Утро встретило угрюмой мишкиной рожей. На острожные вопросы: “Что случилось?”, мы услышали длинную и трогательную историю, о том, как <имярек>, сволочь этакая, прогнал мяч мимо <имярек> и попал, представляете, прямо в ворота. Поэтому кто-то там проиграл, хотя должен был выиграть. Затем пошли короткие, разбавленные острыми словечками, реплики, что кого-то там давно пора на мыло, что игроки сейчас пошли не те, и ноги у них растут не оттуда...
И после этого мы, женщины, – болтливые и неугомонные! Мы! Только почему-то успокоить полпары не могли именно их. Профессору даже пришлось на минут пять прочитать длинную прочувственную речь на высоких тонах. Подействовало. На время футбол был забыт.
Еще несколько перемен были потрачены на обсуждения проигрыша команды, но эмоции постепенно спадали. Слушая вполуха разговоры мальчишек, я про себя тихонько улыбалась. Вы имена спортсменов помните? Те самые, о которые язык сломать можно? А они – помнят! Всех! И судей! И противников! А вот имя своей девушки – не всегда... И кличка ее кошки (Мурка) кажется неподъемной для их памяти. Кошечка незаметно перекрещивается в Пушка, Тузика (?!), тварь безмозглую, кошару, мешок с блохами...
Не то, чтобы я ненавидела всех мужчин, нет. В тот день я ненавидела исключительно Мишку. Это его темпераментные крики на переменах не давали мне решить проклятое задание. Сама виновата: из-за снов, мыслей о психологе и долгих вечеров в обнимку с пузырьком валерьянки и Дана у меня вовсе вылетело из головы, что надо было что-то решать. И списать нельзя – профессор с маниакальной успешностью умудрялся создать столько вариантов, сколько студентов. А чего ему? Даст малюсенький листик, с номерами заданий в учебнике, благо, что их там много...
На большой перемене я все еще сидела за тетрадками в столовой, рядом стыл чай, и я очень надеялась побыть одна. Счас! Рядом на стол плюхнулось два подноса и, даже не спросив – хочу я этого или нет, Мишка со своим лучшим другом вновь уселись обсуждать футбол.
Футбол был единственным, что связывало неряху-Мишку из бедной семьи и ироничного Димку, казалось сошедшего со старинных картин с его шармом и умением держаться с достоинством. Димка всю жизнь раздражал меня своей высокомерностью, еще с тех пор, как мы вместе в деревенский детский садик ходили, но сейчас виновником моего плохого настроения оказался не он...
– Миш, заткнись, хорошо? – мягко попросила я, не выдержав.
– Что-то не так? – посмотрел на меня Мишка глазами ангелочка с церковной картины.
– Мне надо решить матанализ...
Мишка пошел пятнами и заткнулся. Видимо, не только я забыла, только вот у меня было утешение в виде листочка с заданиями, а у Мишки – не было. Почему я так решила? Потому что Мишка не полез в сумку за листиком, а продолжал сидеть, как столб, нервно теребя салфетку.
– Черт, забыл! – прошипел он
Он явно хотел сказать нечто более сильное, но тут была дама. Не я, не надейтесь, а замдекана за соседним столиком. Тем не менее, мишкин дружок, Дима, сочувственно замолчал, Мишка угрюмо принялся за свою гречку с подливкой, и я решила уже, что все хорошо закончилось, как:
– Молодой человек, вы не зайдете ко мне, когда поедите? Всего на минутку...
Приятный голос. Очень приятный... Слишком приятный. Таким, наверняка, должен обладать сам черт. Не тот, которого все рисуют на картинах в виде маленького пузатенького, козлоподобного старикашки, а настоящий искуситель.
Я оглянулась и сразу узнала говорившего. Не, Мишка не прав: Проненко ему и в подметки не годился. Особо хороши у психиатра (спасибо Мише, сама уже начала путать!) были глаза: круглые и понимающие. Такие прекрасные, что в моей душе внезапно что-то заныло, заплакало, разбилось с тихим звоном, и эти глаза, которые, впрочем, не обращали на мою скромную персону никакого внимания, сразу из разряда дьявольских перенесли их обладателя в разряд ангелоподобных.
Очнулась я от злобного хихиканья Димы. Психиатр уже ушел, а Мишка сидел, молча сжимая в ладони ложку и опустив ушки. Весь его пыл куда-то исчез.
