Слушающий дыхание ветра в кронах сосен, да услышит меня. Всматривающийся в темноту глубин водных течений да узрит суть моих слов. Всяк, потерявший веру, да обретёт её, внимая мне.
Подобно одинокой звезде, упавшей с небесного купола в неизбежность, влачился я по забытым богом степям и болотам в поисках приюта моей измученной душе. Много лун сменилось с того рокового дня, когда я потерял в единочасье всё, что имел: кров, семью, близких и всё, что мне было дорого. Вернувшись в свой родной город, я не узнал его, ибо на месте прекрасного города Хаббина раскинулось чёрное безмолвное пепелище, имени которому не было. Все мои поиски людей были тщетны. Ни единой живой души не осталось в этом обиталище гнева богов. Я воззвал к моему богу с мольбой внять моему горю и забрать в свои небесные владения. Я сидел на пепелище моего дома три дня и четыре ночи беспрестанно умоляя его снизойти своей милостью до своего растерзанного несчастьем слуги. Но небо безмолствовало. Лишь пустынный злой ветер обжигал моё тело своим горячим дыханием и бросал в меня песок. Лунными ночами мне чудились тени ушедших в безвестность, края бесконечно далёкие от моего разумения, граничащего с безумием. И сидел я так без воды и питья четыре дня и четыре ночи, взирая ослепшими от слёз глазами на чёрные глазницы домов и посыпая свою оголённую голову пеплом. И всё это время я молился в надежде быть услышанным. Не дождавшись же ответа небес в безмерном отчаяньи я отрёкся от своего бога. И я проклял небеса ужасными словами проклятья, а от моего крика взмыли в небо хищные грифы, дети трижды проклятой геены. И на четвёртый день моей чёрной печали, я сбросил её оковы и огляделся вокруг отрешённым взглядом выброшенного за пределы мироздания. Ничто уже не держало меня в этом городе, когда-то бывшем мне столь дорогим и знакомым. Улицы, свивающиеся в клубок подобно змее, некогда пестревшие разношёрстной массой людей, ныне были пусты и безмолвны. Невысокие двухэтажные дома нависали мрачным серым камнем стен, окутывая послеполуденной тенью пепелище, некогда бывшее моим домом. И ничто меня уже не могло удержать на месте, где я потерял всё: и мою прекрасную луноликую Айгюн, чья улыбка озаряла мой дом подобно первым лучикам солнца, отражённым в каплях утренней росы; и малышку Фарине, чей задорный смех радовал меня больше пения соловья; и не по годам смелого и крепкого духом Тимучина… Ну чтож, теперь у меня был только один путь. Дорога на Север. Туда, где живут северные варвары и где я смогу найти своё место на этой грешной земле. Я в последний раз молча попрощался с пепелищем и, зачерпнув ладонью горсть родной земли вперемешку с пеплом, отправился в дальнюю дорогу.
***
Усталый путник брёл по степной равнине опираясь на толстую палку, заменявшую ему посох. Его ноги увязали в болотной жиже и зацеплялись за вьющуюся траву, которая застилала землю сплошным зелёным ковром. Никогда ранее он не был в эти краях, настолько далёких от его родного города. Его окружали неизвестные деревца, не превосходящие по высоте своей колена верблюда-нара. Однажды, будучи голодным, он наткнулся на ягоды кроваво-красного цвета. Они могли оказаться ядовитыми, но путник был слишком голоден и, пренебрегая осторожностью, попробовал их. Выждав какое-то время он убедился, что они не ядовитые и вполне пригодны в пищу. С тех пор человек питался ими, если не удавалось подстрелить из лука птицу или мелкого зверька. За долгое время скитаний Хасан не встретил ни одного поселения, где можно было бы нормально выспаться и помыться, посему внешность его изменилась до неузнаваемости. Заглянув однажды в ручей, чтобы умыться, скиталец не узнал себя: из воды на него глядело угрюмое посеревшее от солнца и грязи лицо, заросшее бородой, густотой своей не уступавшей верблюжьей шерсти. Глаза впали вглубь и потеряли свой цвет. Это было лицо старика, а не мужа в самом расцвете сил. Он попытался улыбнуться этому хмурому старику, но в ответ получил лишь измученный оскал пожелтевших зубов. Хасан провёл по ледяной глади воды рукой и отражение заколебалось в водной ряби. Устало прикрыв глаза, он испил из родника живительной влаги, придавшей ослабшему телу сил, достаточных, чтобы продолжить добровольный хадж. Тёмными холодными ночами перед костром его настигали тяжёлые воспоминания о погибших в страшном пожаре родных. Они вставали пред взором, как наяву. Но часто снились, согревая душу теплотой воспоминаний. И в этих