи, заходи! - кивнул Михаил Николаевич. - Знаю, слышал, прими мои соболезнования! - аккуратно сложил листы в папку, сунул в стол.
- Что у тебя?
- Брат письмо оставил, - Алеша подошел к столу, положил перед участковым лист тетрадной бумаги в клеточку, придвинул свободный стул, сел, расстегнул потертую отцовскую кожанку.
Михаил Николаевич надел очки, наклонился над листком.
- Так! - постучал пальцем по столу. - Серьезная улика! Его почерк? Когда писал, дома, в школе? - снял очки, достал из кармана платок, старательно протер стекла, снова надел. Строго глянул на юношу острыми, как буравчики, карими глазами.
- Дома, наверное, ночью! - Алексей опустил голову на грудь и громко всхлипнул. - Я виноват в его смерти! Мало уделял брату внимания.
Михаил Николаевич встал, подошел к парню, положил руку на плечо.
- Ты, вот, успокойся! Теперь чего уж. Ничего не поправишь. На, вот! - протянул пареньку большой клетчатый платок.
- Спасибо! У меня есть, - Алеша достал из кармана серый мятый комок ткани, вытер слезы. - Он все в себе носил. Обидчивый, гордый!
- Так! - участковый сел на один из стульев, стоящих в ряду у стенки, закинул ногу на ногу, достал из кармана брюк пачку дешевых сигарет, не спеша, раскурил, глубоко затянулся, выпустил кольцами, дым.
- Что делать будем? Согласно, этой записки, учительницу следует привлечь к уголовной ответственности, за издевательство над ребенком, доведение до самоубийства, злоупотребление служебными полномочиями, дискриминация личности, и прочее, так сказать.
- Не унижала Марья Алексеевна! - Алексей смял в руке мокрый от слез, платочек.
- А он пишет, унижала! - провел рукой по волосам, Михаил Николаевич. - Откуда тебе знать подробности? Сам говоришь, мало общался с братом. Ладно, письмо останется у меня, завтра зайду в школу, побеседую.
Мужчина вернулся к столу, достал потертую синюю папку, вложил в нее листок, аккуратно завязал тесемки и положил в верхний ящик стола.
- Вот так! Дело, значит серьезное, разобраться надо. Иди домой, поздно уже. Хоронить когда будете?
- Послезавтра.
Участковый покачал головой.
- Жаль пацана, очень жаль! Сколько ему было?
- Тринадцать.
- Совсем ребенок. Деньги есть на похороны?
- Школа затраты взяла на себя.
- Правильно! Крепись, бабку успокой! Иди, я тоже пойду. Засиделся сегодня.
Он надел шинель, застегнул пуговицы, натянул на голову фуражку. Алексей переступил с ноги на ногу. Собирается, будто надолго, идти-то два шага.
На улице Михаил Николаевич поправил козырек фуражки, кивнул пареньку. - Ну, бывай, не кисни! В жизни всякое случается. Крепись!
Алексей запахнул полы куртки, сунул руки в карманы, и, согнувшись, побежал к дому. Во дворе, поднял голову, глянул на окно. Свет не горит, умерла, или спит? Он забыл, что, уходя, погасил лампу. С каждой ступенькой, поднимаясь вверх, чувствовал, как сердце бьется все чаще и чаще, а ноги тяжелеют. Господи! Взмолился юноша, я не вынесу этого ужаса! Открыв дверь, прошел в прихожую. Тяжело дыша, как после бега, прислонился к стене. Скинул туфли, тихонько на цыпочках прошел в комнату. В сумерках, напрягая зрение, с тревогой вгляделся в смятое одеяло на диване, не решаясь повернуть включатель. Дышит, или нет?
Афанасьевна вздохнула, повернулась на бок.
Слава тебе, Господи! У Алексея от напряжения вспотел лоб. Он включил свет и склонился над бабкой.
- Бабуль, живая?
Старушка открыла глаза.
- Живая, живая, чего испугался? - села на постели, пригладила ладонями волосы, стряхнула платок, накинула на голову, затянула концы на макушке.
Алексей присел рядом, обнял за плечи.
- Ты, лежи, бабуль, отдыхай, мне ничего не надо.
- Да, что ж лежать. Лежи, не лежи, а жить-то надо. Ты у меня остался, кровиночка.
Она обняла голову внука, прижала к груди.
- Пойду, чай поставлю. Ты ж, голодный с утра, а я пирожков испекла.
+ + +
Марья Алексеевна глядит в лежащую, перед нею ученическую тетрадку и не понимает смысла написанного. Ясные, светящиеся глаза, Андрюши, с не по-детски серьезным, глубоким взглядом, закрывают текст. Умный мальчик, но слишком болезненное восприятие окружающего мира. На какую ужасную гибель себя обрек?
