Глава вторая. 17 августа.
Повышенное внимание к собственной персоне мне еще предстояло испытать, и лучшего слова, чем "испытать" - нет. То, что я пережила в этот день, определенно было испытанием. Суровым испытанием, на грани истерики.
Я проснулась в семь утра, а если уж не отступать от принципов и быть точной до конца, то не проснулась, а была разбужена Кристиной.
Она уже была одета, кое-как причесана и, лежа на паркете, игралась с двумя «зайцами» (так Кристина называла то, что имело непосредственное отношение к моим тапочкам). Игралась она эмоционально и громко. Горизонтальное положение ее тела говорило, что играет она уже давно. А ее подчеркнуто-громкое озвучивание тапочек говорило, что, мол, хватит уже дрыхнуть! сколько можно спать?! просыпайся уж, спящая красавица, пора и честь знать!
- Надоело мне с этими кроликами возиться, - сказала Кристина, когда я разлепила веки.
Я сладко потянулась и, не вылезая из-под одеяла, по телефону заказала в номер завтрак. Нехотя встала, влезла в пушистые, согретые Кристиниными ладошками «зайцы» и поплелась в душ. Затем уговорила принять душ Кристину. Та не капризничала, но согласилась без видимого восторга.
Позавтракали сытно. С удовольствием съели блинчики, начиненные творогом. Запили их молоком. Фруктовый салат оказался не менее вкусным, чем блинчики. Его запили персиковым соком с мякотью. На десерт проглотили по порции мороженого, политого горьким шоколадом. Словом, съели все, что заказали.
Молча, не обмениваясь репликами (как будто давно обо всем договорились), оделись и вышли из номера.
В восемь с минутами, сытые, умытые и довольные собой, мы, держась за руки, стояли на улице и, на сколько хватало легких, вдыхали прохладный утренний воздух.
Да, и я, и Кристина были почти довольны собой и почти счастливы. Почему «почти»? Да потому, что и мне, и Кристине не мешало обновить гардероб. Что на мне, что на Кристине, одежда была не первой свежести. Это обстоятельство мешало нам по-настоящему надышаться счастьем и, будучи реалистами, мы перестали раздувать ноздри и, так же как и прежде не обмолвившись ни одной репликой, преступили к действиям. То есть отправились за покупками. Подышали, помолчали и вышли в народ.
Я знала неплохой магазинчик, где без особых затрат можно купить все, что может понадобится прекрасному полу. Однако он так и назывался: «Прекрасный пол». Над дверью значилась надпись: «Магазин для девочек, девушек, женщин. И мужчин, которые их боготворят».
Я уже было попыталась поймать такси, как Кристина меня предостерегла и тоном, не терпящим обсуждений, предложила:
- Валя, поехали лучше на автобусе.
- Как скажешь, дорогая, - согласилась я, но уже через минуту пожалела, что согласилась на такую авантюру.
Поначалу нам с Кристиной не удавалось протиснуться в автобус: очередь на посадку как назло заканчивалась перед нами. Время было раннее, нервное, требующее от обывателя неприкрытой наглости и острых локтей. Словом, час-пик. Граждане и гражданки спешили на работу, на службу, а то просто по делам; школьники - напротив - не очень-то торопились в школу, а только сбивали общий будничный ритм автобусной остановки и путались под ногами. Наконец-то нам удалось залезть в автобус. По мне б, чтоб такой «удачи» и вовсе б не было.
Очутившись в автобусе, я, наверное, чувствовала себя так, как чувствует вода из клизмы, которую поместили в место, по определению ей назначенное. И я, как эта водичка, еще на остановке пребывала чистенькая, гладенькая, причесанная. Но стоило мне очутиться в автобусе, до предела набитым людьми, как я сразу перепачкалась и слилась с пассажирами в одну единую массу. Я растворилась в ароматах и зловониях людей меня окружавших.
Мы, со всех сторон зажатые, стояли в самом центре задней площадки «Икаруса». В затылок мне дышал мужчина средних лет. От него несло чесноком, потом и альмавирской «Примой», и даже дух одеколона «Саша», распространяемый от накануне выбритого им лица, не перебивал его тошнотворной вони. По левую руку от меня стояла, держась за поручень, женщина, примерно одного возраста, сословия и взглядов на личную гигиену, что и «Саша», - тридцать пять, не больше. От нее воняло (другого слова мне не найти) каким-то дешевым дезодорантом, грязными волосами и, подразумеваю, вчерашним банкетом. Но это еще куда ни шло, это я еще могла стерпеть, но вот чудовищный запах запущенной венерической болезни был, черт возьми, ужасен: он врезался в нос, вгрызался в мозг, будоражил желудок, и только лишь усилием воли я не потеряла сознание и сдержала рвоту. Неоценимую услугу оказал мне молодой человек, по всей видимости, студент; я отвлеклась на него. Он стоял слева, лицом ко мне, от застенчивости смотрел куда угодно, только не на меня, и взгляд его не мог определиться на чем-то конкретном. Студент настолько плотно ко мне прижался, что даже через юбку я грелась теплом его пульсирующего органа. Я посмотрела на него. Парень смутился, но отстраниться не посмел. От него пахло хорошей водой (по моему ощущению - «Burberry»), мятной жевательной резинкой и утренним сексом. Впрочем, здесь вместо точки можно поставить знак вопроса. Не могу сказать точно, занимался ли он любовью с девушкой или онанировал, так или иначе, но от него пахло спермой (фу, какое пошлое слово!). Мало того, с уверенностью могу сказать, что парень себя до конца не удовлетворил: его эрекция так и не спала.
А в автобусе все кипело, пребывало в непрерывном движении. Пассажиры то и дело перемещались, тасовались как карты в колоде, в общем, шла самая обычная постоянная текучка. Одни люди пробирались к выходу и выходили, другие - входили и пытались найти удобные места стоянки, а если повезет, то и занять освободившееся сидячее место, - и смотреть, и смотреть с наглой и довольной физиономией в оконце. Люди, люди, люди. И приносят они с собой все новые и новые запахи. Вот они без всякой последовательности и классификации. Пахло ушной серой и грудным материнским молоком; слащаво пахло растопленным салом и старостью; пахло леденцами, всевозможными духами и одеколонами, лосьонами и кремами, шампунем и зубной пастой, косметикой и квашеной капустой; воняло потом, уксусом и гнилыми зубами; ужасно несло перегаром и испачканными подгузниками; луком, чесноком, мочой; пахло яблоками, апельсинами и дыней; пахло мужским телом и грязными трусами; пахло ежемесячной женской хандрой…
… И еще бог знает, чем пахло.
Все эти запахи, а вернее - зловония, вкупе так вскружили мне голову, что я чуть не упала замертво. И не упала я лишь потому, что падать было собственно некуда: со всех сторон меня окружала подпора, состоящая из тел пассажиров. Чтобы не потерять сознание, мне пришлось до боли прикусить губу и закрыть глаза. И вот в это самое время чья-то наглая рука преобняла меня за талию (как бы придерживая). Но и на этом ее наглость не исчерпала себя: растопыренные в стороны пальцы шустро протиснулись между юбкой и телом и зафиксировались на моем бедре.
