В Городе было тепло; в Городе жил трубач. Его труба блестела золотом и отбрасывала радостные блики. Каждое утро он просыпался рано – рано и играл на ней грустные мелодии. А потом он уходил в парк, потому что он был беден и одинок, и его не любили в Городе.
А потом в парк стала приходить девочка. У нее был полосатый свитер и две тоненьких русых косички. А еще у нее была кошечка – полосатая и, как и хозяйка, какая-то миниатюрная. Она казалась как бы сделанной из пушистого хрусталя, и трубач брал ее на колени и гладил, прикасаясь к шерстке мягко и осторожно, словно боясь разбить.
А потом трубач всегда играл – долго и непрерывно, как будто играл свою душу. Теплые, душистые звуки улетали куда-то в поднебесную высь, труба кидала солнечные зайчики на сочную майскую траву. Кошечка бегала за ними, а девочка в свитере осторожно брала их и подолгу держала в белых, хрупких руках и серо-зеленых светящихся глазах.
А потом трубач садился к ней на скамейку и клал голову ей на колени, и она рассказывала ему сказки. Она брала его золотую трубу и клала в зеленую сочную траву, и кошечка прыгала вокруг нее, изредка останавливаясь, насторожив уши и удивленно мурлыкая.
А потом они вместе шли домой, и он долго стоял под ее окнами, до тех пор, пока не выключался свет. Тогда он натягивал пониже кепку, брал трубу под мышку и, сгорбившись, шагал домой. Навстречу ему попадались лишь куда-то вечно спешащие люди и злобные ночные псы.
А потом настала осень, и они снова встретились в парке. И кошечка играла с трубой под осенним дождем. И девочка в свитере грустила, кусала за кончики свои тонкие косички и плакала. Он ее утешал и говорил, что плакать не стоит, потому что еще не пожелтела трава. А она все равно плакала и просила его не покидать ее.
Так проходили дни. И трубач просыпался и играл на своем блестящем золоте грустные ручечные песни, а потом приходили соседи и ругали его, а он молчал и только пил на кухне крепкий горький зеленый чай. Зато потом трубач уходил в парк и подолгу ходил с девочкой по дорожкам, а девочка прижимала кошечку к груди и понимала, что это он прощается с ней.
Трубач умер, когда пожелтела трава. Похоронили его тихо, без друзей и родственников. А кошечка не знала об этом. И девочка не знала. А когда услышала, горько заплакала и долго ходила по Городу, по осеннему, оплаканному дождями Городу, кусала свои косички и целовала кошечку. А потом она села в вечерний поезд и сбежала из Города в родную деревушку, где, как говорили, люди чуть–чуть равнодушнее.
Скамейка в парке сломалась, трава окончательно пожелтела, а вскоре покрылась снегом.
Трубача скоро забыли, трубу выбросили, и никто и не заметил, как тихо стало в Городе.