****
С первых дней октября слегка приморозило, хотя тополя по набережной еще не тряхнули побуревшими кронами – было прохладно, но безветренно. В университетском сквере и вокруг ближайших зданий двенадцати коллегий теперь пестрили плащи и шинели различных цветов и покроев. И Вольдемар Ветровский, стоявший у окна рекреации на втором этаже, находил это даже замечательным. Прежде, в теплые и порою жаркие сентябрьские дни, нельзя было отличить студентов, как один одетых в синие мундиры с малиновыми воротничками и петлицами. Теперь же каждый был узнаваем: вот щеголь Миша Крамер с философского стоит у скамьи, постукивая по ней лакированной тросточкой, вот подходит к крыльцу, волоча тяжелую сумку с книгами, лучший ученик второго курса, Парфенов. Вдруг Вольдемар заметил среди собравшихся какое-то движение: оживленные разговоры притихли, и взгляды большинства обратились в сторону ворот. Не видя вошедшего, он решил, что это кто-то из профессоров, а может и сам декан. Но вскоре толпа расступилась, и Ветровский заметил идущих к крыльцу женщину в темном капоте и приземистого юношу. Они прошли довольно скоро, встречаемые шарканьем и поклонами и провожаемые любопытными взглядами, и через минуту скрылись за козырьком подъезда. Тотчас же толпа студентов зашумела – получасовой перерыв между лекциями редко ознаменовывался чем-то любопытным, и визит незнакомых гостей всколыхнул ее: со всех сторон посыпались предположения, завязались споры. «А вдруг эта дама – из Комитета при государыне и пришла с проверкой? Или просто гостья кого-нибудь из профессоров? А тот молодой человек? - расспросили третьегодников, знающих всех наперечет – его никогда прежде не видели в Университете. Может быть, новичок?» Заинтересованный обсуждением Вольдемар, раскрыв форточку, глядел вниз из окна и не заметил подошедших. Оглянулся лишь, когда его позвали вопросом: «Господин студент, вы не проводите нас в кабинет декана?» То произнесла та самая женщина, которую он отчего-то совсем не ожидал встретить. Приветливое, даже молодое еще лицо, глядевшееся таким из-за блеска какой-то неуемной энергии в голубых глазах. Светло-русые с проседью волосы забраны в белый кружевной чепец. В осанке и высоко поднятой голове – опять же, что-то исполненное полнокровной воли к жизни. Не вглядываясь в лицо, уже тронутое морщинами, никак нельзя было назвать эту женщину пожилой. Молодой человек, стоявший рядом, был очень невысокого роста, но держался прямо и статно. Крепкое сложение выдавало большую физическую силу; внутренняя же, сокрытая, неуловимо проглядывала во всем его существе. Лицо юноши имело какой-то болезненно-желтоватый оттенок, узкие волевые губы были плотно сжаты, но все это Вольдемар заметил не сразу: первыми обращали на себя внимание глаза. Они будто освещали не только лицо, но всю фигуру молодого человека, и мягкий живой этот свет сглаживал некоторую ее неуклюжесть. Вольдемар, смущенный неожиданностью, торопливо раскланялся и, проговорив «Как вам угодно, мадам, следуйте за мной», направился прямо по коридору. Остановившись у кабинета, женщина мягко поблагодарила его и, постучав, скрылась за дверью, как и последовавший за нею юноша. До начала лекции оставалось еще с четверть часа, и Ветровский решил дождаться их: ему непременно хотелось узнать, кто этот молодой человек – велика была его обаятельная сила, да и природное любопытство брало свое.
Не прошло и пяти минут, как в дверях показался молодой человек. Вольдемар тотчас же подошел к нему. «Вы, верно, определяетесь к нам на первый курс?» - пытаясь придать голосу оттенок важности, спросил он. «Я полагал, что меня зачтут на третий после двух лет, прослушанных в Москве, но едва ли это выйдет, как дали понять сейчас». Юноша говорил отрывисто и как-то неприветливо, и тяжесть его взгляда была почти ощутима, но что-то подсказывало Вольдемару, что на самом деле он совсем другой. «Знаете, я вам и даже завидую», - произнес Ветровский. – «Отчего же?» - «Не примите это за дерзость или, тем более, за совет, но на вашем месте я пошел бы в гусары. Представьте даже меня: кончу курс через пару лет, и всю оставшуюся жизнь буду коптеть над бумагами в департаменте, окруженный бездельниками-франтами и гороховыми шинелями. Разве это будущность! Сколько бы я отдал за возможность служить – пусть даже в самом скромном полку!..» Молодой человек иронически, но не зло усмехнулся и проговорил уже более мягким, каким-то снисходительным тоном: «Вы еще молоды и совсем не знаете жизни. Вы не видите счастья в статском поприще, но стоит ли искать его в гвардейских парадах и попойках?» Вольдемар обернулся недоуменно - в словах юноши, что едва ли был старше его, звучала ненаигранная умудренность. «Хотя, что я вам это говорю, - сам, верно, нынче поступлю в гвардейские подпрапорщики, - как-то безразлично произнес молодой человек, но неожиданно теплее добавил – Как вас зовут?» - «Вольдемар», - обрадовано протянул руку тот. – «Мишель», - не без гордости представился юноша. Рука его была небольшая и прохладная. Пожимая ее, Ветровский заметил выходящую из кабинета даму и по привычке вытянулся. «Что же, Мишенька – тебя согласились принять только на первый курс», - произнесла она. «Не очень-то и хотелось», - пробормотал молодой человек и взял под руку подошедшую женщину. «Мадам, Мишель – остановил их Ветровский, - я буду рад видеть вас у себя – в восьмом доме по Английской набережной». Обернувшаяся дама с мягкой улыбкой спросила: «Как ваша фамилия?» - «Ветровский», - вспомнив, как высоко держит голову Мишель, звонко произнес юноша. «Ветровский… - повторила женщина, - вы не сын ли Егора Ильича?» - «Вы знакомы с папенькой?» - Вольдемар от удивления невольно подался вперед. «А как же, племянник мой, Николай Александрович Столыпин, кажется, служит с ним по одному ведомству; они очень дружны. Непременно передайте отцу, что госпожа Арсеньева ждет вас к себе, в дом Ланской у Синего моста». Вольдемар оживленно кивнул. Глядя вслед неуклюжему юноше с гордыми глазами, он думал, что тот непременно поступит в Школу юнкеров. И еще отчего-то был уверен, что там они встретятся.