- Вам помочь? - пахнуло в меня освежающей мятой.
Подействовало, как нашатырь. Я очнулась, открыла глаза и зло посмотрела на наглеца. Так я и думала: вечно возбужденный студент. Уж не подумал ли он, что я замлела от его близости? Каков нахал - еще улыбается! Вплотную прильнула к его уху и выдавила, как охру на палитру:
- Очень быстро убери с моего бедра свою поганую руку и помоги ей себе сам. И пшел вон!
Студент испугался моего шипения. Он отпрянул, словно ошпаренный кипящими щами, засуетился, стал пробираться к дверям. Что ж, удачи, грызи гранит науки, а не похоти: не гоже ученому сословию мечтать о Риме Пуденди, - знаете ли, отвлекает от главного.
Тут я вспомнила про Кристину, впрочем, не забывала. Она, как и прежде, продолжала крутиться возле, иногда топча ноги и мне и тем, кто стоял рядом. В отличие от меня она чувствовала себя превосходно и даже уютно. Ее бесноватое поведение говорило, что находится она в своей тарелке. Ее все устраивает, ей все нравится, ей хорошо.
А тем временем скоро наша остановка. Я взяла Кристину за руку и попыталась протиснуться. Как бы не так! Мы были в пробке. Мало того, на тот момент мы оказались зажаты в дальний от входа угол. Я спросила впереди стоящего здоровяка, не выходит ли он, на что тот отрицательно покачал головой, - это была его скупая единственная реакция. Верзила ни только не подвинулся, чтобы пропустить нас, как принято в этих случаях, но даже не соизволил попытаться это сделать: он как стоял ко мне спиной, так и остался. Я ткнула его локтем, куда пришлось, толкнула, для уверенности обругала про себя - все тщетно. Ох, ах, - а толку-то?! Скотина! На тот момент автобус уже подчалил к остановке, сойти на которой было бы для нас шиком.
- А ну-ка! Люди, дайте выйти моей маме, и мне. А то мы ваши кошельки почистим, - громко и отчетливо произнесла Кристина, теперь уже меня потягивая за собой.
Люди разом обернулись и с интересом стали разглядывать живую «воровку» и ее дочь. Еще бы: где вот так запросто, нос к носу, можно видеть цвет, пику воровской иерархии? Да еще бабу (это я про себя)?
- Ну, чё уставились? Выйти, говорю, дайте! - обозлилась она.
Люди расступились, образовав коридор. Кристина первая выскочила из автобуса, оставив меня наедине с моим гневом, стыдом и пассажирами, которые, казалось, уже закатывали рукава (понятное дело для чего). Я только усилием воли осталась в вертикальном положении; с еще большим усилием вышла вон из этого злополучного транспортного средства, хотя оно здесь совершенно не при чем. Еще до того, как я ступила на твердую землю, Кристина взяла меня за запястье.
- Быстрее, Валя, быстрее! - прошептала она. - Нам надо сматываться. Ну, быстрее, побежали…
И что мне оставалось делать? Конечно же, бежать! И я побежала… Кристина, почему-то не к месту довольная, радостно подпрыгивала возле меня.
Больше всего в жизни я боялась получить по лицу. Одна эта мысль меня пугала и от нее у меня начинали трястись коленки. Меня бесила сама мысль, что чьи-то грязные руки будут без прелюдий прикасаться к моему лицу. Подумав об этом, я ужаснулась и побежала еще быстрее, но не быстрее Кристины. Она не только не отставала, а даже на два корпуса рысила впереди.
Мы бежали около пяти минут, делали резкие маневры на каждом повороте, петляли, пробегали мимо детских площадок, пересекали по диагонали дворы, выбегали из них и через арку снова забегали уже в другие.
В одном из таких дворов мы без согласования забежали в ближайший подъезд и остановились на площадке между первым и вторым этажами, возле почтовых ящиков.
Ох, как трудно мне было определиться: что необходимо сделать в первую очередь: закатить истерику, устроить Кристине разбор полетов (что, собственно, одно и тоже) или отдышаться? Кроме того, сильно болел бок в области селезенки. Пять минут бега - десять минут отдышки; раньше такого не было. Неужто старею???
Я держалась за бок и дышала, как собака в жару, - астматично, жадно. Утренняя пробежка - мать ее яти! Для начала отдышусь, уж потом все остальное.
- Здорово! - опередила меня Кристина.
- Что?! - опешила я, сразу не сообразив, что значит «здорово»: все хорошо, или она так поздоровалась, то есть «привет».
- Здорово, говорю.
- Не разделяю твоей радости, Кристина.
- Как мы их?! - не унималась она. Моя точка зрения в данную секунду ее не интересовала.
- Скорее не «как мы их?!», а «как мы от них?!» Кристин, послушай меня… Помолчи… Дорогуша, я могу понять живость твоего характера, твою беспечность, естественность, - когда-то сама была такой; в других условиях я безусловно оценила бы твой юмор, твое остроумие, но, милая, то, что ты отчебучила только что в автобусе, - это, это безумие: ведь нас могли побить!
- Да ты чё!
- Именно. Да, Кристина. Уверяю тебя, побили бы.
- Мы же женщины…
- Да им плевать, что мы женщины! Для них я - воровка, прежде всего, а уж потом женщина.
Кристина на минуту задумалась.
- А чего они там встали… как барашки на дороге? А?
- Потому и встали, что барашки. По той же причине отмутузили бы.
- Не отмутузили бы… Та тетка, ну толстая, у которой я украла кошелек, давно уже вышла. А этим ты бы сказала, что этот кошелек твой. Ведь правда, Валь? Сказала бы? Да?
Я не верила своим ушам, мое воображение меня предало, а сознание отказалось от сотрудничества и не захотело объяснять смысл сказанного. Мне ничего не оставалось, как обратиться за помощью к первоисточнику, к Кристине.
- Что? Украла кошелек? Какой… к-кошелек?
Кристина решила наглядно ответить на мои вопросы. Она подошла, открыла мою, я подчеркиваю, мою сумочку - и эффектно извлекла из нее вышеупомянутый предмет. Я взяла его трясущимися руками, открыла, пересчитала наличность. Одна тысяча девятьсот семьдесят шесть рублей и фотография шесть на четыре какого-то одутловатого мужа с запорожскими усищами.
- Ух ты! - воскликнула юная карманница. Судя по ее восторгу, это был лучший день в ее воровской практике. - Целая куча денег!!! Здорово!
Я была приговорена к молчанию. Мне предстояло хорошенько обдумать это происшествие. Мои следующие слова будут резать слух. Тем не менее, я их скажу. Я держала в руке эти несчастные деньги. Молчала. Смотрела на счастливую Кристину. И испытывала чувство неподдельной гордости за нее. Все оттого, что я всегда по-доброму завидовала истинным профессионалам - людям, которые знали и любили свою работу, и, не взирая на то, чем они занимались: вышиванием ли, торговлей, воровством, чинили водопроводные краны или меняли унитазы, - я всегда всех их уважала и уважаю поныне. Зауважала я и Кристину. В своем ремесле она была профи. Вундеркинд преступного мира. Да – несомненно, вундеркинд.
