III
Несмотря на маленькие окна в нашем классе, которые выдавали весьма скудный дневной свет, Эдька считал, что с территорией нам повезло:
- Подальше от начальства и на улицу можно быстро выскочить, а не прыгать через три ступеньки, как это делаем мы.
- И в туалет - не далеко, - согласилась с ним я, - а то, ведь, можно и не успеть.
Самым большим неудобством, с моей точки зрения было то, что пока мы добегали до буфета, пирожки с повидлом уже заканчивались. Оставались только с картошкой, а иногда и того хуже – с горохом. Но родительский комитет двух классов однажды возмутился. После посещения делегацией директора, пирожки и чай стали подносить прямо к нашей пристройке. Правда, купив завтрак, каждый стремился поскорее удалиться в другой конец площадки, так как запахи из кирпичного домика немного портили аппетит.
Занятия у Татьяны Даниловны, которую за глаза все звали Таданища, были скучны. Полная неповоротливая учительница, коротко объяснив материал, давала большое количество примитивных заданий, не требующих ни большой сообразительности, ни повышенной внимательности. Они быстро утомляли, и к концу урока в тетрадях появлялось множество бестолковых ошибок. Из шести отличников нашего класса, такую нагрузку выдерживали только трое. Ни я, ни Берта больше не были лучшими ученицами. Мальчишки на переменах, а зачастую и на уроках дрались, что, практически, никогда не происходило при Зинаиде Фёдоровне. На жалобы девочек, Татьяна Даниловна отвечала всегда недовольным покачиванием головы, причем непонятно было, кому это недовольство адресовано. Только Аня Глушко, удержавшаяся отличница, новой учительницей оставалась весьма довольна. Старательная девочка Аня имела феноменальный талант, зубрить и выполнять однообразную работу, но у неё порой возникали большие проблемы, когда Зинаида Фёдоровна просила два листа, выученного наизусть текста, пересказать своими словами. Таданища, восторгаясь Аниными способностями, таких требований никогда не предъявляла. Кроме того, Ане очень нравилось, что по математике домашнее задание было всегда ещё проще, чем классная работа. Теперь она не прибегала после уроков с квадратными глазами ко мне или Берте домой.
Единственным утешением в процессе учёбы для большинства из нас являлось то, что, возвращаясь после уроков мимо филиала, мы иногда на полчасика заглядывали к Зинаиде Фёдоровне, делились с ней наболевшим, спрашивали непонятное, а она нам рассказывала о своих первоклашках и о том, чем новая программа отличается от старой. Даже Берта, Наташа и Марина часто меняли свой маршрут следования домой, чтобы зайти к первой учительнице.
У брата, тем временем, интерес к учёбе резко возрос. Он регулярно посещал факультативные занятия, рылся в различных учебниках и даже агрессивность по отношению ко мне значительно убавил. Но вечерами Эдика по-прежнему не было дома, а однажды Валя мне сообщила, что, когда она шла с тренировки, видела его с какой-то девушкой.
Как-то пришёл Эдька из школы пораньше и, застав меня дома одну, поинтересовался:
- А где мама?
- В Районо ушла. Её директор просил какие-то бумаги туда отнести.
- Во, классно, - обрадовался брат, - тогда я сейчас убегаю в кино.
- Ты чё, Эдь? А уроки?
- Вечером сделаю.
- Ты сегодня вечером дома будешь? – удивилась я.
- Ну, если сейчас пойду в кино, то вечером буду сидеть дома. Только ты знаешь, что? Лучше не говори маме, что я в кино.
- А что же ей сказать?
- Скажи, что мы с тобой не виделись, и ты не знаешь, где я.
- Ну-да, а портфель твой? Или ты его с собой возьмёшь?
- Пусть думает, что тебя дома не было, когда я из школы пришёл. Могла же ты в конце-концов у Гали или Вали сидеть?
