Если Монголия – это жопа, уродующая лик Земли, то Цалай-Гол – дырка в этой самой жопе. Глушь страшная. До ближайшего нашего гарнизона, где госпиталь, дом офицеров и железнодорожная станция – триста километров с лишним.
Посреди выгоревшей степи – пятиэтажка для офицерского состава, казарма да склады. Много складов. А в них – чёрти что, от запасных пулемётных стволов до разнообразных таблеток. Вся служба – караул и бесконечная ревизия. Тупик. Бермудский треугольник, в котором бесследно пропадают души и остаётся только пустая, высушенная солнцем оболочка.
Тоска смертная. Одни и те же рожи каждый день. Голая земля. И ветер, выдувающий остатки мозгов.
Пили, конечно, по-чёрному. Благо что технический спирт на складах тоже имелся. В никаком состоянии замерзали насмерть зимой, разбивали машины летом и гоняли зеленых чёртиков круглый год.
Марат загремел сюда из-за того, что не захотел ехать в Баку. Там сначала азербайджанцы резали армян, потом армяне захватывали Карабах… Быть арбитром в этой резьбе по дереву Марат отказался и в итоге оказался в «штрафном изоляторе ада» – армейских складах в Цалай-Голе.
Поначалу он пробовал держаться. Устроил в степи футбольное поле и гонял с бойцами штопаный-перештопаный мячик, пытался что-то читать и брился по утрам. Потом книжки кончились, а мяч порвался окончательно.
И тут приехала Она. Наденька. Жена начштаба майора Лагутенко.
Вообще-то семьи сюда не приезжали. Школы нет, телевизора нет. Вместо магазина – лавка с набором военторговской дребедени. Медицина представлена мизантропом-прапорщиком, жравшим элитный медицинский спирт в одну харю. А она вот решилась. Хоть и была «в положении».
Соломенные волосы быстро выгорели. Нежная кожа приобрела удивительный золотистый оттенок, огромные серые глазищи смотрели по-детски удивлённо. Даже беременность её нисколько не портила. Свой семимесячный животик она носила с грациозной осторожностью.
Гарнизон волшебно преображался с её появлением. Офицеры мучительно вспоминали нематерные слова, бойцы усердно топали кирзачами, кося под кремлевский караул. Командир нашел в шкафу чистую рубашку.
Начштаба начал люто ревновать. Он срывался посреди совещания и бежал в пятиэтажку, чтобы застать жену на месте преступления. В окружающих он видел только гнусных донжуанов, и потому начал пить в одиночку, что только усугубляло ситуацию. На Наденькином личике появились тщательно запудренные синяки.
Замполит, попытавшийся провести с начштаба воспитательную работу, был немедленно обвинен в мерзких попытках адюльтера и жестоко избит.
***
В тот день была очередь Марата ехать старшим машины на станцию за почтой. Эта обязанность была весьма почётной и желанной. Появлялась возможность приобщиться хоть к какому-то подобию цивилизации. Посидеть в кафе при Доме офицеров и увидеть незнакомые, незатёртые лица. Даже десятичасовая дорога туда-обратно по безлюдной степи не могла испортить предвкушения праздника.
В шесть утра у «зилка» с драным брезентом собралась толпа провожающих с деньгами и поручениями чё-нить купить. Быстро разобравшись со страждущими, Марат заскочил в кабину и собирался уже двигать, когда появился прапорщик-фельдшер, поддерживающий Наденьку.
Её было не узнать. Каждый шаг давался с трудом. Синяки на лице и тонких руках наливались по краям желтизной. Толпа изумлённо притихла.
Эскулап помог забраться Наде в кабину и отозвал Марата в сторону.
- Старлей, плохо дело. Надо в госпиталь по-быстрому. Лагутенко её всю ночь гонял, а у неё срок через две недели.
- Так она что говорит?
- Ничего не говорит. Только плачет. Не дай Бог выкидыш или ещё что. Я же не смогу ничем помочь.