– Не пойду! – зло прошептал Мишка.
– Ну и дурак, – пришла в себя я, смирившись с тем, что матанализ мне сегодня не решить. – Он тебя не съест!
– Вот потому и не пойду. Что он сделает?
– Повторит приглашение, – ответила я, размышляя – и за что это некоторые называют Мишку умным? – Другим тоном. В присутствии других свидетелей.
– Свидетели долго не живут! – зло ответил Мишка.
– Я не скажу, – ответила я со вздохом. – И Дима не скажет. Дима подтверди? – Дима кивнул, повторив знаменитый кивок на подобный вопрос лжецаря из фильма. – Но это тебя не спасет. Твой позор видели многие.
Мишка затравлено выхватил взглядом пару сплетниц с параллельного потока и вновь принялся за еду.
– Миш, не дури! – продолжила я. – Тебе самому не интересно, зачем он звал?
– Нет!
– Миш, Дима с тобой сходит! Правда, Дима?
Знаменитого кивка не последовало, а последовал крик души:
– Я еще с ума не сошел!
Замдекана зло посмотрела на нарушителя спокойствия, а Мишка совсем хвост опустил. Я вздохнула:
– Хочешь, я пойду?
– Я не маленький, сам справлюсь, – буркнул Миша, но идея ему явно понравилась. Потому что, не успела я отодвинуть тетрадь и взяться за чай с булочкой, как Миша спросил:
– Но как ты пойдешь? Как я объясню?
– А зачем тебе объяснять? – иронично спросил Дима. Видимо, ему было стыдно – все же девчонка оказалась смелее его. – Сильно там девки распинаются, чего они в деканат толпой ходят?
– А вы – не толпой? – обиделась я, только вот Димка не тот, над кем можно безнаказанно злословит:
– А мы, Риточка, – табуном. Как молодым жеребцам и полагается.
– На счет жеребцов не знаю – не проверяла!
– Хочешь, проверим! – сказал Дима, сузив глаза.
Вот гад! Знает же, что не соглашусь! Но на языке так и вертелся несвоевременный ответ-вызов.
– Кончайте цапаться! – вмешался Мишка. – И так тошно. Ты поела?
– Нет! – ответила я.
– Ну так ешь! – прошипел Мишка. – А не болтай!
Димка усмехнулся. Я зло посмотрела на Мишку – кто кому помогает! Он еще и командовать здесь будет! Но насмешливый взгляд Димки, типа, давай, давай, скажи что-то острое, безжалостное, заставил меня прикусить язычок. И я послушно занялась своим остывшим чаем и черствой булочкой с изюмом.
Димка все еще улыбался. Сволочь! Все они такие! И Мишка! Я ему, а он... И тут заговорила совесть – что я ему? Разве ради Мишки я туда шла? И я ответила сама себе – нет! Не ради Мишки, а ради себя самой. Так сказать, в безопасную разведку. Но Димка! Вот змея – других навострит на пакости, а сам тихонечко с тенистого местечка наблюдает... у... инти... дурак вшивый!
Я представила себе огромную жирную вшу (какого они, кстати, цвета?), почему-то зеленую, в Димкиных гладких, зачесанных назад белоснежных волосах. Прямо на этом проборе. И мне стало смешно. Димка сник, он явно не любил чужих, непонятных ему насмешек. Жизнь мне понравилась больше. Запихав в себя остатки булочки и запив все это чаем, я аккуратненько поставила чашечку и блюдце на димкин поднос, за что получила острым димкиным взглядом по щекам, всунула тетрадь в сумку, забив в себе голос, что надо решать задания, и бодренькой походочкой прошествовала мимо Димы за Мишкой, почувствовав себя на мгновение королевой.
Мишка шел странно – будто через силу. Весь сгорбившись, он часто оглядывался. Проверял наличие охраны, то бишь меня. Почему я должна была служить этому дылде охраной, я понимала не очень хорошо, но насмешничать остерегалась. С людьми в мишкином состоянии не шутят. “В мишкином” – значит в состоянии зарождающейся паники. И после этого мужчины – защитники!
Возле кабинета Мишка запросился в туалет. Как маленький, честное слово! Стоя возле мужского туалета с мишкиной сумкой я впервые испытала странное желание... поставить мишкину сумочку аккуратно у стеночки (чего он туда напихал, кирпичей?), и дать деру! Но вспомнились голубые глаза Димки, и уходить почему-то расхотелось.