Но меня вдруг охватил настоящий ужас. За себя и за нее. Не далее как вчера я сама украла флакон духов и не испытала при этом ни малейшего страха. Но это было со мной, это совсем другое дело: я была одна и сама же воровала. Сейчас все обстояло иначе. Я чувствовала себя, как хороший водитель, доверивший управление автомобиля условному отчаянному лихачу. Знаю же, когда сама за рулем - не страшно. Когда за рулем кто-то другой - страшновато, боязно, и за себя и за того лихача, а в теперешней ситуации - за лихачку, коей выявилась Кристина.
Я сложила деньги вчетверо и аккуратно засунула их в кармашек Кристининых джинсов. Она неуверенно потрогала карман и тихо так произнесла:
- Это же наши деньги? Правда?
- Это твои деньги, моя радость, твои по праву.
- Правда?
- Сущая.
- Значит, ты меня бросишь?
- С чего ты взяла?
- Если мы вместе, значит и деньги общие.
- Разумно. Значит, общие. Только пусть они будут у тебя: у меня есть деньги… Я тебя никогда не брошу.
Кристина улыбнулась.
- Валя, когда твои деньги кончатся, мы будем тратить эти, - сказала она и похлопала по карману.
- Хорошо… Гм, а скажи мне, ты веришь в Бога?
- Конечно. Ведь это Он тебя прислал ко мне.
- Точно. А тебя ко мне.
- Нет, к тебе Он меня не посылал: я сама пришла.
- Это не важно. Важно другое. Перед тем, как отправить меня к тебе, Бог сказал: «Скажи Кристине, что есть добро, что есть зло».
- Ух ты! Прямо так и сказал?!
- Да, слово в слово. Так вот, Кристина, пришло время сказать. Добро, - это когда ты делаешь людей счастливыми, а зло - когда наоборот - несчастными. Как ты думаешь, когда ты у той тетеньки украла кошелек, какой ты ее сделала? Счастливой? Несчастной?
- Наверное, она сейчас плачет.
- По любому.
- Она несчастна, а несчастье - это зло. Правда?
- Божественная правда.
Кристина помолчала, обдумывая свои выводы, после чего решительно заявила:
- Валя, я больше никогда не буду красть кошельки. Я буду делать людей счастливыми.
- Я очень рада это слышать, Кристин. И уверяю тебя, Господу не менее моего приятно слышать от тебя то же.
Я нежно поцеловала ее в гладкий лоб. Найдя согласие, мы отправились в магазин «Прекрасный пол». Не хочу быть банальной, говоря, как любят женщины ходить по магазинам. Все это знают. Нам одинаково приятно это занятие, не взирая на то, есть ли у нас деньги или нет. Если есть - чудесно: пойдем за покупками, нет денег - тоже превосходно: просто отправимся на примерки, и в результате точно будем знать, на что нам тратить деньги, когда они появятся. Итак, я и Кристина занялись любимым делом.
По «Прекрасному полу» мы слонялись около двух часов. Впрочем, не знаю: может даже больше. Купили все, что может понадобиться двум представительницам этого самого пола в ближайшие три месяца.
Купили платьица, блузки, майки. Джинсы, брючки, юбчонки. Свитерочки, джемперочки, кофточки. Вязаные шапочки, шарфики, осенне-весенние курточки. Носочки, чулочки, гольфики, сандалики, туфельки, кроссовки, спортивные костюмы, всевозможную косметику и бижутерию. Не забыли и про пижамки, халатики, сорочки и, само собой, трусики. Кроме всего прочего специально для Кристины купили книжки, альбомы, краски, карандаши, фломастеры, набор разноцветных гелиевых ручек и другую канцелярию. Накупили много игрушек, да еще много всякой всячины понабрали - авось сгодится когда.
Из всех купленных вещей Кристине больше всего пришлись джинсовый сарафанчик и белый плюшевый медвежонок в бежевом колпаке с кисточкой и с бантом того же цвета на шее. Она не замедлила надеть этот сарафанчик, на босую ногу натянула новые кроссовки и, в охапку с полюбившимся медведем, излучая радость и восхищение, таскалась за мной по магазину.
Перевыполнив дневную норму продаж всего магазина, мы, довольные и усталые, присели в холле на диванчик, обложились пакетами и коробками с покупками и пришли к совершенно верному выводу: все-таки стоит нам несколько минут перекурить, прежде чем покинуть сие благодарное заведение. И тут к нам подкатил старший администратор магазина, вежливо представился, предложил свои услуги. Он был безмерно галантен с нами и обходителен.
- Дамы! - церемониально начал он, после того, как назвал свое имя. - Мне, как представителю магазина, искренне приятно видеть вас здесь. Сегодня вы, безусловно, лучшие наши клиенты. Уважаемые дамы! Для меня большая честь оказать вам некоторые услуги. Магазин с удовольствием доставит купленные вами товары, куда прикажите. Так же, чтобы скрасить ваш отдых, мы рекомендуем вам напитки, за счет магазина, разумеется. Чай, кофе, соки. Желаете мороженое? - только скажите. Итак, дамы, что прикажите?
- Дочка, ты чего хочешь?
Скромница Кристина смутилась от такого внимания к своей персоне и свою волю передала через меня, прошептав на ухо следующее:
- Томатный сок, чипсы и мороженое.
Я приняла заказ и передала его администратору, несколько видоизменив текст.
- Любезнейший, - сказала я, - моя дочь попросила томатный сок, если можно чипсы и мороженое на десерт. Мне же чашечку крепкого, слегка подслащенного, чая.
- Сию минуту будет исполнено. Не желаете ли еще чего?
- Да. Мне необходимо позвонить, нужен телефон.
- Не вопрос. С удовольствием вам его принесу. Это все?
- Все.
- С вашего разрешения, - сказал любезный администратор и удалился.
Через минуту он протягивал мне радиотелефон.
- Прошу вас, - сказал он, передавая его мне. - Я уже распорядился: сейчас вам все доставят. Если пожелаете чего еще или захотите покинуть нас, буду рад служить. Для связи со мной наберите «два нуля один» - и я сделаю все наилучшим образом. Желаю вам приятного отдыха.
Я поблагодарила его своей очаровательной улыбкой, которая не идет в сравнение с любыми словами благодарности. После ухода старшего администратора, милая девушка в фирменной униформе принесла на подносе весь наш заказ, поставила все на столик со стеклянным верхом и подкатила его к нашим коленкам. Мы обменялись с ней улыбками. А Кристина уже жадно глотала томатный сок.
Я отпила чая. Кристина разделалась с соком и взялась за чипсы. Я взяла телефон и позвонила Сирени.
- Алло?
- Привет, моя радость.
- Я так и знал!.. Безумно рад вас слышать.
- Аналогично, Сирень.
- Моя машина уже готова. Надеюсь, что после передачи послужит вам долго и преданно.
- Я как раз о передаче… Сирень, она мне нужна сейчас. Ты можешь подъехать?
- Да, я с удовольствием! Куда?
- Ты знаешь магазин «Прекрасный пол»?
- Кто ж его не знает.
- Вы, должно быть, знаете ту же шутку?
- Очень интересно.