- Можно? - в учительскую заглянул участковый. - Здравствуйте! - снял фуражку, пригладил ладонью седеющие виски.
- Заходите, Михаил Николаевич! - Марья Алексеевна закрыла тетрадь, отложила в сторону.
Мужчина придвинул к столу стул, сел, расстегнул шинель, широко расставил ноги.
- Домой не торопитесь?
- Не к кому спешить! - Марья Алексеевна поправила накинутый на плечи, пуховый платок. - После случившегося с Андреем, не нахожу себе места. Ни о чем другом не могу думать.
- А я к вам, как раз по этому делу, так сказать, сигнал поступил.
Михаил Николаевич положил на стол синюю потрепанную папку, развязал тесемки, вынул листок, придвинул к женщине.
- Что это? - удивилась учительница.
- Предсмертная записка Андрея Рогова. Ознакомьтесь. Я закурю, можно?
- Да, пожалуйста.
Он чиркнул спичкой раз, другой. - Отсырели, что ли?
- Вот, возьмите, чья то зажигалка, - женщина достала из ящика стола маленький посеребренный прямоугольник. - Кто-то из родителей забыл, - надела очки, склонилась над листком.
- Бред какой-то! - брезгливо отодвинула лист.
- Почерк его? - участковый прищурил глаза.
- Да, похоже. Но я никогда не унижаю и не оскорбляю учеников. Если бы ненавидела детей, не выбрала профессию учительницы. В наше время на такое дело согласится только фанат, зарплата чисто символическая.
- Как часто Вы повышали голос на мальчика? - Михаил Николаевич глубоко затянулся сигаретой.
- Никогда не повышаю голоса.
- В тот день, когда он мыл полы?
- Баба Нюра, техничка раскричалась, - учительница повела плечами, как от озноба. - Мальчик, дескать, грязь размазал. Что с нею спросишь, старая, больная женщина. Кричит, больше для порядка. Разве не знаете характера и привычек уборщиц? Дети на нее не обижаются. Может быть, Андрюшу смутила девочка? Застеснялся? На следующее утро собиралась поговорить с Верой, но не успела. Когда вошла в класс, все смеялись.
- Где был Андрей? - майор хлопнул ладонью по столу.
- Убежал, едва не сбив в дверях меня с ног.
- Почему не побеседовали с детьми?
- Беседовала. Серёжу Скворцова послала домой к Андрею.
- Почему лично не пообщались с мальчиком?
- Где его найти, знает только Сережа. Надеялась поговорить с ним в школе. Но он не явился.
Марья Алексеевна сглотнула слюну, расстегнула и застегнула пуговицу на вороте кофты. Дождалась, допрос учинил. По всем правилам, как преступницу расспрашивает.
- Вы понимаете, что означает это письмо?
Неприятный холодок пробежал по спине Марьи Алексеевны.
- Кто скажет обо мне плохо в городе?
- Знаю! - прервал Михаил Николаевич. - Но письмо большая и убедительная улика. Ребенок обвиняет Вас в своей смерти: обижали, терроризировали.
- Что вы такое говорите? - В голосе женщины прозвучала обида. - Терроризировала Андрюшу? Мне его и ругать было не за что. Учился без троек, исполнительный, аккуратный мальчик. С директором договорилась о мытье этих проклятых полов, чтобы помочь.
- В письме написано, заставляли мыть полы, ругали, что плохо моет.
- Господи, не заставляла! - женщина нервно перебрала пуговицы на кофточке.- Указала грязные места, попросила перемыть.
- Значит, это было не однажды?
- В том то и дело, только один раз. Причина самоубийства иная, как вы не поймете. Не мог он за два дня решиться уйти из жизни. Вероятно, такая мысль у него появилась давно. На уроке стихи о смерти читал. О матери часто вспоминал, тосковал. В лагере заявил, все его ненавидят, хотя первым ударил Юрия.
- А что было в лагере? - милиционер пронзил женщину взглядом буравчиков-глаз, помял ухо.
Она пожалела, что проговорилась. К происшедшему этот факт не относится. Марья Алексеевна сняла очки, достала из сумочки маленький розовый платочек, протерла стекла, оттягивая ответ. Из-под ресниц взглянула на участкового. Он терпеливо ждал, постукивая указательным пальцем по столу. Придется рассказать.
- Соснов Юрий обозвал Андрея нищим, тот его ударил. Я даже не наказала Андрея, отругала Юрия. У мальчика был комплекс неполноценности.