снах, таких похожих друг на друга, его жена Айгюн стояла в свете лучей жаркого полуденного солнца. Ветер, несущийся с жаркого юга обжигал её отливающую бронзой кожу и трепал волосы. Прекрасноликая, не по годам мудрая, истинное сокровище Востока, она развешивала бельё на верёвку и шутливо покрикивала на расшалившегося сынишку, который пытался догнать низкорослого важного петуха, похожего на султана. Петух грозно топорщил крылья и взлетал вверх, но это нимало не пугало храброго Тимучина. А потом Хасан видел Фарине, маленькую звёздочку, упавшую с небес в нежные отцовские руки. Он баюкал её на руках и пел стариннную колыбельную, что дошла до него от отца, который слышал её в детстве от своей матери. И было личико Фарине мирным и спокойным словно сама невинность, благословлённая небесами. И, когда он убаюкивал свою малышку, эту частичку самого себя и в то же время неповторимую в своей красоте, то были самые счастливые мгновения в жизни Хасана, как и любого отца. Убедившись, что она заснула крепким безмятежным сном, он укладывал её под полог кроватки, поцеловав на прощание. А затем сон изменялся, возвращая жуткое зрелище – бушующее пламя пожара. Горел весь город, и в плену у пламени было всё вокруг. Языки его лизали верхушки самых высоких деревьев, возвышавшихся над домами. И Хасан находился в самой гуще пламени, полыхавшем будто из сердца Властелина Ада. Вокруг метались всполохи фигур городских жителей, метавшихся в ужасающем безумии. И лишь один голос слышался отчётливо ясно в шуме пожара и криков – это был крик Айгюн, зовущей на помощь. Хасан был бессилен чем-нибудь помочь ей, ибо был окружён огненной стеной. Душа его стремительно рвалась вперёд, на призыв любимой, но тело отказывалось повиноваться, скованное цепями судьбы. Всё отчаяннее и ближе слышались крики Айгюн и плач детей, но он был бессилен им помочь. И, в отчаяньи прорваться чрез этот барьер не столько огня, сколько предрешённости, он упал наземь и пополз, цепляясь за обожжёную землю руками. И в этот момент сон обрывался. И вновь скиталец лежал на колючем валежнике и тяжело дышал, не в силах вернуться в этот мир полностью. А по изломанному болью лицу медленно струились слёзы.
Спустя две недели со времени этого отречения человеку на пути повстречался степной волк. Он застрял задней лапой в старом проржавленном капкане, забытом здесь каким-то небрежным охотником. Старое, обессилевшее и тощее животное настороженно смотрело на чужака. Волк выжидающе следил за каждым шагом человека. Он явно не собирался нападать первым. В его взгляде не было ни страха, ни злобы, лишь твёрдая уверенность в своих силах для прыжка, может быть даже последнего. Так они смотрели друг другу в глаза, и оба не шевелились, разрывая своё одиночество на двоих. Наконец, Хасан осторожно полез правой рукой за спину. Волк напрягся и слегка передвинул одну лапу, чтобы в случае опасности отпрыгнуть. Но человек не собирался его убивать – он был ему не враг – вместо этого человек достал из заплечной сумы кусок сушёного кроличьего мяса и показав мясо на вытянутой руке, бросил мясо в пределах досягаемости зверя, после чего отошёл назад. Ветер был в сторону волка, и животное жадно втянуло воздух ноздрями. Запах свежей крови пьяняще манил и притягивал волка, но осторожность, приобретённая горьким опытом общения с людьми, удерживала его остаться на месте. Волк шумно выдохнул воздух, будто вздохнул, и остался недвижно наблюдать за своим исконным врагом – человеком. Тот в свою очередь осторожно, чтобы не пугать зверя, присел на твёрдую землю, достал кусок хлеба и принялся его есть, как бы приглашая волка сделать то же с мясом. Через довольно длительное время голод взял верх над осторожностью, и волк продвинулся насколько позволяла цепь, к мясу, а затем ещё немного потянулся шеей. Наконец, серый хищник оказался у куска крольчатины и принюхался. После этого, не прекращая следить за человеком, волк подошёл к мясу и схватил его, заглотив в одно движение. Взгляд его теперь выражал больше любопытство, чем страх. Так прошло два дня. Человек постелил себе подобие ложа из травы и веток невдалеке от места заключения волка. Он охотился дважды и дважды приносил часть пищи своему новому другу. День ото дня расстояние между ними сокращалось, и барьеры становились всё прозрачнее и условнее. Их несчастье и одиночество роднило этих непохожих друг на друга существ. И вовсе не обязательно понимать язык друг