Марат с почерневшим лицом полез в пыльный кузов. Трястись на твёрдой лавке пять часов не улыбалось, но в кабине втроем было бы тесновато. Тем более Марат не смог бы ехать сейчас с ней рядом. Вдыхать запах её волос, касаться нечаянно её руки, чувствовать её горячее бедро. И видеть при этом заплаканные глаза, уродливые синяки…
Машину мотало на ухабах, движок надрывался на подъемах. Марат, обхватив пальцами металлическую дугу, думал о том, как бестолкова жизнь. Начштаба – скотина. А в гарнизоне этом долбанном до замены не доживёшь. Жестко его кадровики наказали. Сидел бы сейчас, дурак, на берегу тёплого Каспийского моря, дыню кушал. Постреливая в азербайджанцев и армян по очереди.
***
Проснулся Марат от внезапной тишины. Звякнула железом дверь .
- Тащ сташлейтенант! Тащ сташлейтенант, да вылезайте вы!
Водила-сержант выглядел напуганным. Марат рванулся в кабину и увидел искаженное страхом лицо. Надя как-то странно елозила по сиденью, пытаясь натянуть ниже подол белого сарафана.
- Что такое?
- Воды.. Кажется… Воды отошли.
Что за хрень, какие воды?
Марат вгляделся в прикушенные губы, в ставшие совсем глубокими глаза и всё понял.
Лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из услышанного и прочитанного по поводу родов, Марат помогал выбираться Наденьке из кабины и давал отрывистые команды ставшему понятливым от ужаса сержанту.
Через пять минут в тени грузовика прямо на земле появилась родзона из расстеленной плащ-палатки. Под голову Марат пристроил свёрнутую в скатку шинель.
- Вода есть?
- Вот! – сержант рванул с поясного ремня флягу в зеленом чехле.
- А побольше? У тебя же канистра была.
- Там техническая. Для радиатора.
- Тащи. И аптечку.
Марат присел рядом на плащ-палатку, вытер носовым платком с побледневшего Наденькиного лба бисеринки пота и сказал, стараясь выглядеть спокойным:
- Всё будет хорошо, девочка. Роды - не болезнь, а естественный процесс.
- А вы… Вы умеете принимать роды?
- Раз плюнуть. Советский офицер умеет всё.
Надя слабо улыбнулась и вдруг замотала головой.
- Я.. Я не могу. Я стесняюсь. Я никогда… Даже гинеколог – женщина.
- Закрой глаза и представь, что я – гинеколог-женщина.
Бояться времени не было. Марат сам не понимал, почему у него нет сомнений в правильности действий. Рукава мабуты закатал выше локтей и протёр руки спиртом. Подол сарафана пришлось разрезать – на вздыбившийся горой живот он не налезал. Трусики Марат скатал аккуратно, краем сознания отметив, что в этом действии нет ни капли сексуального, потом протёр спиртом промежность. Он вообще превратился в кого-то другого.
- Дыши. Дыши глубже. Тужься, будто в туалете по-большому.
Мука искажала лицо Наденьки всё чаще. При схватках она тихонько стонала, закусив губу. На подбородок побежала тоненькая струйка крови.
- Кричи. Кричи, легче будет.
Наденька замотала головой, вскрикнула и схватила Марата за руку.
Марат вдруг понял, что они – это одно целое. Что он безумно любит эту женщину, разметавшую сейчас по скатке золотые волосы. Что это ЕГО сейчас разрывает невыносимая боль, неумолимо раздвигающая внутренности. И ЕГО ребёнок рвётся к свету.
- Ну потерпи, девочка. Ещё немножко. Напрягись.
Надя приподнялась - и даже не закричала, заревела утробно, по- звериному.
Марат увидел внезапно вспухший красный шар с тёмными мокрыми волосиками.
- Давай, давай. Голову уже родили.
Надя закричала и обессилено откинулась на скатку. Лицо её внезапно посерело, кожа стала прозрачной, обтянув скулы и заострив нос.
Марат с трудом расцепил Надины пальцы, намертво схватившие его руку, и поднял мокрый, тёплый, плачущий комочек. Обтер вафельным полотенцем из богатых сержантских запасов.