- Объявление в борделе: «Уважаемые клиенты! Убедительная просьба, выходя из «Прекрасного пола», не забывайте свои вещи». Тонкий женский юмор.
До Сирени не сразу дошел смысл сказанного. Он хотел было рассмеяться, чтобы не обидеть меня, но, мучительно помолчав, все же спросил:
- … Извините, я не совсем понял последнюю часть объявления. Какие именно вещи имеются в виду?
«имеются в виду…» Подмывало сказать бородатую пошлость, но удержалась и сказала другое.
- Ничего страшного, Сирень, я поясню. Имеются в виду те вещи, которые в подобных заведениях принято надевать на мужской детородный орган, дабы воспрепятствовать нежелательному проникновению маленьких юрких головастиков, и не получить по морде от венерических болезней. А то будет вам тогда: милости просим на Панова, 8. В Самаре так ведь говорят?.. Извините, что так развернуто излагаю. Словом, эти вещи - презервативы.
- Я идиот, ха-ха-ха!.. Какой же я идиот! Можно было бы догадаться и самому. Ха-ха-ха-их! Это ж просто, совсем просто, - иронизировал он над собой и снова смеялся.
- Прекратите! Какой ты идиот?! Сирень, ты здесь не при чем. Я же говорю: «Тонкий. Женский. Юмор».
- Значит, я плохо знаю женщин, - не унимался он.
- Как знать! Мужчина, который нравится женщинам, не может не быть их ценителем и знатоком. Я женщина, и ты мне нравишься.
- Ах! Ваши слова самые сладкие и самые замечательные, которые я когда-либо слышал!
- Ах, Сирень, мне тоже очень приятно слышать твой комплимент. Честно. Но все же вернемся к делу. Когда ты сможешь подъехать?
- Я уже еду.
- Отлично. Мы ждем тебя в холле. До встречи, Сирень.
- До встречи. Скоро буду.
Я положила телефон на столик. Кристина туда же поставила пустую вазочку из-под мороженого. В следующий момент она сказала весьма непосредственную фразу.
- Ну?! Кому тут нужно мое спасибо?
Я улыбнулась.
- А ты как думаешь, мой зайчик?
- Ну, не знаю… Здесь мы, смотри, сколько всего купили, - рассуждала она. - А то, что они принесли, - ведь такая мелочь, такие пустяки. Валь, скажи, мы много денег отдали?
- Ну, не без этого. - Я старалась не идти наперекор ее мыслям.
- А за деньги разве говорят «спасибо»?
Я задумалась.
- Когда как, - осторожно ответила я. - Наверное, зависит от настроения человека.
- А я никогда не говорю «спасибо» за деньги. А когда у меня есть деньги, у меня всегда хорошее настроение.
После этих слов я была эпатирована неоспоримой гениальностью Кристины. Всесторонне развитый малыш. Чудо, а не ребенок. Просто ларец дарований. У нее и хорошие способности к художественной гимнастике, и ворует - не придерешься, на лицо склонность к анализу, а тут еще определенные философские настроения. Когда я разговаривала с Кристиной, у меня сложилось впечатление, что передо мной не шестилетняя девочка, а взрослый образованный человек, имеющий свою субъективную точку зрения и глубокую объективную философию. Всего за пол дня она меня уже второй раз эпатировала, и, в отличие от первого раза, этот эпатаж был мне приятен.
- Кристин, может ты и права, - сказала я, когда смогла хоть что-то сказать, - но вежливость любому человеку послужит добрую службу. Вежливость, солнце мое ясное, - это как волшебная палочка: стоит только сказать доброе слово и перед тобой открываются многие двери, тебе все улыбаются, начинают уважать, некоторые признаются в любви и искренне говорят хорошие и приятные слова…
- А некоторые говорят «отвали», когда ты им говоришь «пожалуйста».
- Так говорят только плохие люди и им не надо уподобляться: будь выше их. Хороших людей гораздо больше.
- Валя, я хочу тебе сказать «спасибо»… Спасибо.
- Мне?.. Пожалуйста, конечно, но за что?
- Как за что?! - удивилась она. - Ты хорошая, добрая… Ты меня любишь.
- Ты права, дорогая, очень… Я люблю тебя так, как не люблю себя, а это, поверь мне, невыразимо сильно. Сильно-сильно-сильно, хотя, обычно, сильнее себя любить очень сложно, зачастую невозможно, - это большая редкость…
- Мужчина чувствует себя тогда счастливым, когда его окружают счастливые дамы. Вы так мило смотритесь. Я не слишком долго?
Вот ты какой - Сирень!
Перед нами стоял высокий, с убаюкивающей симпатией человек. На вид ему - лет тридцать пять. С короткими, с пепельной проседью волосами. Его умные, серые глаза светились добротой под начищенными до блеска стеклами элегантных очков. Живой, чувственный рот приятно улыбался, обнажая ровные белые зубы. Был одет он в голубые джинсы и свитер цвета штормового моря. Обут - в кожаные «лодочки» цвета золотого самородка. Он был открыт, как одинокий дуб открыт ветрам в широком поле; он был удачлив; он был влюблен…
- Да нет же, не долго. Когда мы с дочерью беседуем, у времени появляется возможность малость вздремнуть, - включилась я в беседу, после того как подробно изучила Сирень. - Сирень? Я не ошиблась? Кажется, так тебя зовут? Это действительно твое имя?
- Да, - скромно улыбнулся он, - мои родители зачали меня под кустами цветущей сирени.
- Да ты что! Это замечательно! – рассмеялась я. - Сирень, - сказала я после небольшой паузы, - я хочу, чтобы мы познакомились по-настоящему. Как это делают интеллигентные и умные люди, ну, например, такие как ты, по крайней мере, по виду. А то у нас с тобой как-то не гладко знакомство завязалось. Может быть, я не так романтична, как ты, но мне все-таки кажется, что тебе, Сирень, надо было бы подойти к нам с дочкой тогда: цветы - даме, мороженное – ребенку, и все такое.
- Я опасался, что придет ваш супруг.
- И напрасно. Я бы ему сказала, что ты мой однокашник, или коллега по работе. Шучу. У меня нет мужа, и не было никогда: я мать-одиночка. Так давай знакомиться?
- Наверное, мне надо выйти и зайти снова.
- Так! Теперь ты шутишь. Бог с тобой, Сирень, не надо никуда выходить. Присядь лучше.
Когда он присел на краешек дивана, я представила ему Кристину.
- Моя любимая дочка, впрочем, единственная. Кристина.
Погладила ее по головке.
- Привет, Кристина. Меня зовут Сирень.
- Я знаю. Привет.
- Теперь моя очередь, - вмешалась я. - Сирень, я хочу… я хочу задать тебе вопрос. Только, прошу тебя, не вдавайся в подробности и не проси пояснений, а ответь лаконично, по возможности, конечно. Ты мне веришь?
- Как себе, - более чем лаконично ответил он.
- Хорошо… Сейчас я не могу назвать тебе свое имя. Пока не могу. И хочу, чтоб ты называл меня так, как тебе нравится. Ну, например, черемуха.
- Я буду величать вас суданская роза. Если, конечно, вы согласны.
- Да, я согласна. Мне даже нравится такое словосочетание. Но почему именно суданская роза?