друга, достаточно чувствовать сопереживание и бескорыстность близкого, чтобы разобраться кто друг, а кто враг. Так Хасан постепенно заслужил доверие волка, который уже не вздрагивал при каждом его появлении и не выжидал подолгу прежде чем подойти к пище. Наконец, на четвёртый день, человек осторожно подошёл к волку с протянутой вперёд рукой, в которой держал очередной кусок мяса. Волк насторожился, но не делал никаких движений, внимательно следя за каждым движением человека. Вот между ними остался один шаг, Хасан медленно вытянул руку вперёд и положил мясо прямо перед мордой волка. Страха не было. Он ушёл ещё с тех давних пор, когда человек приручил первого волка и сделал его своим верным спутником, взрастив в колыбели доброты и терпения собаку. Волк опустил морду к мясу, но вместо того, чтобы съесть очередной лакомый кусок, он вытянул шею и с интересом понюхал протянутую руку Хасана. Хасан ласково потрепал лохматую холку и улыбнулся в густую бороду. Затем он почесал волка за ухом и тот отозвался, довольно подставив морду для ласки. Но это было умелым трюком, необходимым для того, чтобы подобраться ближе к капкану. Хасан переполз на четвереньках к ослабившему бдительность волку и тихонько прошептал:
- Сейчас будет немного больно, потерпи, друг, - и разжал челюсти капкана.
Волк резко дёрнулся в сторону и зарычал: старое железо слишком долго вгрызалось в его лапу, и он уже успел привыкнуть к постороннему ощущению боли, а теперь что-то изменилось и причинило невыносимую боль. Волк резко развернулся назад и клацнул челюстями, но, к счастью, человек уже успел отскочить в сторону. Волк оскалился, шерсть на его загривке вздыбилась. Но он быстро опомнился, поняв, что больше ничего его не держит и прихрамывая затрусил прочь. Пробежав несколько метров он оглянулся назад и словно улыбнулся на прощание своему спасителю, который смотрел вслед удаляющемуся волку с хмурой улыбкой на лице.
- Вот и всё, друг. Теперь ты свободен и пора прощаться. Ты заслуживаешь более достойной смерти, чем смерть в неволе. Живи и умри свободным.
Но волк его уже не слышал. Он уже был далеко. Хасан коротко вздохнул и продолжил свой путь дальше. Если здесь есть капканы, значит где-то неподалёку должен жить и тот кто их ставит, а значит нужно найти его, решил Хасан. Хоть он и был привычным подолгу уходить из дому на охоту, но усталость брала своё, и ему требовалось человеческое жильё и домашний очаг. Но больше всего ему не хватало человеческого общения: услышать человеческую речь, ощутить человеческую теплоту и понимание.
***
Весь день Хасан брёл наугад по старым охотничьим тропам, в надежде услышать голоса или увидеть дымок костра, но вокруг был только бесконечный простор степи и редких лесопосадок. С наступлением темноты Хасан заспешил укрыться в лес, под защиту деревьев: ночью в степи гуляет леденящий ветер, от которого нельзя укрыться и, вдобавок, вероятность быть замеченным каким-нибудь хищником была гораздо больше, чем под прикрытием деревьев. Поэтому Хасан расположился под невысоким дубом и с помощью двух палочек разжёг огонь, чтобы не замёрзнуть. Ночь встретила его уханьем степной совы, захлопавшей крыльями совсем рядом. Началась ночная охота. На самодельном вертеле поджаривался скромный ужин удачливого охотника – небольшая куропатка, зазевавшаяся возле гнезда. Хасан любовался на языки огня, хищно лизавшие ароматно пахнущее мясо, начавшее покрываться хрустящей корочкой, когда вдруг его внимание привлёк блеск пары огоньков слева от него. Развитым боковым зрением охотник заметил медленное движение крохотных точек в темноте, но не пошевелился, осторожно потянувшись рукой за охотничьим ножом. Пусть он и не так силён, как раньше, но не позволит этому волку вот так просто себя съесть. Тем временем волк осторожно подвинулся в сторону, так, что теперь оказался почти в круге света от костра, а следовательно и в зоне досягаемости человека. Хасан прикинул свои действия. Один прыжок влево, взмах ножом – и он перережет горло этому потерявшему страх перед огнём волку. Но бросок должен быть точным, потому что второго шанса просто не будет. Выживет только один – или человек, или волк. Тут волк сделал ещё пару шагов вперёд и зоркий глаз охотника заметил еле уловимое прихрамывание на заднюю лапу. Охотник медленно повернул голову в сторону ночного гостя и удивлённо вскинул брови – перед ним стоял матёрый худой волк, привлечённый запахом жареного мяса.