Участковый, склонив голову, все также барабанит пальцем по столу.
Женщина намеренно увела разговор от драки. - Мальчик тяжело переживал свое бедственное материальное положение. К тому же, как мне кажется, ему не хватало заботы, участия. Брат занят учебой. У бабушки одна забота: накормить, одеть. Детскую душу ей понять трудно. Андрей был психологически сложным ребенком. Понимаете? Неудовлетворенность зрела в нем давно. Да, что говорить, нынче взрослые ощущают себя некомфортно: дискриминация, бедность, а рядом шикарные дома, магазины.
Михаил Николаевич наморщил лоб, повысил голос.
- Вы в политику не встревайте! Не наше дело, установленные государством порядки, обсуждать.
Марья Алексеевна облизнула пересохшие, от волнения, губы, вытащила шпильку из прически, помяла в пальцах.
- Дети материальное неравенство ощущают острее. В кино, по телевизору, да и рядом, видят, как живут их сверстники, отмеченные клеймом благополучия. Такую несправедливость их сознанию не одолеть. Один настроен оптимистически, другой пессимист, отсюда и трагедии. Сейчас случаи самоубийства среди детей не редкость. А то, что обвиняет меня, не удивительно. Даже взрослый человек в своих бедах ищет виноватого, а ребенок тем более. Моя просьба перемыть полы, явилась последней каплей терпения в его израненной душе. Обвинять меня в смерти мальчика глупо и нелепо.
Женщина потянула на плечи, съехавший, платок. Ей показалось, будто в комнате стало невыносимо холодно.
Михаил Николаевич поднялся, застегнул шинель, постучал носками сапог друг о друга, подошел к зеркальной дверце шкафа, надел фуражку.
- Завтра передам письмо в прокуратуру, там разберутся.
Женщина остановила, наполненные влагой, глаза на мужчине. Гордится собой, при исполнении. Она почувствовала себя напроказившей школьницей. Сердце подкатилось к горлу, дыхание перехватило. С трудом, шевеля пересохшими губами, тихо произнесла.
- Передавайте, мне все равно! Не знаю, как дальше жить и работать? Что говорить на уроках? Очень жаль мальчика. Чем могу помочь? Как успокоить? Никакими словами нельзя заговорить горе. Только время в состоянии излечить. Найдете целесообразным передать дело в суд, действуйте, как подсказывает совесть. Ваше право и ваша работа. Приму смиренно любой приговор.
- Ну, будьте! - кивнул Михаил Николаевич. Каблуки громко простучали по половицам, хлопнула дверь.
Марья Алексеевна закуталась в мягкую шаль. Ну вот, дожила. Допрашивают, как преступницу. Всю жизнь посвятила школе. Она положила голову на сложенные на столе, руки, закрыла глаза. В памяти возникли одинокие, долгие вечера, над раскрытыми ученическими тетрадями, уставшая спина, слипающиеся от яркого света настольной лампы, тяжелеющие веки. Зрение загубила, с тридцати лет ношу очки. Подняла голову, внимательно посмотрела на ладони. На третьем пальце правой руки маленькая мозоль. Усмешка пробежала по лицу. Показала мужу: «от ручки, со студенческих лет». Расхохотался: « а от ложки мозоля нет?» Как же они веселились в тот вечер. Он целовал каждый пальчик на ее руках, гладил волосы. Ночь любви пролетела, как чудесное мгновение. Тогда и зачали Ольгу. Взгляд остановился на потолке. Пятно от взрыва хлопушки на Новый год, так и осталось. Маляры халтурщики! Скрипнул стул. Одиночество, «…как твой характер крут». Точно подмечено, вздохнула учительница. Приду в пустой дом, вскипячу чай, а после ужина залезу в постель и засну. Завтра похороны. Не смею подойти, сказать слова утешения. В городе только обо мне и говорят. Женщина поднялась. Подошла к шкафу, открыла дверцу, достала пальто, надела. Низко, до бровей повязала теплый платок, заправила концы за ворот. С раздражением оглядела себя в зеркале. Собралась старуха! Никто тебя не ждет, никому ты не нужна! Может, и в тюрьму посадят! Погасив свет, потянула тяжелую дверь. Медленно прошла по опустевшему коридору, спустилась по лестнице. На парадном крылечке зажмурила глаза. Холодный ветер кольнул щеки. Осторожно ступила ногой на мокрую дорожку. Опять дождь! Хотелось плакать, но слезы не приходили. Она подняла воротник черного поношенного пальто, повесила сумку через плечо, засунула руки в карманы и, согнувшись под порывами пронизывающего тело сыростью, ветра, побрела домой.
+ + +