- Вы такая же красивая, как этот цветок. Кроме того, мне очень нравится напиток из лепестков этого растения. Пробовали?
- А, понятно: Каркадэ ты моя, Каркадэ.
- Совершенно верно - Каркадэ.
- Как же, пробовала. Я тоже от него без ума. Ну, хорошо: суданская роза, так суданская роза. Только учти, Сирень, если надумаешь писать мне письма или для потомков мемуары, «Суданская роза» пиши с заглавной буквы, - как никак имя.
- Учту, о великолепная Суданская роза! Вот техпаспорт на машину, вот чистый бланк доверенности (сами заполните), вот ключи. Машина стоит у входа, да я покажу.
- Спасибо, Сирень, - (Как же все-таки хорошо опять быть на коне, хотя и на чужом!) и жалобно спросила: - Как долго я могу пользоваться твоей добротой?
- Пока не надоест.
Я озарила его одной из лучших своих улыбок.
- Сирень, ты меня извини, мне надо позвонить.
Взяла со столика телефон и набрала «два нуля один».
- Господин старший администратор?
- Да, это я. К вашим услугам.
- Говорит ваша клиентка, из холла.
- Я вас узнал. Чем могу помочь?
- Сущий пустяк. За мной пришла машина, я хочу проститься. Вы не могли бы подойти?
- С удовольствием.
Администратор явился незамедлительно. Вежливо поздоровался с Сиренью и сказал, обращаясь ко мне непосредственно:
- Для нас большая честь видеть в вашем лице нашего клиента. Прошу вас принять от нас три билета на аттракционы «Шапито», - он вручил Кристине билеты и продолжил:
- Я как знал, взял для вас как раз три билета. Я и весь наш магазин надеемся увидеть вас снова. Искренне желаю вам приятно провести время.
Я протянула ему руку и, пока длилось рукопожатие, сказала:
- Я очень рада, что посетила именно ваш магазин. Мы с дочкой классно провели время. Ведь так, Кристина?
Она увлеченно рассматривала билеты, но, услышав свое имя, утвердительно кивнула.
- Огромное спасибо за билеты; мы как раз гадали, куда сегодня пойти. Спасибо. Спасибо за вашу чуткость, вежливость и обходительность, - это сейчас так редко, но так в цене.
- Я рад тому, что рады вы. Это моя работа, - сказал администратор.
- Ну?.. До свидания.
- Я вас провожу до машины.
Старший администратор помог Сирени донести до автомобиля наши многочисленные покупки; загрузили все в багажник. Он тепло с нами попрощался, зашел в магазин. И уже никогда я не видела администратора.
- Сирень, хочешь с нами сегодня покутить? - спросила я, когда мы остались втроем. – Хочешь посетить аттракционы? Составишь компанию?
- С радостью, чудесная Суданская роза! Я за любой кипеж, кроме голодовки.
- Ах ты, шутник! Ну здорово, здорово. А то я уж боялась, что придется-таки нам с Кристиной учинять там бесчинства вдвоем. Думала, скажешь: дела там и все такое.
- На любые дела всегда найдутся более важные. Надо только уметь понять, какие из них важнее.
- Какие ж тут дела - кататься на каруселях?
- Хоть на каруселях! Чем не дело? А для меня это дело чести, - хоть и голословно. Я обязан составить компанию самой прекрасной женщине из тех, кого я когда-либо знал, и не менее замечательной ее дочери.
- Значит, по рукам?
- Конечно, по рукам.
- Отлично.
- Думаю так же.
- Ты не против, если я поведу машину?
- Я даже не стал бы против, если ее повела б Кристина.
Кристина перестала показывать язык белому медвежонку, которого она категорически не захотела класть в багажник, и заинтересовалась разговором взрослых.
- Нет, Кристине пока рано.
После моих слов ее интерес пропал, она зевнула и резонно спросила:
- Ну, чё, мы так и будем здесь стоять?
И была права.
- Тебе куда, Сирень? А то подвезем.
- Мне в кафе; и надеюсь, что вам тоже. Предлагаю вам со мной отобедать. Согласны?
- Ты как? - спросила я Кристину.
Она кивнула.
Мы сели в авто: я - за руль, Кристина с медведем - рядом, Сирени достался задний ряд. Но он был доволен. Доволен и счастлив. Он охотно объяснил, куда ехать, хотя и примерно, но добавил, что будет показывать дорогу. Затем позвонил по телефону и сказал всего два слова: «Мы едем». Я вопросительно посмотрела в зеркало заднего вида. Увидев мое изумление, он пояснил:
- Это мое кафе. Пускай трепещут. - Чем еще больше меня удивил.
- Зачем же так… строго?
- В делах должно быть строго, честно и справедливо.
- Сирень, да ты настоящий эстет! - крикнула я.
- В делах - да! Да! - не понятно чему радовался он.
…
Вскоре мы подъехали к двухэтажному сиреневому зданию. Над парадным входом значилась надпись - неоновая и как бы рукописная:
Кафе «Сирень».
- Слушай, здорово! Надо же… «Сирень»! - сказала я, любуясь вывеской. - Красивое название.
- Приятно слышать, - сказал он. - Кафе оно лучше подходит, чем мне.
- Перестань молоть чепуху: оно вам обоим подходит. Но у кафе оно как-то мелодичнее слышится, а как имя - непривычно, слегка режет слух, но это-то и естественно: ведь редкостное имя.
В кафе, как ни странно, не было ни одного посетителя. А у его хозяина определенно был хороший вкус. Обитые сиреневой тканью стены; сиреневые шторы висели над окнами, между которыми стояли прямоугольные столики, также покрытые сиреневыми скатертями. В промежутках между окнами, на стенах, висели хрустальные бра и мягко освещали столы. Четыре большие хрустальные люстры зависли под потолком. Они не были включены и ожидали своего часа. Сервировка столов потрясала своей прелестью. На каждом из них по центру горели свечи в серебристых канделябрах. Рядом с ними стояли серебряные вазы с белыми астрами. Сиреневые салфетки, сиренево-синие бокалы чешского стекла, сиреневый фарфор, приборы под серебро; пишу «и так далее», так как, может, что-то и упустила. Все остальные детали сервировки имели хрустальное происхождение, в том числе и большие вазы, наполненные всевозможными фруктами.
Почти все в кафе рисовалось или серебристое, или хрустальное, или сиреневое, но преимущество было, конечно, у последнего цвета, и я не увидела во всем этом великолепии ничего вычурного и манерного, все в меру, все так. Хорошая диктатура владельца этого заведения не позволяла что-то переиначить, то есть что-то испортить, - и слава богу. Строчкой: отовсюду царило гостеприимством и абсолютной монархией, т.к. какое-либо другое правление здесь было бы не уместно.
- Выбирайте столик, прекрасная королева цветов, - сказал король одного цвета. - Прошу вас.
Я огляделась.
- Мне они все нравятся. Пусть выберет моя дочь.
- Кристина? Слово за вами.
- А где больше груш? - пробегая глазами столы, спросила она.
- На том, который ты выберешь, - сказал монарх.