Мишка сидел в мужской комнате долго. А когда вышел, то коснулся меня мокрой рукой. В чем была рука, думать не хотелось, но, судя по мишкину мокрому лицу – в воде. Парень явно пытался прийти в чувство. Трус! Хвост заячий! На фоне Мишки я почувствовала себя героем, и бодро постучала в дверь. Потому что именно мне бояться было нечего.
– Войдите! – произнес все тот же вежливый, уверенный в себе голос, и я, втолкнув Мишку внутрь, вошла следом.
Мишка мялся на пороге, дверь из-за его неуклюжей фигуры закрыть было сложно, но я справилась.
– Извините, – начала я, состроив стеснительно-невинные глазки. – Миша – мой напарник по лабораторной работе. Мы очень спешим, вы бы не могли отпустить его поскорее?
– Внизу вы не спешили, – слегка усмехнулся психолог. На меня даже не посмотрел. Будто и нет меня – только Мишка. – Но я вас не задержу, молодые люди. Присаживайтесь.
Мишка послушно плюхнулся в кресло как раз напротив психолога, а я осторожненько присела на кожаный диванчик у покрашенный в темно-зеленый цвет стеночки. Ну и зачем здесь, спрашивается, диванчик? Диванчик был удобным и навевал желание расслабиться. Впрочем, здесь все навевало такое желание: стены, выкрашенные интимно-темной краской, приглушенный свет, странная лампа на столе у доктора с зеленым абажуром, застекленный шкаф с многочисленными книгами, и Мишка, теперь уже не пятнистый, а белый, как мел.
– Вы, молодой человек, и в самом деле хотите, чтобы девушка присутствовала при нашем разговоре? – начал психолог.
– А что, будет неприятно? – спросил Мишка, к которому начала возвращаться его уверенность.
– Не знаю. Это мне надо у вас спросить, – ответил профессор. – Это же вы меня несколько дней в коридоре подстерегали? Можно узнать, зачем?
Я улыбнулась. Психолог бросил на меня короткий внимательный взгляд и снова переключился на Мишку. Как будто я на мгновение меня поместили в свет прожекторов, в потом вновь оставили в темноте.
– Ни кого я не подстерегал! – отрезал Мишка, опять покрываясь пятнами.
– Да что вы? – сладко спросил профессор. – А кто несколько дней в туалете под моей дверью кого-то караулил?
– Ваша дверь меня не интересует! – заметил Мишка. – Меня туалет интересовал. Может у меня по... э... дизентерия!
– Молодой человек, вы в курсе, что причина большинства наших болезней – нервы?
– Знакомая сказочка... – ответил Мишка, которому разговор явно начинал нравиться.
Мишка ведь такой – его хлебом не корми, а дай поболтать. Вот и теперь, найдя благодарного слушателя для долгой и бесполезной дискуссии, мой друг устроился в кресле свободнее, закинув ножку на ножку, и я вздохнула – это надолго!
– Кто вам сказал, что это сказка? – слегка сузил глаза психолог.
– Сами же ученые! – ответил Мишка с видом великого академика на научном съезде. – То им соль – белая смерть, то сами же говорят – соль необходима нашему телу!
– Но не в таких количествах... – чуть сузил свои чудесные глаза психолог, добавив все тем же ровным тоном. – Не будем отвлекаться. Так из-за чего началась ваш... ваша дизентерия.
– Из-за спора, – невозмутимо заметил Мишка.
Брови психолога поползли вверх, а глаза чуть более округлились:
– Как это?
– Поспорил с друзьями, что молоко с селедкой вполне совместимы, – уныло ответил Мишка, и я усмехнулась – а сам нам про какое-то там пиво заливал!
– Много проспорили? – усмехнулся психолог.
– Много...
Я поняла, что разговор двух... умных несколько затянулся, и осторожно потянулась к Мише, шепнув:
– Мишенька, я пойду, ладно, подготовлю все к... работе.
– Иди! – царственно разрешил Миша и, прошептав “до свидания”, я осторожно выскользнула в дверь. Последний взгляд психолога преследовал меня еще долго... Что-то странное было в этом взгляде, что-то, чего я никак не могла понять...
И я ушла, хотя очень хотелось остаться.
Дан... удастся ли когда-нибудь мне от тебя избавится?