Я давно уже заметила, что Эдька стал какой-то другой, тем не менее, столь дружеский тон и желание сделать меня своей сообщницей, немного ошарашили. Взволнованно сглотнув от оказанного мне доверия, я негромко согласилась:
- Ладно, скажу, что на велосипеде каталась, - однако, задумавшись о последствиях, добавила, - но она ж потом всё равно тебя спросит, где ты был.
- А я потом что-нибудь придумаю, - улыбнувшись, подмигнул мне брат уже в дверях.
Маня, вернувшись, про Эдьку ничего не спросила. Суетливо собрав сумку и быстрыми движениями затолкав в себя еду, она убежала на работу. Брат вернулся, когда Борис заканчивал ужинать.
- Я уроки буду делать часов до двенадцати, потому что мы весь день металлолом собирали, а нам сегодня много задали, - посчитал он нужным, с порога предупредить отца, ярого сторонника строгого режима дня.
- Сколько бы вам ни задали, день свой надо планировать так, что бы времени хватало на всё. Спать же, ты обязан ложиться вовремя, - строго и недовольно ответил Борис, вставая из-за стола.
- А что я мог сделать? Нас только что отпустили.
- Кто, это, вас только что отпустил?
- Ну, с Комитета комсомола. Активисты, там, одни, они ответственные за сбор металлолома в нашей школе, - Эдька стоял посреди комнаты немного растерянный и, похоже, уже жалел, что затеял этот разговор.
- А им, что, уроки делать не надо? – продолжал рычать отец.
- Откуда я знаю? Они вообще из другого класса, из девятого.
- Ты что, хочешь сказать, что в девятом классе уроков не задают?
- Задают. Но нам ещё и билеты учить надо...
- Так вот, объяснили бы тем девятиклассникам, что вам еще билеты учить надо. И не они, а вы должны были решать, когда вам уходить. Ладно, времени мало осталось, иди, занимайся, но что б это было последний раз, - произнёс Борис свою заключительную речь и направился в зал, включать телевизор.
- Ты разве не ходил в кино? – спросила я брата шёпотом.
Его внешний вид, слишком чистый и аккуратный, явно не соответствовал сбору металлолома.
- Тихо, ты, - оглянувшись на дверь, одёрнул меня Эдик, потом также шёпотом пояснил, - наш класс сегодня металлолом собирал, поэтому нас раньше с уроков и отпустили. Но я там отметился и смылся. Я человеку одному обещал в кино сходить, индийский фильм посмотреть. Вот только не рассчитал, что две серии.
Насколько мне было известно, Эдик не любил индийские фильмы, и если б меня до этого спросили, что выберет мой брат: сбор металлолома или тот самый индийский фильм, я бы, не сомневаясь, ответила, - первое. Но он был в кино не один. Интересно, кто или что заставило Эдика совершить такой подвиг?
- Эдь, а какому человеку ты обещал? – поинтересовалась я, - С вашего класса или Митьке?
- Нет не с нашего. Зачем тебе? Всё равно не знаешь, - Эдик как-то странно и загадочно улыбнулся.
- Эдь, а если б вас сегодня раньше не отпустили? – продолжала я наводить справки, пользуясь моментом, что брат со мной откровенен.
- Тогда бы мы этот фильм в клубе посмотрели, но его там только недели через две крутить будут. Всё, отстань. Нам, правда, сегодня много задали.
В воскресенье мать пришла с базара позднее обычного. По радио к тому времени уже даже передача «КОАП» закончилась.
- Я по толчку прошлась, - объяснила она свою задержку. - Не Новороссийск, конечно, но много чего интересного есть. Вот, например, - Маня полезла в сумку и, достав оттуда свёрток, протянула его Эдику, - плащ тебе новый купила. И размер, и цвет точно такой же, как у того, что ты потерял. Правда, этот на десять рублей дороже.
- Спасибо, - поблагодарил Эдька, натягивая на себя новую вещь, - а я думал, что после истории с тем плащом, ты вообще мне уже ничего никогда не купишь.
- Да, ладно уж, - Маня снисходительно махнула рукой, - щеголяй этот год. Потом в армейской одежде много не нащеголяешься. Хоть будет тебе там, в казарме, что вспомнить. Может, лишний раз и письмецо матери напишешь.
