- Наигралась! – она кричала, зажав уши ладонями, и слегка присев. – Тебе весело?! – она сорвала голос, крик, уже давно перешёл в хрип, который разносился по квартире, удивляя тараканов уже давно поселившихся на их кухне. – Ты ведёшь себя как последняя потас¬кушка! Ты вообще меня слышишь?! – в отчаянии, смотря в пустоту перед собой, хри¬пела Ольга.
Из кресла стоявшего спинкой к девушке послышалось шуршание, ответа не последо¬вало. Тишина, неожиданно воцарившаяся в квартире, в неубранной, трёхкомнат¬ной квар¬тире, так оглушала, что стало тяжело дышать. Тиканье часов, удара не смягчало, шум го¬рода за окном не давал хотя бы каких-то убежищ, хотя бы каких-то заслонок.
Из глаз Ольги, неожиданно для себя онемевшей, вдруг ставшей восковой фигурой по¬текли слёзы. Были ли они саленные на вкус, или же это был ацетон? Она не знала, губы сжаты до боли, они побелели, исчезли, срос¬лись…. Она как-то поняла, уловила, что в этой жидкости текущей из глаз спрятано, то чего она боялась больше всего – безразличие. Спа¬сайся, кто может! Беги! Да хотя бы отвернитесь!
Воздух в комнате, изменился, став тяжёлым, влажным, Ольга закрыла глаза и глу¬боко вздохнув, аккуратно опустилась на калении. Ей хотелось зажать голову руками, за¬снуть, впасть в кому, только бы не слышать этой тишины, не ощущать гнетущей пустоты, рас¬цветавшей грязно-серым цветком у неё внутри.
Она со злостью ударила рукой об пол, так сильно, что хрустнули костяшки пальцев. Этот жест, это усилие, словно изменив направления внутренних рек, заставили её под¬нять голову, так медленно и гордо, с таким напряжением, что с трудом верилось, что это была она, та женщина, которая несколько минут назад, вцепившись в руку, пыталась вернуть её мольбами, пла¬чем.
- Ты изуродовала меня! Посмотри, на кого я похожа? Ты этого хотела? Молчишь? – её громкий смех звучал так чётко и уместно, что удивлённые глаза, словно выплыв, из глу¬бины кресла пристально посмотрев на Ольгу.
- Нравиться? Ты этого хотела? Отвечай да или нет? – ответа не последовало, глубокое дыхание стоящей девушки звучало последней надеждой на спасе¬ние, от чего-то невнят¬ного, огромного и поэтому заставляющее непроизвольно оборачи¬ваться, всматриваться в темноту коридора ведущего из комнаты куда-то туда, в зыбучие пески неизвестности.
- Я потерялась, я так больше не могу, я боюсь, я очень боюсь однажды, стоя у зеркала провалится в него, научиться жить по ту сторону зеркал, быть точной копией себя. Ты меня понимаешь? Конечно, ко-конечно нет. Не понимаешь!!! Бегаешь, пьёшь, прячешься, лжешь, этот круг не разрушить! Ты сама…, да ты…., Молчи не пытайся ответить! Зачем? Что бы я слышала? Я не хочу слышать!!! – её тело забилось как флаг на ветру, судороги пробежав по телу, откинули девушку назад, будто от взрывной волны. Человек сидевший в кресле вскрикнул, скорее от удовольствия, чем от испуга.
Упавшая девушка открыла глаза и, осмотрев комнату, села на пол, затем, закрыв глаза руками, вновь заплакав. Помещение наполнилась недосказанными фразами, они, ла¬вируя между двумя людьми, будто электрический разряд потухали, производя искру.
- Я не-не имею права здесь больше находиться. – Прошептала Ольга, смотря на кресло сквозь пальцы. – Я сейчас встану и пойду домой к маме. Я сейчас встану и пойду домой к маме.
- Ты это действительно сделаешь? – низкий женский голос, донесшийся из кресла, спросил скорее из любопытства, нежели от испуга или тревоги.
- Да,– едва слышно ответила Ольга, поднимаясь с пола, пытаясь одновременно убрать с лица свои длинные чёрные волосы.
Девушка с низким голосом встала, подошла к Ольге, мягко улыбнувшись, обняла её за плечи, нежно поцеловав в висок. – Ты великолепна, сегодня гораздо лучше, чем вчера. На сегодняшнюю ночь, ты заслужила быть со мной!