Кристина выбрала угловой столик, на котором в вазе, на ее самом верху, лежала большая груша. Она подошла к нему, усадила за стул медвежонка, а сама села напротив. Следующее, что она сделала, это без суда и следствия приговорила грушу к съедению. Хорошие манеры Кристине были чужды, зато присутствовала привлекательная детская непосредственность. Нам же досталось то, что осталось: я села рядом с Кристиной; Сирень сел напротив меня, рядом с белым медвежонком.
- Что будем кушать, милые дамы?
- А щи есть? Щей сильно хочется. Кислых, с пару с жару, со сметанкой. - Я облизнула губы.
Кристина с наслаждением кушала грушу.
- Я тоже щи буду, - с полным ртом сочной мякоти пробубнила она.
- Если нет - значит, будут, - сказал король и звонко хлопнул в ладоши.
Тут же у столика появилась девушка в сиреневой униформе, с блокнотом в руке.
- Слушаю вас, Сирень Семенович. Дамы.
- Наташенька, у нас есть щи?
- К сожалению, нет.
- Запиши. Щи - всем. Мы подождем. А сейчас, Наташенька, принеси вино «Cotes du Rhone» тысяча девятьсот семидесятого года…
- Сирень, я же за рулем.
- Ну, глоток великолепного вина вам, положим, не повредит. Впрочем, я не настаиваю, если откажетесь, мы с Кристиной выпьем и без вас, - но за ваше здоровье.
Кристина одобрительно кивнула.
- Шутите?
- Шучу. Продолжим, Наташенька. Под вино принеси наше фирменное блюдо. Это молочная телятина, вымоченная в сиреневом соусе и приготовленная на грибном пару. Пальчики оближешь, - пояснил он нам.
Я уже захлебывалась слюной.
- Уже представляю себе блаженный вкус этого блюда. Сирень Семенович, да вы тщеславны!
- О, да! Тщеславие - мой самый любимый грех… Наташенька, еще сырку доставь, томатный сок, и еще какой-нибудь. И еще: специально для юной сударыни сделай вазу с грушами. - И, уже обращаясь к нам, спросил: - Дамы, какие будут еще пожелания?
- Мне все нравится, - высказалась Кристина.
- Музыки не хватает, - посетовала я.
- Пока все, Наташенька. Так какую мы будем слушать музыку?
- Мне нравится «Мамбо», но вы такую, наверное, не держите.
- Отчего же? Имеется и «Мамбо», - сказал он, вставая. - Я сейчас найду.
Через минуту тихо зазвучала чудесная музыка. Обожаю «Мамбо». Еще через пару минут принесли вино «Cotes du Rhone» 1970 года, витиевато нарезанный дырявый сыр, томатный сок (откуда он только догадался, что Кристина любит именно этот?), апельсиновый сок. Принесли маслины, которые я обожаю, а так же оливки, от которых меня тошнит, и большую хрустальную вазу с грушами: ее поставили напротив Кристины, - рядом с плюшевым мишкой. По прошествии еще минут десяти мужчина, средних лет, в сиреневом халате и такого же цвета колпаке (без сомнения шеф-повар), ТОРЖЕСТВЕННО подал три, великолепно пахнущих и дышащих жаром фирменных блюда, в смысле - блюдо одно, но три порции.
Пиршество началось.
Монарх налил в три бокала чешского стекла вино; миллилитров по пятьдесят. Передал нам. Взял сам, поднес бокал к носу, закрыл глаза, понюхал и, когда открыл глаза, произнес:
- Великолепный букет. Великолепный год. Великолепный день. Великолепные дамы сидят рядом. Великолепное вино. Великолепный аромат. А на вкус еще лучше. Вы можете со мной не согласиться, но я все же предложу сделать глоток этого великолепного нектара. За вас, Великолепные дамы. Я благодарен Господу, что Он подарил мне такой день, как этот. За вас, царица Великолепия. За вас, принцесса Великолепия.
Сказав эти слова, король сиреневого царства приподнял бокал, грустно улыбнулся и медленно выпил все до капли. Кристина вопросительно и растерянно посмотрела на меня. Я кивнула ей в знак одобрения, но это для нее ровным счетом ничего не значило. Мне пришлось наглядно дать ей понять, что, собственно, не возражаю. После моего глотка Кристина наконец-то решилась. Она робко взяла свой бокал, закрыла глаза, так же как это делал Сирень, сделала крошечный глоточек, от которого поморщилась, и с видом собственной значимости закусила вино грушей.
Обед, как и вино, вышел великолепный. Мы молча, только лишь под музыку «Мамбо», насладились фирменной телятиной. Ее аромат соответствовал вкусу: нежный, мягкий и сочный лангет без преувеличения таял во рту. Кристине телятина понравилась настолько, что она, доев последний кусочек, хлебушком начистила тарелку до блеска. Завидев такое невежество, Сирень проговорил:
- Ангелочек, ты только намекни - и тебе тут же принесут то, что ты только что съела.
- Я подожду щи, - отстранив сверкающую тарелку, заявила она.
Щи оказались не менее вкусные, чем главное фирменное блюдо. Наваристые, кислые, с деревенской сметанкой, как домашние (есть такое определение, своего рода знак качества). К щам принесли крупно нарезанный ржаной хлеб. С первой ложки я вспомнила бабушку. И не спроста, на то были причины. А с бабушкой вспомнила и домик на улице Речной. Эти щи были почти такие же, как у бабушки бывали. Хотя у бабушки - несомненно, вкуснее. Разница между этими и бабушкиными щами значилась в том, что бабушка была женщиной, и в том, что для нее приготовление пищи не было работой, для нее это скорее отдых. Она была хорошая стряпуха, она любила это занятие. Бабушкино фирменное блюдо - это, без раздумья, щи. Тем не менее, я бы ее не вспомнила и не упомянула сейчас, если бы щи, которые ела я теперь, не были б так похожи и вкусны, как бабушкины…
- Почему в кафе никого нет? - спросила я тем временем. - Не похоже, чтоб такой чудесный ресторанчик переживал не лучшие времена.
- А мы чем не посетители? - лукаво возмутился король. - Мы - кушаем, персонал обслуживает и зарабатывает хорошие деньги. Постоянным клиентам я лично прозвонил и сказал, что кафе на день будет закрыто. Думаю, другие посетители тоже не сильно расстроятся. А что, вас это смущает?
- Да нет же. Просто все это сильно напоминает одну сцену из классического, на мой взгляд, фильма. «Однажды в Америке».
- Я смотрел этот фильм. Только когда я решил заказать двадцать четыре столика, то не думал об этом фильме… Я думал о вас.
- Заказал столики у себя же? - не поняла я.
- Почему бы и нет? Что в этом предосудительного? - Сирень удивился, словно для всех это должно быть очевидным. - Я оплачиваю среднюю дневную выручку кафе.
- Сирень, ты прагматик! Если бы я была чувствительной и млела от подаренных мне подснежников, то, наверное, ты мне стал бы не интересен. Но я же больше ценю в людях ум, который, в отличие от этих цветов, к сожалению нельзя подарить.
Сирень налил себе вина, внимательно посмотрел мне в глаза, улыбнулся (по-видимому, своей мысли) и молча осушил бокал. Тем временем мы покончили с обедом и развалились в удобных стульях.