- А если в институт поступлю, ты у меня тогда этот плащ заберёшь? – насмешливо спросил Эдик.
- Если поступишь, то я тебе ещё три плаща куплю, - пообещал Борис.
- Зачем мне три? Мне, как-то, и одного хватит, - улыбнувшись, помотал головой Эдька.
- А чего ж ты хочешь?
- Хочу мотоцикл «Яву», - сказал он, смеясь, и сняв плащ, повесил его на вешалку.
- Хорошо, - глаза Бориса азартно заблестели, - если, вдруг, поступишь в институт, я куплю тебе «Яву».
Брат расхохотался:
- Па, а ты не боишься, что я всё-таки поступлю? Придётся, ведь покупать.
- Не боюсь, - уверенно ответил Борис. – Поступишь – мотоцикл за мной.
Как жаль, что девчонок в армию не берут, подумалось мне. Может быть, тогда тоже плащ получила бы, да ещё и такого цвета как у Саши Завяловой... Интересно, а что мне отец пообещает, когда я буду поступать в институт?
Солнце уже скрылось где-то за горизонтом, оставив после себя недолгие сумерки. Капризно хлопнула калитка, и я увидела, как, неспеша переставляя ноги, к дому приближалась Манина сотрудница, учительница русского языка и литературы. Маня всегда утверждала, что она хороший преподаватель и интересный собеседник, но из всех коллег матери, эта мне почему-то была наименее приятна. Утешало лишь то, что наши с ней пути пересекались редко. Вот и сейчас, выглянув в окно, я готова была приход гостьи проигнорировать, но вдруг на руках у женщины заметила живой комочек.
- Эдь-Эдь!
- Отстань, - пробасил брат, склонившись над большой толстой тетрадью.
- Как хочешь. Я только хотела сказать, что к маме Вера Михайловна пришла и принесла щенка.
- Что? – тут же подскочил Эдик, забыв о своей занятости.
Мы оба выбежали во двор. Пёсик был такой же расцветки, как и предшественник: весь чёрный, а грудка и лапы – жёлтые. В честь покойного, он получил имя Полкан.
- Я займусь его дрессировкой, - заявил Эдька, - чтобы любил меня и уважал.
- Зачем тебе, Эдь? - не понимала я такого энтузиазма. – Ты, ведь, скоро уедешь.
- Ну, и что? Хоть и уеду, а он верным только мне останется.
- Это как?
- Радоваться каждый раз моему приезду будет. Ясно?
Брат погладил маленького Полканчика, а тот в ответ на ласку, прижался к ноге своего хозяина.
IV
Как правило, каждый год в конце сентября во всех классах проходили родительские собрания. Отец на них не ходил, ссылаясь на усталость, мать была занята на работе. Они расписывались, что оповещены, а Маня при удобном случае старалась встретиться с учителями, чтобы обсудить проблемы, касающиеся её ребёнка. Однако когда Борис прочитал в Эдькином дневнике, что с родителями в присутствии директора школы будет обсуждаться подготовка выпускников к экзаменам, он изъявил желание, непременно пойти на это собрание.
- Это совсем не обязательно, - уверил его Эдик. – Ничего нового, кроме назиданий, что экзамены ответственный в жизни период, ты не услышишь.
- Так они там понимают, что это ответственный период? Тогда я, тем более, пойду и прямо при директоре спрошу, о чём они думают, когда десятиклассников привлекают к сбору металлолома.
Эдька вдруг побледнел и очень тихо промямлил:
- Ты чё, па? Металлолом мы только один раз собирали и больше нас не трогают.
- Не трогают сейчас, будут дёргать потом, если я этот вопрос не подниму, - категорично заявил отец.
Эдька понурый зашёл в детскую, и разговаривать с ним в тот вечер было невозможно. На другой день, вернувшись из школы, он обратился к Мане:
- Папа хочет ко мне на родительское собрание пойти. Уговори его не делать этого.
