Никто не знал, откуда она взялась и кем была. У нее не было возраста. Детский смех, девичий овал лица, лоб в глубоких морщинках и глаза, помнившие Вавилонскую башню – все в ней слилось и закаменело. Поговаривали, что у нее было бесконечно много имен, но называли Софьей. И все ее любили, хотя каждый мог бы ненавидеть.
Она жила в нашем доме, в одной из квартир…По вечерам соседские дети любили бегать к тетеньке, которая рассказывала им тягучие и сладкие истории, а по пятницам угощала ягодным пирогом…
Мне было семнадцать, а в этом возрасте человек уже перестает быть ребенком, но еще совсем не взрослеет. Я что-то понимала, о чем-то догадывалась, но ничего никому не говорила. В Сонечке же я видела каменного сфинкса, подобие не до конца ожившей загадки в почему-то живом теле и не доверяла ей.
***
Сегодня пятница. В половине десятого прибежит Наташка и, хлопая в ладоши и хохоча, станет рассказывать о новой выдумке «тети Софы». Речь Наташки всегда бывает сбивчивой и запыхавшейся во время подобных рассказов, и я до дрожи не люблю их слушать. Вот, стук в дверь – Наташка вернулась…
- Кит, Кит! А тетя Софа нам сказку рассказывала! Такую гру-у-усную сказку про холодное небо! И пирогом кормила!
- Наташенька, детка, вымой руки и пойди выпей молока, мама принесла.
Наташка дернула меня за рукав и, заговорщицки улыбаясь, сказала:
- Кит, Кит, а ты ведь тоже сказки любишь? Любишь ведь? Я видела у тебя под подушкой книжку. Там сказки, точно сказки! А тетя Софа и тебе может что-нибудь рассказать, точно-точно! Она может, она – добрая…
Мне было неприятно узнать, что сестренка лазала ко мне в комнату, читала книжку под подушкой. Это были не сказки, а рифмы, боли, чувства, молитвы. И они должны были оставаться только моими.
- Наташа, - фыркнула я – пей молоко и иди спать! И без фокусов, а то маме все расскажу…
- Фу, ябеда – процедила сквозь все свои 19 зубов моя младшая сестренка и побежала на кухню.
Я ушла к себе в комнату, достала книжку и уткнулась лбом в переплет. Синий фонарь холодно и жестко светил в окно. На улице стоял сентябрь, но пронзительный и острый ветер уже порядочно пообщипал ветки деревьев, оставляя в кронах минорные просветы, через которые хорошо видно далекое грузное небо.
- Фу, холодно, - подумала я и укуталась пледом…
***
Прошло несколько месяцев. Наташка не переставала говорить о соседке, и это все сильней и сильней меня раздражало. Девочке в одиннадцать лет пора бы уже перестать слушать всякие сказки! Сегодня пятница. Наташа должна вернуться с мамой от бабушки, куда она ездила на каникулы. Начало десятого - скоро уже приедут… Стук в дверь – это они… Но в комнату вошла Софья. Вошла и села на стул, не здороваясь, не спрашивая позволения пройти. Так она просидела минут пять. Молчала. Жутко как-то и тревожно молчала. А потом подняла глаза и заговорила. Еще более жутко и мягко-тягуче.
- Кит, а ведь небо есть. Ведь есть небо, которое тоже хочет ласки и взглядов. Ты думала когда-нибудь, что небо на ангорских кошек похоже, что облака можно потрогать руками, а они замурлычут в ответ? Нет, ведь, не думала… Ты трешься лбом о корешок книги, пытаясь найти в нем ответ на свои печали, а неба не видишь…
Я не понимала, о чем она говорит, и пыталась разглядеть цвет ее глаз. Серые. Они были серые… Нет, зеленые…
- И знаешь, девочка моя, это небо есть в каждом взгляде, только перевернутое и запачканное… - тут она оборвала свое повествование и в упор уставилась на меня.
И опять повисла тишина…
«Стоп! Откуда она знает про книжку? Ей Наташка рассказала, Наташка, да! Ну, она у меня полу-у-учит!»
- Не причем твоя сестра, - тихо проговорила Софья, отвечая на мои мысли. - Она хорошая девочка и ничего никому не говорила… Я и без того знаю. Тебе ведь хочется понять рифмы, найти чувства, изменить молитвы… Это все небо…
- Какое небо?! Какое, к черту, небо?! Наше небо изрыто самолетами, в него пялятся все, кто считает себя романтиками… Нашему небу нет дела до меня и до тебя тоже!
Она светло улыбнулась. А мне вдруг холодно стало от этой улыбки. И ветер бешено взметнулся и обрушился на окно косыми потоками капели. Настенные часы остановились и , задумавшись, пошли в обратном направлении. Лампа над столом весело мигнула и лопнула.
- Лампу…поменять нужно, - вздрогнув, бросила я и направилась к шкафу.
А она больше ничего не говорила ни про небо, ни про что-то кроме него. Просто сидела и молчала. А мне все холодней и холодней становилось, потому что вдруг я начала угадывать в ее молчании непоправимую и ужасную истину, ту истину, которой мне не открывала моя книжка, но которая неустанно билась в ее переплете. И этой истины не было в словах. Словами можно было описать разбитую лампу и ветер, но не истину, не Сонечкино молчание…
Потом она поднялась и вышла вон. Я посмотрела на часы – половина десятого. Стук в дверь, Наташин смех… Приехали.
***
Прошла еще пара недель. Наташа все так же восторженно пересказывала сонечкины истории. Меня это больше не злило. Мне просто было холодно. И от каждого слова становилось еще холоднее. Пусть так.
Как-то раз я встретила Сонечку во дворе, когда возвращалась домой. Она стояла на ветру, будто точеная, фарфоровая, укутанная оренбургским платком.
- Я хотела… Ведь твое небо и в моем взгляде есть? А почему оно такое холодное и никогда не сеется? – спросила я.
Она подняла на меня глаза полные невыразимой тоски. Теперь я поняла, что какого бы цвета они ни становились, в них никогда не было смеха… И снова молчание, ветер, лампа фонаря…
- Ты ведь знаешь! Ты ведь все знаешь! А мне истины твои не нужны, если в них нет тепла! – завопила я.
Она вздохнула вместе с ветром. Еще раз посмотрела на меня. Потом сняла с себя шаль, укрыла меня ей и буквально впихнула в подъезд.
Сегодня пятница. Половина десятого. Я выглянула из окна и к своему удивлению обнаружила Сонечку все там же: на ветру…
***
Суббота. К нашему дому подъехала машина скорой помощи. Стук каблуков мимо двери: пролет, пролет… Сонечкин этаж. Я выбежала не лестничную клетку… Машина уехала. Ее увезли.
Через несколько дней от старушки-соседки я узнала, что Софья умерла... Банально: воспаление легких. Узнала, где ее будут хоронить.
***
Сегодня пятница. На кладбище тихо и пусто. Только ветер обрывает листья на деревьях. Я нашла маленькую могилку, покрытую сухой прошлогодней травой. И что делать теперь, я не знала. Очень хотелось плакать, но слезы бы замерзли на ветру. Хотелось кричать, но голос превратился в предательский хрип. И я стала молчать, молчать так, как молчала бы она… И вдруг я увидела небо. И это небо, серо-зеленое, плюнуло дождем мне в лицо. И лопнула лампа в каком-то фонаре, а ветер усилился и застрял поцелуем у меня в челке … И какой-то знакомый, мягкий голос больно шепнул:
- Ну что, согрелась?…