- Большое спасибо за великолепный обед, Сирень. Все очень вкусно, - сказала я. - Ну, пожалуй, нам пора. Нам с дочкой еще необходимо сделать кое-какие приготовления к вечернему кутежу. Где мы с тобой встретимся?
- Где вам будет удобно, - рассеянно ответил он.
- Тогда давай у «Шапито». Ровно в шесть.
- Удовлетворен… то есть, согласен, - сказал Сирень. «Мне не хочется с вами расставаться», - сказали его глаза.
Затем король проводил нас до машины. Мы сели и пристегнулись ремнями безопасности.
- Подождите одну минутку, - быстро проговорил он и забежал в кафе. Через пару минут он вернулся, неся с собой большую плетеную корзину с грушами. Сирень открыл заднюю дверцу, поставил корзину на сиденье.
- Это - для юной принцессы, - сказал он. И, протягивая мне компакт-диск, добавил: - А «Мамбо» - для вас, царица Великолепия.
- Спасибо тебе, Сирень.
- Вам спасибо.
- До свидания, - махнула Кристина ручкой.
- До встречи, - поправил ее Сирень.
Я включила «Мамбо» и мы поехали в гостиницу.
- Валь, а где тут вертушек? - шаря по обшивки дверцы, спросила Кристина. - Я хочу стекло отмотать.
Я улыбнулась, показав на кнопку стеклоподъемника. Кристина тщательно изучила принцип действия нового для нее механизма, вдоволь наигралась, и успокоилась.
В гостинице ничего сверхъестественного не произошло; все обстояло более чем буднично. Первым долгом я поменяла седьмой одноместный номер на двадцать первый двухместный. Затем довольно-таки долго, подробно и, как и положено женщинам, увлеченно мы занимались тем, что рассматривали, еще раз примеряли, укладывали и снова перекладывали целую гору покупок. Вволю насладившись прелестью собственников, мы приняли душ, немного подурачились и за просмотром телевизора вроде бы одновременно заснули.
Проснулись без четверти шесть, также одновременно. Узнав который час, и меня и Кристину охватил священный ужас. Кристина паниковала: ее ужасала сама мысль, что она может пропустить столь важное для нее и судьбоносное мероприятие. Я чувствовала себя неудобно, как муха, прилипшая в блюдце с медом: куда-либо опоздать для меня приравнивалось к суициду.
Через минуту Кристина была уже кое-как одета. Я так быстро не могла, поэтому позвонила Сирени, извинилась, попросила, чтоб подождал…
Кристина в охапку с медвежонком вылезла из машины и скорым шагом направилась в «Шапито». Ее уверенная поступь походила на походку завсегдатая, бывавшего в заведении не одну сотню раз. У входа стоял радостный Сирень. Он вручил Кристине разноцветные воздушные шары, а мне подарил сиреневые астры.
- Сирень, подержи их, - сказала Кристина, отдавая шары обратно. - Я потом заберу. Видишь, у меня мишка.
Сирень взял шары, улыбнулся и обратился ко мне.
- Я не знаю, какие вам нравятся цветы, поэтому решил подарить те, которые нравятся мне.
- Ты не ошибся, Сирень, - вдыхая аромат астр, сказала я. - Я люблю цветы. Любые. Мне одинаково приятно получать как зверобой, так и розы. Спасибо, Сирень.
Мы предъявили билеты и прошли на территорию парка. Проспавшая принцесса наконец-то удостоила своим вниманием аттракционы “Шапито”. Праздник начался.
- Мы проспали, - пояснила я Сирени причину опоздания. Я все еще не могла простить себе такую подлость.
- Для мужчины ожидание барышни всегда приятно.
Кристина, видя наше параллельное отношение к аттракционам, решила взять инициативу в свои руки.
- С чего начнем? - спросила она, и, не дождавшись ответа, взяла меня за руку и потащила к карусели. Я и Сирень не решились составить ей компанию: нам больше нравилось быть сторонними наблюдателями. После карусели мы переместились в «комнату страха», но в ней Кристина не нашла ничего любопытного. Потом она покаталась на маленьком подобии джипа с открытым верхом, что ей тоже не ахти понравилось. Но, дав ценное указание, чтоб я «больно-то не мяла медвежонка», Кристина оказала честь «ромашке» и «лодочке». Покаталась верхом на пони, в тире метким выстрелом выиграла пистолетик брызгающий водичкой… в общем, занималась тем, что перемещалась от аттракциона к аттракциону, предъявляя служащим свой счастливый билет.
В очередной раз выйдя из «комнаты смеха», принцесса Великолепия предложила нам предпринять «забавное» путешествие на крошечном поезде. Мы с удовольствием согласились, к тому же регулярные переходы нас немного утомили.
- Сирень, у тебя такое красивое имя, - под стук вагонных колес заговорила я. - Не менее созвучное отчество… Семенович. Ну, а фамилия твоя, часом, не Бросман? А может, Кац?
- Это имеет какое-то значение? - нахмурился он.
- Боже мой, Сирень, извини, ради бога. Я не думала, что ты так близко воспримешь сказанное. Я не антисемит, и не расист; все без исключения вероисповедания воспринимаю как данность, смирно и ровно. Более того, я уважаю религии человечества, так же как и их убеждения. Я уважаю людей, но еще больше я уважаю их право выбирать: я люблю своеволие. Глупая шутка. Я дура, Сирень. Извини.
- Интересно вас слушать, изумляюсь от каждого слова. Но полно вам, все в порядке. Фамилия моя - Мифтахутдинов, - он улыбнулся. - Выходит, что я не еврей, а татарин… с небольшой поправкой: крещеный татарин. И не просто крещеный, а верующий. Что, странно звучит, неправдоподобно? Но это правда. Мой очень хороший друг - в корыто его - остряк, каких свет не видывал. «Ты, говорит, православный мусульманин, любящий шпик из кабанчика, сиреневые астры и себя».
- Хорошо сказал. Уж я-то как изумляюсь, слушая тебя. Знаешь, мне редко везет на хороших собеседников, а с тобой вот повезло, я слушаю, расслабляюсь и получаю удовольствие. Возможно, не только в словах и в речах вся сила, а еще в чем-то; в чем-то, что только к самому человеку имеет отношение. Ну, в общем, я так думаю.
После этих слов, Сирень словно на глазах помолодел. Похорошел.
- Но это не признание, - уточнила я. - Это - всего лишь констатация факта.
Сирень улыбнулся.
И только Кристина скучала: наша оживленная беседа для нее определенно не представляла ни малейшего интереса. Вопросы религии ее мало интересовали. Кристина не понимала, почему этих, с виду маститых, веселых, даже улыбающихся граждан (то есть меня и Сирень Семеныча) мало интересуют аттракционы.
- Вам чё, поезд не нравится?! - недоумевая, сказала она. - Тогда, может, на русские горки?
- Как не нравится? Нравится, - промямлила я.
- Очень нравится, - поддержал Сирень. - И от горок я в восторге.
- Горки, так горки. Тем паче они мне по душе. От русских горок я никогда не откажусь, и не променяла бы их ни на какие коврижки. Пять кубиков адреналина в кровь мне никогда не помешают, - сказала я и на этот раз сказала правду.