- Папа хочет к тебе на родительское собрание? – глаза Мани стали большими, а из рук вывалился нож, которым она до этого чистила картошку. – Что это на него нашло? Вспомнил к десятому классу, что ты ходишь в школу? Вовремя, нечего сказать. Что ж это он только в этом году спохватился? Ещё годик подождал бы – было бы в самый раз. Так ты, сынок, радоваться должен, что отец надумал тебе столько внимания уделить.
Эдька криво усмехнулся:
- Чему тут радоваться? Он с директором поругаться хочет. Наш класс, тут, недели две назад металлолом собирал, ну я потом долго сидел за уроками. Папе это не понравилось. А теперь представляешь, если он с Кириленко поругается, то тот на меня взъестся, причём не только на своих уроках истории и обществоведения. Да, и классручка от скандала не в восторге будет. А мне потом всё это расхлёбывать.
Маня удивлённо посмотрела на сына и засмеялась:
- Вот уж никогда не думала, что из тебя дипломат вырастет. Действительно, в десятом классе желательно избегать всяческих скандалов. Хорошо, я попробую с папой поговорить.
Отец в своих намерениях оказался слишком решительным, и всё свелось к тому, что Маня пообещала Эдику отпроситься у начальства на час и сидя рядом с Борисом на собрании, удержать его от лишних слов.
Придя с работы, отец быстро перекусил, вместо традиционно длительного ужина, и ушёл в школу. Эдька в тот вечер остался дома, но ходил надутый и психованный. Наконец, Борис вернулся. Брат тут же уселся за письменный стол и, вобрав голову в плечи, уставился пристальным взглядом в учебник физики.
- Ваш Кириленко типичный карьерист, - насмешливо и зло произнёс Борис, заглянув в детскую, - но всё-таки, по-моему, к сбору металлолома вас больше привлекать не будут.
Он направился в спальню, а Эдик, развалившись на стуле с самодовольной улыбкой, ещё долго листал книжки.
На другой день брат пришёл домой злой и, швырнув портфель, заявил Мане, что учиться больше не будет.
- Что случилось? – взволнованно спросила мать.
- Я же говорил, что нельзя было папу на собрание пускать! А теперь мне Кириленко грозит неудом по поведению. А с неудом, сама знаешь, в институт не берут! Значит, я всё равно пойду в армию. Тогда какого чёрта я должен сейчас учиться, если на тройки все экзамены и без подготовки сдать смогу?
- Но, послушай, отец твой вчера особо-то и не выступал... - Манины глаза округлились, на лбу выступили морщинки удивления. – Да, и Кириленко, хоть и рявкнул, что школа готовит не инженеров, а рабочий класс, но сильно не шумел. Сказал только, что таков приказ Райкома партии...
- Это он вам так сказал, - отчаянное выражение не покидало лицо брата, - а мне сказал, что маменькины сынки уйдут из школы с неудом по поведению, чтобы их в армии научили приказы выполнять.
- Вот скотина! – возмутилась Маня. – Но это же подло, сводить счёты с ребёнком.
- А я тебя, между прочим, предупреждал, что он такой.
- Ну, что ж, - мать глубоко вздохнула, - раз дело обрело такой оборот, ты остаёшься завтра дома, а я утром иду к Кириленко, забираю твои документы и перевожу тебя в третью школу.
- А меня туда возьмут? – в глазах Эдика блеснул огонёк надежды, хотя улыбка оставалась кислой.
- Ещё как возьмут! Я с тем директором очень хорошо знакома. Ты же помнишь, я там пару месяцев учительницу одну замещала. Так он после этого предлагал мне из вечерней школы в их дневную перейти, - вуаль гордого самодовольства слегка изменила Манино лицо. - Но я не захотела, к вечерней уже привыкла.
- Эдь, - поинтересовалась я, когда мать вышла, - директор правда тебя сегодня ругал?
