В лес пришла весна! Под без меры разыгравшимся ярким солнцем высокие гордые сугробы медленно оседали и, выпуская из себя хранимый всю зиму холодный воздух, тяжело вздыхали. Они постепенно теряли свою слепящую белизну, слегка оттененную синеватым оттенком, и покрывались еле заметным кремовым налетом. От этого солнце жгло их еще сильнее, и таяли они все стремительнее, подмокая снизу сначала слегка, а потом все сильнее съедаемые прожорливой талой водой. Она вытекала из-под некогда пышных снежных перин мелкими извилистыми ручейками, выбирала дорогу среди неровностей уже обнажившейся земли, накапливалась в ямках, переливалась через края и, в конце концов, сливаясь с другими ручьями, образовывала уже мощный поток, который безудержно несся в овраги, долины и реки, не видя перед собой препятствий. Порою, вода пряталась под возникший на ее пути очередной, еще хватающийся за жизнь остаток снежного сугроба, точила его изнутри и, выскочив где-то с другой стороны, мчалась дальше, весело бормоча и чертыхаясь и сверкая в лучистом свете искристым озорством. В руслах этих ручьев быстро отмывалась и сквозила изумрудом непожухшая, перезимовавшая прошлогодняя трава, длинными волосами распускаясь по течению и извиваясь в потоке воды, словно живая.
Неистовые в своем азартном разбеге сотни водяных потоков резали оттаявшую земляную подстилку, вымывая из нее залежавшийся за долгую зиму мусор и унося его с собой прочь от возрождающейся жизни, чтобы не мешал пробиваться из почвы росткам и побегам молоди, давно жаждущих тепла и света. Старая бурая трава, павшая листва и мелкие веточки неслись по стремительному водному буйству неведомо куда, местами за что-то цеплялись, но потом срывались и снова, безвольные и покорные, неслись, танцуя, кружась, кувыркаясь и ныряя в небольшие омуточки.
Весенний бег талой воды был могучим и казался неустанным. Лишь только ночью еще крепкий пока морозец сковывал ее силы крепкими оковами, которые она пока еще не в силах была одолеть и, смиряясь, останавливалась и как будто исчезала до нового дня, до еще более щедрого солнца.
Как в одно мгновенье на оживших бережках лесных ручьев из земли, наспех напоенной первой водой, скучковалсиь отдельными мелкими группками, закачали на ветру белоснежными звездчатыми головками пролески, поодаль от них вспыхнули яркие солнышки пробившееся мать-и-мачехи, и повсеместно как-то немного грустновато выбросила свои двуцветные соцветия медуница. На проталинах поближе к стволам деревьев пока еще робко, но с великим желанием испить небесной голубизны замаячили, качая своими огромными колокольцами, нежные пушистые подснежники. И на всех этих проснувшихся цветах с мирным натуженным гудением уже вовсю работали трудяги-пчелы и изредка большие мохнатые шмели, а в теплом, прогретом дневным солнцем воздухе, резвились первые скромные бабочки.
Отдельные кусты ив, пушистые цветы которых уже слегка подернулись легкой пыльцовой желтизной, тоже из-за обилия на них пчел, как будто пели однообразно, но радостно, живо и весело.
Это была еще не настоящая весна. Вернее весна, но еще совсем юная. Она еще только начала свой триумфальный разбег. Но был он таким великолепно ошеломляющим, что уже все сомнения по поводу окончания зимы вдребезги разбились об эти резкие перемены в природном существовании.