За столиками сидели чьи-то спины. Потолочные вентиляторы равнодушно перемешивали табачный дым с назойливо-зудящей музыкой, ленивыми мухами и привычно-несвежим запахом кухни. Он любил это место, хоть и не очень чистое, но спасающее от невольного участия в уличной суете, сложенной из множества чужих судеб, чуть раздражённых его движением навстречу. Он никогда не понимал правил и всем мешал, разбивая однообразный людской поток, который сразу за его спиной смыкался и уж не помнил досадного препятствия.
Он неспешно ел и никогда не отгонял от себя даже самые простенькие и наивные мысли. Вот, например, рыбный «стейк». Когда-то он бился упрямым лососем на порогах неведомой таёжной реки. И можно представить себе эту реку, и рыбаков у костра, и даже их жён и детей, живущих в посёлке. Или вот эти листья салата. Они ещё помнят влажную духоту теплицы, капельки женского пота и запах резиновых перчаток. А водка? Ведь совсем недавно она шелестела горячими ржаными колосьями, миловалась с ясноглазыми васильками и слушала последние песни жаворонков. Эти первичные мысли расширяли пространство, раздвигали стены и открывали небо, и можно было думать о чём угодно. Даже о любви ко всем сидящим вместе с ним в кафе, живущим в его городе и на всей земле. Где-то среди них есть та, единственная, ради которой он, наверное, и появился на этом свете…
***
Однажды в дальнем углу зала он заметил девушку. Он ещё не видел её лица, но почему-то представил как почти не касаясь нежной кожи скользит губами по длинной белой спине. И персиковый пушок поднимается от его поцелуев, и он слышит тихий счастливый смех. Он шепчет ей на ушко непривычные слова, которые ещё никогда и никому не говорил. И она чуть слышно отвечает: «Я тоже…». А потом… ну, после всего… они завтракают. Пышный омлет, крепкий чай, черный хлеб с маслом и селёдкой. Что может быть вкуснее завтрака молодожёнов? Они уже давно вместе, но милые соседи, пряча улыбки, до сих пор называют их именно так …
Дети еще не проснулись. Оказывается, их двое: мальчик и девочка. Он смотрит на малышей, и сердце сжимается от странной смеси удивления и восторга: неужели это… их дети?
Она уже оделась и стоит перед ним босиком в его любимом красном платье в крупный белый горох. Он видел такое в каком-то фильме. И вдруг он отчетливо понимает, что перед ним – его единственное и самое главное… И нет достойных слов… Можно лишь уткнуться носом в её колени, чтобы спрятать влажные глаза и мысленно благодарить Бога, который послал ему это…
***
Девушка почувствовала взгляд и обернулась. И что-то поняла, потому что… встала и решительно направилась к его столику. Он успел… Ну, в общем, он успел увидеть её во всех замечательно-округлых подробностях. И встал перед ней. И готов был опуститься на колени. А она протянула руку и неожиданно, и очень просто сказала: «У меня есть такое платье. Оно казалось мне старомодным и смешным, но завтра, в это же время, я буду в нём. Ради тебя. Но, конечно же, не босиком. И ещё… Ты знаешь, мне понравились твои… мысли…». Увидев его растерянность, она засмеялась, и всё окончательно совпало: и голос, и лицо, и тот счастливый ночной смех.
Он только на секунду закрыл глаза, а когда открыл, она уже выходила из кафе.
***
Ему захотелось оказаться среди множества людей. Решив сократить путь к центру города, он пошел через сосновый лес к ближайшей остановке. Тропинка просохла ещё не до конца, по ней ходили очень редко. Её пересекала глубокая борозда, спасающая лес от низового пожара. В ней кое-где ещё лежали остатки потемневшего снега. В этом радостно-ожившем и светлом лесу все безысходные мысли показались ему смешными. Он улыбался и повторял на разные лады: «... я буду в нём, ради тебя…оно казалось старомодным…». Он испачкал колени, разглядывая уцелевший подснежник. И думал: как же спасти этот нежный цветок от жадных рук и дурного глаза? И не поленился сложить рядом с ним кучу валежника, чтобы никто не помешал появлению цветочной семейки.
Он шел, как обычно, не по той стороне улицы, но на встречных лицах почему-то не было ни раздражения, ни досады. Наверное, они просто отражали то, чего всегда и всем так не хватает. Людской поток бережно обтекал его, унося удивление и короткую радость встречи с единственным открыто-счастливым лицом.
На следующий день он ждал её, но она почему-то не пришла.
Через неделю ему стало казаться, что она – это сон. Что её вообще никогда не было.
Потолочные вентиляторы перемешивали уже по-летнему горячий воздух, а он всё надеялся и ждал, что этот сон повторится.
Прошел ровно год. Он возвращался в город по той самой тропинке и вдруг остановился возле кучи валежника. Рядом с ней появилась весёлая куртинка подснежников. Он присел перед ними, прикоснулся кончиками пальцев к доверчивым лепесткам, грустно улыбнулся и сказал: «Вы живы, а она не пришла».
***
Степь, ограниченная горизонтом, шевелилась миллионами шерстистых и грязно-розовых спин. Тысячи лет она издавала довольные звуки сытости, журчала струйками мочи, чавкала пойлом из корыт, обделённо блеяла, питаясь прикорневыми остатками чахлой травы, толкалась и безжалостно давила упавших, удобряя слабыми и ещё живыми телами ненасытную черную землю. Ничего не менялось в этом мире. В буйстве животного существования только изредка возникало что-то похожее на отдельную прямостоящую фигуру. Но видение исчезало. Одинокий голос, стёртый временем и пространством до полной тишины, становился очередной неуловимой мыслью. В ожидании человека разумного эти мысли терпеливо и неслышно кружились над степью…
Да, вот именно так с некоторых пор он представлял внешнюю жизнь. Он понимал, что в её устройстве ничего нельзя изменить, и лишь пытался разглядеть в зыбком мареве хоть кого-нибудь, с кем можно заговорить на человечьем языке и, взявшись за руки, уйти туда, где не слышно довольного чавканья. Но есть ли шанс встретить человека? И есть ли на земле такое место?
Жизнь не обращала на него внимания и неумолимо продолжалась и за стенами этого кафе, и за чертой города, и за границами его страны, и за морями-океанами, и за пределами планеты, и ещё дальше. Она настойчиво и многоязыко внушала миллиардам человекообразных свой возбуждающе-ненасытный смысл:
«Вы этого достойны…
Вы этого достойны…
Вы этого достойны…».
Эти слова по-женски сладострастно откликались в душах: «Да… Да… Ещё…».
Они касались содержимого тарелок, газет и холодильников, покупки престижных автомобилей, лака для ногтей, постельного белья и зубной пасты. Они касались всего, что заглушало страх одиночества и дарило иллюзию чистоты, скорости и превосходства.
***
Наступило очередное лето.
После шумной июльской грозы из рыхлого песка противопожарной траншеи… в укромном месте, подло скрытом от любопытных глаз торопливо наломанными сосновыми лапками… показался краешек красного платья в белый горошек…
Неприметный человечек с грибной корзинкой проходил мимо.
Он увидел яркое пятнышко, огорченно покачал головой, достал из рюкзака сапёрную лопатку и заботливо прикопал сырым песком преждевременно открывшуюся улику.