- Ну вот мы и встретились снова, старина. Что ж, присаживайся у огня, будь моим гостем. Моя еда – твоя еда, твоя беда – моя беда.
Волк внимательно слушал его и стоял не решаясь подойти. Но человек не делал резких движений, и волк узнал знакомый запах, ему можно было доверять. Серый хищник неспеша подошёл к человеку и лёг рядом. Хасан положил руку ему на спину и погладил жёсткую пепельно-серую шерсть. Теперь он был не один ночью.
Человек щедро поделился с матёрым куропаткой, и когда они утолили свой голод, не сговариваясь легли возле деревца, о которое человек опёрся спиной. Волк лёг рядом.
- Теперь нас двое, - негромко говорил Хасан, положив руку на спину зверя, который распластался на земле вплотную к нему. – Даже одинокие плпнеты нуждаются в спутнике. Как же мне тебя назвать, дружище? Будешь ты отныне Джебэй. Не против?
Волк повёл ухом, отзываясь на поглаживание по голове и коротко вздохнул. Он не возражал. Костёр почти прогорел дотла, но в темноте продолжала гореть пара круглых угольков-глаз, пронзающих темноту. Эти глаза не привыкли отступаться или предавать. Хасан впервые спал спокойно со знанием, что его сон охраняет один из самых верных друзей. Утро разбудило человека прохладным ветром и небольшим дождём. Хасан проснулся оттого, что почти моментально намок. Он открыл глаза и невольно сощурил глаза от воды, стекавшей по лбу. Волка рядом не было, и Хасан встал с мокрой земли и прижался к невысокому деревцу, спасаясь от ветра. Небо хмурилось тучами, заслоняя рассветное солнце. Но постепенно дождь пошёл на убыль и в разрывах между тучами показался золотистый солнечный свет, словно раздвигавший изломы трещин. Наконец, дождь прекратился и вокруг стало светло. На кустах и траве блестели капли воды, которые скатывались под своей тяжестью с листьев и стремительно неслись вниз, искрясь радугой цветов. На своём пути они сталкивались с другими листьями и разбивались ярким снопом искр. Хасан угрюмо наблюдал за этим танцем капелек теперь разжечь костёр будет трудно и придётся позавтракать ягодами. Такое случалось не впервой и поэтому странник с лёгкостью принимал эту неприятность. Единственное, что его заставило задуматься помимо еды, был волк, сбежавший, видимо, ещё ночью. Вернётся ли Джебэй, думал Хасан. Всё ж вдвоём как-то легче идти. Он немного постоял и продолжил свой путь в сторону, где могла быть деревня или город. По пути он сорвал пару горстей ягод и ел их. Красные ягоды мялись в руке и выделяли сок, который капал между пальцев. Спустя некоторое время Хасан услышал еле заметный хруст травы позади. Моментально сработал охотничий инстинкт, и бывалый охотник отскочил в сторону с ножом в правой руке. Резко развернувшись назад, Хасан увидел Джебэя, стоявшего с кроликом в зубах и с интересом наблюдавшего за странным поведением человека. Хасан коротко усмехнулся и спрятал нож обратно в ножны. Джебэй положил кролика на землю и раскрыл пасть наподобие улыбки. Старый хищник тяжело дышал с высунутым наружу языком.
- Ты меня напугал, Джебэй. – усмехнулся Хасан. – Нельзя же вот так молча подкрадываться.
Волк наклонил морду и показал на свою добычу.
- Это ты мне принёс? – догадался Хасан. – Вот спасибо тебе, друг. Но, вот беда, пожарить его сейчас я не смогу, а сырое мясо я не могу есть. Ты уж извини.
Джебэй, видя, что человек не поднимает кролика, взял его в пасть и положил у самых ного Хасана. Тот рассмеялся в ответ и потрепал волка по загривку:
- Молодец, умный зверь. Я возьму, но есть его мы будем позже.