- Ну вот, девочка у нас. Хорошенькая, как мама.
Надя приподняла голову и прошептала:
- Покажи… те.
Марат положил младенца на опавший живот.
- Придержи её руками. Сейчас пуповину резать будем.
Труднее всего было завязать пупок скользкими от кровавой слизи дрожащими пальцами.
- Спасибо.. Вам..
- Всегда пожалуйста. В следующий раз постарайся родить поближе к цивилизации.
Надя слабо улыбнулась.
- Холодно. И мокро.
Марата самого колотил озноб. Несмотря на тридцатиградусный монгольский август. Он обтёр Надю и помог подвинуться на сухое место.
- Спасибо. Устала я что-то.
- Так человека ведь родила. Подвиг.
Марат пошел к машине. Сержант все полтора часа просидел в кабине, не шелохнувшись.
- Ну вы даёте, тащ сташлейтенант.
- Даёт Машка через бумажку. Пойдем, поможешь её в кабину загрузить. Сколько ещё до Чойра?
- Километров сорок.
- Близко. Но всё равно могли не успеть.
Марат бережно прижимал драгоценный свёрток к груди, а на плече спала Надя, вздрагивая на ухабах. Сквозь запах сырости и крови пробивался тонкий аромат её волос.
***
- Марат, я с тебя балдею. Как ты ухитрился?
- Так выхода не было. До сих пор колотит.
Марат взял протянутый майором-медиком стакан разведенного спирта и застучал зубами по стеклу.
- Разрывов нет. И не поверишь, что это у неё первые роды. А пупок ты херово завязал.
- Я ж не моряк – узлы вязать профессионально. Танкистов этому не учат.
- А роды принимать танкистов учат? В голой степи?
- Так она всё сама сделала. Какое-нибудь осложнение – и каюк.
- Это да. Повезло, что плод правильно пошёл, да со всем остальным. Ну давай, отдыхай.
- Да где отдыхай. В гарнизон возвращаться надо, почту везти.
В кабине обессиленный Марат быстро заснул. Во сне огромные серые глаза закрывали полнеба, а розовые искусанные губы шептали что-то очень важное, предназначенное только для него.
***
На крыльце штаба курил дежурный по части.
- Что-то ты поздно, Марат. Коньяк мне купил?
- Да где там. Не до коньяков было. Роды у Нади принимал.
- Выдумщик ты, Марат. Простава с тебя. Заменщик твой приехал.
Чувство долгожданной радости сменила тоска. А как же Надя? Ведь никогда больше не увидеть эти бездонные серые глаза, не услышать запаха волос. Так пахнут солнечные лучи весной. И не в этой проклятой степи, а в майском Питере.
А может, и к лучшему.
***
- А помнишь, Марат, как мы в Монголии зажигали? Ох и выпито было.. Фельдшер наш, кстати, комиссовался после твоей замены. До белочки допился.
- Ну так, не делился ни с кем. Жадных боженька наказывает.
- С выводом из МНР нам повезло. Под Читу попали, в Песчанку. До города рукой подать. А вторую танковую под Борзю, в чистое поле вывели.
Марат посмотрел сквозь плачущее стекло кафе на мокрый Невский. Как не хватало этого свинцового неба, этой вечной питерской мороси в выжженной монгольской степи!
- Я смотрю, Марат, ты упакован по полной программе. Молодец, нашел себя на гражданке. Женился?
- Нет. Слушай, а что с Лагутенками?
- А, Надю вспомнил! Звонкая девочка. Развелась она с этим козлом. Вот как в Читу нас перевели, так сразу. Одна дочку растит, ей пять лет уже. В штабе округа работает. Могу рабочий телефончик дать. Слушай, а правда ты у неё тогда роды прямо в степи принял?
- Враньё. Я ж не акушер. Давай телефончик.
***
Марат сел в машину и набрал номер секретаря.
- Это я. Узнай мне расписание рейсов на Читу. Прямых, скорее всего, мало, пробей и через Москву тоже. Да, срочно. Жду.
Марат откинулся на сиденье, достал сигарету и попытался вспомнить, как пахнет солнечный луч.