Тому, в ком свет – тьма,
А тьма – свет…
Я стою по колено в полыни и, закинув голову, смотрю на звезды. Голубые волны дурманной травы бьются о босые ноги, горький щемящий запах морской пены и лимонов щекочет ноздри, где-то в недосягаемой вышине неба мерцают огоньки. Может это светлячки, может далекие ледяные и каменные глыбы планет, может просто сгустки света. Я не хочу тревожить сегодняшнюю ночь вопросами, она и так беспокойна: алый закат, порывистый ветер, далекие дымы над горизонтом. Что-то идет…
Кто-то грядет.
Я слышу шелест черного плаща, закрывающего луну, ветер доносит резкий, пронзительный смех черного кота, оседлавшего задом наперед вороного коня и травящего на лету очередную байку на потеху своему владыке, печальный рыцарь позвякивает доспехами. Только рыжий демон летит молча, его присутствие угадывается лишь по ледяному отблеску острых глаз из-под низко надвинутого черного капюшона.
Он приближается.
Ночь тоже это чувствует, оттого она так неспокойна. Порывы ветра становятся все резче, в них вплетаются ноты флейт, и скрипки где-то в отдалении играют волшебный вальс, птицы и насекомые замолкают, только полынь по-прежнему шуршит сталкивающимися стеблями. Звезды начинают мигать и смещаться, и вот уже темное небо отплясывает дикий танец, полный феерических огней. Воздух накаляется, наваливается вязкая липкая духота, принесенная ночными всадниками, горло спирает спазм, и хочется кричать от внезапно навалившейся на плечи тяжести небесного свода.
Черный конь, чьи поводья – звезды, медленно ступает на потрескавшуюся степную землю, недовольно всхрапывает, разочарованный остановкой своего неумолимого бега, бьет тяжелым копытом и вопросительно смотрит на хозяина. Тот молча качает головой, спрыгивает наземь, проводит рукой по длинной гриве и отпускает скакуна на волю. Он пришел, хотя никто не ждал его здесь и сейчас. Впрочем, есть ли хоть кто-то в этом мире способный остановить всадника в черном плаще?
Тяжелая, прихрамывающая походка, изломанная линия рта, волосы, рассыпавшиеся по устало ссутуленным плечам. В свете обманщицы-луны не видно вечного загара, лицо кажется бледным и оттого особенно ярко горят на нем два огромных глаза, один, зеленый, поймал лунный блик и светится голубоватой искрой в зрачке, второй – черен и непрогляден, хотя и он обращен к ночному светилу. Высокий лоб изрезан вечными морщинами, хмурятся густые брови. Он уходит со своей свитой, взмахнув отворотом плаща. И тишина накрывает меня.
Князь вновь пришел во владения свои. Так сказал мне ветер. Звуки вальса затихают вдали.