- Ну, да. Отец всё дело испортил. И зачем я, дурак, ему на подпись дневник тогда дал? Лучше бы мама расписалась. А тут, он поднял вопрос о металлоломе, и Кириленко сегодня с утра стал интересоваться, был ли я там. Комсорг наш доложил, что не был. Хорошо, хоть не сказал, что отметился и сбежал, потому что Кириленко понял, будто меня отец не отпустил. Потому и обозвал «маменьким сынком». Только смотри, никому не проболтайся.
Я понимающе кивнула, хотя в голове не укладывалось, почему, если держал дома отец, то Эдик, с точки зрения директора, сынок маменькин, и несмотря на это оскорбление, не отец, а мать завтра пойдёт в школу. Может быть, она пошутила?
- Ты теперь из-за этого готов в другую школу идти? – уточнила я у брата.
- А что ещё остаётся? Иначе у меня в аттестате будет двойка по поведению.
- А я бы тоже с удовольствием в другую школу перешла, или хотя бы в другой класс, - мечтательно изложила я свою позицию в этом вопросе.
Эдик посмотрел скептически:
- Что, поссорилась с кем-то?
- Нет. Мне наша Татьяна Даниловна не нравится, - и я стала рассказывать о том, что творится у нас в классе.
- А мама знает?
Я пожала плечами.
- Так расскажи ей всё. Может она завтра нас обоих из этой школы и заберёт.
- Или скажет, что я опять обезьянничаю.
- Может быть и так, - засмеялся Эдик.
Перевести сына в другую школу у Мани не получилось. Директор просто не отдал ей документы. Уверив что, плохой оценкой по поведению хотел мальчишку только припугнуть, он предложил инцидент забыть, и даже сказал что, Эдуарда Шнайдера надо «тянуть» на медаль. От медали мать отказалась, а Эдик на другой день спокойно пошёл в школу, но вернулся раньше меня.
- Ваш класс сегодня снова собирает металлолом? – поинтересовалась я.
- Да, нет. Меня милиционер с уроков забрал.
- За что-о-о?
- Дура. Не за что, а для чего. Мы с ним в двадцать первую школу ездили, пацана искать, который мопед мой стырил. Между прочим, на настоящем милицейском мотоцикле ездили, - Эдькины глаза заблестели, как это бывало, когда он рассказывал какой-нибудь приключенческий фильм. - Тебе даже стоять рядом с таким мотоциклом, не позволят. Там ещё рация была подключена...
- Эдь, а пацана того вы нашли?
- Ну, да. Правда, не сразу. Я думал, что дурак этот уже в девятом, а он в седьмом классе на второй год оставался, и теперь только в восьмом учится. Мы все девятые классы обошли, уже уезжать собирались, а тут перемена началась. Я его бац, и заметил. Он меня тоже узнал, а как увидел, что я рядом с милиционером, так сразу бац, и дёру дал. Мы с милиционером за ним. Уже возле туалета догнали. Милиционер ему бац-бац и руки за спину, а этот псих тут же реветь пустился.
- Эдь, а мопед он тебе отдал?
- Нет у него моего мопеда.
- Как, нет? Ты же говоришь, что его узнал.
- Ну и что? Они тогда на моём мопеде с другим пацаном покатались и выбросили.
- Куда? Может можно ещё пойти поднять? - Я не могла себе представить, как это можно выбросить такую большую вещь, как мопед.
- Он говорит, что с высокого обрыва в речку бросил.
- И что теперь?
- Ничего. Следователь сказал, что сначала попытается, там, на речке мопед найти, точнее то, что от него осталось, он, ведь, считай, больше месяца в воде был. Потом будет суд.
- Пацана того в тюрьму посадят?
- Для несовершеннолетних не тюрьма, а колония...
Суд состоялся через неделю. Мальчишку ни в тюрьму, ни в колонию не посадили, только взяли на учёт в детской комнате милиции, а родителей его обязали, возместить нашей семье ущерб за испорченную вещь. Но поскольку вещь была уже не новая, Эдька больше года на мопеде ездил, то и вернули нам не полную стоимость, а только сто рублей. Разница была соизмерима со стоимостью моего велосипеда, но все утверждали, что эта история закончилась очень хорошо.
(продолжение следует)