ДЕСТВИС АС
Монах проводит меня через монастырь. На его территории раскинулся сад из душистых, но уже подсохших трав и цветов. Вокруг всё как-то по-особенному чисто, душисто и мрачно. Мы подходим к низким деревянным дверям, заходим во внутрь белого здания и попадаем в тёмный зал.
Там, посередине, стоят деревянные столы плотно прижатые друг к другу, на них лежат мертвецы. Они почему-то накрыты, или скорее плотно укутаны с головой в льяную ткань серого цвета. Я смотрю на одного из них, и мысленно угадываю его каждую конечность, или отсутствие её. На шее ткань немного перетянута, из-за чего тело напоминает куклу-самоделку из детства, сделанную из мешковины и соломы с пуговицами вместо глаз.
Мы ходим монахом по кругу. Проходит отпевание усопших тел и беспокойных душ.
На одном из столов, лежат сразу несколько мёртвых разного возраста. Я определяю это по длине тела.
- Братья, - шепчет мне монах.
Они сложены довольно странно – по росту, но не в ряд, а как-то в кучу. Старший лежит по середине, к нему по бокам, примыкают младшие. Он напоминает мать-животное с лысыми детенышами.
Их тела тоже задрапированы льяной тканью. Под ней я чувствую их кровь, но не вижу. Это тоже странно, ведь полотно довольно тонкое, и жидкость должна легко проступить через него, но она остаётся на теле. Создаётся впечатление, что тело не хочет отпускать то, что принадлежит ему по праву.
Мы проходим дальше, я вижу девушку. Она какая-то неестественно худая, долговязая, с черными волосами и неживыми глазами. Девушка одета в кофточку по талию, с коротким рукавом, и длинную юбку. Рядом стоит ее мать, живая. Девушка встаёт со стола, и идёт в уборную. Между кофтой и юбкой она придерживает рукой живот, он перерезан поперёк. Но одежда почему-то только слегка запачкана кровью.
Наконец доходим до какой-то церковной лавки со стеклянной витриной. На ней висят связки сухиx трав.
- Мне нужно отпеть одного человека, ты мне поможешь? - обращается ко мне монах.
Я с готовностью соглашаюсь. Меня вообще не пугает происходящее вокруг, может быть, немного удивляет. Да и чувствуется присутствие какой-то тоски. Хочется скорей помочь тоскующим…
Монах заxодит в лавку. За её стеклом, я вижу стол, на нём лежит оголенный хребет. Он без внутренностей и конечностей, остались только голова и шея. Монах подходит к этому мертвому, или полумёртвому с большим почтением.
Он начинает церемонию отпевания. Берет большую книгу, а мне через окно протягивает кусок плоти с жировой прослойкой. Я понимаю, что это кусок тела отпеваемого. Хотя, если судить по голове хозяина, нельзя было сказать, что при жизни он обладал избыточным весом. Впрочем, прослойка была нетолстой, может, это и есть норма наличия жира в человеческом теле, не может же одна кожа прикрывать внутренности.
- Приставь её ко лбу и держи, - прервал мои размышления монах. Я повиновалась, он запел.
В какой-то момент я понимаю, что пришла сюда не сама. Рядом со мной стоит какая-то девушка, она причитает, что мы тратим свои каникулы на какую-то ерунду. Трещит, как сорока. Это раздражает, но я стараюсь не обращать на неё внимания, и сосредоточиться на своих обязанностях. Закончив, неохотно передаю ей плоть, оказывается она тоже участвует в церемонии. Небрежно перехватив её, девушка спешно делает всё, что от неё требуется, и возвращает плоть монаху.
Наступает следующий этап отпевания. Монах протягивает мне высокий шлем, покрытый синей эмалью. На нём нарисован какой-то значок или эмблема. Шлем по форме напоминает высокую шляпу с узкими полями, но по назначению - это корона.
Я беру его, и заглядываю внутрь. Там много густой крови, она как бы держиться вверху и медленно скатывается вниз...
- Надень, – услышала я.
Шлем тяжеловатый, но когда я начала его поднимать, то он оказался - просто тяжелым. Еле взгромоздив себе его на голову, понимаю, что на месте - он лёгкий. Оказывается, тяжело одевать, а не носить.
Шлем был очень большим, его поля накрыли мне глаза.
- Пой, – услышала уже требовательный тон. Повинуясь, я начала вторить песнопению монаха.
Перед глазами начали возникать видения - появилась комната, большая, хотя нет, скорее это был холл, просторный, по форме напоминал букву L. Очень красивый. Оформленный в классическом стиле, в темных тёплых тонах. Я заметила позолоченные плинтуса, где-то в конце холла виднелся камин.
Передо мной стали возникать какиe-то люди, группы мужчин, с оружием. Я начинаю понимать, что смотрю на всё глазами этого хребта – его глазами, его памятью, вижу его жизнь. Я судорожно всматриваюсь в лица появляющихся и ищу того, кто так жестоко убьёт его. Но останавливаюсь в какой-то момент, и снимаю шлем.
– Он очень тяжёлый – говорю почти беззвучно.
Монах начинает жестко протестовать, и требовать одеть его обратно. Но появляется какая-то женщина, и с понимающим видом забирает его у меня.
А та девушка, которая стояла со мной рядом, несмотря на всё своё безразличие, вдруг загорается желанием надеть его, – ей кажется это забавным. Но я мешаю это сделать.
Монах заканчивает отпевание. Воспользовавшись случаем, я украдкой смотрю на своё отражение в стеклянной витрине – моё лицо всё в крови.
- Я видела что-то…
- Ты видела душу французского солдата, – отвечает монах. Он доволен, он улыбается. Хребет поворачивается ко мне, и улыбается тоже…
Я молча смотрю на него, и вспоминаю последнюю картинку. Этот храбрый и красивый солдат, хотя по званию он был намного выше, бегает по комнате и лихо сражается с врагами. Он громко хохочет. Вдруг подбегает ко мне и кричит мне в лицо:
«Ты видела мою душу!»
Он доволен. Внезапно он бросает бой и валится на диван. Из кармана достает кусок бумаги и пишет там стихи, задорно напевая:
«.. теперь я смерть переведу в комедию…
…из трагедии в комедию..
…..
над нею … в ней.. смеяться буду я..
.. теперь со мной, во мне душа моя…
…и хохотать…
и стану мрачным… мрако-мрачным я.. ха-ха-хаха..
и буду я счастливым…»
- Теперь надо помянуть его, – слышу голос монаха.
Он достаёт какие-то преснo-сладкие пирожки с сухофруктами и фисташками. Я беру один, тот разваливается в руках. Поднимаю голову и вижу напротив себя двух девочек; oни явно хотят отведать этиx пирожков. Протягиваю им по пирожку, вспоминая, что где-то слышала, -
«… хорошо, когда дети поминают душу».
И беру себе еще один поминальный пирожок.