Мы сошли с поезда и встали в очередь на русские горки. Не знаю почему, но в Америке этот аттракцион называют именно русские горки, у нас же, наоборот, - американские. Не имею представления, чьи эти самые горки на самом деле. Мне, как русскому человеку, больше импонирует именовать их только русскими. Да и как иначе-то? Ведь впечатления я на них всегда получала самые что ни на есть русские…
Итак, нас тщательно пристегнули; мы поехали на разгон. Я посмотрела на Кристину (ее пристегнули вместе с медвежонком: так она пожелала). К моему удивлению, Кристина сидела необычайно спокойная, как улитка, и умиротворенная, как старец-отшельник, постигший смысл жизни (я не нашла другого сравнения). Ее глаза излучали живой философский интерес, а ее алые губы еле заметно улыбались и, как мне показалось, слегка лукаво.
- С богом, - сказала я и перекрестилась, как только мы тронулись.
Я испытала то, что испытала. Кто катался на русских горках, меня поймет. Кто этого не делал, но попадал в автомобильную аварию и после нее оставался жив, - безусловно, тоже…
Когда вагонетки остановились, я слышала, как пульсирует мое сердце. Кристина все так же леденяще-спокойная сидела рядом. На ее серьезном лице не было ни страха, ни восторга, и только легкое удивление и интерес виделся в ее глазах.
- Тебе понравилось? - спросила я.
- Да, очень. Хочу на “лебеди”.
“Лебеди” - это аттракцион, который мы посетили последним, но уделили ему наибольшее внимание. Он оказался в форме ромашки, роль лепестков которой играли стрелы, с белыми коронованными лебедями на концах. Самостоятельно на этом аттракционе могли кататься только те дети, кому было не меньше семи лет. Кристина рвалась поучаствовать самостоятельно, но смотрители настояли этого не делать. Именно поэтому мне пришлось к ней присоединиться.
К нам подогнали одного “лебедя” и мы сели в его чрево. Нам объяснили, что для того, чтобы поднять стрелу вверх, необходимо потянуть на себя рычаг, расположенный внутри кабинки, и, соответственно, наоборот, если потребуется приземлить “лебедя”. Кристина сразу же взяла на себя управление этой птицей. Я пристегнулась и осталась не у дел. Мы взлетели и, в отличие от остальных членов “лебединой стаи”, к земле планировали редко, большей частью парили выше всех…
Кристина приземлилась счастливая и довольная от своего полета. Пока мы кружились по кругу, она сказала:
- Здорово! Я хочу еще… только, чур, одна!
Смотритель аттракциона не мог устоять перед моим обаянием и согласился пойти на административное правонарушение.
Кристина даже не вылезла из “лебедя”, она с нетерпением ожидала очередного вылета.
- Отчаянная у вас дочка, - заметил Сирень. - Даже я, наверное, не был таким бесстрашным, когда мне было столько же, сколько ей.
- Она у меня такая! - с гордостью согласилась я.
Кристине понравился аттракцион настолько, что она еще четыре раза самостоятельно летала. Все четыре раза она возглавляла “лебединый косяк” и всегда парила выше всех остальных пернатых. И с высоты она, спокойная и серьезная, смотрела на нас без страха и упрека…
Дома (а дом для меня там, где я живу в данный момент, то есть там, где меня застает день или ночь) я поставила астры в вазу с водой и переоделась. Кристина в это время привязывала воздушные шары к изголовью своей кровати.
- Чтоб не летали под потолком, - пояснила она, когда управилась.
Кристина переоделась в мягкую, из чистого хлопка пижаму и щучкой прыгнула на мою кровать. Я захватила подаренную Сиренью корзинку с грушами и пришла к ней.
- Валь, а почитай мне книжку, - попросила Кристина, когда я легла рядом.
- Какую?
- Я сейчас принесу, - обрадовалась девочка и соскочила с кровати; она обернулась быстро.
- “Алексей Толстой. “Приключение Буратино””, - прочитала я название. - С удовольствием, дорогая. Хорошая сказка.
Кристина взяла из корзины большую грушу, надкусила ее и приготовилась слушать.
Но слушатель из нее вышел не важный: ее больше интересовали мои пояснения, мои комментарии, а не сама сказка. Кристина постоянно меня перебивала и задавала вопросы, типа: а это кто? Или: а это что? Или: а это почему? Или: а это зачем? Я прилежно и подробно удовлетворяла ее любопытство, но вопрос: “Валь, а что, у Буратино мозги тоже деревянные?” - переполнил чашу моего терпения, что привело меня к выводу: именно сейчас, именно на этом в нашей культурной программе будет уместно сделать перерыв.
- Кристин, ты не будешь возражать, если мы завтра продолжим?
- Не буду, - ответила она. - Ты устала, да, Валь?
- Устала немножко, - призналась я.
Господи, опять эта “Валя”! Вот то, отчего я устала. Мне никогда бы не надоело отвечать на наивные, детские вопросы Кристины. Как может надоесть такая прелесть?! От нее не возможно устать! Но слышать от этого человечка, которого я полюбила, от человека, который мне стал родным, от человека, который иногда называл меня мамой, от человека, с которым я прожила всего лишь один вечер и один день, а уже не представляю свою жизнь без нее… я не могла слышать от Кристины, как она называет меня чужим именем. Каждый раз, когда она называла меня “Валя”, я вздрагивала. Меня это раздражало. Меня это бесило. От этого имени у меня начинала болеть голова.
Один раз, назвавшись Кристине этим именем, я уже соврала. Хотя она этого не заслужила. Своим молчанием я продолжала лгать. Больше так продолжаться не может. Хватит! Настало время сказать ей правду.
- Зайка моя, ты можешь хранить секреты? - заговорчески начала я.
Кристина заинтересовалась и села на кровати.
- Могила! - от нетерпения она выпучила глаза.
- А страшные тайны ты умеешь хранить? - спросила я, хотя знала, что кто-кто, а уж она точно не проговориться.
- Мне никогда не говорили «страшные тайны». - В ее взгляде промелькнул испуг. Видимо, я перестаралась чуток.
- Кристин, она только чуть-чуть страшная, совсем немного; но тайна, - успокаивала я.
- Я ни кому не скажу, - Кристина перешла на шепот.
- Я тебе верю. Слушай. На самом деле меня зовут не «Валя»…
Кристина открыла рот; она впитывала каждое мое слово. Она не перебивала, не задавала вопросы, в только слушала, затаив дыхание. Для нее это было похлеще любого «Буратино».
- … Как меня зовут, - кроме меня никто не знает. Теперь будешь знать ты…
Я выдержала еще одну паузу и продолжила:
- … Мое настоящее имя… «Катя». Об этом никто не должен знать; только ты и я. Зайка, когда мы с тобой будем вдвоем - как сейчас - ты можешь называть меня «Катя». Но если кто-то будет посторонний - зови «Валя». Это очень для меня важно. Не перепутаешь?
- Никогда! - трепеща, прошептала она. - Я тебя не подведу, - поспешила она добавить и, как «аминь» в конце молитвы, после небольшой паузы проговорила: - … Катя.