С этими словами он взял маленькую тушку и положил в заплечную суму. Джебэй непонимающе смотрел на такое странное отношение к свежей пище. Наверное он в тот момент засомневался в правильности своего поступка, но тем не менее безропотно зашагал рядом с человеком, когда тот молча продолжил свой путь. Солнце уже взошло в самый зенит, а двое странников преодолевали небольшой лесок. И вдруг, из-за кустистых зарослей колючего держи-дерева выскочил крупный заяц. Хасан вскинул руку за луком, но Джебэй опередил его и бросился за зайцем. Он сделал прыжок и настиг жертву, но в последний момент заяц изменил направление и резко отскочил вбок. Волк крутнулся на месте, и его задние лапы подкосились. Раздался гневный рык, переходящий в скуление: рана на лапе напомнила о себе в самый неподходящий момент. Заяц уходил. Хасан понял, что медлить больше нельзя и, вскинув лук, выстрелил. Стрела прошла по самым верхушкам ветвей кустарника и самым кончиком оперения зацепила за одну из веток. Но этого было достаточно, чтобы сместиться от цели. Стрела вонзилась в землю, пролетев над самым ухом зайца. Но тут в погоню опять включился Джебэй. Звериный запал заставил его забыть о боли и во что бы то ни стало догнать добычу. Хасан уже натянул тетиву с новой стрелой, когда цель заслонило волчьей спиной. Стрелять было нельзя. Хасан побежал вперёд. Заяц совершенно обезумел от облавы и петлял из стороны в сторону. От испуга он совершил роковую ошибку и выскочил на открытое пространство. Здесь он был открыт со всех сторон. Человек бежал сбоку, в то время как волк гнал добычу вперёд постепенно сужая клещи. Вот, заяц сделал высокий прыжок и тут же раздался свист летящей стрелы. Белоснежное древко стрелы пролетело короткое расстояние и вонзилась точно в грудь зайца. Тот упал и забился в конвульсиях. Раззадоренный Джебэй подхватил зайца зубами и как следует встряхнул ломая ему позвонки. Серый комок затих, волк подбежал к охотнику и с чувством выполненного долга положил зайца у его ног. Хасан одобрительно потрепал старого хищника по загривку:
- Славно мы поохотились. Теперь наверняка надо зажарить этого русака. Думаю, хворост уже достаточно просох для костра.
Старый хищник лишь тяжело дышал, устав от погони. И вправду, солнце сделало своё дело и высушило сухие ветки. Спустя какое-то время языки огня уже плясали на небольшой кучке хвороста. Над огнём висел разделанный и ошкуренный заяц. Джебэй получил свою долю сырого мяса и довольно урчал в сторонке, хрустя мелкими костями. Хасан наслаждался идиллией и периодически поворачивал зайца над огнём. Ему думалось о том, как здорово вот так сидеть на свежем воздухе под летним солнцем в предвкушении вкусной жареной зайчатины. Вдобавок, рядом есть верный друг, который не бросит в беде. И всё бы отлично, но вот что-то заставило Хасана нахмуриться. Тяжёлые воспоминания вырвались из глубин памяти и заплясали ранящими душу картинами в языках костра. Айгюн с малышкой Фаринэ на руках стояла и радостно улыбалась ему. Они махали ему руками, когда он уезжал в последний раз на охоту. Если бы он мог тогда предсказать, что видит их в последний раз. И никогда уже не услышит радостные крики детей "Папка приехал! Папка!", и не поднимет высоко в воздух выбежавшего навстречу Тимучина, не поцелует улыбающуюся беззубой улыбкой Фаринэ. Кто мог тогда предположить, что вернувшись в родной город он застанет лишь выжженные камни стен, да сгоревших людей, искавших спасения на вымощенных камнем тротуарах.
Тем временем солнце перевалило за кроны деревьев и осыпало землю длинными тенями. Лишь верхушки крон деревьев слабо светились золотом солнечного света, пробивавшегося сквозь молодую ярко-зелёную листву. Джебэй незаметно задремал спокойным старческим сном, убаюканный шумом ветра в листве, а Хасан сидел прикрыв глаза и прислушивался к звукам леса. Хотя лесом эту небольшую лесополосу назвать было трудно, всё ж здесь присутствовал некий особый аромат, отличный от степного. Здесь бывалый охотник чувствовал совершенно иную магию, незнакомую ему прежде. И он прислушивался к шороху листьев в вышине и к одинокому поскрипыванию ветвей. А ветер, как специально, резвился вовсю, размётывая пожухшую листву по влажной тенелюбивой земле.